В плену свободы. Глава 10

Глава 10

Поиски работы не заняли много времени. В этот раз Алан устроился продавцом в магазин одежды, который не так часто встречал покупателей. Он даже иначе взглянул на свое положение, посчитав, что механическая работа позволит ему свободно мыслить и затем писать по возвращении домой. На пару с ним работал немного странный парень. Он все время молчал, переставляя вешалки с места на место, и в первый день Алан даже не узнал его имени, зато понял, что следующая глава будет названа «Живой». Знакомство с Оливером произвело на него значительное впечатление, и новый персонаж был его точной копией. И, как и в реалии, было неясно, сумасшедший ли он, так и в его работе этот вопрос оставался открытым. Закончив главу, он начал перерабатывать предыдущие, поскольку за это время многое прочитал, поднаторел и приметил пару новых приемов. Его слог стал более лаконичным и уверенным. Ради интереса, пару глав он переработал под маленькие рассказы и отослал в журналы, где вскоре их и увидел. За один из них он даже получил символическую плату, но этот маленький жест принес ему небывалую уверенность в своих силах. Заработав гроши, он уже представлял, как получает солидные суммы за свои произведения и тратит их на безумные подарки для Хелен и Евы; пусть она и не с ним, в его мыслях они на пару путешествовали по тем местам, в которых так мечтали побывать.
Сидя в свой выходной вечер дома, Алан читал книгу, содержание которой показалось довольно отвратительным, но тем самым она и привлекала. Вся эта мерзость казалась выдумкой, но автор описывал горькую действительность, основывая сюжет на реальных событиях. И в тот момент, когда Алана уже начало мутить на одном из тошнотворных моментов, послышался громкий стук в дверь. Он отворил, и в лицо ему уткнулся журнал, один из тех, в котором напечатали его рассказ.

- Дружище, да это надо срочно отметить! – восторженно вскрикнул Оливер, тыкнув указательным пальцем на колонку с рассказом и сразу начал подгонять Алана. Ну а тот, в свою очередь, уже был в предвкушении незабываемого вечера, который его обязательно ожидал.

- На этот раз я кое-что приготовил. Я же помню, что ты любил эту группу, а поскольку ружье солиста трижды дало осечку, они вновь дают концерты! – Зашел Оливер в квартирку и мельком ее осмотрел.

Алан был очень рад, но на миг задумался, сможет ли он вновь трясти головой под заводящие рифы гитар, как и раньше, и в итоге решил, что об этом не узнать, если не попробовать.

- Никогда не посещал концерты на трезвую голову, смекаешь? – подтолкнув Оливера локтем, обратился к нему Алан и натянул на себя футболку с логотипом «Нирваны», которая удивительным образом сохранилась в его гардеробе.

- Читаешь мысли! – задорно произнес Оливер, одернув футболку Алана.
Они зашли в первый попавшийся бар, и на этот раз угощал Алан. Никогда он еще так часто не выпивал, но из их пьяных речей он кое-что подмечал, а затем изливал на листы. Многое он наскоро записывал в блокнот, который все еще носил с собой, а Оливер нисколько этому не удивлялся, порой подсказывая Алану, что еще следует записать. Они общались друг с другом так, как если бы один человек разговаривал сам с собой наедине. Абсолютное взаимопонимание. Справедливо можно заметить, что порой человек сам себя не понимает, но вдвоем они могли разобраться во всем. Их речи были пламенны, напористы и иногда они так увлекались, что не замечали, как окружающие все чаще оборачиваются в их сторону. Раньше о такой дружбе Алан читал только в книгах и считал все это чем-то нереальным, художественным, выдуманным. Даже с Евой, в какой-то степени, он не был так откровенен и открыт, как с Оливером. Но порой он боялся, что такие отношения сгорают быстро и ярко, выстреливают, как римская свеча. Да, Оливер очень походил на римскую свечу, и скорее он сам сгорит раньше, чем их дружба. Они выпили и отправились в подземку, где прыгнули через турникеты и под свист дежурного умчались вниз по эскалатору. Во время их совместного времяпровождения в голове Алана словно играла музыка, заводящая, она подчеркивала каждый момент, каждое движение, выбивая их в памяти, точно на камне. Он должен был быть таким раньше, когда был моложе, должен был бесстыдно закидывать ноги на сиденья вагонов, беспричинно смеяться всему миру в лицо, постоянно находясь в пьяном полусне. Должен был выслушивать нудные поучительные лекции от неравнодушных прохожих или знакомых, ловить постоянные неодобрительные взгляды, а в ответ на них заливаться еще большим смехом, выводя из себя окружающих. Должен был ловить каждую секунду, сжимать ее в кулак, выдавливая все соки, а затем кидаться за следующей. Должен был курить столько, чтобы с утра чувствовать себя старым, охрипшим моряком. Он должен был делать только то, за что потом было бы стыдно, а со временем, с улыбкой краснея, все вспоминать. Его старая компания в родном городке была вовсе не такая. Был алкоголь, был табак, были разговоры, стоял оглушительный смех, но не было в этом никакого вызова. Вызова к жизни. Так делали все, а потому делали и они. А теперь ему пора бы задуматься совсем о другом, о таких банальностях как благополучие и стабильность будущего. Но именно теперь он делал то, чего сторонятся остальные, определяя как незрелость. Сейчас они опережали свои мысли, чего так постоянно жаждал Оливер. Вот сейчас он выпрашивает имя у какой-то красотки, не обращая внимания на ее здорового парня. А через минуту они уже бегут от него, заливаясь смехом. Со стороны их нарекали «пропащими», но как можно пропасть, если ты до этого так себя и не нашел? И они искали. Искали своими разгоряченными, опьяненными, но в то же время самыми беспристрастными головами в этом Городе. В этом мире. Подходя к клубу, они увидели очередь, которая тянется чуть ли не с другой улицы. Наивным было бы подумать, что Оливер собирался в ней стоять. Засунув в карман приличную кипу купюр парню у заднего входа, они вошли в клуб раньше всех. На сцену только заносили оборудование. Бармен, как оказалось, знался с Оливером и налил им пару рюмок с условием, что те будут себя тихо вести. Так они и провели время до того, как начали запускать толпу, которая им и напомнила, зачем они здесь вообще находятся. Музыканты опаздывали, как и всегда, а ноги все друг другу уже успели отдавить. Спустя час после заявленного времени, наконец послышались долгожданные звуки когда-то любимой группы Алана. С первыми же нотами он погрузился в глубочайшую ностальгию, подпевая слова всех песен, которые плотно засели в его памяти. В этот момент, казалось, он вспомнил абсолютно все. Он вспомнил, что их музыка звучит, как свобода. Он был докрасна накален, казалось, что проступающий пот вот-вот испарится. Оливер тем временем закинул на плечи какую-то девушку, которая истерично дергалась от возбуждения, невпопад выкрикивая слова песен, а ловя взгляд солиста, казалось, вот-вот растает и стечет на пол. Затем толпа удивительным образом расступилась пополам в разные стороны, и Алан не заметил, как оказался в первом ряду одной из несущихся друг на дружку стен из мокрых волос и кулаков. Кто-то с разбега засадил ему локтем в челюсть так, что он откинулся назад и упал бы, если бы не возбужденные несущиеся вперед ряды позади него. Толпа перемешалась, все слились в один большой водоворот, на дне которого была раскидана слетевшая обувь и драные футболки. Кто-то падал, его поднимали и вновь толкали вниз, и так продолжалось до тех пор, пока группа не успокоила толпу медленной песней. Концерт длился часа полтора, а затем, решив не толкаться в очереди на выход, Алан и Оливер перепрыгнули через ограждения, где их скрутила охрана и вывела через задний ход, а там, дождавшись, пока она уйдет, вышел парень, который их впустил и отдал им верхнюю одежду. Не успели они отойти от клуба, как небо, точно сотни разноцветных молний, озарил фейерверк. Он был настолько низко к земле, что образовывал купол над головами зевак, устремивших взгляд в небо. Красные, синие, золотые вспышки раз за разом расставляли зрачки сужаться до узкой точки, практически ослепляя.

- Я и не и знал, что так люблю салют. – Промолвил Алан, завороженным взглядом поглощая каждую вспышку, и тут же схватился за челюсть от резкой боли.

- Да, он словно возвращает меня в детство. Вспышка за вспышкой. Раз за разом.

– Смотрел ввысь Оливер огромными, как два озера глазами, в которых отражением играли блики яркого света.

- И все же ты ошибался. Некоторые вещи со временем поражают все сильнее.

- Да. Наверное. Но это лишь исключение из правила, что только его подтверждает.

- Чудесный вечер. До встречи, друг.

Они распрощались и разъехались по домам. Вернее, Алан уехал домой, а Оливер, передумав, остановил такси и вышел у ближайшего бара, решив почему-то зайти туда в одиночестве. По приезду домой, Алан исписал весь черновик, решив поработать в другой раз на более трезвую и бодрую голову. На улице уже светало, и, так и не ложившись спать, он побрел на работу, проспав в подземке пару лишних станций. Тот странный парень, что с ним работал, пробурчал что-то вроде приветствия, но до Алана звуки доносились словно через воду, да и весь день прошел как в тумане. Вернувшись вечером домой, перед этим выдумав причину для отгула, Алан проспал весь следующий день, иногда просыпался, просто лежал, разомлев на кровати, один раз попробовал закурить, но от запаха табака его чуть не стошнило, и он просто продолжил валяться в полудреме. Последующие дни не отличались ничем примечательным, а потому было сложно определить, сколько их, незаметных, промчалось. Днем он работал, вечером писал. И так раз за разом. Запомнился разве что один день. Он был очень теплым, и поэтому его нарекли аномальным, раздув из этого тысячу разнообразных версий, обсуждение которых заняло потом еще много таких дней. Все как обычно. В тот день людей на улице было много. Все были добрее, наполненные энергией теплого солнца. Алан не был исключением и в обеденный перерыв решил дойти до ближайшего парка, по пути купив пару сэндвичей и чай. Все беседки и скамейки были заняты, кроме одной, в самом уголке парка. Туда Алан и направился. Он устроился на скамейку, ослабил шарф, расстегнул ворот и наслаждался отдыхом. Было приятно, но все же занудно, а потому он прислушивался и присматривался ко всему, что происходит вокруг. В небольшой деревянной беседке, с которой капал таявший снег, сидели женщина и два ее ребенка. По виду они были близняшками лет восьми-девяти, одетые как шахматная доска, в одни цвета, но в разной последовательности, и, судя по разговорам, звали их Александр и Александра. И все они втроем читали книги. Женщина – объемную в блеклой однотонной обложке, а они - тоненькие и цветные. Девочка с необычайным интересом впивалась взглядом в страницы и листала их одну за другой, а мальчик с той же жадностью впитывал мир вокруг, для вида изредка переворачивая листы. Женщина постоянно высказывала ему замечания, то и дело попрекая в неусидчивости и рассеянности. Но он внимал целому миру, и ему вовсе не интересна была какая-то книжонка. К чему изучать что-то выдуманное, когда вокруг еще столько неизученного и реального, только руку протяни. За высоким стальным узорным забором, ограждающим парк, изгибалась змеей монорельсовая дорога, и при каждом появлении поезда мальчишка восторженно вздыхал.

- Не отвлекайся, Александр! – послышалось строгим тоном.

- Но мама, поезда! Можно я буду смотреть хотя бы на поезда?

- Перестань, они всегда тут ездят. Бери пример с сестры. – Довольно сухо и
жестко ответила мать.

- Книжка тоже никуда не денется! – Запротестовал мальчика.

- Читай! – Повысила голос женщина.

То и дело ерзая, никак не в силах сдержаться и усидеть на месте, мальчик продолжал отвлекаться на все вокруг, на любое движение: будь то вспорхнувший голубь, эхо отдаленного смеха или автомобильный гудок. Казалось, он видел даже ветер. Наконец, он достал из кармана шоколадный батончик и мгновенно его проглотил. Мать, не успев ничего предпринять, захлопнула книгу и закричала:

- Александр! Ты совсем глупый? Что ты делаешь? Где ты взял шоколад? Ах, папа дал? Ну конечно же! Зубной тебе только прочистил каналы, а ты опять запихиваешь в рот что попало, даже не заложив вату! Ты что, самый умный? Ну почему ты такой сложный? – продолжала она кричать, но все же заботливо поправляла ему воротничок и шарфик.

Этот случай натолкнул Алана на размышления, он достал блокнот и начал записывать свои мысли. В этот самый момент он вспомнил улыбку Хелен, ту улыбку, которая всегда развевала любые кошмары, сводила на нет всю горечь. Сегодня же вечером, вернувшись домой, он позвонил ей, чем она была очень обрадована. Закончив разговор, он вновь погрузился в мечты о том, как покупает ей домик у моря с небольшой парусной лодкой. По утрам Виктор отправляется рыбачить, а вечером она готовит ему улов. А затем они сидят в больших мягких креслах у окна, вид которого открывает  бескрайние просторы моря, сидят с бокалом вина, умиротворенные и счастливые, встречая солнечные переливы золота и багрянца… Через секунду послышались быстрые стуки печатной машинки. Скоро книга будет закончена. У него все обязательно получится. Исписав приличную кипу листов, и половину, как обычно, скомкав и выбросив, он лег в кровать и мгновенно уснул.

Время скользило мимо, и вскоре Алан получил первую зарплату, большую часть которой отослал Хелен, решив, что теперь так будет всегда. В свой следующий выходной он рано проснулся и решил заняться книгой, но обнаружил, что листы закончились. Накинув, что подвернулось под руку, он отправился в магазин, купил пачку листов и неспешно, обходя и перескакивая через мутные лужи, которые сменили серый снег,  шел и наслаждался теплой погодой, царившей вокруг уже несколько дней. Приблизившись к подъезду и уже ступив на порог, его громким гулом обдал автомобильный гудок. Он оглянулся и увидел у дороги шикарный кабриолет глубокого ярко-красного оттенка и мягкой крышей. За рулем сидел Оливер и гудками наигрывал простенькую мелодию.

- Надеюсь, у тебя выходной, дружище! – восторженно вскрикнул он, а крыша тем временем складывалась, все больше походя на гармонь, а затем и вовсе скрылась. – Ты давно был за городом? Завтра обещают невиданный звездопад!

- Где ты достал его? – Алан обошел вокруг автомобиля, рукой проведя по его гладкой, прохладной поверхности.

- Взял на прокат. Ну так что, ты готов?

- Еще давно, пусть и не знал, но был готов.
Алан метнулся в квартирку, переоделся и заодно захватил непочатую бутылку рома, стоявшую на столе. Спустился вниз, накормил Трампи, и точно в фильме, проскользив по кузову кабриолета, плюхнулся в салон.

Автомобиль тронулся и освежающий, холодный ветер обдал их разгоряченные головы. Их яркий силуэт привлекал взгляды, то восторженные, то завистливые, но одинаково хищные, не оставляя никого равнодушным. Вскоре стало слишком холодно ехать с открытым верхом, и они прикрылись крышей.

- Я знаю одно чудесное место, Ал. Довольно далеко, но там нам точно не помешают городские огни. Забавно, да? Издалека он пылает, словно яростный пожар, затмевая звезды, но внутри он холоднее льда.

- С людьми бывает так же.

Их огненно-красный силуэт двигался по главной дороге по направлению к перекрестку и, когда они уже приблизились к нему, слева от них вылетел таксист, превышая скорость раза в три, тем самым зарабатывая себе на чай. Оливер, вцепившись в руль, резко вдавил тормоз, не выжав сцепление, и автомобиль заглох. – Вот ублюдок! - завопил Оливер, перекрикивая гудки задних автомобилей. Затем он вновь включил зажигание и они тронулись с места.
 Выплеснув испуг отборной бранью и успокоившись, Алан сказал:

- А знаешь, в чем-то я его понимаю. Представь его жизнь, его занудную, пропахшую маслом и бензином, давно уснувшую жизнь. Неудивительно, что он пытается пробудить ее хоть каким-то способом. Всем нам иногда это необходимо. Все мы иногда намеренно движемся по бугристым обочинам жизни, когда перед нами пустая, накатанная автострада.

- Да он просто зарабатывает на чай или хочет в туалет. – Засмеялся Оливер, - но мне всегда нравился твой ход мыслей. Пусть порой ты и видишь то, чего просто нет, но точно так же ты видишь то, что скрыто.

Вскоре они покинули Город, простояв пару пробок, и выехали на шоссе, по которому двигались еще какое-то время, обгоняя грузовики, которые колоннами двигались из Города и обратно, напоминая муравьев. Затем они свернули на узкую, потрепанную дорогу, обрамленную вокруг деревьями, на окрепших ветках которых начинали появляться первые нерешительные листики. Оливер решил заправиться, поскольку никак не мог вспомнить, будет ли возможность сделать это потом и остановился на первой же бензоколонке. – Успеваем. – Сказал он, встряхнув рукой и взглянув на часы, когда Алан возвращался, оплатив бензин. Оливер заправил бак, повесил шланг на место и они уселись в салон, где после поворота ключей оба наблюдали за поднимавшейся стрелкой бензомера. Немного запнувшись, Алан произнес:

- Спасибо тебе.

- За что, дружище? Я не понимаю.

- Да за все это. За жизнь.

- Да разве это жизнь? Отчаянный поиск, да и только. Жизнь где-то дальше, она совсем другая. По крайней мере, хочется в это верить. Иначе все это не имеет никакого смысла. Не знаю, как все это выразить словами.

- Будто пьешь и не можешь напиться?

- Очень похоже. Очень… – Оливер завел двигатель и с ревом рванул вперед.
Деревья мелькали по сторонам, сливаясь в серо-зеленоватое месиво, а их кабриолет все продолжал набирать скорость на пустой дороге, изредка обгоняя попутные автомобили. Алану почему-то казалось, что он больше никогда не вернется в Город. Он очень хотел в это верить. Воздух становился все чище, а мысли, напротив, запутанней. Было в этом, пусть и недалеком путешествии что-то настолько завораживающее и пьянящее, что хотелось кричать. Как мало нужно человеку, подумал Алан. Но как много бессмыслицы он творит. Сейчас они обогнали все на свете, попав во владения свободы, которая не очень-то и жалует гостей. На то она и свобода – вновь подумал Алан. Она должна быть одна, оставаясь легкой, вожделенной и непринужденной, а люди – невероятно тяжкий груз, который они и сами не в силах тянуть, надрываясь и ломаясь.

- Так бы и гнаться за горизонтом. Хоть бесконечно. – Еле слышно проговорил Алан.

- А я бы вцепился в него руками. Хоть бы краем глаза взглянуть, что там, за этой недосягаемой линией. Но в итоге-то, мы вернемся туда, откуда все начиналось.

- Я бы вернулся, ты прав. Но ты – если ты отправишься за ним, то никогда уже не вернешься. Я понял это уже давно. Ведь скоро так и будет?

- Все не так просто. - Нахмурив брови, коротко произнес Оливер, и Алан не стал настаивать на развитии диалога, и просто вновь погрузился в мысли.
Дорога начала извиваться, сменив четкую линию горизонта на резкие слепые повороты. Затем резко взмыла ввысь крутым подъемом, а оттуда, еще более крутым спуском ринулась вниз, походя на каменно-серый водопад, по которому, точно диковинная яркая рыбешка, плыл по течению их красный автомобиль. Подъемы и спуски следовали один за другим. Казалось, что когда-то в этот участок земли вцепились руками и сжали, превратив во что-то складчатое и волнообразное, точно лоб у старика, но тем самым, растянули ровной гладью земли вокруг. Даже могущественной земле не уйти от мирового равновесия, подумал Алан. Скорость пришлось сбросить и, поднявшись на очередной холм, справа можно было разглядеть раскинувшуюся небольшую полянку, поросшую первой, но уже сочной и ярко-зеленой травой, на влажных росточках которых, переливалось бликами солнце, так сильно выделявшее полянку на фоне окружающей серости.

- Глупо, но я никогда не ходил босиком по траве. – Сказал Алан.

- Не может быть. Все хоть раз делали это. А как же детство?

- Даже в детстве. Летом все носились босиком, а я боялся вылезти из обуви. Страшно боялся.

Оливер затормозил и съехал на узкую обочину. – Пошли. - Сказал он.

Они покинули автомобиль и направились к поляне, мгновенно испачкав обувь и брюки темно-коричневой сырой землей.

- Надо было подвернуть. - Поздно заметил Оливер.
Размеренным аккуратным шагом они подошли к кустарнику, обрамлявшему поляну живым забором, раздвинули руками колючие ветки и вышли на это маленькое, изласканное теплым солнцем, плато.

- Скидывай. - Скомандовал Оливер и первым начал ногой об ногу стаскивать ботинки.

Они разулись и ступили босыми ногами на влажную, прохладную траву, только начинавшую впитывать в себя отгласы пробуждающейся весны. Под ногами вовсе не копошились букашки, пугавшие в детстве Алана. Он глубоко вдохнул, закрыв глаза и будто парил. Он вспомнил все хорошее, что с ним когда-то происходило. Здесь, всего в паре часов от Города все настолько другое, настолько чистое и тихое, что ему захотелось остаться здесь навсегда, построить дом прямо на этой поляне, деревянный и теплый, с большой крытой террасой, на которой можно было бы спокойно читать, писать свои книги, состариться и так же тихо уйти. Впервые он захотел состариться.

- Это чудесно. - Сказал он, открыв глаза.

- Я ничего не почувствовал. - Отрезал Оливер и взглянул на часы. - Нам пора ехать дальше.

Они вернулись в машину, Алан бросил последний взгляд на поляну, а затем наблюдал за тем, как она удаляется и теряется среди густых порослей деревьев. Двигаясь прямо по разбитой дороге еще где-то полчаса, автомобиль выехал на пустое шоссе, и дальнейший их путь указывала прямая, белоснежная полоса разметки. Невозможно ответить на вопрос «что тебя ждет?», если ты сидишь рядом с водителем, который всю жизнь сторонился ответа на него. В этот самый момент для их жизней было важно только «сейчас». Автомобиль двигался прямо вплоть до того момента, когда вечер охотно сменила бархатная ночь и впередиидущую в бесконечность дорогу освещал дальний свет фар, оставляя во мраке весь остальной мир. Точно так и их жизни имели только «прямо», оставляя все остальное в тени, как и этот ослепительный свет фар. Если вложить все то, что они чувствовали в буквы, то они составили бы слово «свобода». Эта убаюкивающая прохладная темнота сморила Оливера ко сну, и за руль сел Алан. Ездил он неважно, а потому колеса автомобиля то и дело нарушали идеальную белую линию разметки. И пока Оливер спал, Алан вновь задумался. Все-таки некоторым для счастья нужно многое. Некоторым, таким как Алан – немногое. И это немногое сейчас у него было. А некоторым для счастья нужно ничего. И у Оливера было это «ничего». Со временем, поймав себя на том, что веки непроизвольно смыкались, Алан затормозил на обочине и уснул вслед за Оливером, завалившись на заднее сиденье. Проснувшись, он осознал, что они вновь в пути, и в этот момент Оливер затормозил и развернулся, затем, проехав немного назад, он свернул на узкую и необкатанную проселочную дорогу. – Осталось совсем немного. - Пробурчал он утомленно. Их ярко-красный кабриолет почти полностью окрасился цветом грязи, а деревья вокруг все сгущались, образуя по сторонам непробиваемый заслон из сосен и елей, которые засыпали иглами ветровое стекло. Дорога стала еще более узкой, и автомобиль еле вмещался, так что скорость они вовсе снизили, аккуратно преодолевая неровности. Дорога резко свернула направо, затем крутым спуском устремилась вниз, и уперевшись в густые поросли, снова дала резкий поворот налево. Чуть дальше деревья поредел, и сквозь пересекающиеся ветки можно было разглядеть по-дневному игривые блики света на ровной поверхности маленького озера, плотно обрамленного со всех сторон лесом. С другой стороны, на берегу, стояла маленькая, но с виду прочная деревянная хижина с высоким фундаментом из серого камня, покатой выцветшей шиферной крышей бледно-красного цвета, из которой торчала труба дымохода и незастекленной, просторной верандой. Между деверьями вокруг лежал местами еще не растаявший снег, скрывшийся кучками от теплого солнца. – Пару лет назад я купил его за сущие гроши, но бывал здесь всего пару раз. Ты единственный, кто о нем знает. – С долгожданной улыбкой на устах и толикой гордости в голосе, проговорил Оливер. Именно о таком домике, стоя тогда на полянке, мечтал Алан.

Они поставили автомобиль рядом с хижиной и поднялись на веранду, усыпанную хвойными иглами и пылью. Оливер отворил дверь, и, проникнув внутрь, с трудом можно было разглядеть внутреннее убранство дома, озаряемое лишь редкими лучами света, пробивающимися сквозь щели занавешенных окон и теряющихся в толстом слое серой пыли, которая окрасила в свой невзрачный цвет каждый предмет, и, казалось, что все было создано из единого материала. Прямо напротив входной двери в главном зале в стену был втиснут большой камин из красного кирпича. Над ним кривилась тусклая картина, изображение которой трудно было рассмотреть, а на боковых стенах висело несколько керосиновых ламп, составляющих скудное освещение. В одном из углов ютилась стойка с парой старых рыболовных удочек, чуть были прибиты рога лося, которые дали основания полагать, что этот домик некогда принадлежал охотнику. Мебель стояла старая, но надежная, ручной и аккуратной работы. Слева от зала, прикрытая занавесом, располагалась комната с дешевой пружинной койкой и довольно просторной кроватью, между которыми стояла тумба с еще одной керосиновой лампой. Полы дома были такими же прочными, как и все остальное и почти не издавали скрипа.  – Здесь в округе раскиданы такие вот охотничьи домишки, а этот долгое время стоял без дела, пока сын одного умершего охотника не продал его по смешной цене, не желая долго с ним возиться. С веранды можно будет с легкостью наблюдать звездопад, да и готов поспорить, ты давно не видел Млечный Путь. Городские огни жадничают, забирая себе все самое интересное. Да и к тому же, в прошлый раз, еще года полтора назад, я привез сюда небольшой телескоп. Сейчас, он должен быть в ящике под кроватью. - Оливер отодвинул занавес и насадил его на гвоздь в стене, чтобы он не запахнулся обратно, прошел в комнату, встал на колени и выдвинул огромный и потертый кожаный чемодан, скроенный на манер сундука с большой замочной скважиной посередине. Ключ лежал сверху, и когда Оливер взял его в руки, на чемодане остался четкий и чистый след. Оливер встал с колен, которые испачкались, отряхнулся, взял чемодан обеими руками и жестко опрокинул его на кровать, и облако пыли, так долго томившееся в одеяле, мигом окутало голову Оливера. Он отмахнулся руками, громко чихнул и вслух заметил, что здесь надо срочно убраться. Из небольшой каморки, которая находилась в этой же комнате, он достал пару метел и вручил одну Алану. Первым делом они распахнули окна, и к тому моменту, как они закончили, озеро вспыхнуло багрянцем сродни их кабриолету. Алан задумался, что сегодня еще ничего не ел. Он открыл багажник, в котором, по словам Оливера, была кое-какая еда. Подняв же дверцу, он увидел набитый до отказа склад консервов, бутылок горячительного и сумку-холодильник полную мяса.

- На сколько, говоришь, ты планируешь тут остаться?

- Дня три, думаю, может четыре. После вернемся в Город. Ты ведь не против?

- И вправду, я не против. – Алан понимал, что после такого прогула, его, вероятно, уволят. Но он тут же вновь оценил всю прелесть своей жизни клерка, посчитав, что быстро найдет и другой вшивый магазинчик, нуждающийся в таких же бездельниках.

Оливер вытащил из дома небольшой мангал и мешок угля, а затем отправился в гущу леса собрать немного сухого хвороста. В ожидании Алан присел на мшистый камень и наблюдал за парой рыбок, плескавшихся где-то вдалеке и поблескивавших своей чешуей точно два маленьких красных огонька, какие бывают на взлетных полосах. Солнце вскоре зашло, и на разведенный огонь слетелась куча мошкары с озера. Пока Оливер занимался мясом, Алан растопил камин и из трубы повалил густой дым, исчезавший постепенно в темноте. Вскоре с улицы повеяло сочным запахом жареного мяса, и Алан выдвинул стол на веранду, к стене повесил пару керосиновых ламп, принес телескоп и открыл бутылку рома. Выполняя все эти действия, он чувствовал спокойствие и небывалую легкость. Он не хотел думать, хотел лишь просто существовать в этом моменте. И пусть в этом нет ни развития, ни смысла, и никакой дальнейшей цели, все это было неважно, поскольку неважным было будущее и прошлое, а настоящее доставляло ему блаженство. Он решил не думать, и мир показался ему прекрасным даже в непроглядной ночи. Еле слышный шепот озера, редкие всплески и треск углей вдалеке звучали как симфония оркестра. Черное небо, озаренное миллионами звезд, особенно завораживало, еще дальше отдаляя злободневные проблемы. Его лучший друг рядом. Да, именно лучший друг. У них будет целая ночь разговоров, которые обязательно случатся, раз он уже открыл бутылку рома. Освободившись от мыслей, мир вокруг обратился чем-то прекрасным, и он перестал думать, дав волю обострившимся чувствам. Чтобы увидеть многие прекрасные вещи, необходимо думать. Думать надо о книгах, о картинах, словом – о человеческом. Да и то не всегда. Обо всем остальном можно только чувствовать. И о любви можно только чувствовать, а значит, она все же не принадлежит нам, что, несомненно, ее и спасает, чтобы она спасала всех нас. И он чувствовал свою вечную любовь к Еве. Испив добрую половину бутылки и плотно наевшись мясом, они откинулись на спинках плетеных кресел, потушили лампы и темнота перебивалась только тусклым светом камина и двумя огоньками тлеющих сигарет. Наконец, первая вспышка белой стрелой пролетела за верхушками деревьев, а за ней посыпался целый шквал таких же стрел. У Алана даже кончились желания, и он просто наблюдал за этим действом, которое миллионы лет устраивает нам наша Земля.

- Как думаешь, наши пещерные предки так же восхищались этим? – Спросил Алан.

- Боялись, обожествляли, восхищались – так мы, наконец, и стали людьми. - Рассудительно и медленно проговорил Оливер. Чистый воздух в союзе с ромом сморили друзей ко сну. Они вернулись в дом и рухнули на кровати, мгновенно уснув.

Рано утром раздался оглушительный и беспокойный стук в дверь. Алан вскочил первым и перед тем как отворить дверь, пальцами раздвинул занавески и выглянул в образовавшуюся брешь. Рядом с дверью стоял сгорбившийся мужчина в толстой охотничьей дубленке и ружьем наперевес. Увидев в окне Алана, он что-то пробурчал, корчив лицо непонятной гримасой, зажмурив глаза и сморщив лоб. Алан осторожно приоткрыл дверь, и мужчина, наконец, тяжело вымолвил:

- Парень, выручай, спину защемило, - он запнулся, и, скривив лицо, схватился за спину, затем слегка повернулся, махнул в сторону леса рукой и продолжил, - я тут охотился, ну и прилег на землю, выслеживая этого чертова кабана. Как завидел его сбоку, так дернулся резко и спину как защемит, я аж пальнул от неожиданности в никуда. Кое-как прошелся и тут вижу тонкую струйку дыма. А где дым, там и тепло, ну и выбора у меня особо не было. Выручай, дай согреться!

Алан кивнул и полностью отворил дверь. Мужчина вошел и громко рухнул на кресло рядом с камином, а Алан подкинул пару поленьев. – Так это твоя красавица стоит у дома? Как же ты вообще пробрался на ней сюда, дороги то ужасные, пешком не пройти! – На этих словах в зал вошел Оливер с голым торсом, взъерошенными волосами и похмельным видом. Мужчина слегка смутился, но все же бестактно спросил: - Так вы это… вдвоем тут? Вы из тех, что ли? Алан сразу не сообразил, о чем он толкует, но сон постепенно отступал, позволяя собрать все воедино. Красный кабриолет на улице, на столе распитая на двоих бутылка, да и сами то они не походили даже на самых бестолковых охотников.

– Будешь третьим? – с серьезным видом спросил Оливер, наклонился к сумке, достал бутылку текилы и поставил перед охотником. – Да расслабься, все с нами в порядке, ударились во все тяжкие, да и только.

Алан поставил перед мужчиной солонку и половину лимона. – Имя-то есть у тебя?

- Роберт, - на выдохе после рюмки текилы ответил мужчина, звонко опрокинул ее на стол и продолжил,  – знавал я прежнего владельца, толковый был охотник, не то, что я. Виделись мы с ним пару раз и… - далее последовала обычная история, обогащенная крепкими словечками и не обделенная некоторой напыщенностью и тщеславием. Пока Роберт рассказывал, как ставил капканы и чуть не потерял руку, удирая от медведя, Алан задался вопросом: «смог бы он жить на пару столетий раньше, добывая себе еду руками и рискуя каждый раз стать чьей-нибудь костлявой закуской?». Смотри правде в глаза, Алан – ты не самый хваткий за жизнь и далеко не самый сильный. А если честнее? – Ты слаб. Но сейчас много слабых людей, которые не выжили бы в былые времена. Раньше, таких как ты, сбрасывали с обрыва, а что теперь? Прогресс шел только когда слабые умирали, а сильные действовали. Быть может, все дело в том, что слабые обременяют мир своим существованием? Нет, это все ницшеанство, которое не привело ни к чему хорошему, и ты это знаешь. Честно говоря, ты не особо в этом разбираешься, но все же имеешь смелость рассуждать. А возможно все иначе. Возможно, следующий шаг за слабыми, поскольку сильные уже давно бьются с воздухом? Пожалуй, тебе еще надо над этим подумать. Пожалуй, когда голова твоя будет яснее.

- … а вам бы пару девушек найти. Сидите тут в пыли и унынии, не понимаю вас. Вы молоды, красивы, а рассуждаете, как обиженные на мир старики. Да, вам бы пару девушек! Со здоровой такой грудью! Здесь городок недалеко, в последние годы он сильно разросся. Есть там и бары приличные и милый ресторанчик, даже кинотеатр есть. Загляните туда, а если не сложно, и меня подкиньте.

- Что скажешь, Ал, – с зубной щеткой во рту, пробурчал Оливер, - дело говорит ведь.

Алан одобрительно кивнул, но даже не подумал о девушках, поскольку ему было все равно. Они быстро собрались, завели автомобиль и помчали обратно. В другую сторону дорога оказалась сложнее, поскольку встречала больше подъемов, но Оливер был на удивление хорошим водителем, и они выехали на дорогу без затруднений. Подъехав к этому городку, Алан вспомнил о своем. Они были очень схожи. Здесь царила та же тихая беззаботная и нудноватая идиллия: скучающие подростки на тротуарах, скрывающие сигареты в рукавах, компании молодых мамочек, плетущихся в ряд и занимающих всю дорогу своими колясками, пожилые супружеские пары, поставив рядом свои палки, восседали на скамейках под деревьями с книгами в руках и огромными очками на носах, или же одинокие старички с их неповторимо печальным, но и одновременно счастливым взглядом глядели вслед неудержимой детворе. Алана не покидало чувство, что вот-вот он встретит и себя. Они подвезли Роберта к его дому, он их поблагодарил и указал рукой в сторону, где находился ближайший бар. Они немного проехали по дороге, которую аркой накрывали замыкающиеся ветви полуголых деревьев, и где, наверное, вечером можно встретить много влюбленных парочек. Наконец, они подъехали к бару. Посетителей почти не было, и заводящие гитарные рифы звучали здесь неуклюже. В углу сидела компания местных алкоголиков, подливающих себе в стаканы из бутылок, которые они прятали за пазухой, у барной стойки сидел худощавый молодой и смуглый паренек с густыми кудрявыми волосами, а из девушек – пара уставших официанток. Недолго думая, они уселись за натертую до блеска барную стойку, Оливер заказал себе темное пиво и завел разговор со скучающей официанткой , а Алан отказался от выпивки, поскольку от количества выпитого за последнее время, его уже мутило и принялся осматривался по сторонам, пытаясь уцепиться хоть за что-то интересное. Взгляд его приковал маленький желтый блокнот, весь исчирканный карандашом, который держал тот самый кудрявый парень. Он вдумчиво смотрел сквозь стену, маленькими глотками осушал стакан с виски и изредка чиркал что-то новое. Алан рукой ощупал карман в поисках своего блокнота, не отводя взгляда от парня, который, к слову, вовсю уже ответно улыбался. Он поднял палец вверх и бармен налил еще один стакан, который проскользил по барной стойке прямо в руки к Алану. – Придется и сегодня. - Подумал он, сделал большой глоток, чтобы дальше было не так противно, подвинулся к парню, и они обменялись рукопожатиями. Его звали Ансельмо, он так же приехал из Города по смутным для него причинам, но был даже рад этому, поскольку преуспел здесь в том, чем занимался. А называл он себя неуместным поэтом, и Алан сразу понял, что он имел в виду. На листике был начиркан стих, и из-за сложного почерка Алан долго всматривался в написанное. Стих назывался «Не пулей любим убивать, но словом».

- Очень неплохо, обработать бы только, но я уловил. - Отозвался Алан о строчках.

- Ну, главное, что уловил. - Ответил Ансельмо и сделал последний глоток, полностью осушив стакан. – Так, а вы, парни, откуда? – кивнул он в сторону Оливера, прищурившись от спиртного.

Алан поведал краткую историю о себе, об Оливере и о том, как они в итоге здесь и оказались. – Так, значит, ты тоже пишешь, и что-то мне подсказывается, что это вовсе не банальщина, которую тиражируют миллионами. Ты мне нравишься. Послушай, вот тебе адрес, заходи, как будешь в Городе. Мы собираемся там небольшим клубом, если так можно сказать. Алан открыл свой блокнот и зажал им листик с адресом.

– До вечера, Оли! - послышалось от официантки, которая нехотя вернулась к работе, уходя своей заводящей походкой от бедра, которая подчеркивала ее необычайно стройные и длинные ноги.

- Посмотри, как плывет! Я позвал ее провести денек с нами и главное – она обещала привести с собой подругу. - Прошептал Оливер, подвинувшись, и слегка ткнув Алана в бок.

- Оливер, это Ансельмо. Ансельмо, это Оливер. - Представил их друг другу Алан.

- Ансельмо, присоединишься к нам? – спросил его Оливер, а тот, нисколько не раздумывая, согласился.

Время до вечера они скоротали, прогулявшись по городу, пообедав в кафе, где они заказали жареной картошки с соусом, а последние пару часов они зависали в кинотеатре, взяв билеты на ближайший сеанс. Через двадцать минут после начала показа, Алан уже дремал, и единственное, что ему не давало уснуть, так это критические возгласы Ансельмо, который постоянно выкрикивал: «Пустословие! Бессмыслица!». Благо на дневном сеансе были только они, и обошлось без неудобных разговоров. Наступил вечер и к тому времени, как они вернулись в бар, их уже ждали две девушки: Дженни – та, с которой познакомился Оливер и Анна – ее подруга, низенькая и очаровательная шатенка. Девушки были в восторге от автомобиля и настояли на том, чтобы опустили крышу. Как только крыша сложилась, они привстали, удерживаясь руками за шеи впередисидящих Оливера и Ансельмо. В этот момент тихие улочки городка обдал непривычный в этих краях громкий смех, заглушаемый только гудками, которыми Оливер пытался играть в такт радио. Наконец, Оливер развеселился, он попросил Дженни закрыть ему глаза и вел некоторое время вслепую, широко открыв рот и громогласно крича, а Ансельмо на ходу рифмовал слова, образуя нелепые, но забавные стишки. И только Алану было как-то не по себе, он чувствовал внутреннюю усталость, ему беспричинно хотелось домой, в его тесную, затхлую квартирку, захотелось нырнуть под одеяло, провести там целую вечность и надеялся он только на несколько бутылок рома, которые ждали их в хижине. Выехав на шоссе, скорость увеличилась, и от холода крышу пришлось опустить. Алан сидел посреди девушек, которые извивались под громкую музыку радио, напевали ему на ухо и пытались растолкать, а ему хотелось только слиться с этим сидением, утонуть в нем и бесследно исчезнуть. Оливер поймал уничтоженный взгляд Алана в зеркале и попытался отвлечь девушек, но ему даже и не пришлось прилагать усилий, поскольку, когда автомобиль свернул на проселочную дорогу, оказалось, что последний растаявший снег размыл ее, и колеса увязли в грязи. Оливер посадил за руль Анну, которая, по ее словам, неплохо водила, а остальные вылезли и начали толкать автомобиль. Посадка у него была низкая, и, несмотря на множество попыток, все усилия оставались тщетными и все только напрасно извалялись в грязи. Алан совсем обессилел и ноги его, казалось, увязли в земле еще глубже колес автомобиля. Все раскурили по сигарете, Алан оперся на багажник и почувствовал облегчение. - Доски! - вскрикнул Ансельмо, - нам нужны доски! Мы проезжали мимо полуразвалившейся хижины, она минутах в пятнадцати ходьбы, можно оторвать парочку. - Отличная идея, я посторожу автомобиль. - Отозвался Алан. Девушки и Ансельмо двинулись вперед, вопросительно взглянув на Оливера. - Идите, я вас скоро догоню. - Махнул он им рукой. - Что это с Аланом? Бедняжка. - Тихо послышалось от одной из девушек. Троица ушла вперед и быстро скрылась в наступившей уже темноте.

- Посторожу автомобиль? Интересно, от кого же? – Оливер развел руками, указывая на замыкающий их лес и широко улыбнулся.

- Да не обращай внимания, просто утомился. Я нисколько не хочу докучать вас своим унылым видом и постараюсь развеселиться.

- Хм, дружище, похоже, на сегодня ты истлел.

- Я быстро устаю, слишком быстро. Ненавижу себя в такие моменты. Сколько же в тебе запала, Оливер?

- Сложно истлеть, так и не начав гореть. Чаще всего я притворяюсь, стараюсь изо всех сил, и, сказать честно, порой с радостью верю в свою же ложь. Попробуй и ты. Но в любом случае, тебе нужен отдых. Жаль только, что это время настало именно сейчас, ведь кто знает, может, мы неплохо повеселились бы. Побудь здесь, а я пойду, помогу им, черт знает, что там выдумал Ансельмо.
Оливер быстрым шагом двинулся за остальными, а Алан завалился на заднее сиденье и закрыл глаза, но вокруг и так стояла кромешная тьма, а потому от этого ничего не изменилось. Фары погасили, чтобы аккумулятор не разрядился. Звезд сегодня почти не было видно, под небом сгустились плотные тучи. Алан даже не видел своих рук. Он выставил их перед собой, но не видел. Казалось, он растворился и парил в этой темноте. Но тогда почему ему так тяжело чувствовать себя? Вокруг слышался хруст веток, то и дело потакавших в своих движениях ветру. В любой другой день он бы испугался оставаться здесь один и пошел бы вслед за остальными, но только не сейчас. Мысли о диких зверях или злых духах не пугали его и в глубине души он был бы рад тому, что зверь утащит его с собой в этот мрак, заберет его от всех, от самого себя. «Ужасные мысли. Так нельзя» – подумал он про себя, раскурив сигарету. Вдали послышались испуганные вопли девушек и насмешки Ансельмо, который рассказывал им зловещие истории об этих местах, подслушанные, якобы, у старушек в городке. И пока он устрашающе жестикулировал, Оливер нес в обеих руках доски. Алан вылез из автомобиля, и пока остальные не подошли, влепил себе жесткую пощечину, немного его взбодрившую. Вскоре они подложили доски под колеса и постепенно, раскачиваясь, кабриолет выбирался из грязи. Напоследок Анна дала резкий газ и окатила всех грязью с ног до головы, за что ей в отместку полетели ответные комки грязи. Они быстро доехали до хижины, зажгли лампы, растопили камин и, прозябшие и дрожащие, уселись полукругом возле него. Оливер вытащил пару длинных фланелевых рубашек для девушек. Они скинули всю одежду, помимо нижнего белья и накинули сверху рубашки. « Какие же длинные и красивые ноги у Дженни» - подумал Алан и тут же вспомнил Еву. Ну почему же ты не даешь мне покоя, милая? Моя милая Ева. Согревшись, Алан уселся в плетеное кресло и наблюдал за остальными, за их белоснежными улыбками, за капельками рома, проливавшимися мимо рта и преломлявших огонек камина. Он чувствовал себя приведением, но это ему даже понравилось. Ром нежно обжигал нутро, а камин пригревал снаружи. Оливер вспомнил, что привозил сюда граммофон, который хотела выкинуть его семья. Он поднялся на чердак и вытащил оттуда пыльную коробку с проигрывателем и дюжиной проверенных временем пластинок. Хижину окутала очаровательная, сводящая с ума своими переливами, мелодия саксофона. Затем они вместе какое-то время играли в покер, и каждое свое действие Ансельмо рифмовал, а потому и постоянно проигрывал. Последняя бутылка рома была испита, но Алан вспомнил о той, что забрал с собой напоследок из дома, чем всех и обрадовал. Но к ней они почти не прикоснулись, поскольку устроили танцы, медленно и в обнимку кружась. Оливер кружился с Дженни и нежно водил рукой по ее длинным волнистым прядям, почти доходившим до пояса. Ансельмо танцевал с Анной и что-то тихо шептал ей на ухо, а ее щечки то и дело озарялись багрянцем, и когда ему понадобилось выйти, он передал Анну в руки Алану. Они начали танцевать, Анна опустила голову ему на грудь, и Алан почувствовал сладко-пряный аромат ее волос, почувствовал тепло ее тела, ее обнаженных ног, которые прикасались к нему. Но ее тепло не проходило дальше его кожи. Совсем не так, как с Евой. Какое-то недолговечное, скользящее тепло. Запах ее волос тут же выходил при выдохе, не задерживался в его легких и не протекал по крови, не бился в его жилах. Оливер с Дженни удалились в комнату, а когда вернулся Ансельмо, Анна отошла к двери спальни и посмотрела на обоих, выжидая, кто двинется к ней первым. Алан ткнул пальцем Ансельмо и он двинулся к ней навстречу. «Неужели ей все равно?» - думал Алан, одновременно выразив удивление и ухмыльнувшись. Он взял бутылку рома, вышел на улицу и смотрел на грустное, одинокое отражение луны в озере. Но вскоре тучи ее затянули и вновь стемнело. Алан вернулся в дом, рухнул на кресло и сидя уснул.

Проснулся он, когда уже светало, музыка все еще играла, вызывая только головную боль, а все вокруг смеялись каким-то неестественным смехом. Он был каким-то грязным, безумным и безостановочным. Видимо, спать они не ложились. Оливер подлетел к Алану и, заливаясь смехом, начал тыкать в него самокруткой со словами: - Держи, Ал, расслабься. У Ансельмо была с собой парочка. Я обожаю этого парня!

- Что это? Спросил Алан, хотя и сам прекрасно знал ответ. Ему необходимо было услышать это от Оливера.

- То, что помогает, когда ты устал от поиска, когда ты устал от себя. Тебе это поможет забыть обо всем. Помнишь, когда мы смотрели на звезды? Это почти так же, только веселее, ну же!

Алан никогда не прикасался ни к чему подобному, но он слишком доверял Оливеру, а потому раскурил самокрутку и глубоко затянулся. Сперва он ничего не почувствовал кроме горького жжения в горле, но спустя еще пару глубоких вдохов, звуки вокруг стали доноситься словно сквозь воду и пронзительный смех остальных теперь ласкал слух, становился все нежнее, пока не стал пугающе заразительным. Конечности слегка онемели, придавая небывалую легкость. В голове почти не осталось мыслей, их отголоски теперь вырывались бессмысленными словами, нагонявшими еще более беспокойный смех. – Мы должны так проехаться! – Вскрикнул Оливер, встал и помчался к автомобилю. Остальные ринулись за ним, включая Алана, которого под руку подхватил Ансельмо. - Что за забористая штука, а, Ансельмо! Я тебя обожаю! - прокричал Оливер и завел автомобиль. Они опустили крышу и помчались к шоссе, пару раз чуть не увязнув в грязи. Девушки встали в полный рост и их рубашки развевались по ветру, лаская лицо Алана, вновь сидящего между ними. Все чувства доходили до его спустя несколько секунд. Это было странно, это было в новинку, это ему нравилось. Ансельмо достал пустую бутылку, метнул ее вверх и Алан хорошо разглядел, как она пролетела над их автомобилем, приглушенно разбившись позади. Затем он открыл бардачок и начал швыряться всем, что только мог найти: зажигалки, провода с клеммами, какие-то листки и пару мелких коробков. Вскоре бардачок опустел, он оглядел салон, затем пожал плечами, разулся и метнул свои ботинки. Оливер залился смехом и протянул в его сторону правую ногу, в этот момент автомобиль вылетел на встречную полосу и чуть не столкнулся с грузовиком. Ансельмо стянул с него ботинок и кинул вдогонку затормозившему и гудящему грузовику. Они подъезжали к городку, оставив позади вывеску с приветствием, и вдруг послышалась какая-то нарастающая музыка. Она была какой-то бессвязной и повторяющейся, будто зажевало пластинку. Где-то Алан уже слышал эту мелодию. Кажется… Точно, это же… полицейская сирена. Их догонял полицейский автомобиль, который вскоре хвостом ехал за ними. Ансельмо нащупал под сиденьем крестовидный ключ, встал, и с истошными криками метнул прямо в лобовое стекло нагоняющего их автомобиля, отчего оно дало сильную трещину, а сам автомобиль чуть не вылетел на обочину, затем снова набрал скорость и толкнул их передним бампером. Девушки мгновенно пришли в себя и их улыбки сменились беспокойной гримасой, они были в панике и умоляли Оливера остановиться. По глазам Дженни стекали слезы. После толчка всех внутри резко подало вперед, Ансельмо влетел в лобовое стекло, оставив на нем небольшой кровяной отпечаток.  Кабриолет занесло, а притупленная реакция Оливера не позволила вырулить и они задним крылом задели дорожный знак, отчего автомобиль резко развернуло и они заглохли. Полицейский автомобиль, чтобы избежать аварии вылетел на встречную полосу и начал разворот. В этот момент двери кабриолета распахнулись и из салона в разные стороны выбежали полуголые девушки и Ансельмо. Внутри остались только Оливер и Алан. Полицейский автомобиль развернулся и встал к ним впритык, бампер к бамперу. Оттуда выбежал офицер с пистолетом в руках и приказал выйти, подняв руки вверх, втирая что-то там про их права. Оливер вывалился из автомобиля, и его стошнило прямо на ботинки офицера. В этот момент в голове Алана все прояснилось. Он потерял дар речи, встал столбом, и ноги его подкосились. – Руки на капот! Руки на капот! – звучало в его сторону, но он не мог пошевелиться, он оцепенел в ужасе. Офицер резко приблизился и ударил его ногой под колено, Алана подкосило, и офицер нанес второй удар прямо в лоб, от которого Алан упал, сильно ударившись затылком об асфальт. В ушах резко зазвенело, а затем все на секунду померкло. Открыв глаза, Алан почувствовал запах влажного асфальта и увидел, как из-за дальнего поворота приближается второй полицейский автомобиль. Алан попытался встать, с усилием поднявшись на колени, но его резко схватили за ворот, заломали руки, оковав их наручниками, и затолкали во второй автомобиль, который только что с визгом остановится. Вслед за Аланом туда затолкали и Оливера, который начал приходить в себя. Через несколько минут они уже сидели в полицейском участке. Все произошло так быстро, что Алан мыслями все еще находился в хижине. – Все это дурной сон, - повторял он себе, - я не такой, со мной такого не могло произойти. Что скажет Хелен. Боже, что скажет Хелен?!

- Ничего им не говори,  - придя в сознание, проговорил Оливер, - запомни: главное – молчи. Стисни зубы и молчи.
В участке провели экспертизу, а затем их тут же посадили в тесную камеру. Алан присел на жесткую лавку и беспокойно настукивал ладонью по коленке, все еще пребывая в панике, а вот лицо Оливера приняло задумчивый вид, он нахмурил брови и водил пальцами по обсохшим губам, затем громко сглотнул и крикнул:

- Эй, кто-нибудь, я требую законного звонка.

Спустя минуту на его клич медленно и неохотно подошел пухлый полицейский, шея которого вываливалась за ворот высоко застегнутой рубашки.

- Тебе чего-то надо? – спросил он, оттягивая обеими руками ремень с большой блестящей бляхой.

- Я требую законного звонка, - повторил Оливер.

- Вот оно как. А что же ты не думал о законе, когда напал на полицейского? Что же ты тогда не подумал, а? – Ехидно спросил толстяк, покачнувшись назад и все так же оттягивая ремень.

- И все же – это мое право. - Настаивал Оливер

- Ну, право так право. Посмотрим, как тебе это поможет, - ухмыльнулся полицейский, открыл камеру и вывел Оливера, схватив его за плечо, - ну и влипли же вы, парни, - добавил он, удаляясь.

Алан, оставшись в одиночестве, начал щелкать фалангами пальцев. Возомнил себя смельчаком, Райз? Думал, что схватил мир за жабры? Твои трясущиеся коленки отлично говорят, какой ты смельчак. Оливер вернулся и тут же отвел Алана в угол, а толстяк все пытался уловить о чем они говорят, то и дело растягивая складки на шее.

- Итак, слушай. Я все разрешу. Главное без паники. Сейчас нас вызовут по одному и начнут допрашивать. Нам надо дать приблизительно одинаковые показания. Алан, ты понял? То, что мы были обкурены и пьяны, считай, установлено. Давай так: мы напились в хижине вдвоем, затем к нам постучалась компания молодых людей, а дальше мы ничего не помним. Ну, подсунули они нам травы, мы окончательно отрубились и не помним, как оказались в автомобиле. Имен мы их не знаем, парня, кажется, звали Игнацио. Его мы запомнили, поскольку он имеет довольно редкое имя. Обе девушки пусть будут Кейт – так они представились. А дальше молчи. Просто заткнись. Не лучший план, но в нашем положении сложно что-либо придумать.

Из коридора послышался голос: Рэйли сюда, живо! Толстяк отворил дверь камеры и вывел Оливера. Алан пытался себя успокоить тем, что Оливер, похоже, знает что делать. А Хелен не оповестят еще долго. С чего бы им вообще ее пока оповещать? Но если это произойдет… Об этом Алан даже не хотел думать. Она просто будет убита горем, да и Генри, как же он разочаруется в нем, а Клэр Боттом будет причитать: « Я же говорила, говорила!». Но сейчас надо собраться, определенно необходимо собраться. Боже, это все дурной сон. Просыпайся, Райз, ну же! Он нервно ходил взад вперед и в страхе ожидал будущего. Наконец, послышалось, как в коридоре отворили дверь, и появился Оливер. Он воодушевляюще подмигнул и на допрос отправился Алан. Его вывели из камеры и, схватив за руку, вели прямо по длинному коридору, о кафельный пол которого громко цокали каблуки офицера. Его завели в дальний кабинет и посадили за стол, по другую сторону которого, склонив голову и что-то тщательно записывая, сидел полицейский со впалыми щеками и скулы его особенно выделялись под таким наклоном. Несколько минут он не обращал на Алана никакого внимания, даже когда поднимал голову, чтобы собраться с мыслями, затем отложил листок в сторону и наконец заговорил:

- Алан Александр Райз, верно? – четко и громко задал вопрос офицер.

– Верно, - кивнул Алан, а затем рассказал все в точности, как они и договорились с Оливером.

- Что ж, ясно, - спокойно произнес офицер, - и последний вопрос, мистер Райз. Как вы считаете, вы хорошо врете? – он скрестил пальцы рук и уставился Алану прямо в глаза.

- Простите, я не понимаю.

- Я все объясню, не волнуйтесь, - все так же спокойно продолжал офицер, дружелюбно жестикулируя, - вы двигались в автомобиле, создавая аварийные ситуации, подвергая ни в чем не повинных людей опасности. А в нашем городке этого ой как не любят, уж поверьте. В ваших гигантах люди сумасшедшие, они требуют зрелищ, истекая слюной, а у нас люди спокойные, не любят такого, точно говорю. Стоит учитывать, что каждый из вас был пьян и обкурен, включая водителя. И, наконец, вы напали на полицейского. Черт, да вы вообще понимаете, как влипли, понимаете? – повысив голос, продолжал офицер, - и все бы ничего, но вы, мать вашу, отвратительно врете, имеете наглость даже пытаться меня обмануть, а этого никто не любит, никто! - вскрикнул офицер, оперев кулаки на стол и приблизившись к Алану так, что он смог почувствовать запах табака у него изо рта. - Вы ведь оба все это выдумали, сговорились, и думаете, что вы такие умные, а вокруг одна безмозглая деревенщина? Вы думаете, мир у ваших ног, так? Что все это бесконечно? Разъезжаете здесь на дорогих машинах, цепляете наших впечатлительных дочерей, портите их, и думаете, что вам все сойдет с рук? Когда мы найдем девушек, ваша ложь мигом раскроется, а тебе, умник, наверное, не стоит объяснять, что такое дача ложных показаний, а? Ну что, что ты теперь скажешь, сопляк?
Под таким давлением Алан оцепенел, что было только на руку, и он смолчал, как и велел Оливер, только добавив: – Я все сказал, офицер.
 
- Уведите его отсюда!

Когда Алан вернулся в камеру, Оливер лежал на скамейке с необъяснимо спокойным и отстраненным лицом, он выдержал небольшую паузу и невнятно проговорил: - Выходит, со мной он просто играл. Забавно, а я даже ничего и не понял. В чем-то он прав. Алан кивнул в ответ, уселся на скамью и спросил: - Ну, что теперь?

- Теперь ждем. Теперь просто ждем. - Медленно проговорил Оливер, потупив взгляд на наручные часы. Они уселись, оба откинули головы к стене и молчали, каждый размышлаяя о своем. Наконец, мыслей стало слишком много и невыносимо было их хранить в одной голове.

- Я вот задумался, что бы обо мне подумали другие. Если с Хелен и остальными все предельно ясно, то, что насчет Евы? Было бы ей все равно? Или же она удивилась бы? Или же нет, особенно после моего отвратительного поступка.

- Ох, дружище, если все, что ты о ней рассказывал – правда, то она была бы в смятении, была бы полна сочувствия, была бы уничтожена еще сильнее тебя, но чувства ее никак не изменились бы. Она чудесный человек, такой же, как и ты, Алан.

- Я отвратительный человек.

- Ты о своем поступке, верно? Все поступают плохо, а хуже всех поступают хорошие люди. Всем известно, что черное лучше видно на белом. Ты был для нее лучшим человеком в этом мире, был его белым пятном. Твой поступок ее ослабил, ранил ее веру в тебя. Но я понимаю и тебя и этот чертов поиск. Ведь все случилось потому, что ты искал, верно?

- Наверное. Я уже и не помню, будто это вовсе и не я был. И я не стану придумывать оправданий своим прежним действиям вроде какого-то абстрактного поиска.  Я заслужил то, что происходит со мной сейчас. С каждым днем я все больше осознаю, что люблю ее. Я прочувствовал это слово. Теперь дрожат не только мои губы, но даже мысли. Мое жалкое существо недостойно таких чувств, а потому и трещит по швам, не в силах тянуть такой груз. Любовь – удел сильных. У таких, как я, это зовется иначе – страдание.

- Перестань. Не будь, как все эти псевдоинтеллектуальные нытики вокруг. Ты не такой. Вся эта философия существования лишь загоняет в тупик. Да, все вокруг – дерьмо. Ну и что? Вся эта бренность бытия и прочие клише – фарисейство. Мы когда-то обронили жизнь и подняли ее бездушную копию – существование, и теперь копаемся только в нем. Но копаясь в иллюзии, можно ли найти истину? Когда я думаю об этом, то понимаю, насколько все не важно. Я сижу в камере и ничего не чувствую. Нас обвиняют в нападении на офицера, а я все равно ничего не чувствую. Ни страха, ни малейшего волнения. Только усталость, нарастающую усталость. Я словно засмотрелся на звезды, но чувствую не восхищение, а всю свою ничтожность. Теперь я и вовсе обречен, поскольку знаю, во что превратится и чем закончится моя жизнь. А это ли не смерть? Открою тебе маленькую тайну, друг мой. Сейчас приедет человек, пожмет руку офицеру и нас выпустят отсюда без вопросов. Ты уедешь домой и продолжишь писать свою книгу. Мне же уготована участь бумажного юриста, как листок бумаги – безликий и податливый бездарным художникам, чьи подписи превратят меня в очередной расчетный бланк, так и не позволив стать блистательным автопортретом. Обзаведусь вещами, прицеплюсь к ним, как рыба-паразит. А когда более не смогу выносить рутины, надумаю иллюзий и охотно в них поверю. В выходные буду напиваться в баре, где буду рассуждать о бессмысленности, бренности всего сущего и об абсурдности загробного. Я встречу девушку, в которой буду видеть прежнего себя, начну ей восхищаться, затем влюблюсь и загублю, обратив ее своей копией. Неужели человек для того и создан? Тысячи лет и все напрасно? Потерянное поколение, говоришь? Каждое поколение именовалось потерянным, но каждое, в итоге, находило себя, двигаясь неспешно, а бывало и великими прорывами, вперед. А мы уперлись в потолок, но плечи мои устали, шея затекла, а ноги подкашиваются. Я хотел найти тот путь, который ненадолго, но нарекут уже почти мистическим словом «истинный», а теперь я и сам превращаюсь в подобие тех, кого так ненавижу.

- Ты пытаешься ответить на вопрос, который лишит жизнь смысла.

- Я пытаюсь найти хоть один вопрос. Один новый вопрос. Я жажду погрузиться в поиски ответа, но черт возьми, я даже не могу задать себе вопрос. Нет смысла искать ответы, пойми! Необходимо вновь научиться задавать верные вопросы! Мне кажется, я схожу с ума. – Сказал Оливер, оперся лбом на ладонь и надолго замолчал.

- Он гаснет. - Подумал Алан. А такие, как он, гаснут навсегда.
Спустя два часа к камере подошел толстяк и открыл дверь, но уже без прежней ухмылки. Они прошли вдоль по коридору, где стояли офицер и статный, высокий мужчина в дорогом костюме, который подчеркивал его могучие плечи. Подбородок был крупный и волевой, ровно как и его лоб, на котором виднелся маленький шрам. Каждый взмах его рук, каждое малейшее движение и жест давали представление о сильном и уверенном в себе человеке. Речь его была лаконична и почти безупречна, не считая слишком часто звучавшего слова «полагаю». Когда он увидел, как подходит Оливер, то нахмурил брови и кивнул ему, а Алана будто и вовсе не заметил.

- Полагаю, вопрос можно считать решенным, офицер? Отлично. Удачной вам службы и прощайте. – Сухо произнес он как бы мимо офицера, крепко пожал ему руку и далее они втроем удалились из участка на улицу, где их ждал черный и дорогой автомобиль, салон которого был обит дорогой, светлой кожей. За рулем сидел гладко выбритый чуть ли не до блеска шофер в фуражке.

- Мистер Райз, я полагаю? – впервые мужчина взглянул на Алана, - вас не затруднит занять переднее сиденье? Алан ответил, что, разумеется, не затруднит, пытаясь держать такой же статный слог, но вышло это немного нелепо.

Они погрузились в автомобиль и плавно тронулись с места. Мужчина и Оливер уселись позади и первое время молчали, пока здоровяк курил сигарету, и приятный запах дорогого табака окутал автомобиль. Алан чувствовал себя глупо в этом напряженном молчании, но когда начался разговор, он даже заскучал по тишине.

- Твой отец крайне недоволен, Оливер. В данный момент он выехал по важным делам, которыми тебе следовало бы хоть изредка интересоваться. Что ж, я пропущу то предисловие, которое он для тебя приготовил и сразу перейду к делу. У тебя есть выбор: либо ты снова ложишься в клинику на длительную реабилитацию, либо же начинаешь работать в моей компании штатным юристом. Как по мне, так это крайне щедрое предложение и я не вижу никакого возмездия или наказания за твои поступки. Твой отец слишком благосклонен к такому болвану, как ты.

- А я не вижу в этом никакого выбора, Лайонел.

- Мистер Стивенсон. Впредь и навсегда.

- Договорились, Лайонел.

- Ты так смел, покуда рядом нет отца. Что ж, полагаю, это ненадолго. Каждый твой шаг теперь будет фиксироваться. Уже чувствуешь дыхание со спины? Привыкай.

Какое-то время они ехали в тишине, пока Лайонел вновь не заговорил: - Мистер Райз, позвольте поинтересоваться, чем вы занимаетесь? Алан хотел было ответить, что он продавец, но забыл, что уже, вероятно, уволен, да и это вовсе не меняло бы его стыда перед столь успешным человеком. Он замялся, перебирая слова, и тут Оливер ответил за него: - Он писатель. Талантливый писатель.

- Вот как. Интересно. Быть может, я читал ваши труды. Полагаю, вас издавали? Не озвучите ли название? – С открытой иронией произнес Лайонел Стивенсон.

- В плену свободы.

- Не слышал, вероятно, не самое признанное произведение.

- Ты и не мог о нем слышать, что ты вообще читаешь кроме своей подписи на чеках?

- Ты опять зарываешься, Оливер. Похоже, ты еще не оценил всей ситуации. Я подожду.

На этом их дискуссия была завершена и до города они ехали молча, и только тихая музыка, которую включил шофер по требованию Лайонела Стивенсона спасала Алана от того, чтобы провалиться на месте.

Не доезжая города, они свернули в пригород и остановились у величественных кованых ворот, какими Алан всегда представлял Райские Врата. Проехав далее, они оказались возле здорового особняка. Территория вокруг пестрела фигурными кустами, обширными лужайками уже зеленого газона с раскинутыми несколькими фонтанчиками с подсветкой и круглыми беседками с блестящей мраморной отделкой. Алан подозревал, что семья Оливера богата, но это было даже как-то неприлично, даже в воздухе парила некоторая жеманность, все было словно в фильме о богачах, клише на клише. Судя по выражению лица, Оливер чувствовал себя еще более неудобно, чем Алан, он предложил ему зайти, но тот отказался, сославшись на усталость и не самое подходящее время. Оливер попрощался, вылез из салона и направился к особняку, Алан хотел было выйти и направиться к выходу, но Лайонел Стивенсон предложил ему услуги своего шофера, и напоследок произнес не самую приятную напутственную речь:

- Мистер Райз, я все же вижу, что вы неплохой человек, несмотря на ваше, скажем так, некоторое недопонимание в устройстве жизни. Вы, вероятно, были обольщены харизмой Оливера. А он ей, стоит признать, обладает. Но опять же, в силу вашей неопытности, вы приняли его за другого человека, а таких людей, как вы выясните спустя годы - не бывает. Он всего лишь избалованный ребенок и ничего более. К тому же, сумасшедший. Он хочет казаться выше всего мира, поскольку всю жизнь был выше других людей. Вокруг него было все, о чем только может желать человек, и все эти подарки судьбы со временем он воспринимал, как данное, перестав им хоть как-то радоваться или удивляться. Что же касается клиники (я не мог не заметить ваше удивление этим словам), то он действительно лежал там, избавляясь от наркозависимости. Во время лечения, его психолог заметил некоторые, скажем так, нарушения, и настаивал на дальнейшем обследовании. Его отец, только узнав об этом, не дал делу ходу, хотя, как мне кажется, решение он принял весьма опрометчивое. Нельзя так рано лишать мальчика полноценной жизни, настаивал он. Ждать долго не пришлось, и, примерно в то время начались эти его «искания», как он выражается. Он пытался найти новое увлечение, новую игрушку. Пытается найти и теперь. Никакого смысла здесь нет, фарисейство, да и только. Повторюсь, он избалованный ребенок и ничего более. Прощайте, мистер Райз, и при всем моем уважении, надеюсь, нам не придется более встречаться.

Лайонел Стивенсон вылез из салона, хлопнул дверью и автомобиль снова тронулся с места, но в этот долгожданный раз, уже домой. Шофер довез Алана ни обмолвив ни слова, если не считать вопроса об адресе. Поднявшись к себе, Алан тут же рухнул на постель и лежал, обдумывая все, что с ним произошло. Он чувствовал себя грязным из-за того, что натворил. Все эти поступки не походили на него. Но, несмотря ни на что, он почувствовал себя живым. Живым, со всей этой жизненной грязью. Он подошел к столу и прочел начало своей книги. Теперь она ему вовсе не нравилась. Все было слишком возвышенно, напыщенно, каждая глава в изобилии была наполнена восторженной чушью, а потому в ближайшее время он займется ее переработкой. Как только найдет новую работу. Интересно, а может его возьмут на одну из старых, не узнав? А Лайонел все же ошибается насчет Оливера. Он удивительный и это аксиома. Да и к чему увиливать, ведь ты и сам порой думал, что он сумасшедший. Теперь это только звучит иначе, как-то слишком реально и почти осязаемо. Но именно такие люди, как тебе всегда казалось, и призваны совершать великие поступки. Все верно – ни капли сомнений. Вопреки здравому смыслу и лишь неистовая страждущая жажда, так тесно граничащая с одержимостью, но все же ей не являющаяся. А Лайонел… всегда проще признать безумцем одного, нежели весь мир.