Рэмбо - пещерный человек

Все события и имена в этом рассказе являются плодом воображения автора. Все возможные совпадения, или сходство с действительными событиями, или именами - случайны.


В тёплые летние ночи часто можно увидеть на пляже в Бат-Яме немолодую, коротко остриженную, седую, одетую в лохмотья женщину, спящую на постеленных на песке кусках, оборванных полиэтиленовых плёнок. Под головой у неё лежит то ли мешок, то ли сумка.
Иногда во сне, на опухшем от постоянного потребления алкоголя и наркотиков лице, появляется широкая улыбка, и тогда видно, что во рту не хватает четырёх верхних передних зубов. Но в основном она спит, посасывая, как грудной ребёнок, торчащую изо рта пустышку.
Днём попрошайничает и бесцельно бродит по пляжам Бат-Яма. Время от времени отрывает свой взгляд, от набегающих на прибрежный песок волн, и внимательно всматривается в крутую стену пористого песчаника, подымающуюся от пляжа до набережной, словно надеясь что-то увидеть или кого-то встретить. Но уже через пару минут продолжает своё бесконечное путешествие.
Единственным родным существом для неё является небольшой серый крысёнок, живущий в большом кармане рваного плаща, с которым она нянчится и целуется, как с родным дитём.
Часто за ней увязывается целая группа детей или подростков, которые безжалостно кривляются ей вслед или дразнят, называя «сумасшедшей Роной».
Иногда кто-то из детей кричит: «Эй, сумасшедшая! Станцуй нам».
Обычно Рона продолжает свой путь, не замечая их, но иногда вдруг, останавливается, начинает размахивать руками и покачиваться всем телом в такт одной, только ей ведомой, мелодии.
Танцуя, она постепенно впадает в транс, движения рук, ног и бёдер становятся всё более и более синхронными и прямо на глазах она как-будто бы становиться моложе.
В такие моменты, люди, знавшие её раньше, могут увидеть в ней намёк на красавицу Рону, бывшую подругу Рэмбо – «пещерного человека», жившего в восьмидесятых годах, в вырытых им в песчанике пещерах, и потому получившего такое прозвище.
В 1982 году Роне было восемнадцать лет и никто не называл её тогда сумасшедшей.
Девушка из Бат-Яма, длинноногая, с узкой талией и высокой сексуальной грудью, покрытая и зимой и летом бронзово-шоколадным загаром, она была настолько красивой, что многие говорили: «Если Рона примет участие в конкурсе красоты – она займёт первое место не только в Израиле, но и во всём мире!»
Алые, полные страсти крупные и красивые губы, обрамлявшие два ряда ослепительно-белых зубов, прямой и недлинный греческий нос, большие карие глаза с длинными ресницами под двумя дугами тонких, по-восточному изящно изогнутых чёрных бровей на овальном лице, стройная шея и мелко вьющиеся  волнистые тёмно-коричневые, ниспадающие до пояса волосы, заставляли всех парней и мужчин на пляже по долгу, не отрываясь, задерживать на ней свой восхищённый взгляд.
В эти годы она, заядлая купальщица, и встретила на пляже свою первую любовь, Рэмбо – «пещерного человека».
Рэмбо во всём подходил ей! Высокий и красивый, при первой же встрече он покорил её сердце своей кроткой улыбкой и тёмно-голубыми глазами, блестящими, как два сапфира, на загорелом лице. Выгоревшие почти до соломенного цвета, длинные, как у «Битлов», волосы, повязанные на лбу лентой, придавали ему вид молодого «викинга».
А постоянная физическая работа и пребывание на пляже в очень коротких плавках, бывших уже пару лет его единственной одеждой, превратили его, бледно-белого ученика Иерусалимской ешивы*, в смуглого и крепкого парня.

Да, это не описка: Рэмбо действительно был из очень религиозной и уважаемой семьи, проживавшей в Иерусалиме несколько поколений, и до семнадцати лет учился в ешиве.
 
А потом он впервые влюбился!

У неё было странное, не еврейское имя - Оксана. Да она и не была еврейкой. Дочь украинки и еврея, она приехала с родителями из Украины в Израиль в двухлетнем возрасте и выросла настоящей израильтянкой, и, как и её родители, атеисткой.
Со дня приезда и до шестнадцати лет, она проживала с родителями в небольшой «амидаровской»** квартирке недорогого квартала Иерусалима.
То ли особенная атмосфера, история, или святость этого города, то ли всё вместе повлияли на неё, но последний год что-то начало сильно притягивать её к религии, к вере в бога. Так, в Йом Кипур - Судный день, она с подругами оказалась на внутреннем балконе синагоги, огороженном деревянной решёткой и служащим молитвенным местом для женщин.
Но даже через небольшие отверстия в решётке Оксана сумела заметить Реувена.
Он, одетый, как все ортодоксальные евреи, неистово молился, выпрашивая у Бога благословение на следующий год. Но когда во время молитвы он подымал глаза вверх, из них как будто исходили два голубых луча. В какой-то момент их глаза встретились, эти два луча замкнулись в глазах Оксаны, и она, неотрывно глядя на молящегося парня, уже не слышала ни звуки молитвы, ни шепот своих подруг.
В перерыве, после молитвы поминовения умерших, когда многие женщины покинули синагогу, Оксана осталась и вышла только вечером, перед закрытием, когда увидела, что парень, так взволновавший её, сложил свои книги в тёмно-синий бархатный мешочек и собирается уходить. Она стояла недалеко от выхода из синагоги и, увидев его, вышедшего с друзьями, тихо пошла за ними. К её радости, ребята постепенно разошлись и, когда парень остался  один, Оксана, прибавив шаг, догнала его и пошла рядом.
От удивления он остановился. Идти рядом с незнакомой девушкой было не принято в ортодоксальных кругах, но и отталкивать её не хотелось. С ним это было впервые, и новое ощущение было и приятным, и радостным. Так, молча, они дошли почти до конца улицы.
Вдруг он остановился и, не глядя на Оксану, сказал: «Нам нельзя идти вместе. Мы ведь совершенно не знакомы».
«Меня зовут Оксана, а тебя?»
«Реувен, но нам нельзя идти дальше вместе, - повторил он, - нас могут увидеть «блюстители нравственности***», а это очень опасно».
«Послушай Реувен, ты мне очень понравился, давай тогда встретимся в центре Иерусалима, там эти молодчики нечасто бывают.»
«Ты тоже мне очень понравилась, но я боюсь за тебя!»
«Не бойся, приходи, я буду ждать тебя завтра в четыре часа у мельницы Монтефиори»…

Встречи становились всё более частыми и длинными. Буйно и нежно расцвела их любовь.
Как-то в пятницу днём Оксана сказала: «Давай поедем в Тель-Авив, к морю. Сейчас там такие красивые закаты!».
Остановив такси, они сказали водителю: «Отвези нас к морю, пожалуйста».
Через час такси остановилось на набережной Бат-Яма. Но им было всё равно, главное - перед ними расстилалось море!
Расплатившись, они по крутой лестнице спустились на пляж.
Солнце быстро опускалось в воду. Облака были раскрашены во все цвета радуги. Симфония цвета и чувств переполняла их сердца. Они сняли обувь и шли, держась за руки, по самой кромке воды, наслаждаясь прохладой набегающих волн.
Быстро стемнело. Но они шли при свете луны, пока не дошли до самой северной точки Бат-Ямского пляжа. За ним уже начинались дикие пляжи Яфо.
Отойдя от воды до песчаного обрыва набережной, Реувен и Оксана опустились на тёплый песок. Их руки сомкнулись в объятии, губы слились в страстном поцелуе.
В эту ночь они впервые познали друг друга.
Утром Оксана мечтательно сказала: «Я очень хотела бы, чтоб здесь был наш дом!»
«Я тоже, - ответил Реувен и добавил, - у нас весь день впереди, но первым автобусом после ухода субботы, надо вернуться обратно. Я ещё никогда без предупреждения не уходил из дому на целые сутки»…
Вечером, когда они приехали в Иерусалим на центральную автобусную станцию, их уже поджидали.
Громко разговаривавшая группа из двенадцати крепких парней, одетых по всем канонам ортодоксальных евреев, увидев Оксану и Реувена, вышедших из автобуса, сразу замолкла. Оксана, не обратив на них никакого внимания, быстро пошла к выходу. Реувен шёл рядом, но несколько раз тревожно оглянулся.
«Ты чего оглядываешся?» спросила Оксана. «А ты не видишь, что за нами увязались «блюстители нравственности»? ты же знаешь что они очень опасные фанатики, готовые на всё, если что-то идёт вразрез с их взглядами на скромность и добродетель. У них, как у иезуитов,  цель оправдывает средства. Пойдём быстрее».
Уже потом Реувену расскажут, что их видели, когда они, держась за руки, садились вместе в такси, идущее в сторону Тель-Авива.
Парней вдруг стало меньше, но они шли, отставая всего лишь на несколько метров от Оксаны и Реувена. Уже недалеко от дома Оксаны, на узкой и темной улочке, им навстречу вышли «исчезнувшие» ребята. Через пару секунд Оксана и Реувен оказались в кольце «блюстителей». Один из них приблизился вплотную к Реувену и неожиданно снизу ударил его в живот. Реувен согнулся пополам. Он попытался выпрямиться, но на него посыпались удары сразу от нескольких человек. Не выдержав, он, прикрывая голову, упал на асфальт.
«Что вы делаете гады!», - закричала Оксана, но и её  парой сильных ударов сбили с ног. Один из парней сел ей на плечи и зажал руками и коленями её голову, не давая возможности повернуться и хорошо разглядеть нападавших. Несколько человек уселось таким же образом и на Реувена и, крепко держа, не давали ему возможности подняться.
Тот же парень, что первым ударил Реувена, наклонился к нему и громко сказал: «Ты провёл целые сутки с этой «гоей»**** и ещё в священную для нас всех субботу! Ты нарушил тем самым древние законы и посягнул на честь своей уважаемой семьи!  И за это ты  будешь наказан и её ты больше не увидишь! – и, повернувшись к Оксане, злобно крикнул, - а ты шлюха, убирайся, вместе со своими родителями, вон из святого города, иначе мы вас всех убьём!»
Он выпрямился и приказал: «Облейте её горячей смолой, чтоб она поняла, что мы не шутим!»
Откуда-то появился низкорослый, но широкоплечий парень, державший в толстых рукавицах большой дымящийся казан. Несколько «блюстителей», сидевших на Оксане, соскочили с неё. Остались только двое: один держал её за ноги, а другой за голову. Низкорослый, сняв крышку с казана, вылил горячую смолу Оксане на спину.
То ли смолу недостаточно нагрели, то ли она успела немного остыть за время преследования на прохладном ветру вечернего Иерусалима, но сильной боли от ожога Оксана не почувствовала. Она лежала униженная и напуганная, и как только сидевшие на ней парни встали по знаку своего вожака, вскочила на ноги и побежала домой.
«Мы тебя предупредили, - крикнул ей вслед один из молодчиков. И сильно пнув Реувена ещё пару раз ногами по ребрам, добавил, - и тебя тоже!»
Все убежали. Реувен медленно поднялся и побрёл в сторону своего квартала. Но домой не пошёл, а лёг на скамейку в сквере и забылся в беспокойном сне.
Утром он проснулся от боли. Всё тело болело, и было тяжело дышать. Он встал, доплёлся до дому и осторожно вошёл в квартиру. Стоявший у окна отец, повернулся на скрип открывшейся двери, и не дав Реувену опомнится, начал на него громко кричать: «Как ты мог так опозорить нас всех, встречаться тайно да ещё с гоей! Провести с ней целые сутки не зная где! Сейчас, когда тебе исполнилось семнадцать лет и ты уже «хусенбохер»*****, для которого мы подбираем хорошую еврейскую девочку из приличной семьи, сейчас ты связался с этой безбожницей!»
«Но мы любим друг друга, - пытался объяснить Реувен, - она пройдёт «гиур»***** и мы поженимся. Смотри сколько она натерпелась из-за меня!» И он рассказал отцу, что произошло этой ночью. Но его рассказ ещё больше обозлил отца.
«Никогда! Я не допущу, чтоб мой сын женился на такой развратной девке! Или ты её забудешь, или вон из моего дома!».
«Тогда я ухожу» - тихо сказал Реувен и, не взяв ничего, направился к выходу. 
«Если ты сейчас уйдёшь, больше не приходи. Я надрежу ворот рубашки, отсижу «шиву», ****** и у меня уже не будет сына!»
Но Реувен, не внимая словам отца, открыл дверь и ушёл.
Он бесцельно бродил по Иерусалиму, в голове, словно что-то помутилось, и всё время звучали слова отца: «У меня уже не будет сына!» 
Часов в пять вечера он пришёл в себя и сразу же направился к дому Оксаны. Подойдя к дверям её квартиры, позвонил. Никто не открывал. Он сильно надавил на кнопку звонка и ждал, не отрывая пальца.
Вдруг открылась соседская дверь. Пожилой мужчина недружелюбно спросил: «Что ты тут звонишь и звонишь? Ты что не знаешь, что они сегодня утром в спешке съехали с этой квартиры?» «Куда съехали?» «Не знаю куда, но слышал, как они говорили, что только на Украине опять будут чувствовать себя спокойно».

Больше Реувен Оксану не видел.

Он не знал где её искать, но вспомнив, что ей очень хотелось жить у моря, и как чудесно им было в ту единственную их ночь, поехал в Бат-Ям, пришёл на самый северный его пляж, да там и остался.
Целый год Реувен жил на пляже. Летом укрывался от жгучего израильского солнца под пляжными навесами, зимой, во время дождей и бурь, находил укрытие в подсобных сарайчиках пляжных ресторанов, в которых подрабатывал за еду и мизерную зарплату.
Несколько раз он болел, но молодой организм быстро справлялся с болезнью, а постоянное пребывание на свежем воздухе, загар и морские купания, постепенно закалили его.
Вечером Реувен приходил на «своё» место, разжигал костёр и, вспоминая Оксану, грустно напевал молитвы и псалмы, прося у Бога о прощении и любви.
Как-то в один прохладный вечер к нему подошла небольшая компания девушек и парней и, получив разрешение, уселась вокруг костра.
У одного из парней была гитара и он начал наигрывать на ней какую-то красивую, но не знакомую Реувену мелодию. А потом запел. Пел он на английском, который Реувен не знал, но музыка и пение так захватили его, как будто парень пел о его, Реувена,  жизни. Песня закончилась и все захлопали.
Откуда-то появились бутылки с пивом и нехитрая закуска.
«Давай знакомиться, - обратился парень к Реувену, но увидев у того в глазах слёзы, тихо добавил, - ты чего?».
«О чём эта песня? - вопросом на вопрос ответил Реувен, - я никогда не слышал её, но она сильно затронула меня».
«Как не слышал, это же из кинофильма «История любви»! – и недоуменно добавил, - ты что, и фильм не смотрел?»
«Я вообще ни разу в жизни не был в кино. Нам это запрещено!»
И Реувен рассказал им о своей прошлой жизни, о потерянной любви и о том, как он живёт сейчас здесь, на берегу моря.
Все замолчали и внимательно слушали. Закончив свой рассказ, Реувен попросил рассказать ему содержание фильма.
Разошлись они только под утро.
Прощаясь, Бени (так звали гитариста) сказал: «Держись Рэмбо, мы тебе поможем!»

С этого вечера все стали называть его Рэмбо.

Бени с друзьями часто приходили на огонёк. Рэмбо всегда был им рад. Они пели песни, плясали вокруг костра, купались в море при свете луны и рассказывали интересные истории. Но сколько они ни приглашали Рэмбо пойти с ними в кино или на дискотеку, тот всегда отказывался: «Я не пойду, мне здесь так спокойно».
Лето кончилось. Часть ребят разъехалось, кто учиться, кто в армию, кто уехал домой в другой город. Всё меньше сидело их вокруг костра у Рэмбо. Только Беня приходил почти каждый вечер. Вот и сегодня они сидели вдвоём, пили пиво и слушали музыку волн.
«Скоро начнутся дожди. Ты и в эту зиму собираешься спать по разным грязным углам Рэмбо? Тебе надо перебираться отсюда.»
Рэмбо улыбнулся, - «Нет, я придумал кое что получше. Я хочу вырыть себе пещеру в этом обрыве. Песчаник конечно нелегко рыть, но можно. Я уже начал, пошли покажу».
Он встал, Беня нехотя поднялся за ним. Рэмбо прошёл метров пять и подошёл к стене песчаника. «Вот, посмотри»
При свете луны Беня увидел большую «нору» около метра диаметром и метра два длиной.
«Я её углублю немного, а затем вырою там настоящую комнату, в которой можно будет стоять во весь рост», -  с гордостью сказал Рэмбо.
Идея Бене не очень понравилась, но уже немного зная характер своего нового  товарища, не стал его переубеждать.
Всю осень и зиму Рэмбо расширял свои «владения». Часто ему помогали многочисленные товарищи. К следующему лету он вырыл коридор, большую «гостиную» и две «спальни», одну для себя, другую для гостей.
В течении этого лета посиделки у Рэмбо вокруг костра получили широкую огласку и за пределами Бат-Яма. К нему в пещеру приходили и часто оставались на ночь влюблённые пары со всех концов Израиля.
В такие вечера Рэмбо уходил из пещеры на их с Оксаной место, садился, поджав ноги в позе зародыша, и долго сидел так, опустив голову и обняв руками колени, прислушиваясь к шуму набегающих волн, и думал об Оксане.
Беня узнал через знакомых, работающих в министерстве внутренних дел, что Оксана с родителями действительно вернулась на Украину примерно через месяц после того страшного вечера. Но Рэмбо её за это не осуждал. Он понимал, что ей было очень страшно в ту ночь, и во всём винил только себя. Ведь это он не сумел защитить ее от «блюстителей нравственности»!

Постепенно боль разлуки становилась слабее.
Иногда Рэмбо ловил себя на мысли, что завидует парням, которых он пустил с подругами в свои «хоромы». «Смогу ли я ещё раз полюбить? Полюбит ли меня когда-нибудь другая девчонка так, как любила Оксана?»
Однажды вечером, когда Рэмбо разжигал костёр, пришёл Бени с двумя девушками. Одна красивая и стройная блондинка, вторая тоже стройная, но смуглолицая, с чёрными длинными свивающимися в мелкие колечки волосами и весёлой улыбкой на лице. Познакомились. Блондинку звали Далией, а вторую Роной. Быстро скинули одежды и, оставшись в купальниках,  побежали к морю. Купались недолго и скоро вернулись к костру. Бени, как всегда, запел под звуки своей гитары, девушки подхватили.
Рэмбо принёс из пещеры заранее припасённые пиво и арак, подцепил над костром «ожерелье» из коротеньких сосисок и сел у костра. Постепенно подошли другие ребята. Вечер прошёл быстро и весело и к полуночи почти все уже ушли.
Бени тоже поднялся, взглянул на девушек и сказал: «Сегодня мы не будем ночевать у тебя». Блондинка сразу же встала. «А я останусь, - сказала Рона. И обратившись к Рэмбо, спросила, - у тебя ведь найдётся для меня место в твоей пещере?» В знак согласия  он только кивнул головой.
Посидев ещё немного и загасив горевшие головешки, Рэмбо пошёл ко входу в пещеру.
Проходя мимо Роны сказал ей: «можешь лечь на матрасе в правой комнате. Там в ящике есть плед, укроешься, если будет холодно. У входа справа, на камне, лежит фонарик».
Войдя  в левую комнату, опустился на, лежавший на полу, большой матрас, и сразу заснул. Спал он как всегда тревожно. И сегодня ему снился всё тот же сон, в котором кто-то уводил от него Оксану, а он стоял и не мог сдвинуться с места, только громко крича, звал её обратно. Но она постепенно исчезала в каком-то бело-голубом тумане…
 
Проснулся он  от лёгкого прикосновения. Тёплая женская рука нежно гладила его по плечу. От неожиданности он приподнялся на локтях.
«Лежи, лежи. Всё хорошо. Всё будет хорошо», - услышал он мягкий и спокойный голос Роны. Она наклонилась к его лицу, легонько прикоснулась губами к его щеке, подбородку, губам. Почувствовав жар её губ,  Рэмбо полностью проснулся. Он обнял её, и крепко прижавшись, начал осыпать поцелуями её лицо и шею.
Эта, вторая в его жизни, ночь любви вернула счастливую улыбку на его лицо. Он вновь любил и был любим. И его полюбила красавица Рона!
Утром, когда она ушла, Рэмбо не мог найти себе места. Все мысли были только о ней. Придёт ли и когда? А может быть, это было для неё просто экзотическое одноразовое приключение? Но после обеда Рона пришла и опять осталась на ночь у Рэмбо. Она приходила почти каждую ночь. Но иногда предупреждала его, что не будет пару дней, так как уезжает по работе. Рона работала манекенщицей в небольшой, но набирающей известность фирме по производству купальников и хозяева включали её во все показы мод, в которых принимала участие их фирма. Иногда они даже вылетали со своими моделями в Европу.
Лето и осень пролетели быстро. Рэмбо был очень счастлив, по ночам его уже не мучили кошмарные сны. Он расширил свои «владения» добавив ещё одну комнату для друзей, которых становилось всё больше и больше.
Вечера у Рэмбо, как магнитом, притягивали к себе молодёжь, уверовавшую в лозунг «Занимайтесь любовью, а не войной», и чувствовавшую себя, на  ночном пляже в Бат-Яме, как хиппи, на фестивале в Вудстоке.
Песни и пляски вокруг костра на отдалённом пляже, секс и ночные купания в море, алкоголь и марихуана, а иногда и потасовки, привлекли к себе также внимание и со стороны властей. Пару раз приходили инспекторы из мэрии, но, не имея возможности закрыть городской пляж, уходили ни с чем.
А для Рэмбо и Роны, всё это было только красивой декорацией их любви. Они веселились со всеми, но всё чаще и чаще заводили разговоры о создании настоящей семьи.
Рэмбо, выросший в ортодоксальной семье, хотел уже иметь детей, но Рона, смеялась и говорила: «Потом, мы ведь с тобой очень молоды».
Но однажды утром, в конце ноября, ещё лёжа в постели, Рона сказала: «Рэмбо, у нас будет ребёнок».
Рэмбо, оторопев вначале, пробормотал: «Это правда, ты уверена? – и, увидев,  что Рона кивнула, обнял и крепко поцеловал её. Потом, подняв руки к небу, крикнул, - благодарю тебя Господи, за то, что ты услышал мои молитвы! – а Роне сказал, - нам надо официально жениться, я не хочу, чтоб наш ребёнок рос незаконнорожденным».
Рона, радостно улыбаясь, добавила: «Это мы обсудим после моего приезда из-за границы. Наша фирма примет участие в показе мод в Париже. Меня не будет целую неделю!»
Рона улетела через несколько дней.
Рэмбо сильно скучал по ней и почти не выходил из своей пещеры. Да и выходить-то было не куда: на следующий день после Рониного отлёта всё небо полностью заволокло тучами и начались сильные дожди. Дождь лил, не переставая, несколько дней подряд. Как передавали по радио и телевидению, таких сильных и продолжительных ливней не было уже несколько десятков лет.

О трагической смерти Рэмбо, Рона узнала сразу по прилёту. Встречавший её Бени, рассказал, что сильные дожди подмыли стены пещеры, часть набережной провалилась и похоронила под собой спавшего там Рэмбо. Только утром, узнав о случившемся, начались спасательные работы, но Рэмбо был уже мёртв. Его похоронили на следующий день, после получения заключения экспертов о том, что смерть наступила в результате несчастного случая.
«Это неправда, - тихо сказала Рона, - Отвези меня к пещере».
«Туда нельзя, там всё огородили, боятся новых обвалов, - возразил Бени. Но увидев, как Рона смотрит на него, добавил, - я попробую».
Приехав на набережную над пещерой, Рона выскочила из машины, как только Беня остановился для парковки. Она порвала ленточки заграждения и начала спускаться по скользкому обрыву. Беня выскочил за ней, но только успел увидеть, как подвернулась у Роны нога и как она, упав на бок, цепляясь за кусты, заскользила по крутому склону вниз. Прыгая с уступа на уступ, Беня благополучно добрался до пляжа. Рона лежала на спине и, улыбаясь, бормотала что-то невнятное. «Слава богу, жива!» – подумал Беня. Но увидев на светлом Ронином платье, вверху, между ногами, большое алое пятно, понял, что случилось ещё одно несчастье.
Подымаясь по крутым ступеням с Роной на руках, Беня выбрался на набережную, осторожно положил Рону на заднее сидение машины и помчался в больницу.
Ребёнка спасти не удалось, да и Рона, хоть и выписалась формально здоровой, стала уже не той, что была. Она так и не справилась со своим горем!
_ _ _

В тёплые летние ночи часто можно увидеть на пляже в Бат-Яме немолодую, седую, коротко остриженную, «под мальчика», одетую в лохмотья женщину, спящую на песке.
Днём она, опустив глаза, бродит вдоль берега, но время от времени подымает голову и внимательно всматривается в крутую стену набережной Бат-Яма, надеясь что-то увидеть или  кого-то встретить…

Ешива* - религиозное учебное заведение, предназначенное для изучения Торы и Талмуда.
"Амидар"** - компания по предоставлению социального жилья.
«блюстители нравственности»*** - полулегальные организации религиозных фанатиков, частично состоящие из бывших, вернувшихся в религию, преступников, следящими за нравственностью и не гнушающихся ни какими действиями, для достижения своих целей.
Гой****- обозначение язычника, не иудея в иудаизме, встречается в обиходной речи в значении «иноверец».
«Хусенбохер»*****- (на идиш) парень, достигнувший возраста, позволяющего ему жениться.
«гиур»*****- обращение не еврея в иудаизм, а также связанный с этим обряд.
«шива»******- первые семь дней поминовения умершего после похорон. Перед похоронами всем ближайшим родственникам надрезают ворот рубахи или платья.