инсценировка повести машук

               
                Николай СКРОМНЫЙ
         

 МАШУК

             ИНСЦЕНИРОВКА ПОВЕСТИ  ( Н. Рогожиным)
   В   Д В У Х     Д Е Й С Т В И Я Х , шести картинах, с   эпилогом











ДЕЙСТВУЮЩИЕ  ЛИЦА:
1. ЛЕРМОНТОВ Михаил Юрьевич, 26 лет. Поручик Тенгинского пехотного полка, поэт. Ниже среднего роста, чуть прихрамывает. Волосы с клочком седины.
2. МАРТЫНОВ Николай Соломонович, 25 лет. Майор в отставке Гребенского казачьего полка. Статен, красив. Голова обрита наголо. Ходит в  белой черкеске с газырями, с кинжалом.
3. ГЛЕБОВ Михаил Павлович, 22 лет. Корнет Лейб-гвардии Конного полка.
4. СТОЛЫПИН Алексей Аркадьевич (МОНГО), 25 лет. Капитан Нижегородского драгунского полка. Двоюродный дядя Лермонтова.
5. ПУШКИН Лев Сергеевич, 36 лет. Майор, командир Ставропольского казачьего полка. Брат А.С. Пушкина.
6. ТРУБЕЦКОЙ Сергей Васильевич, 25 лет. Капитан Лейб-гвардии Кавалергардского полка. Князь.
7. ВАСИЛЬЧИКОВ Александр Илларионович, 22 лет. Князь. Чиновник при особых поручениях.
8. РАЕВСКИЙ Николай Павлович, 26 лет. Поручик Тенгинского пехотного полка.
9. ДМИТРИЕВСКИЙ Михаил Васильевич, чиновник из Тифлиса, поэт.
10. БЕНКЕНДОРФ  Александр Павлович,  21 год,  дальний родственник шефа корпуса жандармов, знакомый  Лермонтова, юнкер.
11. ДОРОХОВ Руфин Николаевич, 40 лет. Юнкер. Разжалованный офицер.
12. ВЕРЗИЛИНА Мария Ивановна ( урожд. Вишневецкая, по первому мужу – Клингенберг.) 43 лет.
13. КЛИНГЕНБЕРГ Эмилия Александровна,25 лет, ее дочь от первого брака.
14. ВЕРЗИЛИНА Аграфена Петровна,19 лет. Падчерица Марии Ивановны.
15. ВЕРЗИЛИНА Надежда Петровна,16 лет. Дочь Марии Ивановны от второго брака
16. ЗЕЛЬМИЦ Антон Карлович, 50 лет. Полковник в отставке (без слов).
17. КАТЯ, 23 лет. Его дочь (без слов).
18. НАТАЛЬЯ, 19 лет. Его дочь( без слов).
19. ДАШУТКА ,горничная Верзилиных ( без слов)
20. БЫХОВЕЦ Катерина, 22 лет. Внучатая двоюродная племянница Лермонтова. Красивая , с темно каштановыми волосами, карими глазами.
21. АЛЕКСАНДРОВ Павел, протоирей Скорбященской Пятигорской церкви.
22. ЭРАСТОВ Василий, священник той же церкви
23. ТРАСКИН Александр Семенович, начальник штаба Кавказской Линии. Полковник.
24.БЕЗОБРАЗОВ Сергей Дмитриевич, полковник, командир Нижегородского драгунского полка
25.  БАРКЛАЙ де ТОЛЛИ Иван Егорович, врач Пятигорского госпиталя.
26.  ШВЕДЕ Роберт Евстафьевич, художник ( без слов)
27.   Фельдшер ( без слов)
28.   Гробовщик
29.   Посыльный из тюрьмы
30.   Дьяк  Скорбященской Пятигорской церкви   
31.32. Старухи, ПЕРВАЯ и ВТОРАЯ, - обмывающие тело.

Действие происходит  в течение пяти  дней, с 13 по 17 июля 1841 года , в городах    Пятигорске и Железноводске.









Д Е Й С Т В И Е       П Е Р В О Е

КАРТИНА ПЕРВАЯ.    13 июля 1841 г. Среда. Вечер.
  На сцену, с занавесом, с прохода зрительного зала, - идут ЛЕРМОНТОВ и ПУШКИН Л.С.
ПУШКИН : Да, это верно. Светских гостеприимных домов в Пятигорске немного. И все разные. У Мерлини – знать, гости приличные. Иностранцев принимают… Но мне там… хоть и привечают…а скучно. Там нет хорошеньких женщин! У Озерских – очень уж шумно. Там и купчишка какой-нибудь может залететь, очень прескверных манер. Представляешь на днях, один  – предлагал мне  купить соленых огурцов! Жуть!
ЛЕРМОНТОВ : Я бы не отказался…
ПУШКИН: Нет, что ни говори, а лучше дома Верзилиных нет! Одни очаровашки сестры чего стоят!
  Открывается занавес. На сцене – большая гостиная зала дома Верзилиных. Свечи в люстрах, вазы в цветах,  диваны по бокам , в глубине – рояль, там – ЗЕЛЬМИЦ с ДОЧЕРЬМИ.  Рядом – РАЕВСКИЙ. Он музицирует на рояле.
ПУШКИН : О, Зельмиц уже тут! И Раевский на месте…
 Вошедших встречают вышедшие к ним  МАРИЯ ИВАНОВНА, ЭМИЛИЯ. Лермонтов и Пушкин поочередно целуют  им  ручки.
МАРИЯ ИВАНОВНА : (Лермонтову): Слышала, Вы завтра уезжаете… Ах, как жаль ! Но Вы , ещё, надеюсь, зайдете проститься с нами?
ЛЕРМОНТОВ : ( отдавая фуражку подошедшей горничной ДАШУТКЕ): Непременно буду. Кто знает, свидимся ли еще? Черкесская пуля злая. В отличие от женщин, она не отдает предпочтения ни генералу, ни казаку, а тем более – офицеру…
МАРИЯ ИВАНОВНА : Бог знает, что Вы говорите. ( машет рукой) Даже слушать страшно. Ну, располагайтесь. Эмилия, займи гостей. Еще не все подошли.
ЭМИЛИЯ ( говорит обоим вошедшим, пока не удалился в глубину залы Пушкин): От них надо оберегать других гостей. Их остроты повторяет весь город. Тут и на скандал недолго нарваться…
ЛЕРМОНТОВ : Но Вам то, «Розе Кавказа», это вряд ли грозит. Смею ли я рассчитывать сегодня на танец? ( видя покачивание головой Эмилии) Но почему? В последний раз?
ЭМИЛИЯ : Вы слишком  заходите далеко в своих шутках и становитесь несносен. Почему Вы наставляете колкости друзьям, подругам? Вы дерзкий, опасный человек.
ЛЕРМОНТОВ : Помилуйте, безобидные шутки Вы называете дерзостями?  И кому?
ЭМИЛИЯ : Мартынову. Вы ждете, как он только появится…
ЛЕРМОНТОВ: Мы старые добрые приятели, друзья, он мне нравится. Правда, в последнее время переменился…
ЭМИЛИЯ : Но не только Мартынов. Вы успели досадить многим. Даже хотят Вас проучить. Просто радуюсь, что Вы завтра уезжаете, в отличие от моей маменьки. Дайте пройти! ( Лермонтов, снисходительно улыбаясь, пропускает ее)
     Входят ТРУБЕЦКОЙ, ВАСИЛЬЧИКОВ и ГЛЕБОВ. Раевский играет аккорды  марша. Потом перешел на кадриль. Глебов подхватывает в танец Катеньку Зельмиц, Трубецкой – Эмилию. Лермонтов отходит к окну и наблюдает за танцующими. Когда закончилась музыка, сел сбоку , у ломберного столика. К нему подвел Эмилию Трубецкой; поклонившись, отошел.. Она села рядом, унимая дыхание, уже благосклонно повернулась к Лермонтову. Круг сцены приблизил  к зрителю Эмилию и Лермонтова.
ЭМИЛИЯ : Не перестаю  удивляться Вам, Михаил Юрьевич, какой же Вы все таки проутиворечивый… нет ( поправилась), скорее – сложный человек! Искренне сочувствую Вашей будущей жене.
ЛЕРМОНТОВ : Мне остается сожалеть, что ею будете не Вы.
ЭМИЛИЯ : А почему, когда Вы просили танец, сказали в «последний раз»? Вы что, больше не хотите бывать у нас?
ЛЕРМОНТОВ : Вас это радует? Хочу не хочу, во всяком случае, я – ЕМУ,  - теперь не помешаю…
ЭМИЛИЯ: (слегка смешалась, не отвечает на последние слова): Мне кажется, что Вам очень хочется быть похожим на вашего Печорина. Вы. верно, для того  и выдумали его. Очень уж это чувствуется . Вам хочется, чтобы Вас все любили, были без ума от Ваших достоинств, - и красивые черкешенки, и княжны Мэри. Не так ли? А Вы бы увлекали их для того, чтобы потом оскорбительно оставить. Сознайтесь!
ЛЕРМОНТОВ: В силу той же логики : если я его создал, то не мне у него учиться. Согласитесь.
ЭМИЛИЯ : А Вы софист, Лермонтов! И не только в словах, - в поступках. Вы очень переменились!
ЛЕРМОНТОВ: Возможно. После Вашей перемены к мсье Мартынову?  (пауза) Угадал?
ЭМИЛИЯ: А Вас это радует? ( с оттенком недовольства) А признайтесь – Вы ревнуете?
ЛЕРМОНТОВ : Вас к Мартынову?.. Ревнует тот, кто любит. А я Вас не люблю.( спохватывается) Я высоко ценю Вашу красоту, но…
ЭМИЛИЯ : Не повторяйтесь лучше. Я не княжна Мэри, а Вы далеко не Печорин. Тем более, в своем романе Вы сказали о чувствах лучше.
           Заиграли полечку. Лермонтов протягивает руки.
ЭМИЛИЯ : Нет, нет, все танцы у меня отданы. ( поднимается , уходит)
    К Лермонтову оказывается всех ближе «незанятая» Надежда Петровна, но она решительно направляется к раскрытому окну, мотает головой. Лермонтов следует за ней и вот уже с другой стороны круг сцены приближает их к зрителю.
НАДЕЖДА : У меня закружилась голова.
ЛЕРМОНТОВ : Осторожно, Надежда Петровна. Воздух уже свеж, и для барышни хуже, чем мороженое. Застудите горлышко, как признаетесь в любви? Шепотом ? Вдруг он не услышит?
НАДЕЖДА: Кто? ( смутилась) … Никак не привыкну к Вашим шуткам. Вы говорят, уезжаете завтра. Куда?
ЛЕРМОНТОВ: Пока в Железноводск.
НАДЕЖДА: А оттуда сразу в полк? А как же бал? Вы будете на балу?
ЛЕРМОНТОВ:  В полк – дней через десять. А на балу, если буду, то лишь ради Вас. Видите, как ношусь – утром в Железноводск, вечером – сюда, к Вам. Откровенно скажу – более всего мне грустно расставаться с Вами.
НАДЕЖДА: Со мной ли ?
ЛЕРМОНТОВ : Не знаю, но только с Вами мне легко разговаривать.
НАДЕЖДА : Вам оттого легко, что Вы забавляетесь со мной как с ребенком?
ЛЕРМОНТОВ : Какой Вы ребенок – шестнадцать скоро. Женихи роем.
НАДЕЖДА : Нет, Вы шутите, я чувствую. Да, я еще молода, много не понимаю…
ЛЕРМОНТОВ : Это пройдет со временем.
НАДЕЖДА : …а Вы пользуетесь этим и постоянно разыгрываете меня. Я не понимаю, где Ваши шутки переходят в правду… Ой, светлячок!(пытается поймать светлячка, появившегося у окна)
ЛЕРМОНТОВ : Да, да, я сам замечаю, что виноват…
НАДЕЖДА: Сестры тоже в недоумении. Вы такой талантливый, умный, а нас  почему то обижаете. Вот Вы скоро уедете в полк, там бои, награды. Алексей Аркадьевич говорил, что Вы хотите уйти в отставку? Ну вот… Вернетесь в Петербург… или в Москву? А мы – останемся здесь… Но это не значит, что с нами можно как с детьми! Мы ведь не делаем Вам ничего дурного… Вы не сердитесь на мой тон?
ЛЕРМОНТОВ : Нисколько.
НАДЕЖДА: ( с досадой) Ну отчего Вы такой? Маман уверяет : Вы добрый, умный. Она у нас тоже добрая и умная, она людей понимает… Это Вы нарошно? Неужто Вам так скушно с нами?
ЛЕРМОНТОВ : Простите, если не понимаю вас…
НАДЕЖДА : Меня понять гораздо легче, нежели Вас…
ЛЕРМОНТОВ :  ( после раздумья) Наши обиды оттого, что мы оба не понимаем друг друга. Я ведь и сам злюсь на себя : зачем так сказал, зачем понапрасну обидел. Люди есть люди – кто то лучше, кто то хуже, какими их создал Бог. Я нисколько не лучше других, во многом хуже, напрасно Вы относите многое к поэзии – это совсем другое… Не знаю, что мною движет в минуты надсмешек. Сам о себе создаю дурное мнение. Каюсь и прошу прощения. Но ведь порою так трудно удержаться. Видите, как я откровенен с Вами, простите меня…
НАДЕЖДА: Бог простит… Но обидно за Ваше ( запнулась на мгновение), Ваше отношение  ко мне… Вы просто… ( еле сдерживает слезы)
ЛЕРМОНТОВ: ( видя ее состояние) Мне вдвойне обидно, ведь и Вы , Наденька вместе со всеми приписываете мне то, о чем я сам ни сном  ни духом. Разве я не знаю, что обо мне говорят?
НАДЕЖДА: ( справившись с волнением, в сердцах) А чтобы Вы хотели ? Вам платят той же монетой! Эмилия отказала Вам в танце и поделом – Вы довели ее до слез – рюмзала всю ночь. Ну что за удовольствие насмешничать? Вон и Александр Илларионович хотел  Вас проучить на гроте ( видит, как подходит Васильчиков и запнулась, испугавшись своих слов )
ВАСИЛЬЧИКОВ : Надежда Петровна, я пришел за обещанным! Михаил Юрьевич, позвольте…
   Надежда, готовившаяся вроде встать к подошедшему, вдруг меняется  в лице. Это вошел , она увидела – МАРТЫНОВ. Он быстро идет к Надежде и приглашает ее, она безмолвно соглашается.  Мартынов в танце с Надеждой. Лермонтов отходит вместе с Васильчиковым, но мучимый раскаянием, поворачивается к шедшей позади Эмилии.
ЛЕРМОНТОВ : А отчего Вы давеча плакали ?
ЭМИЛИЯ : Это Вам Надин доложила ? Не обольщайтесь, не из за Вас.
 Они снова присаживаются за ломберным столиком. Эмилия помахивает веером, видит, как замолчал Лермонтов
    Ну перестаньте дуться. На Вас я не сержусь… Что с Вашей отставкой? Скоро Вы ее ждете ?
ЛЕРМОНТОВ : Боюсь, что не скоро.
ЭМИЛИЯ : Почему ? Говорят, за Вас хлопочет сам Жуковский.
ЛЕРМОНТОВ : Впервые слышу. Откуда это ?
ЭМИЛИЯ : Не столь важно. Приятно сообщить хорошую новость хорошему человеку. Даже несмотря на то, что в случае отставки Вы навсегда уедете, я желаю Вам как можно скорее получить ее.
ЛЕРМОНТОВ : Так надоел?
ЭМИЛИЯ : Наоборот… Опасаюсь за Вашу жизнь. Смерть обыкновенного человека – большое горе. Смерть талантливого – великое. Вам ведь скоро в экспедицию. Простите, что так откровенно, но Вы военный.
ЛЕРМОНТОВ : До экспедиции – невесть сколько сидеть в Хан-Шуре, а  крепостная скука – хуже смерти. Опасаетесь? ( улыбнулся) Не  помню, говорил ли Вам, как однажды с приятелем ходил к гадалке, той самой, что предрекла близкую кончину Пушкину. Она и мне , напророчила – «полу- чишь такую отставку, после которой ни о чем уже просить не будешь» Я погибну от злой женки. Поэтому дамы для меня гораздо опаснее, чем чеченские пули.
ЭМИЛИЯ : ( передернула плечами) Ужас какой Вы рассказываете! Бросьте эти дурные мысли !
   К беседующим подходит Лев Пушкин
ПУШКИН : Мишель! Ты как Кощей Бессмертный, увел от нас в свое царство Эмилию Прекрасную и один наслаждаешься ее обществом !
ЭМИЛИЯ : Присаживайтесь , Лев Сергеевич. От ваших танцев на Катеньке уже лица нет.
ПУШКИН : Зато есть женщины, которые хорошеют с каждым танцем. Вы – одна – из них. Я к тому, ангел мой, что ежели согласитесь еще на один вальс, то к концу вечера с Вас вполне можно будет писать рафаэлевскую мадонну. Послушайте, как звучит – Пятигорская мадонна. Не хуже, чем Сикстинская!
ЭМИЛИЯ : Если в конце что-нибудь не случится из-за ваших насмешек общих. ( встает к танцу)
ЛЕРМОНТОВ : ( тоже встает ) Тогда и я удаляюсь, чтобы ничего не случилось. Пора и мне в буфетную.
 Из  буфетной, что слева от сцены, выходит Глебов. Сталкивается  с Лермонтовым.
ГЛЕБОВ : Миша! (отвел Лермонтова в сторону) Знаешь, вчера, за стаканчиком его хваленого имеретинского этот нахал обронил ( не знает как и сказать), в общем… Он приударяет еще и за Катенькой Быховец, вчера его видел…
ЛЕРМОНТОВ : ( меняется в лице) Эх, Мартышка! Глупышка! Скандал ему нужен? Слава ? Молва? Каков был, таким и остался !
ГЛЕБОВ: (понял, что переборщил) Ну тебе то что? В нем? Ну позер, хвастун, пустой, вздорный человек. Ведь и ты, если так, бываешь к нему несправедлив. Он и мне жалуется. Просил, придержать, и не раз – свое… острословие. Не стоит, Мишель. Я вижу – тебе скучно и ты пытаешься забавляться остротами.
ЛЕРМОНТОВ: Да, мне успокоиться нужно. Уж еле дождался, экспедиции этой… Представляешь, музыкой сладчайшей показалась  в подорожной : «Явлено к отъезду…»
ГЛЕБОВ: Ну вот и славно.
 Входит БЕНКЕНДОРФ. Он кланяется всем и сразу садится за рояль. Под бравурные звуки марша из «Влюбленной баядерки» мужчины  подходят к барышням. Лев Пушкин, расставшись после вальса с Эмилией, всех ближе по  сценическому кругу оказывается к зрителю. Рядом с МАРИЕЙ ИВАНОВНОЙ.
МАРИЯ ИВАНОВНА : Ох! И косточки ноют… и сердчишко забьется так, как зайчик в силках…
ПУШКИН : Полноте Вам, Марья Ивановна. Уж простите за  откровенность, то это уже просто кокетство. Кто не знает Вас, очень просто может принять Вас за сестру Ваших дочерей!
МАРИЯ ИВАНОВНА : Вы, Левушка, известный любезник, да комплименты не по адресу…  Вы их  для них расточайте ( показывает на танцующих)
К ним подходит Васильчиков. Он хочет свести вместе Лермонтова и Пушкина. Для потехи.
ВАСИЛЬЧИКОВ : ( Пушкину) Тебя Глебушка спрашивает. Он запамятовал твои прошлые стихи о себе.
ПУШКИН: Да он их выучил и в лядунку с молитвой зашил. Впрочем, они записаны.
  Пушкин идет к ломберному столику, а в это время круг подводит к зрителю Мартынова с Надеждой после их танца.
МАРТЫНОВ: (продолжает начатый монолог) … вашей красоте Вы просто обречены быть женой какого-нибудь, вельможи  ( качнул головой в сторону Васильчикова около Марьи Ивановны), и навсегда уедете отсюда.
НАДЕЖДА: ( заинтересованно) Куда?
МАРТЫНОВ : Куда угодно. В Москву, Петербург. Вас везде ожидает успех… Нет, нет, не возражайте – оглушительный успех!
НАДЕЖДА : Ну как же можно? Здесь моя мать, сестры, дом. Не могу же я…
МАРТЫНОВ : Будете приезжать, на воды… Да, Вас ждет успех, выезды в большой свет, заграничные путешествия : Париж, Вена, Италия… У него денег хватит. И совсем иное дело я ( с горечью). Иногда думаю : кто и зачем вложил в мою душу такую непомерную любовь к этому краю?
НАДЕЖДА : Во всяком случае, он не ошибся в выборе… Вы потому полюбили этот край, что воевали здесь, рисковали жизнью. Вы. говорят, ужасно храбрый.
МАРТЫНОВ : Я? Я самый обычный человек.
НАДЕЖДА : Ну, как самый «обычный». Благодарности по службе. Орден, святые Анны. Не скромничайте, Николай Соломонович.
МАРТЫНОВ : Это другое… Видно, в моей натуре жить войной. Когда под свист пуль и блеск штыков бросаешься в дело, когда видишь, как рядом погибает твой брат солдат… За товарища, друга – это не страшно. Невозможно передать свои ощущения…  В ту минуту забываешь о собственной смерти. А в мирной жизни я самый обычный, как видите, человек. Даже на бал не приглашен.
НАДЕЖДА : Это у Голицына? Так не Вы один. Кое кого  из всех князь в отместку не пригласил.
МАРТЫНОВ : Месть у него какая то… Избирательная. ( помолчав) Уедете Вы, уеду и я. Но где бы  я не жил, куда бы не забросила меня судьба, я знаю, что эти дни навсегда останутся в моей памяти и я навеки оставлю свое сердце здесь, в горах Кавказа…
 Мартынов еще продолжает говорить, но зритель его уже не слышит, на переднем плане появляются Лермонтов с Пушкиным. Они рисуют в альбом. Рядом – Эмилия. За рояль садится Трубецкой.
 ПУШКИН: А на это скажете что, Эмилия? ( показывает альбом)
 ЭМИЛИЯ : Какой то холм, или это ключик бьет?.. Боже мой, да это же…
ПУШКИН : Вы угадали. Мы не щадим и его   с а м о г о… Каков молодец!  (увидев, как Зекльмиц пошел в танец в паре со своей дочерью Натальей) Вот уж – варшавянин. Мы в его годы так не сумеем.
ЛЕРМОНТОВ : Мы не доживем.
ПУШКИН : А вы знаете, какое у него теперь новое увлечение… Мужчина! (видя изумление, расхохотался) Грибоедов! Недавно спрашивал у него : как дела ? А он встает в позу трагика и со всем жаром говорит : «Что за комиссия, создатель, быть взрослым дочерям отцом!»
ЭМИЛИЯ : Ну, принялись за своих. Я пожалуй, отойду ( намеревается уйти, Лермонтов останавливает)
ЛЕРМОНТОВ : Вот Вы сочувствуете моей будущей жене, которой, к ее великому горю и не к меньшему  моему, - счастью никогда не будет, а я сейчас искренне сочувствую Надежде Петровне ( указал в сторону рояля, с возле которого Мартынов разговаривает с Надеждой). Представляете, что она сейчас вынуждена выслушивать? О жестоких сражениях и боях. Бьюсь об заклад, если записать его, то лет эдак через сто Россия будет уверена, что покорению Кавказа она обязана будет только двум воинам – ему и Ермолову.
ЭМИЛИЯ: ( качает головой) Язык мой – враг мой. Вы самый ужасный насмешник, даже злой.
ЛЕРМОНТОВ : Это ваше общее мнение?
ЭМИЛИЯ : Пожалуй, общее!
ЛЕРМОНТОВ : И вы за это сердитесь на меня ?
ЭМИЛИЯ: Что же мне, благодарить Вас?
ЛЕРМОНТОВ : Я насмешник! Даже злой! Хорошего же Вы обо мне мнения! Не говорите так. Я знаю, что это отзыв  про меня всех. Но не верьте – это клевета. Да - клевета завистников. И вы же поддались общему мнению? Вы предполагали во мне порочные качества и я, чтобы не обмануть Вас в ожиданиях, принужден их воссоздавать в себе. Вы предполагаете во мне испорченность, а я , по своей же доброте, Вам ее тотчас же и предъявляю…  (Жест в сторону Мартынова, после паузы) Не знаю, увидим ли мы сегодня после танцев пятигорскую мадонну, а вот Аполлоном пятигорским мы можем полюбоваться уж сейчас…
ЭМИЛИЯ : Остановитесь, Мишель, прошу Вас!
ЛЕРМОНТОВ : Поглядите-ка на него, а? Тот же рост, те же плечи, та же поза, да и все остальное. Жаль, вынужден стоять одетым. Но , может, это и к лучшему… для него. Что это он  держит на плече? Римскую тогу или тунику? Непонятно. Зато у нашего Аполлона аршинной длины… кинжал!
   В эту секунду Трубецкой, сидевший за роялем, на особо трудном пассаже в сердцах ударил по клавишам и оборвал игру и во внезапно  наступившей тишине слово «кинжал» отчетливо разнеслось по зале. Мартынов дернулся, инстинктивно схватился за кинжал, но вставший с рояля Трубецкой сделал движение, удерживающее его. Наступила длительная пауза. Потом Мартынов резко подошел к Лермонтову. Слышны даже стуки его шагов.
МАРТЫНОВ: Сколько раз  я просил Вас, милостивый государь, свои шутки оставить! При дамах!
  Снова – длительная неловкая пауза.
МАРИЯ  ИВАНОВНА : (вышла на центр залы) Господа, извольте отужинать! К столу, к столу, господа!
 Все молча идут в буфетную. Медленно идет занавес,- под слышимый по трансляции сдержанный говор, звон бокалов, стук вилок, сдвигаемых стульев… ПАУЗА.
ПЕРЕД ЗАНАВЕСОМ. Идут офицеры от левого края сцены до правого. Поодаль – МАРТЫНОВ и ЛЕРМОНТОВ. Они в  свете софитов.
МАРТЫНОВ : Послушай, Лермонтов. Остановись… Я ведь не раз просил Вас оставить свои шутки. Да еще  в присутствии дам.
ЛЕРМОНТОВ : Ты что же, обиделся ?
МАРТЫНОВ : Да, обиделся.
ЛЕРМОНТОВ : Ну что ж с того ?
МАРТЫНОВ : А то, что больше я не желаю быть предметом Ваших острот.
ЛЕРМОНТОВ : Так одного желания мало. Ты сам виноват. Ты… Лезешь куда не надо и уже переходишь приличия. Если хочешь прервать со мной отношения?..
МАРТЫНОВ : (перебивает) А мне надоело, что ты лезешь тоже!..
ЛЕРМОНТОВ : Мне не нравится тон твоей проповеди.( хочет уйти )
МАРТЫНОВ (держит его ) Нет, постой! Обещай, что не будешь надсмехаться надо мной!
ЛЕРМОНТОВ : Ты не вправе мне запретить говорить о тебе то, что хочется мне. Впрочем, предоставляю и тебе такое право.
МАРТЫНОВ : Ах, так !Ты не хочешь, не можешь себе запретить? Ну что ж, если ты хочешь прервать со мной отношения, то это… То это не так делается!
ЛЕРМОНТОВ : Ты хочешь потребовать удовлетворения? Требуй!
МАРТЫНОВ: Я пока… предупреждаю. Предупреждаю тебя в последний раз, Лермонтов! ( приставляет палец к груди Лермонтова). Если ты… еще раз… вздумаешь выбрать меня предметом своих острот, то я… То я заставлю тебя замолчать!!
ЛЕРМОНТОВ: Меня изумляют и твой тон, и твоя выходка! Вместо пустых угроз ты бы лучше действовал! Ты знаешь,  что я никогда не отказывался от дуэлей. Ты меня этим не испугаешь! Хочешь стреляться?
 Мартынов в изумлении опешил, молчит. Увидев, что  они близко от офицеров, говорит шепотом.
МАРТЫНОВ : Что ж, в таком случае я завтра пришлю к Вам своего секунданта…               
                Конец первой картины.
   

 КАРТИНА ВТОРАЯ. 14 июля 1841 г.Четверг. Утро.
 Квартира Трубецкого с Васильчиковым. Утро. Раннее солнце пробивается сквозь занавески. Кричит где то вдали петух. Сидят, пьют чай -ВАСИЛЬЧИКОВ и ТРУБЕЦКОЙ.
ВАСИЛЬЧИКОВ : Напомни. Что то я запамятовал : кто кому голым приснился? Ты – дамам. Или они тебе?
ТРУБЕЦКОЙ : Да что сон. Я бы предпочел наяву…
   Бесцеремонно и ни слова не говоря, входит ГЛЕБОВ. Он явно не в духе. Сухо кивнул и сел поодаль от стола.
ТРУБЕЦКОЙ: Что с тобой , Михаил? Ты как будто бы не в себе. Ночь где то прокутил? Выпей чаю.
ГЛЕБОВ : Сегодня Мартынов мне… Сегодня он с утра… В общем – он вызвал Лермонтова на дуэль.
ВАСИЛЬЧИКОВ: Как на дуэль?
ТРУБЕЦКОЙ : Как Лермонтова?
ГЛЕБОВ : Так. Меня попросил быть секундантом и обговорить условия.  Еле успел ему передать, он уехал  в Железноводск.
ВАСИЛЬЧИКОВ : ( вкрадчиво,  с затаенной надеждой) И что Лермонтов? Согласился?
ТРУБЕЦКОЙ : Не может быть ! Помирятся! В первый раз, что ли, Мишель задевает Мартышку?
ГЛЕБОВ : Но на этот раз он решил доказать свою храбрость.
ВАСИЛЬЧИКОВ : Свою глупость… И на чем?
ТРУБЕЦКОЙ : На пистолетах, разумеется. Завтра. На саблях  Лермонтов его в первую же  минуту как на шампур нанижет.
 ВАСИЛЬЧИКОВ: Штык – молодец? Ах, как интересно! На пистолетах. Ай да , Мартынов! Ему бы еще обрезание сделать – стал бы урожденным горцем… Завтра, говоришь?  Ах, молодец!
 ГЛЕБОВ: Мне кажется, дело гораздо серьезней, чем вы думаете. Мартын  просто вне себя. Он полон решимости драться.  Надо… надо что то предпринимать. Пока не поздно. Для начала  успокоить его, уговорить, наконец, чтоб потом было легче, чтоб вообще ему отказаться от дуэли, и потом разговаривать о том с Лермонтовым…
 ТРУБЕЦКОЙ : Успокоим. Подарим ему еще один кинжальчик…
ВАСИЛЬЧИКОВ : А ведь этого… следовало ожидать. Помните, я недавно говорил, что Мишеля надо поставить в рамки. Как чувствовал…  А где Мартынов?
ГЛЕБОВ : Сейчас придет сюда . Я послал за ним. Ему нужен ответ от Мишеля. Просил…
    Все молчат. Ошеломлены происшедшим.
ВАСИЛЬЧИКОВ : Глебушка, милый, да неужто ты всерьез веришь, что до стрельбы дойдет?
ГЛЕБОВ : Кто знает, до чего дойдет, если будем сидеть сложа руки… И если в запале они не знают, как достичь примирения, то мы – обязаны им помочь. И вот что, ( обернулся к Трубецкому) начинать надо с Лермонтова. Уговорить его извиниться. Вызывать его сюда или к нему в Железноводск ехать.
ТРУБЕЦКОЙ : Надо еще кого  то, чтоб отговаривать.
ГЛЕБОВ: Может, Дорохова?
ВАСИЛЬЧИКОВ : (подумав) А что? Мишель послушал бы его.,. - вместе воевали, сам разжалован за дуэли. Можно попробовать.
ГЛЕБОВ : Я думаю, вот еще что. Надо поговорить с Эмилией. Пусть она попросит Мартынова взять вызов обратно. Можно съездить верхами в Железноводск. Она так любит скакать ( замолкает, услышав шум в прихожей)
Входят БЕНКЕНДОРФ и ДМИТРИЕВСКИЙ. За ними, незаметно  МАРТЫНОВ, все ошеломленно смотрят на  него.
МАРТЫНОВ : А! Уже все собрались ! ( к Глебову) Ну что ты? Передал?
ГЛЕБОВ : На завтра он согласился, вечером. Он подъедет. К Шотландке. Право оружия, место и точное время определять тебе. Мишель заранее согласен на все условия.
МАРТЫНОВ : Так тому и быть! Вы еще не знаете, я полагаю, господа ( к вошедшим)  Что же, все кончилось! Вот оно и хорошо. На моих так на моих.
ТРУБЕЦКОЙ : Условия секунданты обговорят. Условия – проще всего. Но, давай, Николай Соломонович, поговорим серьезно. Здесь лишних нет. Ведь дело не стоит дуэли, согласись. Ты лучше знаешь Лермонтова, его характер, его  язык. Да ты ведь сам в долгу не оставался. ( предупреждающе приподнял к Мартынову руку, заранее соглашаясь) Знаем дорогой, знаем, шутка – шутке рознь. Мы, как никто, понимаем твою праведную обиду, негодование. И все же ( обвел широко всех по комнате ) мы твои друзья, искренне сочувствуя, взываем к твоему уму и сердцу : откажись. Откажись, пока не поздно. Встань выше его. Не бери грех на душу. Пусть Бог его судит.
       Бледный напряженный Мартынов вышел на середину комнаты.
 МАРТЫНОВ : Я не ошибся – вы собрались уговаривать меня взять вызов обратно? Но вот незадача – положение таково, что, оказывается, - МЕНЯ вызвали. Вот свидетели ( показал на Глебова и Васильчикова) Я лишь… вынужденно, пригрозил дуэлью, а он ( задыхается от гнева), а он посоветовал мне меньше лучше говорить, но действовать, так как ОН ОТ ДУЭЛЕЙ никогда не отказывался. А сегодня Глебов получил совет от Лермонтова обговорить условия. Так ? ( Глебов опустил голову) Так кто же кого вызывает?
ГЛЕБОВ : Он сказал только, что готов исполнить твою волю. Если ты потребуешь извинения... Мишель спокоен. К тебе уважителен. Мне кажется, он готов просить у тебя извинения где угодно, в любом присутствии.
МАРТЫНОВ: (несколько растерялся) В любом?
ГЛЕБОВ : Разумеется.
МАРТЫНОВ : И это все ? Он хотя бы осознает свою вину?
ГЛЕБОВ : Ну коли готов извиниться, стало быть осознает.( отводит глаза)
МАРТЫНОВ : Он сам сказал тебе, что готов извиниться? Нет? Значит, это только твои догадки! Ах, вот так! Он сознает! А он сознает подлость своего поведения по отношению ко  мне? Сознает, что так поступают только законченные подлецы? Завистливые мелкие людишки! Плебеи по роду и духу!
 ГЛЕБОВ : ( предостерегающе)  Николай Соломонович!
МАРТЫНОВ : ( заводится в злобе) Мне его извинения не нужны! ( топнул ногой) Не приму! Он оскорбляет меня везде и всюду! Пусть везде и всюду просит прощения!
 ГЛЕБОВ : Он же сказал, что готов исполнить твою волю ( понимая, что Мартынов прав) Но почему сразу дуэль? Потребуй сначала извинения. Чего же теперь ?
МАРТЫНОВ : Как чего ? Да ты что – не понял? Ведь он же словами своими сказал, он мой вызов – готов исполнить!! Но сам же, тут же, уезжает, оттуда, через три дня в полк и поминай как звали! Вы то понимаете, в какое дурацкое положение он меня поставил? Я вызвал и я же буду сидеть в ожидании, когда он соизволит… Да я теперь (  кричит, в запале) Снова окажусь в дураках! Ловко! Теперь то вы поняли, господа, что это за человек? Дуэль! Только дуэль! ( топает ногой,)
 Устало подходит к дивану и как бы валится на него, вытаскивает трубку.
БЕНКЕНДОРФ: Ты не горячись, Николай . Дай остудиться. Дайте время, друг другу.
МАРТЫНОВ: ( раскуривает трубку) Не дам! Теперь не дам! Я давал ему время два месяца вести со мной дружески. А он : « Мартышка, Мартышка!» Нет, теперь и извинений не приму. Дуэль завтра, как порешили, не позднее… вечера… ( размышляет, успокаиваясь,) Он решил позабавиться мною. Выставить меня перед всем Пятигорском в самом смешном виде. Он ошибся. Я ему не Грушницкий. Поэтому все ваши уговоры…(встает, откладывает трубку в карман) Вечером буду дома. Думаю, к тому времени условия будут выработаны.
ГЛЕБОВ : Подожди, Николай. Знаешь, я подумал… Мне не следует быть твоим секундантом. У Лермонтова могу, у тебя – нет.
МАРТЫНОВ : Почему?
ГЛЕБОВ: Ну… мы с тобой живем на одной квартире. Общий стол и прочее. Могут усмотреть сговор…
МАРТЫНОВ: Какая глупость!
ГЛЕБОВ: Ну сговор не сговор, а какой  то умысел, что ли. Ты пойми, раз так складывается, я буду участвовать. Но, действительно,  мне кажется, было бы лучше, если я буду секундантом у Лермонтова. Зачем тебе всякие слухи? Не проще ли тебе попросить кого то другого? Да вот хотя бы сейчас.
МАРТЫНОВ: ( задумывается)Я думал, у Мишеля будет Столыпин...
ГЛЕБОВ : Ему нельзя. Ты же знаешь. Он на птичьих правах здесь. Да и несдобровать, если второй раз будет замешан. Если все же у тебя не угасла решимость драться…
МАРТЫНОВ: Да я и сам думал, что неловко тебя просить… Да нет, не уговаривайте меня. Ведь он, получив вызов, даже не соизволил объясниться со мной. Не счел нужным. И не теперь мне  даже и думать брать вызов обратно. (обводит глазами всех, останавливается взглядом на Васильчикове) Я бы просил князя Васильчикова.
ВАСИЛЬЧИКОВ : ( как гром с неба) Я согласен.
МАРТЫНОВ : Благодарю Вас, князь. Разрешите откланяться, я буду ждать. Условия приму любые. Спасибо, Александр Илларионович, еще раз. Простите господа, я зашел только на минуту. Всего доброго У меня лишь одно пожелание – не позднее вечера завтра.(уходит)
Все молчат. Ждут, не сговариваясь, объяснений Васильчикова.
ВАСИЛЬЧИКОВ : (легкомысленно, отходчиво) Я думаю, что должен быть спектакль, не более. А каждый спектакль замечателен финальной сценой. Здесь и соль пиесы, а, Михаил Павлович? ( Глебов отмолчался)
ТРУБЕЦКОЙ : Ну каков Мартынов! Как он…( повел плечом и горделиво вскинул голову)
ВАСИЛЬЧИКОВ : Хороший актер.
ТРУБЕЦКОЙ : Вот уж пить дать - их обоих обсмеют. Мартынов вышел на дуэль – трепещи Пятигорск! Замрите в страхе люди! А это – пустое фарфаронство. У меня, например, нет никакого желания отговаривать их. Я буду его умолять, а он эдаким надутым индюком будет вышагивать, и дело кончится пшиком. Полным конфузом, это как пить дать.
ГЛЕБОВ : Виноват, господа, но мне кажется, - довольно этих отвлеченных рассуждений. Хотят, не хотят! Мне Лермонтов не только о пистолетах просил позаботиться, но и сам просил выбрать место и час дуэли! Вы понимаете – час!
                Все остолбенели. Веселость вмиг исчезла.
БЕНКЕНДОРФ: Так что же делать? Может, пока не поздно, следует обратиться к влиятельному лицу. Может, обратиться к коменданту – добрый старик, поймет. Или – к Безобразову, Сергею Дмитричу…
ВАСИЛЬЧИКОВ:  Нет, нет, ни в коем случае!.. Ни одной душе, кроме нас  (обвел глазами присутствующих). Тем более – начальству. Оконфузимся на весь свет. Голицынская камарилья обхохочется. Держать в тайне, пока не уладится. Может, они завтра помирятся.
ГЛЕБОВ : Нет, надо СЕГОДНЯ  же уладить дело.  Ну, теперь так… Мы к Эмилии. А Вы , князь ( к Трубецкому) расскажите все поподробней  -Дорохову. Его мнение дорого. Он должен остановить… это … происшествие.

 Гонг. Затемнение. Через минуты – ВЕЧЕР  14 июля.  На столе остатки обеда. ТРУБЕЦКОЙ зажигает  свечи. Сидят – ДОРОХОВ, ДМИТРИЕВСКИЙ, БЕНКЕНДОРФ. Входят – ВАСИЛЬЧИКОВ и ГЛЕБОВ, Глебов бросается в объятия Дорохову.
ГЛЕБОВ: Вот ведь брат, Руфин Николаевич, какой день сегодня, Приключилось…
ДОРОХОВ :  Уж вечер почти… Да,  задали  вы задачку. Никак не укладывается, что из за какой то  там остроты можно вызвать друга, на смертельный выстрел!.. Ну да я Мартышку знаю, еще тот, упрямец и позер. Но время еще есть . Надо прикрыть этот азиатский базар. А как «грация»? Что сказала?
ГЛЕБОВ: Эмилия то? Сначала загорелась разнять. Потом… к балу готовится. Завтра, у Голицына.
ДОРОХОВ : Да. Да… Ну давай кумекать… Ты понимаешь ( усаживается), почему Мартынов такой храбрый? Потому что он ничем не рискует. Мы можем предполагать, как поступит у барьера Лермонтов. Он может дать сознательный промах или вообще откажется от выстрела. Мы не знаем. Но знаем точно одно: в любом случае он в Мартынова стрелять не будет. У Лермонтова злой язык, но доброе сердце. Марать душу  выстрелом в приятеля он не станет. А Мартынов это отлично понимает, поэтому так решительно настаивает на дуэли.
ДМИТРИЕВСКИЙ : Но если Лермонтов не станет в него стрелять, значит и Мартынов не станет. Зачем тогда вообще дуэль нужна?
ДОРОХОВ : Ничего это пока не значит. Дуэль, я понимаю, нужна одному лишь Мартынову. Уверенный в безопасности, он хочет покуражиться, порисоваться, поиздеваться  над Лермонтовым.
ДМИТРИЕВСКИЙ : Каким образом?
ДОРОХОВ : Каким? Заставить, например, Лермонтова целиться, вызвать на второй выстрел, вынудить стрелять, зная при этом, что пуля пройдет мимо, там есть штучки. А Мартынов – тоже штучка!
ТРУБЕЦКОЙ : Ну Лермонтов не из тех, над кем можно покуражиться, - тем более Мартынову.
ДОРОХОВ : А это уже от условий зависит... Лермонтов может выстрелить, на воздух, и  только после выстрела Мартынова.
ДМИТРИЕВСКИЙ : А почему? Ах да, дуэльные правила…
ДОРОХОВ: Нет, и это не отступление от правил. Лермонтов  может ОТКРЫТО  не показать своего нежелания стрелять и … тем самым – вынуждая Мартынова проявить трусость…
ДМИТРИЕВСКИЙ : Ибо тогда выйдет, что Лермонтов проявляет трусость.
ДОРОХОВ: Вот именно. Поэтому у Мишеля один выход – дать сознательный промах, что он, скорее и сделает.
ДМИТРИЕВСКИЙ : А Мартынов?
ДОРОХОВ : А вот как поступит Мартынов, мы даже предполагать не можем. От него можно ожидать  все, что угодно. Но это только мои догадки. В поединке многое зависит от секундантов, от условий, которые они установят.
ТРУБЕЦКОЙ : Тогда надо выработать такие условия, чтобы им впредь неповадно было водевили устраивать! ( сердито)
ТРУБЕЦКОЙ :  Только на пистолетах! На десяти шагах от барьера и на пятнадцать в стороны.
ВАСИЛЬЧИКОВ : И до трех раз!
ГЛЕБОВ : Опомнитесь, господа! Такие условия не соответствуют тяжести оскорбления!
ТРУБЕЦКОЙ : Зато вдругорядь подумает, прежде чем друзей дурачить!
ГЛЕБОВ: Из кухенройтеров , на десяти шагах – да ведь это верная смерть! (вскочил с места) Смерть, либо тяжкое ранение. Нас же обвинят, господа!
ВАСИЛЬЧИКОВ : (живо) А по-другому его не остановить.
ТРУБЕЦКОЙ : ( вдруг рассмеялся) А что, занятно будет на него посмотреть, когда узнает условия. Мол, подумали над своими словами, Николай Соломонович, и пришли к выводу : ты прав, подобные оскорбления нельзя прощать. Стреляйся! А условия скрывать как можно дольше. Чтобы отступать уже было поздно. Пусть подрожит коленками у барьера.
ДОРОХОВ : Проучить его не мешает. Но и недооценивать нельзя. В горячке от него всего ожидать можно.  На десяти шагах? Ох, не знаю, не знаю... А сказать откровенно, по мне лучше примирение, нежели дуэль.
ВАСИЛЬЧИКОВ : Да не будет никакой дуэли! Помирятся они. Ну какой из Мартынова дуэлянт? Два раза стрелял из пистолета и оба раза пистолеты рвали в  руке. На роду ему написано не брать оружие, только картишки метать…
БЕНКЕНДОРФ: Нет, нет, пусть выясняют отношения до конца…
ТРУБЕЦКОЙ : Вот именно. За общим столом, у мадам Рошке, в Шотландке.
ДОРОХОВ : В любом случае, надо обо всем  молчать. Особенно тебе, Глебушка. Мало вам моего примера. ( Глебов посмотрел на Васильчикова и ничего не ответил)
ТРУБЕЦКОЙ : Если молчать будем, так никто не узнает. Раз дело закончится пустым, так по пустому делу никто рапорт писать не станет. ( серьезно) Ну а теперь надо определиться, раз дело поручено. Помнится в деле с Барантом у Лермонтова секундантом был Столыпин. Думаю, будет и на этот раз. Ну а второй Михаил Павлович, так? В таком случае я составлю компанию Александру Илларионовичу. А Руфин Николаевич будет следить за нами, чтобы в точности соблюсти правила. Ну а условия примем эти,  - до десяти шагов ,с пятнадцати по сторонам, и до трех раз, до результата.(Дорохов поеживается ) Дмитриевского и Бенкендрофа отправим к Лермонтову, Глебов подъедет  уже с пистолетами. Только Пушкину, если увяжется - молчок. Все надо сохранить в тайне, до последнего момента, когда выпьем за мир – у мадам Рошке…
           Конец  второй картины первого действия. Тревожная  музыка.

 
 КАРТИНА ТРЕТЬЯ. 15 июля 1841 г.,  пятница.Утро.
 Железноводск. Улочка у дома писаря Карпова, где снимают комнатки Столыпин и Лермонтов. Слышен топот лошадей. Выходят  на сцену БЕНКЕНДОРФ и ДМИТРИЕВСКИЙ, спешившись с коней за кулисами, навстречу им идут СТОЛЫПИН и ЛЕРМОНТОВ.
СТОЛЫПИН :  Ба! А мы собрались на «железо». Уже и билеты купили. Приветствуем. (Хмурый Лермонтов тоже кланяется) Ну пожалуйте в дом, коли застали. Позавтракать.
БЕНКЕНДОРФ: Да  нет, мы ненадолго. Можно и здесь… Обговорить…       (Тягостное молчание)
БЕНКЕНДОРФ: ( продолжает ) Общая встреча в Шотландке, в пять. Если у Рошке не произойдет примирения, а я надеюсь, что оно будет, то там же и разопьем за мировую, тем более что собираются у Голицына на бал…
ЛЕРМОНТОВ : ( пропустив слова о примирении) А какие условия?
БЕНКЕНДОРФ: ( смущаясь) На десяти шагах, и по пятнадцать от барьера. Тебе, Мишель стрелять первому, как вызванному. И до трех раз, до конечного результата…
ЛЕРМОНТОВ : Серьезные условия. И он что, сразу согласился?
БЕНКЕНДОРФ: Мне кажется, он даже остался довольный. Во всяком случае, возражений с его стороны не было. Выслушал, поблагодарил.
ЛЕРМОНТОВ : Гляди, какой храбрый… Только бы еще стрелять научился. И где? Во сколько ?
ДМИТРИЕВСКИЙ: ( видя как замешкался Бенкендорф, довольный своей миссией) У Машука, возле скалы. Там есть небольшая полянка, и выстрелов не слышно, и недалеко от дороги… В шесть.
СТОЛЫПИН : Выслушал, поблагодарил… Ну положим, доволен он вряд ли остался. Но ведь с секундантами, он помимо дуэли, обсуждал и положение дела вообще, не так ли? Неужели только дуэль? Мне кажется…
ЛЕРМОНТОВ : ( перебивая ) Ну коли поблагодарил, то надо полагать, только дуэль. Так , глядишь, самого Дорохова превзойдет. И вы за этим приехали?
БЕНКЕНДОРФ: Ну вообще то он добавил, что если… В общем возьмет вызов обратно, если извинишься.
ЛЕРМОНТОВ : Ну я  же чувствую, что вы не договариваете! Смотри , Столыпин, они приехали меня уговаривать – чтоб я извинился и он возьмет вызов обратно!.
СТОЛЫПИН: Но ты же сам поставил его в безвыходное положение. Теперь он просто вынужден соглашаться на любые условия.
ЛЕРМОНТОВ : Простите, но я ему в грудь пистолетом не тыкал. Сам себя и поставил, да. Теперь, может и рад отказаться, да как?.. Вот и решил меня унижать, чтоб извинялся.  Ведь условия можно было передать и запиской со слугой, а не трястись в седле ни свет ни заря восемнадцать верст. Верно?  Вы за этим приехали?
БЕНКЕНДОРФ: Ну, откровенного разговора не было. Все же в первую голову секунданты уверены, что дело закончится миром и без всякой дуэли, он крови не жаждет… еще на той же даче у мадам Рошке. Мы же прибыли почти что формально, чтобы сообщить час и место, чтобы вы рассчитали время, прибыли вовремя… Скоро будет Глебов… ( осекся, увидев выражение омерзения Лермонтова)
ЛЕРМОНТОВ : Он – жаждет. Ему нужны потому, до зарезу, мои извинения…( поворачивается к Столыпину) Ты тоже склонен, чтобы я извинился? И дело с концом ?
СТОЛЫПИН : Хоть и мне это  тоже  не очень  нравится, но ты… не ошибся.  (после раздумья) Извинись, Мишель.
ЛЕРМОНТОВ : Нет, ты погляди. Вы что, господа? Вы подумали обо мне? Как в таком случае буду выглядеть я? Мартынов меня вызвал, а я, испугавшись, тотчас же попросил у него прощения. Хохоту будет на всю армию.
СТОЛЫПИН : Мишель, а ведь ты и виноват. Ведь это ты его оскорбил, если уж быть точным, согласись. И дался тебе этот кинжал!
ЛЕРМОНТОВ: ( спокойно) Да, я виноват. И я непременно извинюсь перед ним, попрошу прощения. Но (он оглядел всех)- только ПОСЛЕ, после – дуэли. Неужели непонятно ? Я то ведь тоже оказался в безвыходном положении. И даже больше, чем он.
БЕНКЕНДОРФ : Да, мы думали об этом. Из этого тупика так просто не выйти. Потому и решили – посоветоваться с Дороховым.
ЛЕРМОНТОВ : Руфином? Что ж, он может помочь… А Пушкин не знает? (увидев отрицательные мотания)  И не надо ему знать. А не то возьмется все уладить, да только дело испортит. И мне это теперь ни к чему. Послушаем Дорохова, поговорим с Глебовым, посмотрим на Марты…нова. А дальше – «как спляшется». Право же, не будем загадывать. Одно скажу – стрелять в него я не стану. Вот и все, - стоило трястись столько верст?
БЕНКЕНДОРФ: Ну мы не просто так. Мы прибыли конной охраной и почетным эскортом у Катеньки Быховец.
ЛЕРМОНТОВ : И стоят - помалкивают! Ну, братцы, заходите, позавтракайте. А я – ненадолго.  Монго, ванны пока не откладываются! ( удаляется)
СТОЛЫПИН : Да дай ей придти в себя после дороги!
ЛЕРМОНТОВ : Ничего, мы с ней свои люди. Вы располагайтесь. Время еще есть.
 Сцена поворачивается и вот видим Катеньку БЫХОВЕЦ с ЛЕРМОНТОВЫМ, прогуливающихся по тропе на окраине Железноводска.
БЫХОВЕЦ :  (отвечая) Ну что Вы , Михаил Юрьевич. Я же обещала, пяти дней не прошло…
ЛЕРМОНТОВ : Я очень рад, друг мой. Мне так приятно с Вами общаться Надолго сюда?
БЫХОВЕЦ: Ах, к вечеру обратно ( увидев разочарование в облике собеседника) Но ведь и Вы едете. На бал к Голицыну.
ЛЕРМОНТОВ :  (как бы кивнув своим  мыслям, по-гусарски) Да мне хоть. – к черту в зубы! Не то, что к князю. Ну а как Вы? Что нового? О чем судачит Пятигорск?
БЫХОВЕЦ : Да что может быть нового за три то дня ? Разве тетка моя разнемоглась, вот и посоветовали пользовать «железо». А что у вас?
ЛЕРМОНТОВ : Государь прислал распоряжение – «непременно быть во фрунте». Вот собираюсь… в крепость.
БЫХОВЕЦ : А как же отставка? Я слышала, Софья Николаевна хлопочет.
ЛЕРМОНТОВ : Да, она показывала мою «Молитву»  государыне, Александре Федоровне и тем растрогала ее, велела супругу почитать «Героя», однако ж ему не понравилось, «скуку и отвращение нашел»…
БЫХОВЕЦ : Ну полно Вам , Мишель, вся Россия очарована Вашим романом. Не печальтесь. Нужно время и я уверена, государь достойно оценит Ваши… заслуги.( смотрит на Лермонтова)  Отчего Вы грустный? Что с Вами? Словно мы год не виделись. Не рады , что уехали из Пятигорска? Да здесь не хуже.
ЛЕРМОНТОВ: Мне осталось радоваться только одному, - что вижу Вас. Дождусь здесь почты и в Хан-Шуру. Хорошо, если сразу в экспедицию, а то ведь  и там сидеть сиднем, ждать у моря погоды. Конечно,  я радуюсь. А Вы, душенька, словно ангел, спустились с небес к осужденному узнику.
БЫХОВЕЦ : Да  полноте Вам, Мишенька ( улыбнулась) Нынче на балу вокруг вас ангелов – роем будут. И далеко не все безгрешные!
ЛЕРМОНТОВ : Мне, душа моя, сейчас все равно какие, что уже падшие, что еще порхающие.
БЫХОВЕЦ : Были бы женаты…
ЛЕРМОНТОВ: Что бы это меняло?
БЫХОВЕЦ : С отставкой проще. Семейство, дети… Государь это ценит.
ЛЕРМОНТОВ : Вот кем себя не представляю, так это женихом. Вы представляете?
БЫХОВЕЦ: Вполне. А что вам мешает? Невест мало?
ЛЕРМОНТОВ : Расходы на свадьбу большие. Пока не выйду в отставку, ни о какой женитьбе не может быть и речи. А в дальнейшей службе не видно смысла. Служить – значит убивать. А это противно, Катенька, всей моей душе. Да и оставить вдовой молодую женщину - радости для нее мало. Ведь здесь, на Кавказе, не знаешь ,откуда пулю ждать. ( помолчал)  Вот был у меня друг, Володя Лихарев, вот так шли вместе после боя, и вдруг выстрел и  мой Володя  падает замертво. Вокруг полно наших, а нашелся один дикарь, засел в кустах. Я долго думал потом : почему, почему он взял на прицел его? Ведь какая разница? Чуть сдвинул мушку и все…
БЫХОВЕЦ : ( задумалась)  Какие ужасные у Вас мысли , Михаил Юрьевич, мрачные. Оставьте это. Вы ведь умеете быть веселым.
ЛЕРМОНТОВ : Да, умею. Но мне эти балы, попойки, особенно после – душу воротят. Это «водяное общество»,  с  его спесью, позой, наигранностью выматывает. И тщеславие их, обиды. Нет, осуждать их нельзя, зря это. Но высмеять какой-нибудь порок, на это , да – срываюсь. Бог с ними , однако. Бог их такими создал… Но ведь он просил и совершенствоваться, избавляться от дурного. А если человек не знает, что в нем дурного, от  чего ему надо избавляться – это еще полбеды. Беда – когда знает, но не хочет. 
(задумался)
БЫХОВЕЦ: О чем это Вы , Мишель?
ЛЕРМОНТОВ : Да подумал – ежели не слышишь дружеского совета – готов будь к насмешке. ( вдруг рассмеялся) А вы представляете меня в брачном наряде?
БЫХОВЕЦ : ( задорно ) А что? Представляю.
ЛЕРМОНТОВ : И с кем?
БЫХОВЕЦ: ( приостановилась, серьезно вгляделась в лицо собеседника и вдруг растерянно улыбнулась) Не знаю… Ну и что ! Представляю, но только скажите  с кем. Еще каким хорошим семьянином будете, примерным отцом, не наговаривайте на себя.
ЛЕРМОНТОВ : Либо пьяницей… Или под венцом могильным. Нет , не видать мне отставки. Государь мне не простит…
БЫХОВЕЦ : Что не простит?
ЛЕРМОНТОВ : Да Бог с ними…
 Некоторое время идут молча. Вдруг Катенька оступилась и  с криком «Ой!» чуть не упала, Лермонтов подхватил ее, посадил аккуратно на сваленное дерево. Ее волосы выскользнули из-за ободка, он покатился по земле. Лермонтов подхватил ободок, бережно обтер обшлагом сюртука, положил себе в карман. Тоже присел.
БЫХОВЕЦ : Нет, нет, Мишенька, верните. Как я буду растрепанная?
ЛЕРМОНТОВ : Непременно верну. Сегодня, на балу… Послушайте, а от НЕЕ не было весточки?
БЫХОВЕЦ : ( еще сидит, завязывает волосы в найденную  в кармане ленточку, в зубах у нее шпилька) Я ждала, что Вы спросите. Она… тетке писала. Какие то долговые дела, по земле. Вся в заботах. ( видя, как помрачнел Лермонтов ) Да что Вы, Мишель, все еще помните? Ведь дети у нее…
ЛЕРМОНТОВ : ( словно встряхнулся, встает резко) Да, прошлого не вернуть. Ну прощайте. Вам туда?
БЫХОВЕЦ : Да. Я и так загулялась. ( тоже встает, Лермонтов помогает ей, она отряхивается) Тетка , наверное, заждалась. В Пятигорск вместе?
ЛЕРМОНТОВ : Не знаю. Мне еще надо… Прощайте ( взмахивает рукой, Быховец исчезает за движущейся стеной)

Виден снова дом Карпова. Слышится спешившийся всадник. И появляется с другой, противоположной стороны - ГЛЕБОВ,  - разгоряченный, уставший и осунувшийся. Слышатся тревожные аккорды музыки…
 ГЛЕБОВ : Мишель! (обнимает друга) Я привез… пистолеты… (вытаскивает ящик из походной сумки; голос его меняется)   Мартынов ни о каком примирении и слушать  не желает, извинений теперь уже не хочет. И вообще – я  его сегодня  утром видел, как то изменился весь, дрожит, кричит. Только дуэль. Но я уверен – это очередная поза, рисовка. Стоит тебе только встретиться с ним, посмотреть в глаза, я думаю, он смягчится.
ЛЕРМОНТОВ : Особенно если услышит от меня извинения.
ГЛЕБОВ : ( вдруг взрывается) Ну что ты прямо такой! Я не знаю… Все таки, ты должен извиниться, Миша! Ну что? Не будешь? ( с тревогой и надеждой заглядывает в глаза)
ЛЕРМОНТОВ :  ( после паузы) Не буду.
 На шум разговора выходят из хаты СТОЛЫПИН, он с нагайкой, за ним – ДМИТРИЕВСКИЙ и БЕНКЕНДОРФ. Столыпин, зажав нагайку под мышкой, берет у Глебова пистолетный ящик.
 СТОЛЫПИН : А вас, господа, не тревожит?.. Ведь это  же кухенрейторы, второй номер, дальнобойные…
ГЛЕБОВ : Да я уверен, что дело закончится еще у Рошке. Ну, в крайнем случае, до прицельных выстрелов вряд ли дойдет. Так, формально, на воздух… Но самое дурное, если до двора дойдет, тогда уж точно Мишелю не видеть отставки. Так что все в твоих руках, Мишель. Но я ,  как секундант, не буду больше просить вас отступать, меня же и обвинят в трусости. По правилам, примирение, конечно, предложим… А засиживаться нечего. Выедем после обеда, чтоб спокойно к пяти быть там.
СТОЛЫПИН : Мне ехать надо сейчас, приглашен на обед к  Голицыну. (взмахивает нагайкой, отдает ящик Глебову) Там и Трубецкой будет. Мы прямо оттуда к вам…
ЛЕРМОНТОВ : ( видя как Глебов потирает плечо) Ты чего, тезка?
ГЛЕБОВ :  Да так… Погода портится. Рана ноет…
  Все как бы стоят в немой сцене. Постепенно идет затемнение  и вновь нарастает  тревожная музыка. сквозь которую слышатся как бы отдаленные раскаты приближающегося грома. Гонг. Занавес.
                КОНЕЦ    ПЕРВОГО   ДЕЙСТВИЯ

 Д Е Й С Т В И Е      В Т О Р О Е
 
 КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ. 16 июля 1841 г. Ночь. Утро.
 Комната в квартире Лермонтова. Из комнаты другой, куда  только что, пока не было света, внесли тело Лермонтова, слышатся жалобные вскрики слуги ХРИСТО. Сидят, при свете огарка свечи в густом табачном дыму : ДОРОХОВ, ТРУБЕЦКОЙ, ВАСИЛЬЧИКОВ. СТОЛЫПИН ходит из угла в угол, не находя себе места. Слышен шум дождя.
ВАСИЛЬЧИКОВ : ( заканчивает тираду, - Трубецкому) Да ведь это «стреляйте!» после счета «три» - самое опасное! Нельзя, нельзя подавать такую команду! Тем более, что никто уже не имел права на выстрел! (встает, чтобы зажечь другую свечу, на миг все освещаются двумя свечами, ярко, потом  одна, сгоревшая, - гаснет. Говорит  в это время) И зачем? Зачем установили такие жестокие  условия? Три раза на десяти шагах!?! Хотели проверить Мартынова? Да он и не испугался? Ах, что теперь говорить??!
 Все в тягостном молчании. Слышен шум дождя. Входит весь мокрый, в накидке, ГЛЕБОВ. Все оборачиваются к нему.
ГЛЕБОВ: ( устало присаживается) Раскричался…Всех, говорит, под арест, - даже Мишеля, не понял сначала… В общем, Мартынова уже взяли. И вас ( к Васильчикову) – хотели. Но пока под домашний. А вам , ( к Трубецкому и Столыпину) – нельзя заявляться. Секундантами объявите меня и Васильчикова. Я тоже заарестован, сейчас же вернусь туда, меня отпустили на час. И еще – надо условиться, как то, записками, что ли, что дуэль прошла по правилам. Отступлений не было. Все! Доктор Барклай сейчас придет. И художник с ним. ( устало отвалился в кресле, закрыл глаза)
ДОРОХОВ: ( очнулся первым) Кто еще мог видеть?
ВАСИЛЬЧИКОВ: Ссыльный поляк один, там неподалеку живет. Да еще Марушевский встретился. Но они видели только нас, с Глебовым.
ДОРОХОВ : А слуги?
ВАСИЛЬЧИКОВ : Будут молчать. Евграф напуган, Илюшка мартыновский… Не знаю… Кушинников, эта бестия, хитрющий.  Может раскрутить, а может…нет. Я… постараюсь… повлиять… Береженного Бог бережет. Не надо раздувать. Пусть будут трое – Мартынов, да я с Глебовым.
ДОРОХОВ : Если начнут копать, дознаются.
СТОЛЫПИН: ( вдруг взорвался) Дознаются, ну и шут с ним! Пусть хоть под расстрел, под топор! Ведь ничего же изменить уже нельзя! Н и ч е г о! Поздно, навсегда поздно! Нельзя выйти к людям и сказать – да, я там был. Да я бы под пулю сам встал! Жаждал, гуляка, безумец, - развлечения, смеха, конфуза, да чего угодно! Балагана! Даже экипажа не приготовили, врача не позвали, на случай, хотя бы раны! И сам палец о палец не ударил, чтобы остановить эту дурацкую дуэль!.. Защита чести, защита чести! Вот она  - честь! ( показывает на комнату, где лежит тело Лермонтова)- Там лежит! Вот чем закончилось «дело чести»! Отныне и довеку мы – соучастники, да, да, соучастники, - п р е с т у п л е н и я! А не праздные соглядатаи!(ухмыляется, после паузы) Ждали спектакля, веселились, предвкушали… Болтали Бог знает о чем, но только не о том, чтобы предотвратить… Что, господа секунданты, эта ли не первейшая ваша обязанность? Вы что, устава дуэльного не знаете? Не читали?( Дорохов дергает ус) С тайным удовольствием представляли, как поведут себя противники. А они… оказались верными… своим убеждениям. Да, да! И Мартынов уже кого там подстрелил, не знаю, когда то, слушок имеется, и Мишель – никогда ни в кого не выстреливал, никогда, хоть и участвовал, не в одной дуэли. Ах, если бы знать , то встал бы, встал, - промеж ними, против этого сумасброда-психопата! Нет, я пойду, тоже пойду и во всем сознаюсь! У-у-у!!!... (истерика, рыдает)
ДОРОХОВ : ( вскакивает, усаживает Столыпина, похлопывает по плечу) Алексей, ну успокойся…  Ну успокойся же ты! Никто не виноват один! Мы все вместе! Ну все, все … Успокойся… Тебе то попадет больше всех…
ВАСИЛЬЧИКОВ : Господа, господа, полноте! Нам еще жить! Во имя памяти Мишеля! Одумайтесь! Ну зачем же губить себя и всех!!.
  Крики прерываются шумом за дверями. Входят БАРКЛАЙ Де ТОЛЛИ, с ним ФЕЛЬДШЕР и художник ШВЕДЕ, с саквояжем. Их сопровождает БЕНКЕНДОРФ. Пришедшие молча проходят в комнату, где Лермонтов. Бенкендорф остается.
БЕНКЕНДОРФ: Дождь кончается, светает… Это – Барклай, согласился. С ним фельдшер и художник, Роберт Евстафьевич. Он – Цейдлера кузен, Лорера здесь писал…
ТРУБЕЦКОЙ : Все уже знают…
БЕНКЕНДОРФ: Да как удержишь то!? У Верзилиных вообще вой - все в обмороке.  На бале уж слухи пошли, все  разошлись.
ТРУБЕЦКОЙ : Кто же постарался?
 Выходит из комнаты БАРКЛАЙ де ТОЛЛИ. Он еще дает последнее указание фельдшеру.
БАРКЛАЙ де ТОЛЛИ: И корпии, корпии – не жалей, поплотнее, насухо.  ( к офицерам) Когда он скончался, господа ?
СТОЛЫПИН : На месте поединка, сразу, через несколько минут…
БАРКЛАЙ де ТОЛЛИ : Да, да , окоченение  за двенадцать часов. И еще – было ли у него что-нибудь металлическое в кармане?
СТОЛЫПИН: Ободок золотой. Бандо для волос.
БАРКЛАЙ де ТОЛЛИ: Оно то и оказалось роковым. Пуля  то срикошетила, из кармана, - задела оба легких и по-видимому – сердце…
СТОЛЫПИН: Иван Егорыч, я полагаю, вскрывать не стоит. И хозяин против. Причина ясна, зачем трогать, ведь все равно.
БАРКЛАЙ де ТОЛЛИ: ( после размышления) Да ведь вот какая незадача. Перед приездом к вам я получил запрос письменный, от настоятеля церкви Александровского, дать медзаключение о причине. Прознали, упредили, что смерть связана с дуэлью. Непонятно откуда? Какие то злые силы витают.( все встали со своих мест)  Я то напишу, напишу, что можно, по христианскому обряду. Честь имею, господа ( поклонился всем, вышел)   
ГЛЕБОВ : Я тоже ухожу. Мне пора…(  все поочередно  обнимаются с ним, он выходит за Барклаем де Толли)
СТОЛЫПИН : Смотри - ка, что творится?   
БЕНКЕНДОРФ: Надо сейчас же ехать к ним! Всем ехать! Немедля! Еще  и похоронить нельзя достойно?…
СТОЛЫПИН : Нет, поеду я… С Трубецким. С ними надо спокойно и мирно поговорить. Вдруг что изменится в их сознании.
ДОРОХОВ: А мы поедем к Ильяшенко и Траскину.
                Слышен шум в прихожей
СТОЛЫПИН : Опять кто-то? Ну, теперь повалят…
 Входит ГРОБОВЩИК.
ГРОБОВЩИК: ( говорит словоохотливо, быстро) Господа охвицеры, возьму по достойному,  есть из чистого бука, есть с резьбою, позументом, галун по боковинам пустим, всего пятьдесят рубликов станет…
ДОРОХОВ :  Сколько?
ГРОБОВЩИК: Так ведь гроб какой будет! Самому коменданту в удовольствия лежать будет. Да что коменданту, в прошлом годе графа Медведьева… (Столыпин достает бумажник, рассчитывается).
ГРОБОВЩИК : Премного благодарен, премного, к четвертому часу и доставлю ( уходит)
БЕНКЕНДОРФ: Пойду насчет  кладбища….( вышел)
СТОЛЫПИН : Распорядись, распорядись. Так, гроб заказали ( размышляет).  Старух позвал… ( отдергивает занавеску. в комнате совсем светло) Да, где будем назначать поминальный обед?
ТРУБЕЦКОЙ: У Найтаки, где еще?
ДОРОХОВ : Не забыть бы еще военный оркестр.
ВАСИЛЬЧИКОВ : Если разрешат, почести то…
 Слышен звук  от старух, они причитают за окном.
СТОЛЫПИН : А, вот и они…
 Заходят две старухи, ПЕРВАЯ и ВТОРАЯ,  они крестятся,. Одна крупная, мужественного вида, другая – сухонькая, маленькая. Ищут глазами где покойник.
СТОЛЫПИН: Там он, там. Сейчас с рисунком закончат, матушка.
ПЕРВАЯ СТАРУХА: Он военный? Почему бы слугам не помыть? Солдатам? Слуги то у него есть?
ТРУБЕЦКОЙ: Можно , конечно, и солдатам, но ведь известно, - ваше дело испокон веков. Что солдат? Служивый… Абы как. А тут бабьи руки нужны, со старанием чтоб, со страхом Божьим… Мы заплатим.
 ПЕРВАЯ СТАРУХА: (сухо) Поговорю. Придем попозжа, к заходу. К тому часу воды нагрейте поболе. Да полотенца чистые, белье , верхнее и нижнее. И чтоб ужу гроб стоял и чтоб ни одного человека… Можно, глянуть то ?
СТОЛЫПИН:  Конечно, конечно, входите… Все сделаем, матушка. Будем ждать.
               Конец  четвертой картины. Гонг. Затемнение.

  КАРТИНА ПЯТАЯ. 16 июля 1841 г. День.
 Просительская  келья в Скорбященской церкви Пятигорска. ОТЕЦ  ПАВЕЛ и ЭРАСТОВ Василий  за столом пьют чай. Входят СТОЛЫПИН, ТРУБЕЦКОЙ, ДОРОХОВ. Поздоровались, перекрестились, по знаку рассаживаются на лавку перед столом.
 СТОЛЫПИН : Приятно кушать,  отцы… Мы по поводу товарища нашего погибшего, поручика Лермонтова . Отпевать просим.
О.ПАВЕЛ : ( кряхтит, вытирает бороду) Мы как раз об этом размышляли… Уж думали, гадали, и так и эдак… Никак нельзя, господа офицеры… Не положено. Погибший ( поворачивает голову к Эрастову) то на дуэли, ведь так?
ЭРАСТОВ : Его не только отпевать… Хоронить на кладбище нельзя. Только за оградой.
ДОРОХОВ : А она там есть, ограда эта? Только одна арка…
О.ПАВЕЛ : А  Вам, сударь, совсем нехорошо участвовать в подобных делах. Довольно с вас дуэлей. Лошадь у меня вчера выпросили на богопротивное дело, прости меня, Господи ( перекрестился)
ТРУБЕЦКОЙ : Не о нем сейчас речь. О Лермонтове.
О.ПАВЕЛ : И мы о нем. Я попросил лекарей дать документ о причине смертной. Барклай дал за своей подписью. Убит, мол, и может похорониться по-христиански ( прищурился )  А не по вашей ли просьбе написал? « Может быть похоронен…» Ан не может!
ТРУБЕЦКОЙ : Это по светским законам убитый дуэлянт приравнен к самоубийцам, а по божеским, мне думается, можно рассудить…
ЭРАСТОВ : ( грубо перебивает) И по церковным тоже.
ТРУБЕЦКОЙ : А по божеским? Ведь он не застрелился. Его убили. Вызвали и убили. Он даже не целил в своего противника. То есть, по вашему, руку на ближнего не поднимал.
ЭРАСТОВ : Э, не то Вы говорите, ваше благородие! Вышел на барьер, подставил себя под пулю, значится самоубивец. Мог бы и прощение просить за свое злословие, на том бы дело и кончилось. Так нет же, гордыня не позволила! Вы только вдумайтесь, господа! (проникновенно) Свою драгоценную жизнь, дарованную ему самим Богом, он поставил ниже глупых светских условностей. Отдал ее такому же глупцу, на погубление. Это ли не самоубивство?
      Посетители  переглянулись. После паузы.
 СТОЛЫПИН : Странная какая то у вас логика, святые отцы. Убийца то живехонек, здоров. А как к нему, кстати, церковь?
О.ПАВЕЛ: Будет наказан. Самой суровой епитимьей
СТОЛЫПИН : И все же. Он то остался жить. И даже не ранен. Со временем женится, радоваться будет добропорядочной жене,  детям, солнцу. До глубокой старости доживет таким же добропорядочным христианином и церковь проведен над ним полный чин отпевания.
О.ПАВЕЛ: Если избудет срок церковного наказания.
ДОРОХОВ : ( насмешливо) Избудет!.. Еще как… А вот убитого вы требуете похоронить за оградой. Над убийцей отпоете, а над его жертвой – нет. Вы не путаете чего, святые отцы? ( передергивается от гримасы)
О.ПАВЕЛ: Вы, Вашество благородие, не путайте слов. Мы, служители божьи, такие же в подчинении. Ей, как и вы – уставу воинскому, - служим. Если вы совершаете проступок, то перед государством, а у нас всякое отступление от закона церковного – преступление перед Богом!
ТРУБЕЦКОЙ : Но господа, позвольте, а как же Пушкин? Также был убит на дуэли и народа там было небывалое  стечение, в Конюшенной , и с ведома государя. И похоронен не за оградой, а по христианскому обряду в Святогорском монастыре. Я сам тому свидетель! Почему вы Лермонтову отказываете?
ЭРАСТОВ: Да в том то и дело, что в Петербурге, да с ведома самого государя и с позволения Священного Синода. Да как можно сравнивать! Пушкин -известный пиит, чином пользовался, государевой благосклонностью, приватные беседы имел с ним – государственный муж! И какой то жалкий поручик! Он же не в первый раз на дуэль вышел, и тогда по мягкости наказан был. Не пошло, видать, впрок, неблагодарному! Пренебрег монаршей милостью и во второй раз выходит! Нет , господа. (поднимается, чтобы уходить) Не бывать отпеванию. Не будет вашему поручику Лермонтову поддержки от церкви в дорогу на суд Божий ( на пороге грозит) Смотрите, отец Павел! Согласитесь – грех падет на всю Скорбященскую. Я же его грех на свою душу принимать не намерен! ( громко хлопнул дверью)
 Наступила тишина. Видно, что отец Павел тяготится просителями.
ДОРОХОВ : Когда Лермонтов во славу державы, ради чести русской армии и своего полка подставил свою грудь под пули горский дикарей – его  отпеть было можно. Когда же он встал на защиту своей офицерской  чести, - только встал!- он для вас хуже басурманина! ( поднял тяжелый взгляд на отца Павла)
О.ПАВЕЛ : Понимаю, господа, ваши чувства. Но…поделать ничего не могу. Вы только что слышали. Я сана лишусь… Вот если бы духовная Консистория разрешила (неуверенно притихшим голосом)
ТРУБЕЦКОЙ : Это которая в Ставрополе? Да  Вы что, отец Павел? Дело сегодня решить надо.
СТОЛЫПИН : А давайте так, отец Павел. Мы пошлем нарочным в Ставрополь, а вы пока отпоете, разрешение и поспеет к следующему дню… Ну не по православному это, поверьте, завтра уже похороны объявили, люди из полков приехали вызванные, оркестр заказан…
ТРУБЕЦКОЙ : ( как можно мягче) А потом это ведь и Вы берете грех на душу. Ну как можно душе не успокоится покаянием? Ведь офицер, на государевой службе…
ДОРОХОВ : Не хочешь боевого офицера за храбрость к золотой сабле представленного, отпевать? Равняешь его с шутом ярмарочным, на посмещище  выставляешь?! (Дорохов бросился к настоятелю. Трубецкой  пытался перехватить нападавшего, но тот взмахом руки оттолкнул его в сторону, сам сгреб настоятеля на груди и так двинул его в бороду, что у того лязгнули зубы, он повалился навзничь.) Не будешь? Не хочешь? Да я тебя сейчас не то, что сана – жизни лишу! ( Трубецкой со Столыпиным оттащили Дорохова, выволокли за дверь, из за которой ДОРОХОВ кричал : «Черти сиводушные! Завели порядки! Зря не дали ему бока намять! Надо ехать к коменданту! Согласится, не денется, рясник сиволапый!»)
      
   Гонг. Затемнение. Через минуту снова просительская келья. настоятель сидит, понурившись. Из  соседней комнаты доносится плач попадьи.
СТОЛЫПИН : ( оставшись один) Вы уж извините, отец Павел. Ведь скорбим мы все, нам тяжко, такие сутки тяжелые, простите… Но ведь  без погребения…
О.ПАВЕЛ: ( вскочил, не дослушав) Да ведь донесут! Тот же Василий и донесет. Бог с ним, с саном, уйду на покой, но пятно ляжет на всю Скорбищенскую, на весь причт, годами попрекать будут!.. ( помолчав) Вы полагаете, что я из прихоти иль страха не хочу отпевать? Напрасно, коли так. Вот, полюбуйтесь ( достает бумагу) Утром, опосля запроса нашего, ответ нам тотчас принесли – следственной комиссии…
СТОЛЫПИН : ( обрадовался) Так что вам еще? Считайте это ответом для вашей Консистории.
О.ПАВЕЛ: Э-э, милый вы мой. Что значит для Консистории эта цидулка? Кто ее подписал?
СТОЛЫПИН :  ( смотрит) Жандарм Кушинников, плац-майор Унтилов.
О.ПАВЕЛ: Экие чины!
СТОЛЫПИН : Так зачем же вы  тогда запрос делали? Думали, что комиссия откажет? А? ( вынимает деньги) Вот вам сто пятьдесят рублей...
О.ПАВЕЛ : ( почти стонет)Да не в деньгах дело! Как вы не можете понять?
СТОЛЫПИН : Никто Вас сана не лишит.
О.ПАВЕЛ ( после раздумья) Бумагу, распорядительную от начальника всеми военными, из штаба Линии давайте. Тогда посмотрим…
СТОЛЫПИН : Считайте, что бумага у вас уже есть. Траскин в Пятигорске. Приказ привезем. ( сует деньги)
О. ПАВЕЛ ( помявшись, берет деньги) Хорошо. Отпоем по чину, но по самому скромному и чтоб без параду. Хороните  то я чаю, ненадолго, а я, чаю, его дальше посля повезут, на родину?
 СТОЛЫПИН : Батюшка, а нельзя ли после того, как обмоют – в церковь, на ночь. Чтобы кто то Пластырь почитал там.
О.ПАВЕЛ : На ночь в церковь? Нет, нет, увольте. И так грех беру на себя. В церковь нельзя, не просите. Больше сделать ничего не могу. Придем с дьяком прямо на дом. В котором часу выносите?
СТОЛЫПИН : В два пополудни.
О. ПАВЕЛ : Передайте полковнику, что все будет исполнено вовремя…
  Гонг. Затемнение. Исподволь нарастает траурная музыка.
                Конец  пятой картины.

 КАРТИНА  ШЕСТАЯ.  День 17 июля. 1841 г.
  Перед занавесом. Слышится гул толпы. Выходят слева от зрителей полковники БЕЗОБРАЗОВ, ТРАСКИН.
ТРАСКИН : Разговоры то разные ходят. Будто дуэль подстроена и вообще – стечение народу беспокоит. Настроение тревожное… Я попросил, конечно, Унтилова, успокоить толпу, сказать, что никаких преступных отступлений в ходе дуэли не было. Но офицеры волнуются…
БЕЗОБРАЗОВ : Да, некоторые наши офицеры на дуэль Мартынова хотят вызвать. Того лишь тюрьма  теперь только и спасет… И не только полка нашего, но и  всех других, - тенгинцы, гродненцы, гусары…
ТРАСКИН: Выступающих подготовили?
БЕЗОБРАЗОВ : Да, Пушкин скажет слово. Ну и Лорер, Назимов…
ТРАСКИН : Смотрите, чтобы ни-ни, без пафоса!
БЕЗОБРАЗОВ : Понимаем…
      Выходит с того же конца и бежит, запыхавшись, догоняет - ПОСЫЛЬНЫЙ
ПОСЫЛЬНЫЙ : Ваше благородие! Ваше благородие! Депеша! Из тюрьмы, прошение… ( отдыхивается)
ТРАСКИН  ( берет, смотрит, читает) Смотри-ка, Сергей Дмитриевич, какая наглость! Мартынов просится на похороны?.. ( к посыльному) Передать – нельзя! Ни в коем случае!! Да его еще раздерут там… Давай распишу  (посыльный подает планшетку, на  которой Траскин расписывается на  бумаге)
 Послышались отдаленные, первые аккорды военного оркестра.
ТРАСКИН: О, начинают! Выносят… Пойдем и мы, Сергей Дмитриевич, проводим, великого поэта российского, гражданина, патриота…
   Слышны  несколько аккордов оркестра, шум толпы.  Потом все сразу затихает. Тишина. На 2-3 минуты. Гонг. Затемнение.

    ЭПИЛОГ
 ЗАНАВЕС открывается. На сцене келья Скорбященской церкви, из пятой картины. Вечер 17 июля 1841 г. Сидят, отдыхают у самовара две СТАРУХИ, обмывавшие тело, и  ДЬЯК.
ДЬЯК : (заканчивает  рассказ) Так то вот, чуть  ли не под конвоем нас с отцом Павлом повезли. Чуть  ли епатрихиль да  кадило не забыли.
ПЕРВАЯ СТАРУХА :  И я не припомню  таких похорон в Пятигорске. Тьма тьмущая народу! Нет, не было такого…
ВТОРАЯ СТАРУХА: ( голосок тоненький ) Видать, большого человека нам  доверили обмывать, Прасковьюшка? Чтоб и комендант, и енерал… шли вместе?.. Чтоб гроб полковники выносили!?.  А барышень то сколько? И венков, и букетов! Цветами завалили всю могилу! Неужно какой вельможа  в гробу то лежал? Здесь такие попадаются…
ДЬЯК : Э-эх, бестолочи вы ! Никакой он не вельможа, а писарь  великий. Мни ж казак, другарь мой Терещенко, рассказав сигодни...(поднимают голову, вспоминая) Энтон поручик скандалу наробил на вись Питерхбург. Когда его друзьяка, тоже писаря, ухайдакали, он стихирь написал на  осударя самово! Так что балакают, - чуть матюками не обложил его - вечно пьяный на троне, пригрел возля себя всяка сброда, люзоблюдов – так який царь стерпит такое? Раз ты умный, все бачишь-понимаешь, то погоняй-ка ты на Кавказ, пущай там с тебе черкесы побалакают, шо правильно я делаю, шо нет. Ну поручик храбрость показал, за державу проявил себя и в отпуск  то шасть! прямо к царю на бал! А тот его и бачит: «Лермант, це ты? Танцые, винцо попивае, а  я ж  тебя, так твою мать, куды послал? На Линию, черкесов сторожить, а не здесь с барышными выплясывать! Шоб завтра и духу твоего не было!» И опять шуганул его сюда.  А тот  опять  стихири да записки свои пишет, про охвицера одного, который княжон воровал, да так славно, говрят малюет. Я , правды, не  читав, мне б псалмы разобрать, но чую, хочется посмотреть, чо он там изображает. А ты – «вельможа!»
ПЕРВАЯ СТАРУХА: А что ж  его отпевать то не хотели? Отец Павел прямо черный седни ходил, не в духе совсем, еле обедню отстоял. Неужто уйдет от сана, каково будет пережить здесь зиму, совсем  ведь продувается!
ВТОРАЯ СТАРУХА : Не простой , значит, покойник то был… Одних денег отвалил друг  то его военный, видный такой. Работы то на целковый, не большеа, а он вынул из бумажника ажни двадцать пять рублев, - «помолитесь», говорит, - « за  убиенного…»
ДЬЯК : (опять вспоминает) Слуги его горюют… Я знаю одного, Ивана… У того поручика бабка его, больно сердитая,  родителев то давно уж нет,  «запорет, говорит». Наказывала ведь глядеть за ним, а оно вона как вышло... А  в солдаты  то забреют, говорит,  точно…
СТАРУХА : Слуги понурые , это видно. Особо  грузин один, прямо убивается, рыдает…  О-ох ты, Господи!.. (помолчала) А  с тем то, паршивцем, который пальнул, что сделали?
ДЬЯК: Того сразу заарестовали. Сбежать , говорят, хотел, к чеченам… На похороны просился. Не пустили. А  другим двоим, что тоже посадили, - дозволили. Главный их секундант, говорят, еще ранетый, чеченской пулей, сам  предъявился к коменданту, сразу после дувели… И еще кажут – никто причины не знает, и как все проходило. Молчат все! Все, мол, по правилам и без подробностев…
 ПЕРВАЯ СТАРУХА: Ох, ты Господи, боже ж ты мой! Да  за какие  таки грехи напасти  то, на нашу Скорбящую?!..( крестится). Не забыть, свечечки  то поставить, за упокой, новопреставленного раба Божиего, Михаила…
      
      КОНЕЦ.  ЗАНАВЕС. Музыка. Выходят все участники  спектакля.