Трагедии от злых языков и злых сердец

ТРАГЕДИИ ОТ ЗЛЫХ ЯЗЫКОВ И
ЗЛЫХ СЕРДЕЦ.

Глава первая.

ГИБЕЛЬ ПОЭТА, ПЛЕННИКА ЗЛОСЛОВИЯ.

Издавна известно, что язык наш – враг наш. Особенно злой язык. Сколько ненужных конфликтов, обид и ссор вспыхивает между людьми, нередко между добрыми друзьями, а также между возлюбленными, из-за острых, колких, едких, обидных и беспечно злых шуток одного человека в отношении другого.
Поводов для подобного рода шуток, реплик, замечаний, ехидных советов и прочих колкостей остроумный и наблюдательный человек может в повседневной жизни найти массу. Но почти никогда шутник не задумывается и не отдаёт себе отчёт, к каким последствиям могут привести его шуточки и колкости в адрес ближнего, с которым он находится, как правило, в неплохих, а то и вообще прекрасных отношениях.
К сожалению, нередки случаи, когда беспечные, бездумные или дурацкие шутки друзей или возлюбленных приводят не только к грустным, но также к печальным и даже трагическим последствиям.
Одним из наиболее известных примеров таких трагедий является гибель поэта Михаила Юрьевича Лермонтова.
Его шутки в адрес Николая Мартынова были, несомненно, остроумными, едкими, а временами и вовсе злыми и весьма обидными. Мартынов не раз просил поэта-острослова прекратить свои издевательские шуточки, но Лермонтов предлагал и Мартынову подшучивать над ним, не видя в этом ничего плохого.
В конце концов, все эти колкости вывели Мартынова из себя, и он вызвал острослова-поэта на дуэль.
Вот что написал по этому поводу в своих воспоминаниях А.И.Васильчиков, хорошо знавший обоих:
«Однажды на вечере у генеральши Верзилиной Лермонтов в присутствии дам отпустил какую-то новую шутку, более или менее острую, над Мартыновым. Что он сказал, мы не расслышали; знаю только, что, выходя из дома на улицу, Мартынов подошел к Лермонтову и сказал ему очень тихим и ровным голосом по-французски: «Вы знаете, Лермонтов, что я очень часто терпел ваши шутки, но не люблю, чтобы их повторяли при дамах», — на что Лермонтов таким же спокойным тоном отвечал: «А если не любите, то потребуйте у меня удовлетворения». Больше ничего в тот вечер и в последующие дни, до дуэли, между ними не было, по крайней мере, нам, Столыпину, Глебову и мне, неизвестно, и мы считали эту ссору столь ничтожною и мелочною, что до последней минуты уверены были, что она кончится примирением. Тем не менее, все мы, и в особенности М. П. Глебов, который соединял с отважною храбростью самое любезное и сердечное добродушие и пользовался равным уважением и дружбою обоих противников, все мы, говорю, истощили в течение трех дней наши миролюбивые усилия без всякого успеха. Хотя формальный вызов на дуэль и последовал от Мартынова, но всякий согласится, что вышеприведенные слова Лермонтова «потребуйте от меня удовлетворения» заключали в себе уже косвенное приглашение на вызов, и затем оставалось решить, кто из двух был зачинщик, и кому перед кем следовало сделать первый шаг к примирению.
На этом сокрушились все наши усилия; трехдневная отсрочка не послужила ни к чему, и 15 июля часов в шесть-семь вечера мы поехали на роковую встречу; но и тут в последнюю минуту мы, и я думаю сам Лермонтов, были убеждены, что дуэль кончится пустыми выстрелами и что, обменявшись для соблюдения чести двумя пулями, противники подадут себе руки и поедут... ужинать.»
Из слов Васильчикова можно понять, что в течение этих трёх дней они предпринимали попытки примирить Лермонтова и Мартынова, но не добились этого. Выходит, Лермонтов до самой дуэли так и не попросил прощения у обиженного, а по сути, оскорблённого им Мартынова.
Как вспоминает князь Васильчиков, по пути к месту дуэли Лермонтов шутил и говорил, что не будет стрелять. Он был уверен, что и Мартынов не будет стрелять. Лермонтов продолжал шутить и в то время, как секунданты заряжали пистолеты. Хотя по лицу Мартынова было видно, что он далёк от весёлого настроения соперника и намерен стреляться всерьёз.
Секундантом Мартынова был корнет М.П.Глебов, а князь Васильчиков – Лермонтова.
Секунданты подали заряженные пистолеты своим подопечным.
Хлынул ливень. По команде дуэлянты начали сближаться. Точнее, Мартынов пошёл на сближение, а Лермонтов остался на месте с поднятым вверх пистолетом. Он по-прежнему не собирался стрелять в обиженного Мартынова.
До команды «три» никто из них так и не выстрелил. А после этого, по дуэльным правилам уже нельзя было стрелять и дуэлянтов положено было развести на исходные позиции.
И тут двоюродный брат Лермонтова, князь А.А.Столыпин, вдруг закричал: «Стреляйте же, а то я вас разведу!»
Он не должен был принуждать дуэлянтов к этому шагу, а напротив, должен был прервать поединок.
В ответ на призыв Столыпина Лермонтов шутливо сказал: «Я в этого дурака стрелять не буду!» - и выстрелил вверх.
Но и после этого секунданты не прервали поединок. И в этом была их великая вина.
Поэт выстрелил вверх, не желая, чтобы пролилась кровь обиженного им человека. Лицо его в этот момент было спокойным и буквально светилось столь удивительным доброжелательством и жизнерадостностью, что, казалось, откликнуться на этот свет было просто невозможно.
Таким на всю жизнь запомнил Лермонтова его друг и секундант, двадцатидвухлетний в ту пору князь Васильчиков.
А весь вид непримиримо и решительно настроенного отставного майора двадцатишестилетнего Николая Мартынова резко контрастировал с доброжелательным выражением и настроем его обидчика, которому в ту пору не хватало двух с половиной месяцев до двадцати семи лет.
Мартынов тоже мог выстрелить в воздух. В крайнем случае, чтобы проучить доставшего его острослова, мог ранить его в руку или в ногу. Но злопамятный Мартышка выстрелил прямо в незлое сердце острослова-поэта.
Бедный поэт упал, обливаясь кровью. Пуля вошла в правый бок, которым Лермонтов повернулся к своему убийце, пробила сердце и лёгкие поэта и вышла через левый. Смерть наступила мгновенно.
Плакали и рыдали небеса при виде происшедшей трагедии.
Мартынов уехал к коменданту, чтобы заявить о происшедшей трагедии.
Столыпин и Глебов, поехали за повозкой и врачом.
Дуэли в ту пору были запрещены. Всем оставшихся в живых участникам трагедии грозило лишение всех прав и каторга.
Васильчиков и ещё один секундант, князь Трубецкой, сидели возле тела убитого поэта под проливным дождём до одиннадцати часов ночи, пока приехал присланный от полиции извозчик.
Узнав о гибели поэта, одна высокопоставленная петербургская дама сказала злорадно: «…Туда ему и дорога!...» Петербургское светское общество в массе своей было согласно с таким высказыванием, ибо погибшего поэта очень не любили за его острый и колючий язык.
Чуткое и доброе сердце человека и поэта Лермонтова знали лишь его самые близкие и любимые друзья и родственники. А таких, по словам Васильчикова, было всего несколько человек. И сам Васильчиков в их числе.
Свои воспоминания о гибели Лермонтова Васильчиков завершил такими словами:
«Нужно ли затем возражать на некоторые журнальные статьи, придающие, для вящего прославления Лермонтова, всему этому несчастному делу вид злонамеренного, презренного убийства? Стоит ли опровергать рассказы вроде того, какой приведен в статье «Всемирного труда» (1870 года № 10), что будто бы Мартынов, подойдя к барьеру, закричал: «Лермонтов! Стреляйся, а не то убью», и проч., проч.; наконец, что должно признать вызовом, слова ли Лермонтова «потребуй у меня удовлетворения» или последовавшее затем и почти вынужденное этими словами самое требование от Мартынова.
Положа руку на сердце, всякий беспристрастный свидетель должен признаться, что Лермонтов сам, можно сказать, напросился на дуэль и поставил своего противника в такое положение, что он не мог его не вызвать.
Я, как свидетель дуэли и друг покойного поэта, не смею судить так утвердительно, как посторонние рассказчики и незнакомцы, и не считаю нужным ни для славы Лермонтова, ни для назидания потомства обвинять кого-либо в преждевременной его смерти. Этот печальный исход был почти неизбежен при строптивом, беспокойном его нраве и при том непомерном самолюбии или преувеличенном чувстве чести (point d'honneur), которое удерживало его от всякого шага к примирению».
 Согласен с князем Васильчиковым, что злословие было роковой чертой для чуткого и доброго Лермонтова. Он был пленник духа злословия, который нагло властвовал над душой гениального поэта и, в итоге, привёл его к гибели, по сути, неизбежной...
Ведь именно за насмешливый и злой язык, соединённый с острой наблюдательностью не любили поэта ни в гвардии, ни в светском обществе и даже при царском дворе. А он, по всей видимости, не осознавал, что обижает и ранит окружающих своим злословием. И не видел в этом причин для серьёзных обид для тех, кто становился объектом его острых и злых шуток.
Но, конечно, это не должно быть поводом для оправдания поступка Мартынова, не пожелавшего простить бедного острослова и беспощадно убившего его, а вместе с ним и гениального поэта Михаила Юрьевича Лермонтова…
Что касается наказания Мартынову и двум главным секундантам дуэлянтов (корнету Глебову и князю Васильчикову) то оно, в итоге, было крайне мягким. Мартынову назначили заключение на три месяца в крепости, а обоих секундантов полностью простили.
Корнета Глебова простили за боевые заслуги и тяжёлое ранение, полученное  незадолго до дуэли, а молодого князя Васильчикова простили за отцовские заслуги перед государством российским…

Глава вторая.

УБИВШИЙ ДРУГА ЮНОСТИ И ПОЭТА.

1.

А ведь в юности они были друзьями.
В ту пору оба они учились в Петербургской школе юнкеров. В ноябре 1832 года восемнадцатилетний Михаил упал с лошади и сломал ногу. Неудачного наездника надолго положили в госпиталь.
В связи с этим рассказывают такую историю.
Однажды во время проверки постов, на которые регулярно назначались будущие юнкера, дежурный офицер не нашёл на положенном месте одного из постовых. Была объявлена тревога, и нерадивого курсанта обнаружили в госпитале, у постели больного друга.
Нерадивым курсантом был семнадцатилетний Николай Мартынов, а неудачным наездником – Михаил Лермонтов.
По отзывам современников, они сохранили дружеские отношения и после окончания школы юнкеров. Лермонтов бывал неоднократно в гостях в доме Мартыновых и, вроде бы, одно время был неравнодушен к сестре друга – Наталье. Некоторые исследователи утверждают, что Наталья Мартынова явилась прототипом княжны Мэри.
Сама Наталья весьма гордилась этим. А Мартынов, вроде бы, обиделся на Лермонтова то ли за этот факт, то ли за то, что поэт вскоре охладел к его сестре и увлёкся какой-то другой барышней. Николай, откровенно говоря, надеялся, что поэт сделает предложение его сестре и женится на ней. И это называют одной из причин убийства им Лермонтова.
Впрочем, причин таких называют множество, и мы не будем здесь все их называть и пытаться выбрать наиболее верную.
Вероятней всего, таких причин было множество. К сожалению, сам Лермонтов своими желчными шутками и насмешками весьма способствовал разрушению их дружеских отношений и накоплению негативного к нему отношения в сердце обидчивого и мнительного Мартынова. Хотя поэт прекрасно видел, что его шутки и насмешки ранят Николая, но не проявил дружеской чуткости, а продолжал изощряться в издёвках над недостатками и слабостями тщеславного и самолюбивого товарища.
Мечтам честолюбивого Мартынова о блестящей военной карьере, о наградах и генеральском чине не судилось сбыться. В офицерской среде того времени была весьма популярна игра в карты. И, разумеется, не просто в невинного «дурачка», а на деньги. Нередко проигрывались и выигрывались крупные суммы. Судьба далеко не одного офицера пострадала от этого опасного развлечения. Были и трагические случаи убийств и самоубийств из-за картёжных долгов.
Военная карьера Николая Мартынова пострадала именно из-за увлечений картами. Он был уличён своими товарищами в картёжном шулерстве. Разразился нешуточный скандал, и Мартынову срочно пришлось подавать в отставку «в связи с семейными обстоятельствами».
Вышедший в отставку в чине майора, двадцатишестилетний шулер-неудачник объявился в Пятигорске, где в ту пору было много светской публики. В том числе, из Петербурга и Москвы.
Как отставному офицеру, Мартынову полагалось появляться в общественных местах в офицерском мундире. Вместо этого он появлялся на светских «тусовках» в экстравагантном одеянии, «кося» под горца: в черкеске, папахе и с большим кинжалом на поясе.
Приехавший в Пятигорск в мае 1841 года, Лермонтов стал потешаться над нарядом своего давнего товарища: отпускал колкости и насмешки, рисовал карикатуры. Всё это очень ранило обидчивого и самолюбивого Мартынова, и он не раз просил Лермонтова не издеваться над ним, особенно в обществе дам.
Но поэт не видел в своих шутках ничего плохого и не хотел лишать себя удовольствия проявить лишний раз в обществе свой природный дар изобретательного и язвительного острослова. Он призывал старого друга и к нему относиться подобным образом, вышучивая недостатки Лермонтова. Но ведь не каждому дан подобный дар злословия. Да и пользоваться им надо всё-таки очень осторожно. Иначе, вскоре появится масса обиженных на тебя людей, а потом и масса врагов и недоброжелателей.
В случае с Лермонтовым именно так и произошло. Ведь именно за острую наблюдательность и язвительное остроумие, многие в светском обществе очень не любили поэта. И не только в Пятигорске, но и в Москве, в столичном Петербурге и даже при царском дворе. Но обуздать свой опасный дар злословия поэт не смог, да и, видимо, не хотел этого делать. 


2.

Роковая ссора, приведшая к трагическому конфликту, произошла между старыми товарищами в пятигорском доме генеральши Верзилиной. Здесь часто собиралась вечерами светская молодёжь.
Позже старшая из трёх дочерей Верзилиных, Эмилия, рассказывала о сути пустячного конфликта между будущими дуэлянтами. Лермонтов соревновался в острословии со Львом Пушкиным, младшим братом погибшего гения, над присутствующими. Мартынову, впрочем, досталась почти невинная шутка. Лермонтов громко обозвал его «горцем с большим кинжалом».
Николай в это время беседовал с младшей из дочерей Верзилиных, - Надеждой.
Шутка поэта весьма задела Мартынова. Он сердито и громко заявил поэту:
- Сколько раз я просил вас оставить свои шутки при дамах! 
Этим дело не кончилось.
После завершения вечера, оскорблённый Мартынов дождался Лермонтова и сдержанно, но решительно высказал ему свои претензии по поводу непрекращающихся шуток, насмешек и издевательств над ним поэта. Претензии обиженного касались лишь случаев, когда это было сделано в обществе дам.
Поэт, однако, не счёл нужным извиняться и заявил, что готов ответить за свои слова.
В течение трёх дней друзья пытались помирить поссорившихся. Но Лермонтов так и не пожелал извиняться за происшедший между ними, по его мнению, пустяк, и тогда Мартынов вызвал его на дуэль.
О самой дуэли я уже писал в предыдущем материале – «Гибель поэта, пленника злословия».
Разумеется, как бы ни был виноват в происшедшем конфликте Лермонтов, это никак не может оправдать Николая Мартынова, не нашедшего в себе сил простить злословие бывшего друга и убившего его… Ложное чувство гордости у одного и у другого помешало примирению бывших друзей.
Впрочем, Лермонтов, как уже было сказано, не придавал серьёзного значения их размолвке с Мартыновым. Он однозначно заявлял, что не будет стрелять в Николая, и был уверен, что тот тоже не будет стрелять в него…
Как мы знаем, итогом пустых шуток и словоблудия одного, а также болезненного самолюбия и обидчивости другого - вышла непоправимая трагедия. Был убит молодой двадцатишестилетний офицер Михаил Юрьевич Лермонтов. А вместе с его гибелью погасла удивительно яркая и самобытная звезда русской и мировой литературы, не успевшая набрать своей истинной высоты, мощи и красоты…
Убийце грозило суровое наказание: лишение всех званий и прав, а также каторга.
Военный суд нашёл некоторые смягчающие обстоятельства и уже не требовал для Мартынова каторги, но все прочие наказания оставлял в силе.
Однако, император Николай 1-й своим высочайшим повелением вынес ещё более мягкое наказание для убийцы: «Майора Мартынова посадить в Киевскую крепость на гауптвахту на три месяца и предать церковному покаянию».
Вначале срок епитимьи убийце определили в 15 лет. Но через пять лет синод принял решение: «Освободить Мартынова, как принёсшего достойные плоды покаяния, от дальнейшей публичной епитимьи».
За год до этого Мартынов женился на Софье Проскур-Сущанской, дочери киевского губернского предводителя. У них родились шестеро сыновей и пять дочерей.
До последних дней своей жизни (умер он в 1875 году) Николай Соломонович Мартынов страдал от того, что он убил не только друга своей юности, но и гения русской и мировой литературы. Говорят, что каждый год 15 июля, в годовщину той роковой дуэли, он запирался в своём кабинете: пил водку и горько-горько плакал. Плакал горько и безутешно. Обычно в этот скорбный день он напивался до полного бесчувствия и пьяного маразма…
Впрочем, погибший Лермонтов, наблюдая из мира вечного за страданиями своего бывшего рокового друга, скорей всего, давно простил Мартынову тот его меткий, смертельный выстрел. Михаил Лермонтов ведь и в земной жизни не был человеком злопамятным. А в вечности, тем более, прозрел он на многие тайны и немощи земной жизни людей…
Прозрел Лермонтов, разумеется, и на то, что нельзя давать волю ядовитому духу злоязычия, который столь сильно искушал его в годы его земной жизни в первой половине 19-го века (ибо он приходил в мир земной и в других ипостасях и жизнях, и ещё не раз будет приходить сюда, как и любой из нас). И не только этому искусителю нельзя давать волю, но и любым другим, обитающим в наших сердцах, и отравляющим наши отношения не только с ближними нашими, но и со всеми окружающими. Ибо любое зло, выходящее из наших сердец и ранящее сердца окружающих, раньше или позже возвратится к нам самыми неожиданными бедами и ударами, ранами и несчастьями, - вплоть до самых трагических.
И не только прозрел на всё это погибший Михаил Лермонтов, но и глубоко раскаялся в своих роковых ошибках. Без этого прозрения, раскаяния и преодоления своего рокового недостатка, столь ранящего людские сердца, никакой человеческой душе не будет разрешено приходить в земной мир в следующей её земной жизни…