Случайная жизнь. Глава десятая

     Башкирия, 1943 год. Распад.

     Варя с трудом могла припомнить, как она со своими тремя ребятами пережила минувшую зиму. Ей с каждым месяцем становилось всё хуже и хуже. Летом дела несколько поправились, но с наступлением осенних холодов положение снова стало катастрофическим.
     Варя росла в трудные годы. Первая мировая война и последовавшая за ней революция сильно ухудшили положение костромских крестьян, в среде которых она росла. И всё же её дед имел настолько крепкое хозяйство, что Варя в детстве не ощущала особых трудностей.
     Будучи от природы покладистой, она была послушной дочкой, во всём слушающейся свою мать. Правда, её первое замужество было неудачным, но и здесь она не винила мать, хотя именно роль матери в этом вопросе была решающей. Она иногда вспоминала первого мужа. Наверняка этот прохиндей удрал из Ленинграда и не лежит, как Александр, на Пискарёвском кладбище.
     Какая ирония судьбы! Её отец и муж лежат где-то рядом вдалеке от неё, хотя оба должны были бы сейчас взять на себя ответственность за семью. Она явно слаба для такой нагрузки. В её характере причудливо сочетались покладистость и вспыльчивость. Конечно, она никогда не позволила себе сказать слово наперекор отцу или матери. Но свою вспыльчивость и раздражение она часто обрушивала на Александра. Сейчас она понимала, что почти всегда была неправа в такие минуты. И уже со слезами на глазах вспоминала, как её спокойный и уравновешенный Саша всегда находил слова успокоения. Как же он нужен им в эти тяжелейшие минуты!
     За десять счастливых предвоенных лет она трижды была беременна. Александр был рад и горд от сознания, что становится отцом, и всегда прощал ей её выходки. И всё-таки она напрасно дала себя уговорить рожать последнего ребёнка. Насколько ей было бы легче сейчас с двумя старшими сыновьями! Володе исполнилось одиннадцать лет; и он уже вполне самостоятельный мальчик. Юре пошёл восьмой год, и он тоже старается помочь семье. Но вот Женька совсем беспомощный.
     От недостатка питания он так сильно похудел, что на него без слёз Варя не могла смотреть. Куда делся тот толстый карапуз, который ползал по их ленинградской квартире? Глядя на его бледное исхудавшее личико, она чувствовала, как сдают её нервы.
     Наступившая ранняя осень обернулась катастрофой. До станции Уруссу, на которой Варя работала, надо было добираться пешком несколько километров. Летом этот путь занимал немного времени и был украшен цветущей природой Башкирии и Татарии.
     По обе стороны дороги росли заросли ежевики, малины, смородины. В изобилии в начале лета рос щавель, а осенью с орешника падали вызревшие орехи. Разнообразный животный мир тоже благоволил человеку. Но многие предрассудки мешали разнообразить пищу.
     Например, русские не могли себе позволить есть конину, а татары и башкиры – свинину.
И уж тем более ни тех, ни других невозможно было заставить есть лягушек и жаб, которые расплодились за годы войны в бесчисленном количестве.
Зимой же благостная картина совершенно менялась.
     Сильнейшие ветры, сбивающие с ног человека, и бесконечные метели превращали цветущие долины в зоны, трудные для выживания.
     Самым большим препятствием на пути от Московки до станции Уруссу был Ик. Через речку был переброшен мост, но он представлял жалкую конструкцию. Почти каждую весну мосту приходилось туго.
     В то лето его не смогли как следует отремонтировать, и осенью отдельные участки приходилось преодолевать по льду.
Трагедия с Варей произошла, когда при переходе на одном из таких участков тонкий лёд треснул, и она провалилась в ледяную воду. С трудом выбравшись на берег, Варя добралась до работы, но спустя некоторое время почувствовала себя плохо и потеряла сознание.
     Худую обессилевшую женщину отвезли в больницу соцгородка, где ей могли оказать квалифицированную помощь. Но помощь опоздала. Женщина никак не приходила в сознание, не принимала пищу и всё время бредила.
     Когда Варина невестка Фёкла узнала, что Варя в больнице, она сразу же отправилась туда со своими старшими детьми, надеясь хоть чем-то ей помочь. Она прекрасно помнила, что своей свободой и, возможно, жизнью она всецело обязана её мужу Александру Петровичу, чью смерть они с Варей оплакивали год назад. Увиденное потрясло их.
     На больничной койке лежал скелет, обтянутый жёлтой кожей. От цветущей красивой женщины, которую Фёкла знала по Ленинграду, не осталось следа. Фёкла обсудила ситуацию со своим мужем; и Сергей Петрович срочно вывез троих Вариных детей из Московки в соцгородок. Их небольшая квартира стала напоминать переполненный детский сад.
     Трое племянников, потерявших родню, а теперь теряющие мать, становились непосильным грузом для многодетной семьи.
     Карасиха со свойственной ей практичностью, тут же постаралась извлечь пользу для своей семьи. Она настойчиво стала просить Сергея Петровича походатайствовать перед заведующим гаражом помочь занять освободившуюся комнату в бараке Московки, который был как бы общежитием гаража.
     Она даже сказала, что старший сын мог бы работать в гараже, даже бесплатно, ну, может быть, за хлебные карточки. Сергея Петровича покоробила эта наглая торопливость, и он ответил просительнице, что Варя ещё жива.
     Однако развязка наступила через несколько дней. Уставший от непосильной борьбы, изнурённый невзгодами, организм Варвары перестал сопротивляться. Холодным ноябрьским днём 1943 года Вари не стало.
     Сергею Петровичу в гараже наскоро сколотили деревянный гроб, который он отвёз в больницу. Тело женщины поместили в гроб и отвезли к дому Сергея Петровича для прощальной процедуры. Дети Вари с испугом смотрели на неузнаваемо изменившееся лицо матери и тихо плакали.
     Один Женька, казалось, ничего не понимал в происходящем, однако испуг старших братьев передавался и ему. Когда гроб снова установили на грузовую машину, и она тронулась, отвозя Варю в последний путь, Женька сорвался с места и побежал за машиной. Его посадили в кабину машины, увозящую маму в последний путь.
     Варю похоронили на кладбище невдалеке от соцгородка – оно располагалось рядом с автомобильной трассой, по дуге соединявшей Уруссу с соцгородком и Туймазой.
     Фёкла, готовившая скудный поминальный ужин для хоронивших Варю мужчин, напряжённо искала выход из безвыходного положения. Троих детей, свалившихся на голову, необходимо было как-то пристраивать. Она понимала, что без посторонней помощи её семью ждала печальная участь.
     В этой непростой ситуации одна Карасиха оказалась в выигрыше – гараж отчаянно нуждался в кадрах, а то, что сын Карасихи был несовершеннолетним, никого не волновало. В те страшные для страны годы подростки почти полностью заменили на производствах своих отцов, ушедших воевать. Барак, где прежде проживала Варя с сыновьями, был лучше того угла, который Карасиха занимала вместе со своими тремя детьми. Она гордилась своими сыновьями и дочкой, выросшими за два года войны. Они становились похожими на неё – прагматичными и способными любыми способами выжить в неблагоприятных условиях.
     Она понимала, насколько мало шансов вернуться из кровавой бойни войны её мужу Карасёву. Карасиха уже больше года ничего не слышала о нём и готовилась к самому худшему. Неизвестно, сколько времени продлится эта проклятая война, а свой кров давал больше шансов выжить.
     Она – не Варя, опустившая руки в страшной ситуации. Кроме того, её дети намного старше Вариных, и вместе – она не сомневалась – они выживут.
     Так, или иначе, но настырная баба добилась своего и получила разрешение занять вожделенную комнату в бараке.



 
     Ленинград, 1945 год. Возвращение.


     Алексей Молчанов был досрочно демобилизован прямо из госпиталя. Все годы войны он находился в войсках, оборонявших Ленинград. Блокада города была полностью снята ещё год назад, но полумёртвый город выглядел вымершим до сих пор. Вопрос о его прописке и проживании не стоял - Алексей вернулся в свою пусть опустошённую, но зато уцелевшую квартиру на Садовой. Блиндажи на передовой, в которых Алексей просидел целых три года, и те выглядели лучше этой ободранной квартирки, бывшей когда-то для него центром вселенной. Здесь он вырос, возмужал, отсюда ушёл в армию.
     Он вспомнил дружную семью, встречу Нового, 1940 года, свой рассказ о финской войне, с которой только что вернулся. Разгорячённые, взволнованные от счастья собраться вместе родичи даже не могли представить, что они всего через полтора года на себе познают ужасы ещё более страшной войны. Из всех встречавших тот Новый год сейчас в живых остались только он и Енавья, чудом выжившие в блокаде, да брат Енавьи и Карасиха.
     Енавья оказалась единственной ниточкой, связывающей оставшихся в живых родственников. Переписка Енавьи со своей матерью, братом, Сергеем Петровичем и Карасихой, хоть и нерегулярно, но продолжалась всю войну. Именно от Енавьи Алексей узнал, что его мать и сестра навечно остались в далёкой Башкирии, а племянники усыновлены братьями Александра и какими-то чужими людьми. Родной брат Борис числился без вести пропавшим при обороне Пулковских высот.
     Но надо было продолжать жить. Потухший в Европе пожар войны перекинулся на восток – в Китай, Корею, Японию, и ленинградцы продолжали выпускать военную продукцию. Продукты всё так же продолжали выдавать по карточкам, хотя паёк стал несколько лучше блокадного. Алексею, как инвалиду войны, полагалась небольшая пенсия, но едва он почувствовал себя получше, как сразу же задумался о трудовой деятельности. Бесконечные рассказы отца о кораблестроительном заводе, а также его близость к дому предопределили выбор.
     Худого израненного Алексея встретили в отделе кадров завода с распростёртыми объятиями. Начальник отдела, просмотрев документы, заверил Алексея, что для него найдётся работа. Когда же Алексей сказал, что кроме как стрелять из артиллерийского орудия он ничего делать не умеет, начальник замахал руками. «Это даже хорошо! Мы научим вас всему». Но вопрос был, конечно, непростой. Обычно демобилизованных офицеров старались поставить на достаточно высокую должность.
     Но все должности в цехах, бухгалтерии или в конструкторском бюро требовали большого опыта, знаний, умения и, наконец, сил. Ничего такого у Алексея не было. Поэтому Алексею было предложено на первых порах занять рабочую должность на самой простой и лёгкой операции. Алексей согласился. Он так часто валялся по больничным койкам в госпиталях, что даже такая непрестижная работа показалась ему неплохим выходом.
     Аккуратный и дисциплинированный Алексей быстро втянулся в рабочий ритм. Дни стали наполняться смыслом.
     Он никогда не был связан с производством и не представлял, насколько трудным было изготовить ту или иную деталь, узел, агрегат.
Рабочими в бригаде были в основном женщины, и постепенно мировоззрение военного пенсионера-инвалида стало переходить на другие рельсы. Отношения в бригаде были не такими, как в армии. Оживающие от ужасов блокады женщины приветливо встретили молодого офицера. Он олицетворял наступающую мирную жизнь, оживлял их мечты о мужьях, детях, родном очаге.
     Однако сам Алексей чувствовал себя настолько неважно, что не обращал особого внимания на поползновения женщин. Каждый вечер в ободранной квартире его сознание посещали мрачные мысли, связанные с потерей семьи. Небольшим утешением была рюмка – другая водки, к которой он привык на передовой. Но он помнил о причине гибели отца и не злоупотреблял выпивкой. Кроме того, он серьёзно относился к наставлениям врачей, советовавших не пить ни пива, ни водки до полного выздоровления.
     Из трёх миллионов довоенных жителей Ленинграда после блокады в городе оставалось только пятьсот тысяч ослабленных голодом, ранениями и болезнями людей.
     Невзирая на это, Правительство СССР выпустило Постановление, запрещающее въезд в разблокированный город даже коренных жителей без вызова их родственниками. Вероятно, оно руководствовалось невозможностью обеспечения продовольствием дополнительных людей. Так или иначе, но для многих эвакуированных ленинградцев, потерявших родственников во время блокады, путь в родной город был закрыт.
     Для Карасихи, узнавшей об этом, такой поворот был настоящей трагедией. Она мечтала вырваться из Московки - деревни, которая ничего, кроме изнурительного труда, не могла предложить её любимым чадам. Сыновьям скоро предстояло идти в армию, и она желала, чтобы их призвали из Ленинграда.
По существовавшим тогда законам демобилизованные из армии должны были ехать назад - к месту призыва. Узнав о возвращении Алексея, Карасиха поняла, что это был для неё единственный шанс вернуться в Ленинград.
     Всю войну проведя в глубоком тылу, она даже не могла себе представить масштабы трагедии, постигшей город. Пропаганда красочно описывала тяготы блокадников, но информация строго дозировалась и была неполной.
     В то же время Карасиха понимала, что страна не оставит город без помощи. Она надеялась также на то, что просьба боевого офицера, нуждающегося в постоянном уходе, найдёт должный отклик в государственных структурах. В письме к Алексею Карасиха в жалостливой форме описывала невыносимую жизнь в Московке, сетовала на судьбу и высказывала предположение, что её муж погиб. Она также жаловалась на то, как трудно бабе одной тянуть троих детей.
     Её расчёт оказался верен. Алексею оказалось психологически важным помочь родственникам. Муж Карасихи был дядей Алексея, хоть и двоюродным.
     Он знал, что у Карасёва было какое-то жильё в Питере, и предполагал, что его семья просто вернётся домой. Алексей вспомнил, как радостно он обнимался с Карасёвым по возвращении с финского фронта, какие задушевные беседы они вели во время застолий.
     Он забыл, а, скорее всего, не обращал внимания на Карасиху, одиноко сидевшую в их компании. Он не замечал её странную, как бы натянутую на лицо, полуулыбку, с которой она слушала их восторженные бредни.
     На следующий день Алексей заявился в отдел кадров с просьбой помочь ему в сложном деле. Начальник отдела кадров с воодушевлением взялся помочь «своему брату - офицеру» подготовить необходимые документы. Дело пошло на лад, и, спустя несколько месяцев, Карасиха, не веря собственным глазам, смотрела на официальный вызов её семьи в Ленинград.
     Обратный переезд из Московки в Питер был не менее труден, чем и бегство от гитлеровцев. Нехватка средств и продуктов, переполненные вагоны и невозможность достать билеты на нужный поезд делали такое мероприятия весьма рискованным. Однако, её «волчата» за тяжелейшие годы войны приобрели такие навыки выживания, действовали так дружно и слаженно, что это в конце концов и обеспечило успех.
     С волнением приближалась семья Карасихи к родному городу. Масштабы разрушения превосходили воображение. Следы бомбёжек и обстрелов виднелись на каждом шагу следования. Не меньшими они оказались и в Ленинграде. Их дом оказался полностью разрушенным.
     Алексею не оставалось ничего другого, как предложить им временно поселиться в своей пустующей квартире. У Карасихи заблестели глаза. Она даже не рассчитывала поселиться в этой давно вожделенной квартире. Ничего, что в ней было, хоть шаром покати. Она и старшая дочь пропишутся и начнут работать, а сыновьям скоро надо будет идти в армию.
     Алексей отдал им две комнатки, сам остался в третьей, а кухня по-родственному стала общей. Алексей был даже рад, что квартира вновь наполнилась голосами.
     Енавья, узнав от Алексея, что Карасиха поселилась у него, сразу же заняла враждебную позицию. Она умоляла Алексея отказаться от мысли прописать семью дяди. Она доказывала ему, что раз дом Карасихи разбит, им должны предоставить другое жильё. Пускай они становятся в очередь, как разбомблённые.
     В городе осталась шестая часть от довоенного количества населения, и свободного жилья было предостаточно. Однако Алексей возразил, что у каждой квартиры Ленинграда когда-то были хозяева, и власти осторожно подходят к выделению жилья прибывающим.
     Из-за бюрократической волокиты, которая была призвана предотвратить будущие конфликты, решение вопроса затягивалось на месяцы, и даже на годы. Карасиха же и её дочь должны были начать работать немедленно, а для этого нужна была прописка.
     Енавья, ворча, сказала, что это дело, конечно, Алексея, но она против. Однажды, распалившись, Енавья сказала Алексею, что лучше бы он вернул из Башкирии племянника.
     Алексей возразил ей, сказав, что все племянники усыновлены. Но Енавья напомнила ему, что усыновлены только Володя и Женя, а Юра живёт у своего дяди и бабушки в Златоусте. Ему уже лет десять, так что можно было бы подумать о возвращении племянника домой.
     Алексей задумался. Идея ему понравилась. Шли слухи о создании военных училищ для детей войны, куда можно было бы отдать Юру. Алексей решил посоветоваться с Карасихой.            
     Та оторопела. Она уже стала вынашивать планы захвата квартирки, а тут появляется дополнительное препятствие! Мысли коварной бабы заработали на полную катушку. Она поняла, что самым простым способом было бы заключение Алексея в тюрьму. Много дней и ночей перебирала она в своей головке варианты осуществления замысла. Наконец, они выкристаллизовались в чёткий и простой план. 
     Карасиха познакомилась с барыгой, торговавшим водочными карточками, и, пообещав вознаграждение, попросила того изготовить фальшивую карточку. Барыгу упрашивать не пришлось – половина карточек была поддельной. Его бизнес процветал в городе, не очнувшимся от трагедии. Многие жители, особенно мужчины, заливали своё горе водкой.
     И вот однажды, когда Алексей пожаловался, что не может купить бутылку водки, чтобы помянуть погибшего пять лет назад отца, мошенница продала ему подготовленную карточку. Капкан был готов. Кассирша магазина, где отоваривались карточки, была предупреждена.
     Поддельные карточки были настоящим бедствием для кассирш, поэтому возможность выслужиться сыграла не последнюю роль в этом деле.
Алексея поймали на мякине. Когда кассирша заорала, что карточка фальшивая, Алексей даже не стал убегать. Он был уверен, что недоразумение рассеется. Однако, его длительная жизнь вне «гражданки» и незнание её законов, сыграли свою роль. В милиции смотрели на происшествие иначе.
     Да, Алексей был боевым офицером, но именно фронтовики, привыкшие к «наркомовским» ста граммам, и были основными нарушителями закона.
     Суд был скорым и неправым. Карасиха заявила, что она не знает, где Алексей купил карточку; кассирша, как могла, живописала ущерб, наносимый государству такими «покупателями», а барыга на время затаился. Кораблестроительный завод, на котором Алексей проработал меньше года, не стал брать своего рабочего на поруки, и предпочёл не вмешиваться. Енавья защищала Алексея всеми силами, но Фемида уже занесла над ним свою карающую десницу. Алексей попал в тюрьму всего на пару лет, да и то только благодаря своему военному прошлому.
     Самым же страшным наказанием явился запрет его последующего проживания в радиусе  ближе ста километров от Ленинграда. Планам возвращения Юры на родину не суждено было претвориться в жизнь.
     Карасиха ликовала. Она ещё несколько месяцев назад даже в самых смелых мечтах не могла предположить, что вернётся в Ленинград, да ещё получит такое наследство.
     Перед её детьми открывались перспективы, несопоставимые с деревенскими. Свою вторую столицу страна не оставит в нищете и разрухе.
     Даже в таком бедственном положении город оставался бриллиантом государства. Бесчисленные сохранившиеся архитектурные ансамбли, вековые культурные традиции, музеи, театры, исторические архивы, древняя церковная утварь, драгоценности «золотой комнаты» в Эрмитаже и многое другое осталось в целости. Зерно пшеницы из гробниц фараонов, хранившееся в институте растениеводства, и то не было съедено в голодные годы блокады.
     Ленинград не был разрушен так, как Сталинград и сотни других городов СССР. Город не пустил на свои улицы варварские орды тевтонов и был готов к восстановлению и развитию.