Всегда бодрствуйте. Сон Обломова

6 (18) июня 1812 г. родился русский писатель Иван Александрович Гончаров. О его творчестве почему-то говрят гораздо реже, чем о произведениях Пушкина, Толстого и Достоевского. У Гончарова часто «глубокие смыслы», особое восприятие мира скрыто от читателя. Его самый известный роман – «Обломов» многими воспринимается как произведение о ленивом и сонном человеке. Но сон этого героя – проблема глубоко духовная. Сталкиваясь с ней, невольно вспоминаешь слова из Евангелия: «И, взяв с Собою Петра и обоих сыновей Зеведеевых, начал скорбеть и тосковать. Тогда говорит им Иисус: душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте со Мною. И, отойдя немного, пал на лице Свое, молился и говорил: Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты. И приходит к ученикам и находит их спящими, и говорит Петру: так ли не могли вы один час бодрствовать со Мною? Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна» (Мф. 24; 37-41).

Благодатный огонь.
В 1763 г. у малоимущих мещан родился мальчик. Он часто болел и был настолько слаб, что его родители были всегда готовы к самому худшему. Но прошло семь лет, и он сильно изменился: теперь этот мальчик избавился от всех болезней и даже ходил круглый год босиком и в одной длинной рубашке, совсем не замерзая. Это был симбирский юродивый Андрей Огородников. Всю жизнь он был прихожанином Вознесенского собора, в котором каждую неделю причащался Крови и Тела Христовых. Он исцелял больных, смирял бесноватых и был прозорлив. И в Симбирске, и далеко за его пределами он стал знаменитым по слову Христа: «Вы – свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме. Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (Мф. 5; 14-16). В зимние стужи он стоял в сугробах у перекрестков дорог, а еще чаще – возле Вознесенского собора; юродивый при этом раскачивался из стороны в сторону и что-то бормотал. Заносчивые мальчишки и некоторые взрослые смеялись над ним, а он смиренно переносил их издевательства, иногда даже побои, и это смирение вразумляло многих его обидчиков и они относились затем к юродивому добрее. И никто не мог возмутить души Андрея, и даже зимние холода не могли сковать его! Тайну этой благодати Божией, всегда согревающей праведного человека, поведал однажды своему «служке» Николаю Мотовилову преп. батюшка Серафим Саровский. Николай Александрович услышал от святого старца очень важные слова: «Истинная цель жизни нашей христианской состоит в стяжании Духа Святого Божия. Пост же и бдение, и молитва, и милостыня, и всякое Христа ради делаемое доброе дело суть средства для стяжания Святого Духа Божия. … только ради Христа делаемое доброе дело приносит нам плоды Святого Духа. Все же не ради Христа делаемое, хотя и доброе, мзды в жизни будущего века нам не представляет, да и в здешней жизни благодати Божией тоже не дает». Поэтому в человеке, живущем ради Христа, благодатию Божией возгорается «свет миру», который просвещает и согревает и этого человека, и всех, окружающих его. Этот свет воочию увидел Мотовилов, говоря преп. Серафиму, что не может на него смотреть, так как «лицо ваше сделалось светлее солнца» и из-за этого «глаза ломит от боли»; этот свет согревал обоих собеседников в тот зимний и снежный день. Мотовилов говорил, что чувствует «теплоту необыкновенную», «какая бывает в бане, когда поддадут на каменку и когда из ней столбом пар валит», а еще он чувствовал благоухание, которому ничто не уподобится на земле. Святой батюшка разъяснил своему служке: «… вы сказали мне, что кругом нас тепло, как в бане, а посмотрите-ка, ведь ни на вас, ни на мне снег не тает и под нами также. Стало быть, тепло это не в воздухе, а в нас самих. Оно-то и есть именно та самая теплота, про которую Дух Святой словами молитвы заставляет нас вопиять к Господу: “Теплотою Духа Святаго согрей мя”. Ею-то согреваемые пустынники и пустынницы не боялись зимнего мраза, будучи одеваемы, как в теплые шубы, в благодатную одежду, от Святого Духа истканную. Так ведь должно быть на самом деле, потому что благодать Божия должна обитать внутри нас, в сердце нашем, ибо Господь сказал: “Царствие Божие внутрь вас есть”. Под Царствием же Божиим Господь разумел благодать Духа Святого». Этот огонь согревал и Андрея Огородникова, когда он стоял в глубоких сугробах или когда люди смеялись над ним. В 1810 г. симбирский юродивый был уже настолько известным, что батюшка Серафим говорил своим гостям, приходившим из этих мест: «Зачем вы ко мне, убогому, ходите в такую даль? У вас лучше меня есть – Андрей Ильич. Его спрашивайте». Андрей Огородников заходил в разные дома города, принося с собой гостеприимным хозяевам благословение Божие. Он бывал и в доме Гончаровых, потому как матушка Ивана Александровича была радушной хозяйкой. Симбирский юродивый нередко простаивал в сугробах возле дома Гончаровых, и маленький Ваня мог даже видеть его через окно. Сегодня в доме-музее писателя хранится портрет блаж. Андрея, написанный, скорее всего, по заказу семьи Гончаровых. Однако на религиозность Ивана Александровича повлияла не только простота и святость блаж. Андрея, благочестие матушки и хождение в храм, но и ученость его крестного – Николая Трегубова и «прогрессивные» взгляды священника Федора Троицкого.
Трегубов, опытный моряк, учавствовавший в двух русско-турецких морских сражениях, заменил семилетнему Ване умершего отца.  Для детей семейства он стал доброй нянькой: «Бывало, –  рассказывает Гончаров, – нашалишь что-нибудь … – мать узнает и пошлет человека привести к себе. Вот тут-то и спасаешься в благодетельный флигель к крестному. … Является человек или горничная с зовом: "Пожалуйте к маменьке!" – "Пошел!" или "Пошла вон!" – лаконически командует моряк. Гнев матери между тем утихает, и дело ограничивается выговором вместо дранья ушей и стоянья на коленях, что было в наше время весьма распространенным средством смирять и обращать шалунов на путь правый». Он часто беседовал с крестным сыном о математике, географии и астрономии, что, спустя годы, повлияло на решение Ивана Александровича отправиться в кругосветное плавание на фрегате «Паллада»; такое путешествие было детской мечтой писателя.
Но был и еще один человек, оставивший яркий след в жизни Гончарова. Три года  Иван Александрович (1820 – 1822) жил в пансионе для дворян села Репьевка, где часто посещал библиотеку, изучал немецкий и французский языки, а также Священную историю и Закон Божий под руководством отца Федора. В образе и жизни этого священника чувствовалось смешение церковного и мирского, служение Церкви и тяга к светскому общению, модной жизни, на что обращал свое внимание и будущий писатель. Вот так Гончаров, как и многие его современники, рос и воспитывался в среде, смешавшей глубоко духовную церковную жизнь с жизнью мирской и модной, полной научных знаний и новых интересов.

Сон Обломова.
Илья Ильич Обломов – самый известный литературный персонаж Гончарова, спящий, кутающийся в халат от холода человек, очень добрый и похожий на ребенка. «У тебя сердце, как колодезь, глубоко!» – говорит ему Андрей Штольц. Доброе сердце – вот самая большая драгоценность! У гончаровского героя оно не горит так, как у праведного человека – оно не согревает от стужи и не защищает от обид. Но сама доброта сохраняется вопреки всему чистой и хрустальной. И еще раз Штольц говорит про обломовское сердце: «Это его природное золото, он невредимо пронес его сквозь жизнь. Он падал от толчков, охлаждался, заснул, наконец, … но не потерял честности и верности. Ни одной фальшивой ноты не издало его сердце, не пристало к нему грязи. Не обольстит его никакая нарядная ложь, и ничто не совлечет на фальшивый путь, пусть волнуется около него целый океан дряни, зла … – никогда Обломов не поклонится идолу лжи, в душе его всегда будет чисто, светло, честно… Это хрустальная, прозрачная душа, таких людей мало…». Но спит не только Илья, а и его деятельный друг Андрей Штольц. Да, этот – учен, много ездит по миру и бывает в курсе всех дел. Но мы говорим о духовном сне, который окутывает и человека, лежащего как Обломов на диване, и человека, живущего суетой бренного мира. Сам Андрей бросил своего друга, поручив его Ольге - и уехал! Да, он полон дел и сил, но и у Андрея Штольца нет деятельной любви (иначе он бы остался со своим затухающим другом). Идеал Штольца – беспрестанный труд: «Труд — образ, содержание, стихия и цель жизни, по крайней мере моей. –  Говорит Андрей, а потом обращается к своему другу. – Вон ты выгнал труд из жизни: на что она похожа? Я попробую приподнять тебя, может быть в последний раз». И делает эту попытку за счет Ольги (здесь уже очевидны черты искусителя в образе Штольца). Но это труд ради труда, и все. Где же сам смысл жизни, где тот огонь, который горел в светильниках пяти мудрых дев, вышедших на встречу жениху? Однако сам Обломов прекрасно осознает, что все дело именно в этом духовном сне, в затухании согревающего огня и объясняет другу: «Знаешь ли, Андрей, в жизни моей ведь никогда не загоралось никакого, ни спасительного, ни разрушительного огня? Она не была похожа на утро, на которое постепенно падают краски, огонь, которое потом превращается в день, как у других, и пылает жарко, и все кипит... Нет, жизнь моя началась с погасания. … Начал гаснуть я над писаньем бумаг в канцелярии, гаснул потом, вычитывая в книгах истины, с которыми не знал, что делать в жизни, гаснул с приятелями, слушая толки, сплетни». Обломов увидел тщету мира и впал в уныние, в «обломовщину». Он стал «ни холоден, ни горяч». Отцы церкви называют такое состояние теплохладностью. Свт. Феофан Затворник говорил, что этот грех являет собой «стояние между добром и злом, между жизнью безбожного мира и жизнью в истинной вере, между святостью и грехом, между Христом и сатаною». В главе «Сон Обломова» этим грехом поражена вся Обломовка – родовое имение Ильи Ильича. Здесь все были суеверными, любили разгадывать сны, а самым важным старанием была забота о пище: «Какие телята утучнялись там к годовым праздникам! Какая птица воспитывалась! Сколько тонких соображений, сколько занятий и забот в ухаживанье за нею!» Это земной рай, о котором мечтают многие. И пускай другие трудятся или заботятся о своей душе, обломовцы же «продолжали целые десятки лет сопеть, дремать и зевать или заливаться добродушным смехом от деревенского юмора, или, собираясь в кружок, рассказывали, что кто видел ночью во сне». Здесь царит тишина, но не от Благодати, а от любви к неге и бездействию. Нега и беспрестанная забота окружала и маленького Илюшу, который был «лелеемый, как экзотический цветок в теплице, и так же, как последний под стеклом, он рос медленно и вяло». У свт. Феофана Затворника есть такие слова об этом состоянии человека: «Главное зло в отношении к телу — теплолюбие и жаление тела. Оно отнимает всякую власть у души над телом и делает первую рабою последнего; напротив, не жалеющий тела не будет в своих предприятиях смущаться опасения со стороны слепого животолюбия. Как счастлив приученный к сему с детства!»
Обломову снится раннее утро и мама, ласкающая его, маленького, а потом подводящая за руку к иконе. Они начинают молиться. Матушка, обняв его, подсказывает слова молитвы, он рассеянно повторяет их и смотрит не на образок, а в окно, на улицу. «Мы, маменька, сегодня пойдем гулять?» - спрашивает он во время молитвы. Это не просто светлое воспоминание; Гончаров понял духовное состояние грядущего поколения, которое уже меньше смотрит на образа и живет новой жизнью. Спустя несколько десятилетий митр. Вениамин (Федченков) уже говорил об этой беде как о случившемся: «Наступило какое-то время "пустой" веры! Еще если и "говорят" о Боге, – то Ему не молятся, точно Его и нет вообще ... Если прежде повторяли слова апостола Иакова: "Вера без дел мертва есть", то теперь приходится добавлять: "Вера без молитвы – мертва". Исчезает из жизни молитва».
Обломов, наконец, просыпается, но не спешит встать с дивана. Его «бодрствование» - это кутание в одеяло и мечты о том, что будущее сложится как-нибудь само, как у Емели – по-щучьему велению. Штольц же, сам не имевший в душе огня, не смог пробудить Илью Ильича. На какое-то время это удалось Ольге Ильинской, потому что Илья влюбился в нее. Но и она не достигла цели – из-за гордости. Ольга думала, что она, молодая и не видевшая жизни девушка, сможет спасти Илью Ильича, и он будет благодарен ей. И эти гордые мысли обрекли ее на неудачу.
И все-таки никакая «обломовщина» не охладила сердца Ильи Ильича, которое притягивало к себе и Ольгу, и Штольца. У Гончарова Обломов не погибает. Он находит себе тихий уголок в доме Агафьи Пшеницыной и женится на ней. У нее было любящее сердце матери, а самого Обломова автор нередко изображает в романе похожим на ребенка.  Эта женщина как раз и символизирует настоящее бодрствование – в ее сердце горит неугасимый огонь, она  "себя, детей своих и весь дом предавала на волю Божью". Только у этой героини любовь к ближнему жертвенна – ей причиняет обиды ее брат, Штольц и Ольга замечают только бедность ее дома, а у многих даже складывается впечатление, что она глупа. Она даже не осознавала своей жертвенности, это ее состояние «такое нормальное, естественное, бескорыстное, оставалось тайною для Обломова, для окружающих ее и для нее самой».  Вот какой стала ее жизнь, когда она полюбила Илью Ильича: «…она жила и чувствовала, что жила полно, как прежде никогда не жила, но только высказать этого, как и прежде, никогда не могла, или, лучше, ей в голову об этом не приходило. Она только молила бога, чтоб он продлил веку Илье Ильичу и чтоб избавил его от всякой "скорби, гнева и нужды", а себя, детей своих и весь дом предавала на волю божию. Зато лицо ее постоянно высказывало одно и то же счастье, полное, удовлетворенное и без желаний, следовательно редкое и при всякой другой натуре невозможное». Только в ней и была та  теплота, о которой говорил батюшка Серафим, и если к сердцу Обломова только тянулись Штольц и Ольга, то сердце Агафьи Пшеницыной уже могло растопить любой лед. В ее сердце горел тот же огонь, который согревал в лютые стужи Андрея Юродивого и  о котором говорил батюшка Серафим. Этот огонь был и у Обломова – как дар от Господа. Но Илья Ильич не преумножил этого таланта. Однако сам Гончаров не спешит осуждать своего героя – нам остается непонятным – погиб ли духовно этот герой? До самого последнего момента земной жизни  Илья Ильич сохраняет свое сердце чистым, голубиным. В финале романе чрезвычайно важным оказывается то, что Обломов встретился именно с таким человеком, как Агафья Пшеницына. "Стяжи дух мирен и вокруг спасутся тысячи" – говорил батюшка Серафим; этот «дух мирен» в романе удалось стяжать только Агафье Матвеевне, и поэтому остается надежда и на спасение того, кого она полюбила так жертвенно и такой тихой и смиренной любовью. Ни Андрей Штольц, ни Ольга Ильинская, пытаясь деятельно, активно пробудить Илью Обломова, никогда не смогут добиться того, чего достигнет смирение и молитва Агафьи Пшеницыной. И только доброе и чуткое сердце Ильи Ильича смогло откликнуться на этот огонь, увидеть то, что было сокрыто от других. ... Но если Илья Обломов смог откликнуться на эту доброту, а Андрей и Ольга так и остались без "голубиного сердца" Обломова, то кто же из них ближе к гибели?