Неудачный сезон

                *Николай Мамойко

               
                НЕУДАЧНЫЙ СЕЗОН
               
                --- Рассказ ---


        Антонина Ивановна Фомченко проснулась с чувством недовольства собой. Оно преследовало её все последние дни.Появлялось как только открывала глаза, и жило в ней неотступно. Вначале легкое, оно вызывало раздражающее беспокойство, потом росло, крепло и вскоре наполняло её какой-то едкой тоской. Большое, сильное тело, разнежившееся в теплой уютной постели, наливалось истомой, которая с каждым новым курортным утром становилась все сильнее.

        Женщина откинула одеяло, несколько секунд лежала не шелохнувшись, не решаясь вот так сразу расстаться с истомой постели, потом быстро встала. Только теперь заметила, что соседняя кровать осталась неразобранной. Смешанное чувство легкой зависти и грусти кольнуло сердце, воскрешая вчерашнюю, казалось, раз и навсегда забытую обиду.

        Вера, так звали соседку по комнате, встретилась вчера, когда Фомченко возвращалась с танцевального вечера. Соседка шла не одна, и было видно, что эта неожиданная встреча смутила её. Она проговорила что-то бессвязное насчет того, что немного погуляет, и поспешила отойти. Её спутник, которого от любопытного взгляда Фомченко скрывала густая тень деревьев, показался знакомым Антонине Ивановне, но кто это может быть - вспомнить не могла. Мешало чувство обиды, которое горячей волной внезапно захлестнуло её.
        Вчера она так и не поняла: откуда оно, почему этот эпизод так сильно взволновал, породил в душе столь сложные, противоречивые чувства. Это была реакция на вынужденное одиночество, на тоску, которая накопилась за долгие вечера, коротаемые в разговорах с Верой. А вчера она осталась одна. И теперь это чувство обиды не только не угасало, а наоборот - росло, тревожа самолюбие, по мере того, как всё больше и больше рассматривала себя в зеркало. Оно стояло напротив кровати, большое, чуть ли не до пола, и Антонина Ивановна каждое утро подолгу глядела на свое отражение. Каждая новая деталь туалета подвергалась придирчивой оценке.

        Сегодня женщина удовлетворенно отметила статность своего сильного тела, стянутого дорогим черным платьем строгого покроя с белым норковым воротничком и такими же манжетами.Остановила свой взгляд на руках. Кольца и перстни переливались веселыми солнечными искорками. Но полного удовлетворения не было. И хотя та строгая, высокая женщина в зеркале нравилась, сегодня она интуитивно чувствовала какую-то незаконченность, незавершенность всего облика. Еще раз внимательно, неторопливо осматривала свое отражение с головы до ног. Тщательно поправляла какой-нибудь завиток в высоко взбитой рыжей прическе и снова смотрела.

        Чего-то по-прежнему не хватало. Ну, конечно же, - руки! Они были под стать фигуре - крупные, с припухшими короткими пальцами, с грубоватой кожей. И поэтому придать им даже относительное изящество, которое было у других женщин и  являлось для неё предметом зависти, не могли ни ежедневный маникюр, ни дорогие кольца, перстни и браслеты.

        С досады Антонина Ивановна принялась сдергивать украшения, пока на руках осталось одно кольцо. И сразу облик женщины в зеркале стал как бы ровнее, спокойнее. Но вместе с перстнями исчезла и та броскость, которая в её тридцатилетнем возрасте переходила, как ей казалось, в пикантную легкомысленность. А этим качеством Антонина Ивановна пожертвовать сегодня решительно не хотела, даже ради той спокойной гармонии, которая наступила без обилия драгоценностей на руках. Еще вчера, оставшись вечером одна, она твердо решила во что бы то ни стало встретиться с Игорем и объясниться начистоту. Неопределенность в их отношениях и без того затянулась.

        Последнее время Фомченко всё чаще с раздражением вспоминала тот злополучный вечер, когда позволила себе легкомысленный флирт с одним толстяком, но решительно не хотела считать, что это может служить препятствием для с сближения с Игорем."Не плодить же, в конце концов, монашескую тоску мы ехали сюда за тридевять земель", - с наступившей вдруг отчаянной веселостью подумала она и снова решительно стала надевать золотые украшения, поменяв лишь некоторые из них местами. На несколько крупноватом лице с темными оспинками веснушек, вытесняя обиду, постепенно появлялось выражение довольства.

        "Нашла кому завидовать,- уже спокойно думала Антонина Ивановна, мысленно представляя Веру, всегда напоминавшую худощавого, угловатого подростка. - Это для Амёбы мужчина на одну ночь подарок судьбы. И тот, наверно, уродец какой-нибудь". Фомченко с удивлением поймала себя на мысли, что впервые назвала Веру обидной кличкой, которую ей дал на первом же вечере отдыха здесь, в пансионате, один импозантный толстячок. А так как до сего времени считала Веру больше, чем просто соседкой по комнате, удивилась, что не испытывает угрызений совести.
        При всей их несхожести, Антонину Ивановну что-то привлекало в этой девушке. Сама она имела властную решительную натуру, была, когда это требовалось, энергичной и общительной. А Вера с первого дня выделялась среди отдыхающих своей непомерной застенчивостью и замкнутостью, отчего и без того её малопривлекательное лицо делалось еще менее красивым. Наверное, поэтому и кличку Амёба все отдыхающие сочли весьма меткой.

         А началось все с того, что один франтоватый толстяк пригласил Веру станцевать только что зазвучавший быстрый ритмичный танец. Та, побледнев от волнения, тихо прошептала:
--Извините, но я, пожалуй, не сумею,- и окончательно стушевавшись, еще раз прошептала: - Извините...

        Толстяк, до этого беззаботно рассыпавший направо и налево громкоголосые смешки и шутки, привлекая к себе взгляды женщин, от столь неожиданного поворота событий, оторопел. Он несколько мгновений потоптался на месте, наливаясь багрянцем, обдумывая, как лучше сделать, чтобы с честью отступить, но, видимо, так ничего не придумав, схватил Веру за руку, и, пытаясь улыбнуться, потянул её к себе:
--Сумеешь, - прохрипел он. - Со мной сумеешь...

        Вера, морщась от боли, пошла за ним в пустой круг. Под любопытными взглядами она окончательно растерялась. И в то время, когда мужчина, стараясь придать своим движениям небрежность, лихо бросил свое упитанное тело сначала в одну сторону, потом в другую, что вышло у него, впрочем, недурно, даже пожалуй, с некоторым шиком, и уже собирался сделать очередное "па", когда Вере вдруг стало плохо. Она стала медленно оседать на пол. И, пожалуй, упала, если бы не какой-то высокий парень, быстро отделившийся от толпы зевак, не подхватил девушку под руки и не увел из круга. Вот тогда толстяк и бросил зло вслед:
--Амёба...
Музыка на минуту умолкла, но тут инициативой снова овладел массовик и об инциденте вскоре забыли. Не забылась только обидная кличка.

        Антонина Ивановна как могла успокаивала свою новую подругу. В душе она, впрочем, тоже считала, что кличка дана удивительно точно, но это вызывало в ней не насмешку, как у других, а сочувствие. Это чувство еще больше усилилось в ней, когда однажды, во время переодевания, с удивлением заметила, что фигура у Веры вовсе не уродливая, скорее наоборот. У девушки была удивительно тонкая талия и стройные ноги. Вот только плечи, пожалуй, были несколько худоваты. Они-то и придавали всей её фигуре мальчишескую нескладность, а неумение держаться на людях, чрезвычайная скованность, довершали дело. Антонина Ивановна тут же поделилась своими наблюдениями с Верой и полушутливо сказала:
--Родить бы тебе, Верка, совсем красавицей стала. От мужиков отбоя не было бы.

        Каждый новый вечер, проведенный вместе, ещё больше сближал их. Они всё откровенней доверяли друг другу свои сердечные тайны. Делилась ими в основном Фомченко. Зато Вера была незаменимым слушателем. При этом она преображалась неузнаваемо, всегда живо реагировала на рассказанное, вздыхала, охала, всплескивала руками, а в особо волнительных местах по-мальчишески засовывала руки между плотно сжатыми округлыми коленками и напряженно ловила каждое слово.

        А вот рассказчик из неё был никудышный. Отчасти, может быть, ещё потому, что и жизнь её была скупой на события.
--Всему виной моя проклятая застенчивость, - в сердцах воскликнула девушка однажды. И грустно добавила: - По-существу, у меня ещё и жизни-то не было: школа, колледж, бухгалтерская работа. Я и сюда отдыхать не приехала бы, если  не мама. Она настояла. Её все тревожит, что я останусь старой девой из-за своего характера. Вот и отправила меня в свет, людей посмотреть, как говорится, и себя показать. Только я понимаю, что показывать нечего, да и не умею я это делать, хотя и вступила уже в золотую пору бальзаковской женщины. - Вера грустно и как-то растерянно улыбнулась.

        Помолчав немного, заговорила снова:
--Вот ты, Тоня, хоть из сибирской глубинки, и поселок у вас небольшой, а живешь интересно. Правда, и наш городишко не ахти какой большой, но все же областной, а значит и возможностей больше, а я вот так жить не умею, не научили. Да и, если честно, не очень меня тянуло на разные там подвиги, которыми увлекались подруги.

        И тут Антонину Ивановну словно прорвало Накануне днем она случайно встретила Игоря, который бродил в окрестностях пансионата, любуясь увядающей, но все ещё прекрасной природой, и уговорила погулять вместе, пообещав показать самые красивые места.  Сама того не замечая, привела Игоря на тот же уступ, где она уже была с толстяком. Вид отсюда открывался действительно необыкновенно красивый. Вскоре ей стало казаться, что не только Игорь ей, но и она ему стала как никогда близка. Ощутив на своем плече ее голову, он обнял Антонину Ивановну за талию и легонько прикоснулся губами к ее щеке. Как вдруг взгляд его доселе живых, улыбчивых глаз потускнел, сделался холодным. Он торопливо встал и, ничуть не заботясь, что Антонина Ивановна не успевает за ним, стал спускаться с горы.

        Раздражение, злость, обида на весь белый свет, которые овладели ею тогда, вспыхнули с новой силой. Если раньше каждый отдельно рассказанный ею эпизод говорил об удачливости в жизни, шумном успехе, которым она пользовалась у мужчин, и благополучии, которое гарантировало ей при этом замужество, то теперь, обобщая, она как бы анатомировала их, выворачивала наизнанку.

--А меня научили? - голос её обычно громкий, заливистый, звучал на этот раз приглушенно. Так бывало всегда, когда Фомченко волновалась или нервничала. - Это я уже потом до всего дошла где сама, где жизнь подсказала, а где и люди. Нашлись и такие... Только лучше бы не подсказывали, не лезли в душу со своим "Жить надо уметь. Это курица от себя гребет, а человек должен к себе..." И тут, дескать, все средства хороши. Может и жизнь с мужем была бы у нас другой. А так хватаем каждый себе, да еще побольше стараемся. Со стороны посмотреть вроде и живем ничего: дом - полная чаша, машина импортная, дача, крепкое хозяйство. А вот семейная жизнь вся в трещинах. Пока, правда, удается наспех стягивать белыми нитками. Но надолго ли?... Впрочем, мне иногда кажется, что муж от меня никогда не уйдет.
--Я действительно удачливая в жизни, - Антонина Ивановна на слове "удачливая" сделала ударение и иронично усмехнулась. - Встретила однажды случайно старого школьного товарища. Впрочем, чего уж там кривить душой: встреча для него была только случайной. Кто я была? Несостоявшийся педагог начальных классов, зарплата мизерная. А в его организации место освободилось. Словом, когда он на машине догнал меня за околицей поселка, я уже на все решилась...

-- Я теперь знала как жить дальше. Чтобы нравиться, не скупилась на наряды и украшения. А раз нравишься - надо этим пользоваться с выгодой. Один раз я изменила своему принципу, позволила себе влюбиться. - Фомченко улыбнулась. И Вера увидела как посветлело её лицо. - Он славный человек. Вот только, по-моему, чересчур робкий, нерешительный. Робость и помешала ему бросить семью. А, может, и любовь была не очень сильной. А я ушла от своего. Теперь-то я понимаю, вряд ли мы были счастливы. Уж слишком разные мы люди. Да и он не особая находка был кое в чем, если задним умом оценивать. А тогда мне тяжело было привыкнуть к мысли, что надо возвращаться в старую семью, к прежней жизни. Нет, я не боялась, что муж не примет меня. Мужчины только на словах тверды и неумолимы, а на деле так, тряпки, больше хорохорятся.

 --Так оно и получилось. Распили бутылку водки, а мой, надо сказать, до нее очень охоч, поговорили о том о сём и в постель. А там я уж постаралась! И то, что раньше знала, выдала по полной, и то, что за последнее время приобрела, показала, не скупясь. На том дело и кончилось.

        Антонина Ивановна криво улыбнулась, умолкла, отсутствующим взглядом скользнула по Вере, которая во все глаза смотрела на нее и как будто видела впервые. В комнате надолго повисла тишина.

        В Вере боролись противоречивые чувства. С одно стороны она вдруг почувствовала, что её беззастенчиво обворовали. Если раньше все то, что рассказывала Фомченко воспринималось лишь как яркие эпизоды из блистательного искрометного водевиля, главный герой которого эдак бодренько под маршевую музыку перешагивал из одной сценической картинки в другую, и ему не только прощались все легкомысленные выверты, но и хотелось, чтобы этих вывертов было побольше, потому что сами переживания "пострадавших" несли в себе оттенок комичности, а оптимистический конец был заложен в самой форме сценического действа. А здесь вдруг встали в полный рост реальные люди, а главный герой впервые предстал без маски.
        С другой стороны Вера с удивлением почувствовала, что после признания соседки по комнате, она не только не позавидовала чужой жизни, как это было всякий раз раньше, а обнаружила в себе способность оценивать поступки людей, судить их. Это было так неожиданно и так ново, что она растерялась и даже пыталась восстановить в себе мир привычных оценок, оглядываясь назад, в прошлое. Но к еще большому смятению своему прошлое также виделось ей теперь совсем в ином свете.

        Если раньше признания подруг о бесконечных любовных историях казались ей полустыдливыми, увлекательными страницами запретной книги, которые волновали своей недосказанностью, будили в темноте ночей затянувшегося девичества полуфантастические грезы, а сами подруги при этом выглядели безвинными мотыльками, беззаботно порхающими каждый раз на свет новой любви, то сейчас Вера отчетливо поняла, что за полустыдливостью подруг крылось не что иное, как заурядная хвастливость и распущенность, до известного предела сдерживаемая нормами приличия, а в их мотыльковой любви впервые почудилось что-то липкое, нехорошее. И она со смешанным чувством удивления и любопытства почувствовала вдруг, как в ней закипает и растет раздражение к женщине напротив. Она видела Антонину Ивановну как бы заново. За внешней привлекательностью во всем её облике сейчас проскальзывало нечто грубое, хищное. В глаза назойливо лезли полные икры, поджатых под себя ног. Под тяжестью тела они сливались в единое целое с бедрами и казалось, что вот-вот эта плотоядная масса бесстыдно выпрыгнет из-под коротенькой юбчонки. Почему-то подумалось, что Антонина Ивановна хорошо знает силу воздействия на мужчин этой позы, и наверняка пользовалась ею не раз, обделывая свои меркантильные делишки. Эта мысль родила новое ощущение - брезгливость.

        После этого вечера в их отношениях появился заметный холодок. И хотя по вечерам, Вера, как и прежде, слушала соседку, но той живости и непосредственности, с которой воспринимала рассказы Фомченко, больше не было.

        " Интересно все-таки кто это вчера был с ней? -мимолетно подумала Антонина Ивановна про Веру, последний раз окидывая себя взглядом в зеркале. - Наверняка кто-нибудь из тех мужчин в широких кепках, которые изо дня в день бойко предлагают на рынка свой товар отдыхающим. Уж кто-кто, а они готовы волочиться за любой юбкой." Но вдруг, пораженная, замерла. Новая неожиданная догадка пронзила её, наполнила сердце щемящей болью. В это еще не хотелось окончательно поверить, но Антонина Ивановна уже знала, что так оно и есть: с Верой вчера был Игорь! Её Игорь! Ну, конечно же, это был он! Фомченко остро вспомнила каждую деталь вчерашней встречи, Она как бы заново видела торопливо идущую навстречу парочку, которая, увидев её, почему-то вдруг замедлила шаги, отступила на обочину аллеи, и сразу оказалась в тени деревьев. Вчера она на это обстоятельство не обратила внимания только потому, что была вконец расстроена. И виной тому был Игорь, который вопреки её ожиданиям и приглашению не появился в баре. Теперь, когда Антонина Ивановна знала причину, ей охватила бешеная злоба. Она, как раненый зверь, заметалась по комнате.

--Ах, Амёба, тихоня проклятая! Несчастненькой прикидывалась. А я, дура, тоже хороша: открыла перед ней душу настежь. Вот и получила по заслугам. Так тебе и надо...

        Она с болью вспомнила тот первый вечер, когда увидела Игоря. Это он тогда бросился на помощь Вере. Она заметила его еще раньше, когда он только вошел в зал. Высокий, стройный с улыбчивым открытым взглядом. И она свои надежды на интересный, насыщенный отдых сразу связала именно с ним, хотя в предложениях недостатка не было. Рядом с ней то и дело оказывался кто-нибудь из мужчин, которые уже после двух-трех ничего не значащих фраз, напористо объяснялись в якобы неожиданно возникшем чувстве и непременно столь сильном. Но Фомченко не спешила остановить свой взгляд на ком-нибудь из них, так как вскоре поймала себя на мысли, что ей хочется увидеть того высокого парня. Не сказать, чтобы он показался ей уж очень симпатичным. Скорее всего потому, что успела, как ей казалось, разглядеть в нем нечто такое, что делало его значительнее других. В нем увиделась весомость слов и поступков, которых давно не находила в собственном муже и других мужчинах, то и дело встречавшихся в её жизни.

        Отыскала Фомченко высокого парня в холле. Игорь стоял возле небольшого бассейна с искусно выполненным водопадом и фонтаном, прислонившись к одной из колонн под мрамор, и задумчиво смотрел в сторону гигантского полусферического аквариума. Тот занимал всю противоположную стену, точнее сам служил стеной. Оригинальная подсветка создавала иллюзию, что ты неожиданно оказался в пучине моря, и тебе открылся фантастический мир, который уже в двух-трех шагах скрадывала густая ультрамариновая темень морской воды.

        Веры ни рядом, ни поодаль не было видно, тем не менее Антонина Ивановна приблизилась к Игорю.
--А я думала, что уже не найду вас, - улыбаясь, сказала она. Выждав, пока удивленно-вопросительный взгляд парня скользнул по ней сверху донизу и обратно. Фомченко, согнав с лица улыбку, озабоченно спросила:
 - Где Вера? Что с ней? - Удовлетворенно при этом отметила, что первый раунд на пути к знакомству, безусловно, ею выигран.

--Простите...Вы о ком? - оторвавшись от колонны, спросил Игорь. Но тут же спохватился. - Ах, да, вы, наверное, о той девушке...- И, почему-то смутившись, неопределенно махнул рукой в сторону танцующих. - Ей стало лучше. Она ушла. А вы, простите...

--Я Тоня, соседка Веры по комнате, - предупредительно сказала Антонина Ивановна, И уже снова улыбаясь, продолжала: - А я смотрю не видно нигде, уже беспокоиться начала.

--Нет-нет. Ей сразу же стало лучше, как только она оказалась вне круга любопытных. Понимаете, есть люди, которые чувствуют себя уютно только в одиночестве.

--Вы, наверно, тоже относитесь к ним? -Фомченко досадливо отметила про себя, что парень не воспользовался предложенным поводом для знакомства и не представился.
--Нет. Впрочем, пожалуй, иногда да... Даже скорее наоборот...
        Почувствовав, что окончательно запутался, Игорь сконфуженно умолк. Но Антонину Ивановну это противоречивое объяснение устраивало вполне. Сейчас можно сказать несколько слов о себе.

--И мне иногда чертовски тошно бывает на людях. Хочется зарыться в подушку, чтобы не видеть и не слышать никого. Но потом это чувство проходит и тогда наоборот - тошно без людей, без маленьких и больших житейских проблем, которые то и дело возникают, и которые надо решать. Я в общем-то энергичная... м-мм энергичный человек, и мне даже нравится быть в гуще жизни, в сутолоке дел...

        Фомченко поймала себя на мысли, что говорит, пожалуй, несколько казенно. Нет, начала она неплохо. И потом все шло хорошо, пока чуть не ляпнула в свой адрес, что она энергичная баба. Такую характеристику Фомченко неоднократно слышала в свой адрес и считала её лестной для себя. Но сейчас почему-то показалось, что слово "баба" здесь, в этом экзотическом помещении с фонтаном и аквариумом, прозвучит слишком грубо. И теперь, глядя на Игоря, думала:"Хорошо все-таки, что сдержалась. Уж очень он ломкий какой-то на вид, чересчур интеллигентный." Там, в танцевальном зале, он показался сильным, решительным, вблизи же открылся вот с этой, новой стороны.
--И у меня нечто аналогичное бывает. Только мне не в подушки хочется зарыться, а уйти куда-нибудь в лес, на речку. Когда остаешься наедине с природой, все проблемы кажутся иными. Собственно, они таковыми и не кажутся вовсе. Мысли текут сами собой, а ты как бы со стороны наблюдаешь за ними. Это вовсе не значит, что ты просто созерцатель. Нет, скорее оппонент своим собственным мыслям. Потому что, когда оцениваешь их со стороны, легче находить истину. А природа в этом споре нечто вроде катализатора - помогает быстрее и лучше проявить и отбросить все ненужное,мелочное. - В это время Игорь заметил, как Антонина Ивановна нетерпеливо, украдкой посмотрела в сторону танцевального зала, откуда доносилась веселая мелодия, и понял, что его "занесло", что его философия нужна этой
привлекательной женщине как рыбе зонтик, тем более в этот вечер "великого аукциона", как выразился за ужином тот самый толстяк, который потом так нехорошо поступил с этой стеснительной девушкой. Тоня, кажется, назвала её Верой...
        Игорь потом еще поинтересовался, какое отношение имеет аукцион к предстоящему вечеру. "Как какое! - воскликнул толстяк и эффектно вскинул руки. - Это и будет самый настоящий аукцион. Только эта публика, - он театральным жестом описал рукой полукруг и, перейдя на доверительный тон, продолжал, - включая и нас с вами, молодой человек, предстанет не в качестве зрителей, аукционаторов или покупателей, а исключительно в качестве товара, породистых лошадок, которые сами будут прицениваться, примеряться друг к другу. И я позволю себе дать вам совет, молодой человек, особо не медлить, если хотите уехать отсюда с возом острых впечатлений и пережитых ощущений. Помните, что прежде чем молоток аукционатора опустится в третий раз, вы должны успеть оттеснить соперников и в то же время позаботиться, чтобы не переплатить. Иначе полного удовлетворения от покупки не будет."

На миг мелькнула мысль: "А может, и его уже приценяют?" - И решительно сказал:

--Я кажется говорю не то... Знаете, со мной это бывает. - И улыбнувшись, - Антонина Ивановна при этом сразу же отметила, что улыбка делала его продолговатое с острыми формами лицо необыкновенно обаятельным, - продолжал: - С тормозами у меня не совсем в порядке. Пойдемте лучше танцевать, а то великий аукцион пройдет без нас.

Антонина Ивановна удивленно вскинула брови:
--Почему аукцион? Какой аукцион?

        Игорь рассмеялся. Скованность, которую он ощутил при виде этой эффектной женщины, и которая отягощала язык и путала мысли, растаяла. Тоня в своей удивленности стала сразу как-то проще, ближе. Дальше все было просто и хорошо. Игорь был говорлив и ироничен, метко шутил и много смеялся. Фомченко еще больше укрепилась в мысли, что он именно тот парень, который может сделать её отдых приятным, насыщенным. А там...там видно будет как их отношения сложатся дальше. Иногда она боялась признаться в этом даже себе, но ей хотелось, чтобы отношения с тем или другим поклонником вместе с курортным сезоном не кончались. Особенно, когда это был кто-нибудь из тех мужчин, в каждом жесте которых чувствовалась уверенность, властность. Она с удовольствием подчинялась им и днем, и особенно ночью, в постели. В них нравилось и то, что они легко расставались с деньгами в дни кутежей. Но, увы, приходило время и поклонники так же легко расставались и с ней. А поэтому загадывать на будущее больше не хотелось.
        В Игоре к тому же было что-то такое, что делало его не до конца ясным и понятным, что в свою очередь заставляло пристальнее всматриваться в его лицо, в надежде разгадать, увидеть это самое что-то. В одно время он виделся ей сильным, самоуверенным, в другое - казалось, что он нуждается в покровительстве, ласке. Тревожили и резкие переходы от бурной веселости к меланхоличной задумчивости, от философской многословности к скупым "да" и"нет".

--Ох и устала же я, Игорь. И в то же время мне очень хорошо, -сказала Антонина Ивановна, когда они, решив погулять, уединились на одной из боковых аллей. Фомченко хотела сказать, что ей хорошо именно с ним, и что она чувствует себя необыкновенно. Так в подобных ситуациях ей говорили мужчины. И хотя она верила им не всегда, непроизвольно проникалась этим чувством необыкновенности. Поколебавшись намного, она решила не уточнять, почему ей хорошо, И только добавила:
 - Вечер сегодня какой-то необыкновенный. Правда?  Может посидим где-нибудь? Или заглянем в бар на рюмку чая?- Антонина Ивановна чуть-чуть подняла голову от плеча Игоря и вопросительно заглянула парню в лицо, которое теперь было совсем рядом. Стоило тому повернуться и ... Но ее спутник никак не отреагировал на её предложение и по-прежнему шел не спеша вперед, и только теплая ладонь на секунду сжала ей руку. В слабых полосках света фонарей, прорывавшихся откуда-то сбоку через частокол деревьев, она увидела, как посерьезнело его лицо. И тут Антонину Ивановну впервые посетило сомнение: не ошиблась ли она, остановив свой выбор на Игоре? Уж очень серьезен этот парень. А ей в душе хотелось легкости, хотелось, чтобы уже с сегодняшнего вечера курортный сезон начался с приключений. Украдкой глянула на часы, и неожиданно для себя с досадой отметила, что танцевальный вечер максимум через полчаса закончится. Она даже прислушалась, но музыки с их аллеи не было слышно. И вдруг у нее созрело решение... Игорь там что-то говорил про великий аукцион. Так вот пусть думает, что у них все иначе. Погуляли немного и хватит.

--Очень жаль, но мне пора идти,- нежно проворковала она, прижимаясь плотнее к Игорю. А когда тот собрался протестовать, быстро сказала: - Вера там одна. Я и так плохой подругой оказалась.

--А может еще немного погуляем, - неуверенно предложил Игорь, несколько озадаченный столь неожиданным поворотом событий.

--Нет, нет. Лучше завтра подольше побудем вместе. Можно днем пораньше встретиться. Да и впереди еще дней много. - Антонина Ивановна порывисто повернулась к парню, подалась вперед всем телом отрывисто шепнула: - Мне так хорошо было с тобой! - И быстро отстранилась. На предложение Игоря проводить, ответила отказом:
 -Здесь рядом.
 Помахала рукой и быстро исчезла за поворотом.

        Её появление на танцах первым заметил франтоватый толстяк. Он стоял неподалеку от входа. Угрюмое лицо его тотчас расплылось в улыбке, и он, лихо подкатившись к Антонине Ивановне, пригласил её на танец.

--Последний, - предупредил он её при этом многозначительно. Толкаясь в тесном кругу с танцующими, Фомченко с любопытством рассматривала пары. С раздражением отметила, что все те, кто ещё недавно делал ей торопливые признания, сейчас преданными взглядами ласкали своих партнерш и что-то нашептывали им. Вдруг отчетливо поняла, что зря она торопилась сюда. За время её отсутствия тут все шло своим чередом. Аукцион уже состоялся. "Дура, надеялась, что с твоим появлением, все враз побросают своих партнерш и устремятся к тебе, отталкивая друг друга",- мысленно сыронизировала она над собой.
        Грубовато спросила толстяка:
--Ну, а вы что колонну подпирали? Может, вы специально меня поджидали, а я недогадливая?

Толстяк, против её ожидания, ничуть не смутился, посмотрел изучающе. Антонина Ивановна была выше ростом и ему приходилось сильно вытягивать шею и слегка откидываться назад, чтобы это не так заметно бросалось в глаза.

--Представь себе, с тех пор, как только вы ушли подышать свежим воздухом, - он сделал упор на последних словах, - я только то и делал, что стоял возле колонны и ждал тебя, моя дорогая.
        Антонина Ивановна никак не отреагировала на то, что толстяк с ней сразу стал говорить на "ты", рассмеялась. Ей и в самом деле стало смешно. Нет, не весело, а просто смешно. Смешно над собой и толстяком. Оба они в начале вечера пользовались успехом, а под конец остались одни. Поняла, что толстяк наверняка сейчас попытается заигрывать с ней, сделает последнюю попытку поправить не совсем удавшийся вечер. Собственно, он уже делает это. Поймала себя на мысли, что и она, решив уйти от Игоря, тоже сделала последнюю попытку. Не хотелось, чтобы вечер пропал зря. И позже, при воспоминаниях о нем, а они наверняка будут, чтобы он не вызывал раздражение тем, что что-то было сделано не так и напрасно было потеряно время. С Игорем было хорошо, но рассчитывать, что вечер с ним закончится так, как ей бы хотелось, - в неге и телесных утехах, - не приходилось. И Антонина Ивановна уже с любопытством посмотрела на толстяка. "Интересно, как его звать?" -подумала она.

        Его звали Стефан Митрофанович.
--А еще лучше, если ты меня будешь звать просто Степа,- охотно представился толстяк, когда они медленно брели по аллее.
        Стефан оказался на редкость говорливым и циничным мужчиной. Каждый его рассказ в конце концов сводился к финалу, где обязательно кто-нибудь "подкладывал свинью" или изменял другому. "Это как в известном анекдоте...Ты не слышала случайно?" - спрашивал он неизменно при этом и тут же начинал рассказывать анекдот.

        Они немного побродили по аллеям, потом решили подняться в гору, откуда, по словам Стефана, их пансионат был виден как на ладони. Антонина Ивановна, смеясь, попробовала было возразить, что сейчас уже ночь и они все равно ни черта не увидят, но толстяк убеждал, что видеть островок огней в море темноты не менее интересно.

        Позже Фомченко не раз будет укорять себя, что поступила необдуманно, проявила слабость, обыкновенную женскую слабость, согласившись погулять еще немного с толстяком. Конечно, она знала, чем все закончится, и в душе сама хотела этого.Уж очень теплый, несмотря на позднюю осень, и какой-то размягчающий был южный вечер. А ей с самого начала хотелось, чтобы он вместил в себя больше событий, как, впрочем, и весь курортный сезон.

        Расположились они на одном из широких уступов. Толстяк достал из заднего кармана брюк плоскую бутыль, отвинтил крышку, которая легко трансформировалась в небольшой стаканчик, и налил в нее содержимое.

--Коньяк, - пояснил он, подавая стаканчик Антонине Ивановне. - Он делает наше воображение богаче и снимает усталость.

        Фомченко и впрямь чувствовала легкую усталость, но выпила без всякого желания, лишь бы не слушать уговоры толстяка. А что он будет уговаривать, не сомневалась.

        Стефан пил жадно, большими глотками, налил еще и снова выпил. "Можно было и не забираться сюда так высоко,"- лениво подумала Антонина Ивановна, прислушиваясь как тепло разливалось по её большому сильному телу. Ощутив на себе торопливые, настойчивые руки мужчины, она не удивилась, лишь плотнее прижалась к нему и ожидающе затихла...

        Утром, спустившись в столовую и увидев Игоря за одним из дальних столиков, улыбнулась ему и приветливо помахала рукой. Однако, против ожидания, Игорь в ответ, лишь сухо кивнув головой, отвернулся. И тут она увидела толстяка. Он сидел спиной к ней за одним столом с Игорем. Фомченко отчетливо осознала, какой опрометчивый шаг вчера сделала. Но откуда ей было знать, что и Игорь и толстяк поселились в одной комнате, и последний, едва успев проснуться, лениво потягиваясь в постели, с присущим ему цинизмом расскажет о минувшем вечере, не преминув при этом наставительно посоветовать как надо пользоваться женскими слабостями и потом все ставить на свои места.

--Главное, не затягивать это дело. Помотросил и бросил - вот мой девиз и совет тебе. Я почему это тебе говорю? Вижу нескладный ты какой-то в жизни. И вроде парень всем хорош, и женщины к тебе липнут...

        Антонина Ивановна слишком хорошо знала подобный тип мужчин, чтобы надеяться на то, что вчерашнее приключение останется для Игоря тайной. Но это только разозлило её. "Ну и пусть знает! А я что обет верности ему давала? Сам недотепа.Я ему вчера как  могла, показывала, что мне хочется быть с ним, а он так и не использовал такую возможность. Вот пусть и катится от меня на все четыре стороны, - все больше распаляясь, думала она. - Найду себе еще не такого... Да и тот же Стефан показал себя вчера искусным любовником." Она вызывающе окинула взглядом столовую. И неожиданно для себя успокоилась. Курортный сезон только начинался...

        И Антонина Ивановна не стала изменять своим привычкам и на этот раз. Всякий раз, когда волнующая душу и тело истома, рождаемая особой атмосферой южного курорта, начинала особенно тревожить, она шла в бар, где за бокалом легкого коктейля неторопливо с заученной интригующей улыбкой рассматривала отдыхающих. И вскоре рядом с ней всегда оказывался кто-то из завсегдатаев бара и предлагал угостить коктейлем покрепче. Фомченко охотно соглашалась не только выпить пару коктейлей, но и потом зайти к новому знакомому в номер на часок-другой, чтобы сбросить возникшее в теле напряжение.

        Вскоре, однако, Антонина Ивановна поймала себя на мысли, что её влечет к Игорю все сильней. И как-то раз, прогуливаясь с Верой, они отыскали его, сидящего за книгой. Против ожидания, Игорь охотно согласился побродить с ними. Был весел, много шутил, держал себя при этом непринужденно. Договорились погулять вечером еще, после ужина. Расставаясь, Игорь не то спросил, не то сказал утвердительно, повернувшись к Вере:
--Вы тоже придете...

        Антонина Ивановна вечером пришла одна, сказав, что Вера почувствовала легкое недомогание.
--Я почему-то так и думал, что она заболеет, - многозначительно сказал Игорь.
 Фомченко уловила в его голосе откровенную иронию, но сделала вид, что не заметила этого. Она тщательно готовилась к этой встрече, продумала каждую деталь туалета, каждое слово, которое собиралась сказать. Но разговора не получилось. Едва они прошли с полсотни шагов, как Игорь, взглянув на часы, с досадой в голосе произнес:
--Эх, черт возьми, не успеем твою больную подругу навестить. Я обещал через полчаса быть в одном месте.

        И в последующие дни Игорь соглашался гулять втроем, но никогда не оставался наедине с Антониной Ивановной. И тогда она сделала еще одну попытку, позвонила и сообщила, что приболела и просила навестить её.  Игорь не пришел. И сейчас, когда Антонина Ивановна знала, как ей казалось, настоящую причину подобного поведения, его холодного отношения к ней, уязвленное самолюбие жаждало отмщения.

        Вспомнив свое вчерашнее намерение во что бы то ни стало встретиться с Игорем, криво усмехнулась:"Пока ты решала, Амёба действовала". - Не выдержала, зло и сочно выругалась в пустой комнате.

        В столовую, на завтрак, Антонина Ивановна спускалась всегда одной из последних. Не изменила она этому правилу и сегодня. Шла не спеша, но и не очень медленно. Те, кто в эту минуту могли смотреть на нее, должны были увидеть во всей её фигуре воплощение спокойствия, уравновешенности, но в то же время - энергичную, деловую женщину. Ну, а что в столь ранний час её наряд был, пожалуй, кричаще вызывающим в этой атмосфере утренней сонливости и деланно небрежного брючно-юбочного фиглярства, её ничуть не смущало. Скорее наоборот, вселяло то душевное равновесие, которого ей так сегодня не хватало.

        Еще там, в комнате, Фомченко до мелочей продумала, как будет вести себя при встрече с Верой и Игорем. Нет, она не будет ругаться, кричать, закатывать истерику. Не дождаться им этого. Ей бы только глянуть в глаза этой сучке, показать всю меру презрения, которое испытывает к ней.

        Ловя на себе заинтересованные взгляды мужчин, неожиданно с горечью подумала об Игоре. "Ну, что он нашел в ней, в Амёбе-то? Да окажись он в эту минуту рядом - высокий, сильный, - нам бы все дико завидовали. Но где они?" Взгляд Антонины Ивановны скользил от столика к столику, но не находил тех, кого искала. Это родило в ней смутное беспокойство и раздражение.

        Завтракала она наспех, все время искоса поглядывая на дверь. Но ни Игорь, ни Вера так и не появились. На выходе её поджидал Стефан Митрофанович.
--Как тебе нравится этот кульбит? - заговорил он так, как будто продолжал прерванный завтраком разговор, хотя с того памятного вечера Антонина Ивановна на все его попытки заговорить, неизменно отвечала отсутствующим взглядом. Но сегодня она чувствовала, что и толстяк чем-то удивлен, и даже, пожалуй, обескуражен. Фомченко выжидающе посмотрела на него. Стефан Митрофанович тем временем тараторил:

--Ну, прямо роман пиши! И над заголовком ломать голову не надо. С классики можно позаимствовать. Вот, скажем, чем плох "Отверженные"? Хотя к прототипу моей каланчи, пожалуй, больше подходит "Дон Кихот". Впрочем, это название можно пустить подзаголовком к одной из глав. А финальным аккордом непременно должна стать глава с тоже классическим названием "Мцыри", где главный герой под звуки грозы будет петь "О дайте, дайте мне свободу..." Впрочем, это, кажется, уже из другой оперы...

        Антонина Ивановна, воспользовавшись паузой, нетерпеливо спросила:
--Что случилось?
Толстяк кинул на неё быстрый взгляд снизу вверх, слегка прищурился, как бы прицениваясь, что знает эта женщина, все ли можно говорить, или кое о чем умолчать. Когда заговорил, Фомченко на миг показалось, что он сам силится понять, что же произошло на самом деле.

--Понимаешь, прихожу вчера с бара, по пути с танцев зашел, масса впечатлений. На язык так и просятся эпизодики там разные. Обычно Игорь, во сколько бы я ни возвратился, читал книгу или музыку слушал, а тут - никого. Эге, думаю, сегодня мне трепаться не придется, мой черед слушать. Сижу с полчаса, от любопытства сгораю, а его все нет. Потом глядь эдак случайно на столик -листок бумажки лежит.Оказалось - записка. Чертовщина какая-то! Девятнадцатый век, герой нашего времени...
--Что в ней? - не сдержалась Антонина Ивановна.
--Да, вот... - толстяк порылся в кармане и протянул ей уже изрядно измятый клочок бумаги. -На-ка прочти. Тут и о тебе кое-что есть.

        "Я уезжаю. Прощайте Стефан. Надеюсь, вы на меня не обидитесь, что сегодня не с кем будет поделиться своими похождениями. Утешитесь, что не вам одному. Я уезжаю с Верой. Нам оказалось по пути. Хотя, не скрою, она мне очень нравится. Но как все сложится - это дело будущего. Поясняю для того, чтобы вы со своими склонностями не подумали какую-нибудь пошлость. Так что и Антонина Ивановна будет терзаться до утра по той же причине." Ниже была коротенькая дописка: "Признаюсь, рассказчик вы классный, но репертуар у вас крайне однобокий.  А что касается ваших рассуждений о танцевальных вечерах как об аукционах, то эта аналогия верна лишь, мне кажется, для вас с Фомченко и вам подобных".
        Под запиской стояла неразборчивая подпись, и Антонина Ивановна долго пыталась прочесть её. Вспомнила, что она даже не знает фамилии Игоря. Выпрямилась, отдала записку Стефану Митрофановичу, даже не взглянув на него, и стала подниматься наверх. Захотелось остаться одной.

        Не раздеваясь, легла на кровать. Долго бездумно глядела в потолок. Потом встала, сняла платье, парик, кольца, перстни, браслеты. Расправила постель и снова легла, натянув одеяло до подбородка. Задумалась.

         Нынешний курортный сезон явно не удался. После того, как она узнала о том, что Игорь уехал, она укрепилась в этой мысли окончательно. При желании, конечно, можно было еще кое-что поправить - впереди еще много южных дней и не все мужчины их заезда, похоже, определились. А некоторые уже вкусили от пирога сладострастия, но их испугала чрезмерная требовательность подруг, которую не способны были выдержать до конца сезона ни карманы, ни приглушенная годами и семейными заботами плоть. И они, передохнув, вновь с интересом поглядывали на других женщин, в том числе и на неё. Но желания сближаться с кем-нибудь Антонина Ивановна сейчас не испытывала. Подумалось, что в таком случае оставшиеся дни, пожалуй, покажутся изнурительными. И тогда впервые возникла мысль - уехать. "Да, лучше уехать, - утвердительно подумала Антонина Ивановна. И все больше зажигаясь этой идеей, порывисто поднялась и села, обхватив ноги руками. - Сегодня же! Непременно!" Но тут же спохватилась, что не знает, когда отходит поезд. Вполне вероятно, что вечером, а перспектива шататься до вечера по станции её не устраивала. Подумала, что пороть горячку не следует.

        Она опять залезла под легкое пушистое одеяло. Почувствовала, как тело снова стало наливаться истомой.
 -Отдохну немного, а там видно будет, что делать, -решила Антонина Ивановна, и с этой мыслью смежила веки. - В конце концов и Стефан Митрофанович тоже неплохой мужчина.
               
22.10.1975г.
с.Идринское.