Бабушка

 У меня была бабушка и я ее не любил. Так бывает.
 
 Бывает еще, что ты рождаешься женщиной, живешь в маленькой деревне, всю жизнь работаешь, из четырех твоих детей выживает только один, муж, в конце концов, уходит к другой и ты остаешься одна. Правда не совсем еще одна - с ребенком. Ребенок потом вырастает, уезжает учиться, потом в армию, потом женится и уезжает жить далеко-далеко уже навсегда. И тогда ты остаешься совсем одна. Я не представляю как это и мне совсем не хочется это представлять.
 
 Сын приезжает очень редко, привозит внука или внучку. Но они гостят недолго и с неохотой. Потом тебе становится за семьдесят, сын приезжает в последний раз, вы продаете этот старый деревянный дом и переезжаешь жить к нему, далеко-далеко, в каменный дом. В нем уже живут кроме сына, внук с внучкой и жена сына. Они все тебе не рады. Но никто не обижает, терпят - это называется «досматривать родителей».
 Комната отдельная, новая, вещи в ней все старые, перевезенные из деревянного дома. Комната вскоре пропиталась и запахла старостью. Пенсию приносят исправно, никто ее у тебя не забирает и даже не просит, ее можно потратить куда вздумается. Вздумывается обычно в магазин, иногда часть отдать жене сына – денег всегда во всех семьях не хватает и эта семья тоже не исключение. Остальное – на книжку, так положено. Ты это делаешь и семья в которой ты живешь это делает. Так надо, так надежнее.
 День, через день приносят газетки, их можно почитать. Иногда зовут смотреть телевизор в общую комнату. Кушать зовут регулярно. По субботам баня и «Вам ничего не надо постирать?» По вечерам можно молиться, стоя на коленях в старой ночнушке. Ночью – мочиться в литровую банку – ходить на улицу в туалет темно и холодно. Еще можно было писать письма таким же бабушкам, но далеко-далеко и иногда получать ответы. С годами писем отправлялось и получалось все меньше и меньше.
 Все эти занятия занимают небольшую часть времени. Остальное время можно сидеть в своей комнате у окошка и смотреть в него. Все видно: кто пришел, кто ушел, кто подходил к калитке с той стороны, кто выходил с этой, кто прошел по улице, кто проехал. Улицу правда видно плохо, калитку лучше, но зато окно большое, с занавесками. За ними можно иногда прятаться, чтобы не видели, что ты за ними за всеми смотришь.
 
 И так двенадцать лет. Итак, двенадцать лет… Двенадцать лет бабушка прожила со мной в одном доме. Что я знал о ней? Ничего. Она обо мне? Еще меньше. Разговаривали ли мы с ней? Да. О чем? Ни о чем. Она приставала иногда со своими старческими разговорами, а они мне были мне ни к чему и я уходил от них или просто уходил. Она была не очень умной, немного противной, довольно толстой и старой, и я ее не любил. Любила ли она меня? Не знаю. Тогда я об этом не думал, я был молодой, щуплый, местами умный и немного воспитанный, поэтому я не обижал ее, но терпел. И потихоньку посмеивался. В этой семье все над нею посмеивались и часто раздражались по поводу и без. Она особо не страдала, но и счастливой не была.

 Внучка вышла замуж, стала жить отдельно, вскоре у нее появился ребенок – правнук. Внучка с мужем жили недалеко и приходили часто в гости с коляской в которой был ребенок. Ребенок был еще очень маленький и поэтому постоянно спал, но бабушка все равно выносила из своей комнаты табурет и скорее садилась рядом с коляской – это называлось «смотреть за внуками». Потом ребенок подрос, и за ним смотрела уже жена сына, которую шутя и в связи с новым ее статусом тоже стали называть бабушкой. А старой бабушке правнука не поручали, ей вообще мало что поручали в этом доме – вдруг что-то не так сделает и жене сына это не понравится. Но бабушка все равно что-то, да умудрялась сделать, и конечно неправильно, и конечно жене сына это не нравилось.
 Каждый вечер происходил отточенный до нюансов и практический возведенный в обряд, разговор о посуде:
- Люся, иди, я помою посуду.
- Да я помою, что тут мыть.
 И так каждый вечер, каждый день, и так во всем – тихое молчаливое неприятие и терпение, а не уважение и терпимость. А бабушка не обижалась. Она выросла и прожила всю жизнь в деревне, читала по слогам, была простой, не очень умной, немного толстой и старой, к тому же она начинала уже плохо слышать. Здоровье у бабушки было хорошее, она практически никогда не болела, хотя на здоровье жаловалась часто, особенно на сердце, но это никого особо не беспокоило.
 А потом в один тихий летний день ее сын умер и она сидела на скамейке во дворе каменного дома и плакала, глаза были красные, а ладони постоянно хлопали по коленкам. Вечером пришли люди, все ее жалели, их было много. Они жалели всю эту семью, в том числе и бабушку и ей было приятно, что на нее обращают внимание.

 Жизня пошла дальше. Она не закончилась. Жизнь вообще никогда не заканчивается, даже если кто-то из нее уходит. Бабушка начала чаще забывать имена и даты, чайник на огне, открытые воду и газ. Она не стала чаще болеть, но стала себя хуже чувствовать, еще сильнее постарела и стала создавать еще больше проблем. Внук давно уже жил в городе, правнук подрос и ходил в школу, он еще меньше других интересовался делами бабушки. А она жила одна, точнее вдвоем с женой сына, ей было уже давно за восемьдесят. Жена сына тоже старела и болела, и ей все тяжелее и неудобнее было присматривать за ненужным и нелюбимым человеком. Так прошло еще несколько лет, последний год под фразы: «Она теперь мне никто… Я не могу за ней больше смотреть… Ей там будет лучше… Там работает знакомая, там хорошо…»
 Собрания и голосования не было, было молчаливое согласие. В один из дней бабушку и ее вещи собрали и погрузили в легковую машину. Сказали, что везут в больницу, бабушка обрадовалась, она к тому времени уже совсем плохо соображала и отвезли в дом старчества. Туда же перевели ее пенсию, отдали ее документы и у нас не стало больше бабушки.

 Я жил в этом же городе, где была эта больница, завел семью, детей. Бабушку, если и вспоминал, то редко, никогда о ней не спрашивал и никогда не хотел ее увидеть. Мне было стыдно и неприятно. Я не любил ее, она была старой, немного противной, толстой и не очень умной, я старался не думать о ней и практически забыл. Мама проведывала ее поначалу очень редко, а потом и вовсе перестала - она тоже уже становилась скорее старой, чем молодой и скорее больной, чем здоровой.
 Про бабушку в нашей семье больше не говорили. Прошло сколько-то лет, вроде бы кто-то сказал, что она умерла. Кто и кому сказал, не совсем было понятно, но никто выяснять не стал и всем как-то продолжилось жить дальше. Затем прошло еще несколько лет и вдруг позвонили из больницы для стареньких и сказали, что мол ваша бабушка умерла недавно и будут ли родственники ее сами ее хоронить? Родственники ответили, что будут, хотя им вроде бы говорили, что… ну, впрочем, не важно, скоро будем. Внук с внучкой поехали забирать свою бабушку в дом для стареньких. При виде санитарок пьющих чай с конфетами в ординаторской, внучка сделала скорбное лицо и назвала фамилию и повод. Внук пошел опознавать тело в морг. Ее вывезли на тележке, она лежала на боку очень старая, вся скрюченная и ссохшаяся. И внук не узнал своей бабушки, он узнал только одежду. Но он никому ничего не сказал, а молча с санитаром, переложил очень легкое тело в гроб. Крышку заколотили сразу. Катафалк в виде желтого автобуса с черной полосой повез бабушку обратно в деревню, в землю, к сыну. Внук держал гроб чтобы его не трясло. Водитель спешил, могилу зарыли быстро, людей никого не было, была ноябрьская мряка.

 У меня есть еще одна бабушка. Она живет далеко-далеко, ей уже очень много лет. Я ее вижу очень редко, но все равно хоть чуть-чуть, но люблю. Она хоть и старая и взбалмошная, но веселая и добрая. Она очень маленькая и сухонькая. Она теперь уже очень старенькая и очень больная, очень плохо соображает и очень много доставляет хлопот. Она живет со своей дочерью, по совместительству моей тетей. Тетя тоже уже давно скорее старая, чем молодая и скорее больная, чем здоровая. Они постоянно ссорятся. Это называется «досматривать бабушку». С ними еще живет дочка дочери дочери бабушки, попросту говоря внучка-правнучка. Это называется «присматривать за внучкой». Так и живут: стар, очень стар и млад.
 А дедушку своего я видел в живых только один раз. Второго дедушку видел только один раз, но на фотографии, хотя может это был и не он, я не уверен. А еще очень легко любить того кто далеко и тяжело того, кто рядом. И еще легко об этом писать и трудно что-то сделать. Сейчас.