Времена года

Весна – утро года.
 
Воробьи и синички становятся более активными. Чирикают и присвистывают веселее, прыгают резвее, дерутся сволочнее. Основной признак весны в деревне – это когда начинают вымерзать и вылезать из снега лошадиные говяши и солома на дорогах.  А потом дорога выпендривается, выгорбачивается, ноздриться и вообще становится основной достопримечательностью. Все только и говорят о ней. По ней не пройти, не проехать. Она всех задолбала. А когда ты молодой, здоровый телок, когда ты с утра выпиваешь крынку молока без хлеба, заедаешь соленым огурцом, и потом идешь по родной деревне, насвистывая и все тебе до фонаря – вот это и есть весна.

Лето – день года.
  О! Это сеновал. Запах сена и навоза, утрами вкус парного молока. Девка под боком, от нее еще вчерашним полем пахнет, травинки в волосах и на губе травинка прилипла. Ты лежишь, то ли еще спишь или уже проснулся. Мать подойником внизу гремит и ворчит громко, чтоб слышали:
 - Опять всю сметану сняли, - бубнит она, - опять караваи поломали, лень нарезать.
 Как будь-то не понимала, что в чулане ножа нет, и что ночью не видать ни черта. Все на ощупь. Еда на ощупь, девки на ощупь.
 - Мама! Это же юность!
 - Разве ты сама не помнишь?  Когда ты, молодая, красивая, ходила без штанов(не принято было их носить), юбка была и верхним и нижним бельем, и папка тебя подсаживал на лошадь, а ты, закидывая ногу на коня, каждый раз показывала ему то место, по которому тебя тятька хлестал за то, что ты, богатая невеста, «голозадого» комсомольца любила.
   Лето – это сенокос и стога. Это когда ее поймаешь и в копну, и вокруг шеи, как бусы, засосы. А ей стыдно и мамка кроет нехорошими словами, а что б никто не видел, косынка всегда, все лето на шее. Вот дураки-то были.
   Лето- это еще и речки. У нас их две было, прямо в огороде сливались. Одна – Кубинка, была теплая и глубокая, другая – Еланка,  холодная, все по перекатам скакала, но зато такая была чистая, болтливая, как девчушка. С ней запросто поболтать можно было, поделиться горем горьким, А какое тогда горе – то было у нас?  Танюха не улыбнулась, вечером не вышла в огороды. Машкина бабка кнутом отходила, чтоб под окнами ночь- полночь не лазил. А посидишь у речки, поболтаешь ногами в ее кипучей водице, пару звездочек в ладонь зачерпнешь и на себя опрокинешь, и снова утро затеплилось, и спать уже время нету.
День на полях, вечера на зернотоке -  ночь коротка. Не успеешь прильнуть, сказать, в глаза насмотреться – отец уже кричит:
- Валерка! Где опять, стервец, ночуешь? Там уже бабы с лопатами стоят, а сортировка еще не включена!
Механиком я у отца не зерноскладе подрабатывал. Вот он и ходил по утрам по деревне, и меня искал, где я ночую. Сам бы мог все сделать, но порядок, прежде всего, он же военспецом раньше был.
 
Осень – вечер года.
                Сметали в стога сено, зерно обмолотили и сдали в закрома, картоху еще из мерзлой земли выковыривают студенты. Они ходят по полям как замороженные, картошку ногами ковыряют и сопли висят до нижних губ. У них даже сил нет сопли подобрать, они их просто, как дети, слизывают. Вечером на улице колотун, дождь мочится. Куда деться? В баню. Я завсегда, когда холодно было или дождь, девок в баню звал. Она придет в баню, особенно городская, а ей про чертей, про нечесть всякую нагорожу, а она жмется, трусится. Ну, ты тут уж не теряйся.
А как студенты уедут, тут уж все - туши свет. Деревня вымирает, только кошки да собаки шныряют от дома к дому. Тогда и наши, местные девчушки, которым и лет то, стыдно сказать сколько, на вес золота. Со школы встретишь, портфель поможешь донести, возле ворот потискаешь, на воротах напишешь мелом:
- «Я люблю, люблю тебя, Алёнка!» И вся любовь.

Зима – ночь года.
                Тоска жуткая, особенно по ночам. Днем еще ничего, пока воды натаскаешь, пока дров наколешь, пака то, да се –
и день прошел. Вечерами волком воешь. Выйдешь на улицу, то мороз лютует, то пурга по щекам лупцует – и никого.  Но молодость дома не даёт сидеть, пластинки Ободзинского и  Мулермана уже осточертели, а пойти некуда.  Клуб закрыт, топить нечем, когда вокруг леса полно. Одна радость, когда съедется молодёжь, разбежавшаяся по городам и весям. Мамки самогонку и бражку выставят, пирогов напекут, кто-то кому-то по сопатке врежет, снег красненьким окрапиться, уже веселей и жить хочется.