Спасенные любовью

               
  Это потом я стал притчей воязыцех, потом, через десятки лет службы, одно имя мое наводило страх на врагов советской власти во всем мире. И на многих членов этой власти тоже. А сейчас. Сейчас я был влюблен, влюблен безмерно и, к моему несчастью, безответно.
 
  В то время работал на бетонном заводе в губернском городе. Мое образование, данное совсем не бедной семьей отца, могло обеспечить достойную жизнь.  По окончании университета несколько языков, которыми я овладел, позволяли получить специальности в области юриспруденции, международной дипломатии и торговли. Способности могли сделать из меня большого художника, либо научного деятеля в области физики, математики, философии. Но я выбрал революцию, теорию деятелей которой решил изучать. Энергию и знания свои направил в эту сферу. И передать их, в конечном счете, рабочему классу, главному двигателю революционной истории. Вожди, которым я доверился, к тому времени объединились в монолитный союз и готовили переворот с захватом власти в огромной, но отсталой стране.  Свое в этом деле место я еще не нашел, но постоянно общался с революционно настроенными рабочими, читая им лекции и призывая быть готовыми к любому развитию событий

  Практика революционного движения не мешала, однако, жить свободно и красиво. Пользуясь возможностями губернского города, посещал театр и вечера отдыха в женской гимназии. И вот однажды на вечере поэзии увидел ее. В группе подруг она выделялась уверенной интеллигентностью. Стихи на французском, песни на латыни, простота общения, миловидность и независимость высказываний.  Подошел, попытался заговорить, но выбранный тон и фамильярность, вызвали резкий отпор. Неуклюжая попытка исправить положение добавила еще и презрение. С высоко поднятой головой она прошествовала мимо меня, оставив в растерянности и смущении.
  Во все последующие годы ни один политический деятель, ни один военный, грозный своей значимостью, не смел вести себя со мной так, как вела себя эта королева моей души. Со следующего дня все мои помыслы были с ней. Опыт общения с воинами, разбойниками, террористами здесь не годился. Простая еврейская многодетная семья. Отец приказчик и строитель, допущенный царскими указами к работе вне черты оседлости. Вместе с женой они дали всем своим детям высшее образование, что было совсем нелегко.

  И вот она, моя тайная любовь. Золотая медаль по окончании русской гимназии. Знание русской литературы в совершенстве. И греческой. И французской. Латынь. Математика. И все, что делает человека, которого считают образованным. Но моя  работа в революционном движении и, особенно во власти после октябрьского переворота закрыла пути к ее душе. Возможность получать информацию о людях в связи с новой работой все возрастала, и я издали следил за ее судьбой.

 Старшая сестра ее тоже была в революции, получая и распространяя газету «Искра». Но остальные члены семьи были толковыми профессионалами, каждый в своей области, и только. Правда, младший ее брат по молодости участвовал в вооруженной борьбе с погромщиками в составе партии эсэров, но быстро отказался от этой деятельности. Однако это пятно осталось на нем на всю жизнь. Такова была да и есть жестокая реальность нашей борьбы за власть.

  Позже в конце пятидесятых годов двадцатого века я пытался освободить достойных людей моей национальности от зависимости совершенных в молодости поступков, но только напоролся сам на карающий меч, носителем которого был всю свою сознательную жизнь.

  Теперь после почти двенадцати лет заключения  я, выйдя оттуда дряхлым стариком, решил больше не перечить «старшим» и заняться воспоминаниями, в которых немалое место хочу отвести моей первой и главной любви. Ей, моей гимназисточке.

  Активность и некоторые способности в борьбе с лесными бандитами в составе военизированной организации были замечены руководством. Перевод из губернского города, где находился центральный орган ЧК, в другой город этой же губернии, где буйствовали остатки войска гетмана Скоропадского, состоялся после победы октябрьской революции. Германские войска оставили к этому времени  город.

  Надо было налаживать предприятия, учебные заведения, почту, инфраструктуру. Руководство посчитало мою образованность и культуру пригодными качествами для этого дела. Старшие по возрасту и опыту товарищи руководили организациями в городе жестко и порой жестоко. Мне губернское руководство определило работу с местной интеллигенцией. И когда в город нагрянула комиссия из Петрограда, я в их глазах, судя по высказыванию на митинге комиссара обороны, был "белым пятном» в ГомЧК.

  По отбытию комиссии и в связи с обострением борьбы на фронтах мне поручили  борьбу с бандитизмом и саботажем. И куда подевалось тогда «белое пятно». Почти каждый  день надо было выезжать на аресты бандитов, а порой на ликвидацию банд. Арестованные люди содержались в городской тюрьме,руководство которой переподчинили через некоторое время мне.

  И вот однажды, сотрудник по работе с посетителями доложил мне, что встречи со мной требует посетительница в пенсне. Сотрудник поначалу ей отказал во встрече, но она настаивала, говоря, что знает меня лично. В тюрьме уже вторую неделю содержались два ее родственника по подозрению в саботаже. Только два дня назад  узнала она от родителя одного из своих учеников об аресте ее  старшего брата – врача невропатолога, давшего крестьянину освобождение от работы по болезни. Чекисты заподозрили взятку, якобы полученную врачом.
 
  Посетительница не успокаивалась, несмотря на угрозы ареста, и требовала встречу. Громкий голос показался  знакомым, и я приказал впустить ее. Спокойное уверенное выражение лица, красивая гордая осанка. Без всякого заискивания и страха, глядя прямо мне в глаза, начала она свою речь.
 
  За последний год,  ни разу не видел я такого бесстрашия от говорящих со мной людей, да и не только со мной – со всеми моими товарищами, от которых в пору военного коммунизма зависела судьба и сама жизнь подозреваемого.

  Моя любовь стояла передо мной. Да, это была она. Ах, как бы мне хотелось изменить ситуацию! Сидеть рядом с ней, моей красавицей, где-нибудь в парке на скамеечке и убеждать ее в своей любви. И чтобы не было вокруг любопытных глаз чекистов, этих кровожадных чудищ, которым ничего не стоило вытащить из-за голенища наган, и доказать свое превосходство над безоружным человеком.

   Но не даром меня называли интеллигентом и «светлым пятном» в нашей компании. Я распорядился оставить нас наедине. Разобрался в ситуации. Разговаривать с арестованными я посчитал излишним. Строго, как и подобает начальнику, осудил ее поведение, и пригрозил штрафом за оставление рабочего места. Вызвал чекистов, арестовавших врача, объяснил им их ошибку и написал приказ об освобождении ее родных.

  Я, конечно, знал, что так просто  это не пройдет. Обязательно будет донос в ГубЧК, и разборка будет короткой, поэтому  ускорил свой перевод на Урал, которого требовало верховное руководство. Потом  успел проследить за тем, чтобы никто ее не обидел и, чтобы врач постарался выехать куда-нибудь подальше от зоркого глаза моих товарищей. Естественно, все мои приказания остались вне ее ведения. Умница моя рассказала эту историю только перед самым уходом из жизни своему младшему сыну.

  Мне  успели до  отъезда доложить, что появился у нее кавалер – офицер военкомата, руководивший физической и стрелковой подготовкой бойцов. Рядовые бойцы моей организации, обязанные посещать его занятия сообщали, что этот чрезвычайно мускулистый и строгий человек при ее появлении становился  ласковым котенком. Мой отъезд состоялся быстро. Однако перед самым отбытием сумел я посетить ее, мою любовь. Узнавший об этом жених потребовал немедленную дуэль. Какая там дуэль! Нарочный уже привез приказ об отъезде. И разве мог бы я нанести ей ущерб арестом этого «д'Артаньяна».
 
  И, если бы не война, прожила бы моя голубка в любви и согласии со своим голиафом долго и счастливо. Спасенные же родственники  никогда  не узнали,  кто их спас из тюрьмы ГомЧК. Эта тайна нужна была не только ей, но и мне. Старший сын ее с нежным именем Санька погиб солдатом в сорок первом под Ленинградом. Младших детей я видел после войны до своего ареста неоднократно. Они меня, конечно, нет.
 
  Моя карьера прошла в глубокой секретности до самого ареста и заключения в годы возросшего антисемитизма. Хотя, да будет вам известно, я оставался преданным своему народу всегда, за что и получил первые два года заключения как «сионист».

  "Д'Артаньяна» в эти же годы тоже пытались посадить, как и многих людей нашей с ним нации, но мне удалось перед моим арестом отвести от него удар при помощи бывшего моего подчиненного.

  В первые дни после освобождения из тюрьмы КГБ, еще не придя в себя, посетил  ее в Москве после сорокачетырехлетней разлуки. Находясь в тюрьме, я не мог знать о том, что, несмотря на оправдание в зале суда, муж ее тяжело переживал незаслуженные обвинения, заболел и вскоре умер.

  Позвонил, попросился в гости, совсем не думая о последствиях, о ее реакции. Согласилась принять меня в квартире дочери. Надо было мне, хотя бы придти в себя после тюрьмы. Оформить свое положение, а я, как мальчик бросился безоглядно к ней. Я опять испугался секретности, и пошел к ней в своем старом послевоенном пальто и своими трясущимися руками…

  Теперь я снова смеюсь над собой: каков «герой»!. Пришел, увидел, полюбил вновь. А она:— За что сидел? Молчу. — Проворовался? – спрашивает.— Смеюсь, молчу. Любуюсь. Старость и совсем недавно  тяжелая операция только украсили ее.


— Глупею от любви, - Может быть, объединимся в стариковскую семью, ведь я тебя люблю по-прежнему?
— Нет. Поздно, да и в нашей семье никто никогда не воровал. Извини.

  От нее шел я нисколько не обиженным. Если рассказать ей о моих «подвигах» в войнах  и перед ними, на которые толкнули  меня руководители, как сейчас говорят - «партия и правительство», вряд ли она изменила бы обо мне свое мнение.

   Умерли мы с ней в один год.