Новая симфония

I

Над ночным Лондоном бушевала гроза. Небо яростно поливало дождем опустевшие улицы, словно испытывало жгучую ненависть ко всему, что находилось внизу. Ослепительная  молния на мгновение освещала окутанный ночной пеленой город, за ней следовал мощный раскат грома, заставляющий стекла домов буквально сотрясаться, не давая людям спать.

Среди прочих не спал и он. Гроза и близко не подпускала к нему спасительный сон, который заставил бы его забыть о разбушевавшейся природе и тогда он вспоминал бы эту ночь просто как очередной кошмар. Бросив последнюю отчаянную попытку предаться сну, он спустился из своей спальни в кабинет, сел за фортепиано и начал наигрывать первое что приходило в голову. Он надеялся на то, что его наконец посетит озарение и он сможет написать новое произведение, в котором очень нуждался. На часах было 5 часов утра.

Когда малая стрелка массивных часов указала на цифру 8, он все еще сидел за инструментом, продолжая вновь и вновь касаться пальцами холодных клавиш. Все его усилия были напрасны. Как бы он ни старался, все было впустую. Пространство кабинета заполнила целая гамма мелодий, упорно не желавших связываться в единое и гармоничное произведение. Осознав наконец полнейшую тщетность своих усилий, он в отчаянии хлопнул крышкой инструмента так, что звук был слышен даже на другом конце дома.

«Наверное, это мой лучший звук, за сегодняшнее утро», горько усмехнулся он.
Встав из – за уже ставшего ненавистным инструмента, он подошел к столу, стоявшему в другом конце кабинета. На столе стоял графин с вином и несколько бокалов. Налив себе вина в один из них, он взял бокал в руки и начал неспешно прохаживаться по кабинету. Несколько минут спустя, он подошел к шкафу, в котором хранил свои партитуры и чистые нотные листы. Взяв стопку партитур, он подошел к столу и положил их на поверхность, отодвинув перед этим графин и бокалы. Перелистав несколько страниц, он остановился на той, на которой был запечатлен один из недавно сочиненных отрывков. Он ему не нравился, но тем не менее, музыкант оставил его, надеясь, что сможет превратить этот набор бессвязных нот во что – нибудь стоящее. Он взял лист в руки и стал внимательно вглядываться в него. Для человека, незнакомого с музыкой, подобная запись была бы просто набором каких - то палочек и точек.

Он вглядывался в партитуру до тех пор пока ноты не стали сливаться в один причудливый символ размером в целую страницу. Утомленный, он положил лист на стол, добавил к нему остальные и положил все на место. День начинался не самым лучшим образом. Он снова ничего и не сочинил.

Решив более не подвергать себя творческим мукам, по крайней мере в это утро, он вернулся в спальню, чтобы переодеться, а затем сказать прислуге, чтобы подавали завтрак.

Тот, о ком мы рассказываем, был одним из знаменитейших лондонских композиторов 19 века. Его имя было Уильям Холл. Он родился в семье продавца музыкальных инструментов и будучи окруженным музыкальными инструментами еще в самом детстве открыл для себя таинственный мир музыки. Мальчик часами просиживал в лавке отца, штудируя ноты и буквально вгрызаясь в учебники по музыкальной теории. Затем в возрасте 8 лет он стал брать уроки игры на фортепиано и уже год спустя играл в церкви на органе. Так началась его музыкальная карьера.

Благодаря своему таланту и упорству к 38 годам Уильям Холл достиг очень многого . Он написал несколько симфоний и концертов для фортепиано, которыми восхищалась вся Англия. Даже сама королева отметила недюжинный талант музыканта. Получив признание, а вместе с ним и приличное состояние, Уильям поселился в центре Лондона в большом особняке, в котором помимо него жила прислуга. Жениться он не хотел, потому что считал, что женщины не вдохновляют, а лишь отвлекают от творчества и никто из его окружения так и не смог убедить музыканта в обратном.

Он не испытывал проблем с сочинением музыки. Стоило ему только сесть за свой инструмент как пальцы сами собой начинали извлекать волшебные мелодии, сливающиеся в нежные гармонии, из которых получались бессмертные произведения. Холл считал, что его вдохновение останется с ним навечно и что он напишет еще сотни таких произведений. Но, как говорится, ничто не вечно. За несколько дней до описываемой нами истории музыкант впервые встретился с тем что художники обычно именуют творческим кризисом. И эта встреча ему явно не понравилась. Музыка впервые перестала литься словно стремительный горный поток. Уже не было головокружительной эйфории, пробуждаемой красотой собственного произведения, а тело не бросало в сильнейшую дрожь от едва сдерживаемого вдохновения. Но музыкант лишь решил, что это скоро пройдет. Но он сильно ошибался. Теперь ему пришлось буквально выдавливать из себя каждую ноту. И тогда он потерял покой, впал в отчаяние и был твердо убежден в том, что только новое блистательное произведение сможет принести ему успокоение. Но кроме бессвязных отрывков ничего больше не получалось. Это его угнетало.

После завтрака он отправился на прогулку по городским паркам в надежде, что свежий осенний воздух и любование разноцветной и пышной листвой деревьев все – таки помогут ему обрести нужное настроение. Вернувшись домой  после трехчасовой прогулки, он сразу же сел за фортепиано. Но и в этот раз все было тщетно. Утренняя картина повторилась. Совсем отчаявшись, он хлопнул крышкой фортепиано еще громче, чем в прошлый раз. Решив, что с него на сегодня хватит, он отправился в библиотеку и попросил не беспокоить его до утра.

II

В течение следующих дней он искал другие способы вдохновения – ездил за город, ходил в церковь, где слушал выступление хора, ходил на  спектакли в театр, но ничего из этого не помогало. Каждый раз все заканчивалось одним и тем же – он сочинял полную несуразицу, из – за чего он все больше и больше впадал в отчаяние. Он стал мрачен и угрюм, слуги стали бояться его и старались не попадаться ему на глаза, потому что стоило им встретиться с хозяином, как тот немедленно начинал срывать свою злобу на них, ни в чем не виноватых людей. Осознав,что обычные способы вдохновения не помогают, Холл решил действовать по – иному.

На следующий день Уильям отправился к своему старому другу, с которым познакомился около десяти лет назад. Это был Оливер Робертсон, аристократ и отъявленный распутник. В отличие от Уильяма, добившегося всего самостоятельно, Оливер Робертсон с самого рождения располагал огромным состоянием и весомым положением в обществе, благодаря чему любая дверь, ведущая к различного рода наслаждениям, которым Оливер с удовольствием предавался, была открыта. Он познакомился с Уильямом на одном из вечеров, где музыкант развлекал публику. Завороженный игрой молодого музыканта, Робертсон, помимо прочего страстный поклонник музыки, немедленно познакомился с юным талантом, после чего оказывал ему всяческую поддержку, стараясь попутно склонить его к распутному образу жизни. Но Уильям не пожелал идти по стопам аристократа и даже когда пришел к успеху, сохранил трезвость ума и не стал пускаться во все тяжкие. Он хотел сохранить свою карьеру и репутацию. Оливеру же было нечего терять, кроме своего состояния, которое он тратил на все новые и новые наслаждения. Это было довольно странное сочетание – гедонист и утонченный музыкант. Но, как известно, противоположности притягиваются.

Когда слуга Робертсона провел Уильяма в дом, тот застал своего друга за дегустацией нового вина, привезенного из Франции. Помимо музыки Оливер был страстным любителем вина и ежедневно поглощал не менее 5 бутылок.
-Чего ты такой мрачный? На, держи, мой друг,- он протянул Холлу бокал – Лучшее на данный момент французское вино. Эти французишки довольно мерзкие людишки, но вино они делают отменное.

-Спасибо, друг, но боюсь, что это мне не поможет. – грустно ответил Уильям, но тем не менее, сделал глоток из бокала и после небольшой паузы добавил – И вправду лучшее.

-Что с тобой такое? Чего ты так раскис? Кто – то ночью пробрался в твой дом и расстроил твой инструмент и сегодня вместо очередного шедевра ты написал арию умирающего слона? - Оливер расхохотался во весь голос. Он всегда считал свои шутки лучшими в мире. Но заметив, что его друг стал мрачнее тучи, он тут же перестал смеяться.

-Слушай, твой вид мне совсем не нравится. Как будто ты съел вместо шоколадного пирожного кусок… - он тут же осекся, чтобы окончательно не вывести своего друга из себя – Прости. Расскажи в чем дело.

Уильям выложил своему другу все как на духу. Ему даже на секунду показалось, что стало легче… Нет… Лишь показалось… И отчаяние вновь овладело им.
-Мдааааа… - удивленно протянул Оливер- Я даже и подумать не мог, что такое может случиться с тобой. Но не отчаивайся. Есть у меня одна идея. Сегодня же сходим в клуб. Я там часто бываю, отличное заведение. Ты в момент повеселеешь и тогда дальше сможешь сочинять свою музыку и радовать меня. Что скажешь?
-Хорошо. Пойдем – невесело ответил он.
Может быть, вечер проведенный в компании друга и вправду поможет вновь обрести вдохновение.

-Вот и хорошо, - широко улыбнулся Робертсон - А пока не хочешь ли посетить мою галерею? Мне на днях прислали целую серию картин с голыми девицами. Ты их хоть часами разглядывай, а все равно не наглядишься.
-Нет, спасибо, я лучше пойду домой и высплюсь как следует. До вечера.
-Как хочешь, - добродушно ответил старый друг и крикнул вслед  - Я заеду за тобой!

III

«Клуб», о котором говорил Оливер, оказался не более чем домом наслаждений, расположенном чуть ли не на окраине Лондона. От других подобных заведений это место отличалось тем, что принимало только элиту общества, предлагая им все самое лучшее. Здесь можно было вволю напиться изысканного вина, выкурить неограниченную дозу опиума и провести ночь в окружении одной или нескольких красавиц, привозимых сюда со всей Англии. Робертсон, завсегдатай этого дома, решил, что это именно то, что нужно для того, чтобы поднять настроение друга, поскольку другие известные музыканты Лондона не брезговали заходить сюда. Он и раньше приглашал Холла посетить это место, но тот каждый раз отказывался.
Уильям, прежде никогда не бывавший в подобных заведениях, поначалу чувствовал себя не совсем уютно, даже несмотря на то, что внутри дом был оформлен роскошнее некуда.  Огромный зал, в котором было расставлено множество диванов, занимал весь первый этаж. На диванах сидели клиенты со своими избранницами, пили вино и курили опиум перед тем как отправиться наверх, чтобы перейти к самой интересной части вечера.

За одним из таких диванов сидели Оливер с Уильямом в окружении девиц.
-Ну, что скажешь? – спросил Оливер, затягиваясь опиумом – Если рай на земле и существует, то он здесь! Возьми, попробуй.

Уильям взял трубку из рук Оливера и затянулся. Несколько секунд спустя он почувствовал, что волна блаженства охватывает его. Он в момент расслабился и даже начал улыбаться двум девушкам, сидевшим по обе стороны от него.
-Нравится? – подзадоривал его друг  - Затянись еще и тогда ты забудешь о том, что проблемы вообще существуют.

Уильям сделал повторную затяжку, более глубокую, чем первая. И тут весь мир поплыл перед его глазами. Он чувствовал себя на седьмом небе от счастья. Он чувствовал себя королем мира, властителем вселенной, он почувствовал, что способен на все. Что – то подсказало ему, что пора сломать те преграды, которые он сам же для себя и воздвигал. Он поднялся, притянул к себе за руки девушек и направился с ними наверх.

Домой он вернулся лишь под утро. Точнее, не вернулся, его привезли. Кто – он уже не помнил. Единственное что он знал – это то, что ему нужно вновь сесть за фортепиано. Кое – как он дошел до кабинета. Он коснулся пальцами клавиш и… вот оно! Да! Он снова сочиняет! Он снова пишет! Он больше не будет мучиться над каждой нотой.

Скорее! Не упускай момент! Творить! Творить!

И его кабинет вновь наполнила волшебная музыка. Он играл вдохновенно, с упоением. Весь хмель сошел на нет, он был трезв и счастлив. Сыграв произведение, он моментально бросился записывать все, что придумал. Исписав десяток нотных листов, он почувствовал сильнейший прилив счастья. Удовлетворенный, он поднялся в спальню и заснул. Проснулся он лишь на второй день.

Взглянув на свои новые записи, он обрадовался. Да, это будет шедевр. Новая симфония. Его лучшее произведение. Теперь нужно продолжить начатое. Он начал играть и тут…

О, нет! Снова!

Он играл уже полчаса, но и близко не мог приблизиться к тому, что сочинил в прошлый раз. Он перестал играть и снова впал в отчаяние.
Что же делать?

Ответ нашелся сам собой.

Он снова посетил вместе с Оливером то самое заведение, где растворился в облаке опиумного дыма и утонул в бездне наслаждения. Вернувшись домой, опьяненный и обессилевший от наслаждений, он написал новый отрывок, звучащий даже лучше предыдущего. Впоследствии те самые 10 нотных страниц были преданы огню. С этого момента он решил, что будет сочинять только самое лучшее. Теперь он знает как этого добиться. Он будет сочинять денно и нощно и не успокоится, пока работа не будет завершена. Он стал одержим новым произведением.

С этого момента он посещал не только тот самый дом, но и другие места, предлагающие наслаждения. И каждый раз, возвращаясь к себе, наполненный опиумным ядом, он сочинял новый кусочек будущего шедевра. Он был счастлив. Он нашел новый способ творить.

Так он написал первые 2 части будущей симфонии. Затем случилось так, что опиум и плотские наслаждения больше не вдохновляли его. Ему нужно было что – то новое.

Но что?

Он отчаянно искал новые источники вдохновения. Ничего не приходило на ум. И вот наконец он нашел то, что ему было нужно.

IV

Однажды поздно вечером, когда раскаты грома вновь сотрясали Лондон, Уильям заперся у себя в кабинете и попросил не беспокоить его. Сняв со стены картину, он достал из тайника все необходимое для курения опиума. С тех пор как он начал работать над новым произведением, он договорился о том, чтобы ему регулярно поставляли опиум.

Выкурив довольно большую дозу, он сел за фортепиано. В очередной раз все было напрасно. Он не мог продолжить свой шедевр. Тогда он встал и подошел к столу.  Достав оттуда нож для вскрытия конвертов, он провел пальцем по кончику.
Острое. То, что нужно.

Засучив рукава на обеих руках, он взглянул на свои запястья, на которых переплетались синие нити вен. Взяв нож в правую руку, он опустил кончик лезвия на левое запястье и уже был готов провести острием вдоль, но замешкался. Что – то остановило его и подсказало, что этого не следует делать. Он испугался и отложил нож в сторону. Но несколько мгновений спустя, решимость вернулась к нему. Нужно только избавиться от чувства страха. Он выкурил новую дозу опиума, сумевшую притупить бурную дрожь. Он вновь взялся за нож, опустил лезвие на левое запястье, надавил с силой и провел кончиком вдоль. Из вен тотчас хлынул алый ручеек, который быстро начал стекать вниз по руке. Но ему показалось мало. Он повторно провел ножом по запястью и тогда ручеек превратился в стремительный алый поток. Кровь уже не только стекала вниз по руке, но и капала на пол, оставляя красные точки. Он проделал то же самое и с правым запястьем. Он бросил нож в другой конец кабинета. Удовлетворенный, он сел за фортепиано и начал играть.

Пока он играл, вскрытые вены щедро поливали красным черно – белые клавиши. Уильям был счастлив как никогда. Чувство того, что жизнь медленно покидает его, наполняло вдохновением. Вначале он играл медленно, извлекая простые мелодии. А когда уже все клавиши были обагрены липкой кровью, а на полу начала образовываться густая кровавая лужа, третья часть симфонии становилась драматичнее. Теперь Уильям играл неистово и громко, извлекая ноты пропитанными собственной кровью пальцами. И чем меньше крови оставалось в его теле, тем сильнее становилась его музыка. Он уже не мог остановиться. Он даже не замечал того, что играет посреди кровавого озера, собственного кровавого озера, в котором отражался он, обезумевший музыкант. Драматичность музыки достигла своего пика. Произведение звучало мощно, тревожно и величественно. 
И вот силы наконец начали покидать его. Голова закружилась, все расплылось перед глазами. Вскоре он уже не мог поднять свои руки, чтобы вновь коснуться темно – красных клавиш. Обессиленный, он упал на пол лицом в лужу собственной крови.  И только сейчас он наконец - то понял что же он сотворил с собой. Чувство счастья и упоения сменилось ужасом. Ужасом за собственную жизнь, но прежде всего за собственное творчество. Он начал кричать что было сил. Но чем больше он кричал, тем меньше сил в нем оставалось. Дошло до того, что он уже не мог пошевелить губами. Вконец обессилевший, он потерял сознание.

V

Он очнулся в собственной постели. Он не знал о том, что находился здесь целую неделю и совершенно не помнил как здесь очутился. А произошло это вот как.
Дворецкий, совершавший ежедневный обход дома перед сном, услышал крик, доносившийся из кабинета хозяина. Он тут же помчался к двери, попытался открыть ее, но та была заперта. Почуяв беду, он взломал дверь и обнаружил хозяина, лежащего в луже собственной крови. Испугавшись за его жизнь, дворецкий тут же позвал на помощь. Пока Уильяма относили в спальню, дворецкий послал за врачом. Шансы на спасение музыканта были невелики, но к великому счастью, все закончилось благополучно. На третий день Холл пошел на поправку.

Как того и следовало ожидать, о произошедшем узнал весь город, а позже и вся Англия, но главные подробности все же удалось утаить. На многочисленные расспросы дворецкий каждый раз отвечал, что его хозяину «просто нездоровится». Дворецкий также распорядился, чтобы дверь в кабинет заменили как можно скорее, затем заперли и никого туда не пускали.

Уильям присел, облокотившись на спинку кровати. Увидев, что оба запястья туго перебинтованы, он тут же вспомнил все, что сделал с собой несколько дней назад. Но самое главное – он вспомнил МУЗЫКУ! Он мгновенно вспомнил все, что играл в ту ночь и закричал что было сил:

-Генри! Немедленно мне нотные листы и чернила! Быстро!

Дворецкий тут же принес все необходимое и Уильям стал лихорадочно записывать все, что всплыло в его памяти. Это была третья часть, которая чуть не стоила Уильяму жизни. Записав ее, он отложил листы в сторону и с облегчением вздохнул. Еще одна часть будущего шедевра готова. Оставалось сочинить последнюю – четвертую. И пока он лежал в кровати, наполненный счастьем и удовлетворением, он услышал за дверью голоса. Один принадлежал дворецкому Генри, а другой – его старому другу Оливеру.

-Вам пока туда нельзя, сейчас не стоит беспокоить мистера Холла.
Ему ответил грубый и властный голос:
-Мне плевать чем он там занимается, я хочу знать в каком состоянии мой друг. В Лондоне болтают всякое, поэтому я хочу лично убедиться, что он в порядке. Пустите меня!

Они спорили еще минут 5, пока наконец дверь не распахнулась и в комнату не ворвался Оливер, пытающийся отбиться от настойчивого дворецкого.
-Друг мой! – воскликнул Робертсон – Что за жуть с тобой приключилась! В городе говорят, ты пытался покончить с собой. Как ты?

-Да не переживай, дружище. Все в порядке, - успокоил друга Уильям – Просто приболел немного, вот и все.
-Говори своему другу правду!  - не унимался Оливер - Почему у тебя запястья перевязаны?
-Генри сказал, что мне вкалывали что – то в вены обеих рук – солгал Холл – Вот потому запястья и перевязаны. Ты бы лучше порадовался за меня. Я почти написал новое произведение. На, посмотри.

-Ты же знаешь, я ни черта не понимаю в этих закорючках и точках. Но я все равно рад за тебя, мой друг. Теперь я спокоен, но отныне буду навещать тебя как можно чаще, пока ты окончательно не встанешь на ноги. Если что – нибудь потребуется, ты скажи, я все сделаю. Хорошо?

-Ладно, ладно, - отмахнулся музыкант – Спасибо, что навестил. Скажи всем, что я в порядке и что скоро вся Англия содрогнется от моего нового шедевра.
-Договорились! – обрадовался Оливер – Ну, я пошел. Скоро должны привезти новую партию вина. Я пришлю тебе несколько бутылочек. До встречи!
-До встречи.
Уильям тут же понял как допишет свой шедевр.

Как только музыкант набрался сил, он тут же направился в свой кабинет, предварительно взяв у дворецкого новый ключ. Войдя в кабинет, Уильям заметил, что крови на полу больше не было. Подойдя к фортепиано и открыв крышку, он увидел, что клавиши снова стали черно – белыми, словно они всегда и были такими. Он закрыл крышку и направился к шкафу. Открыв его, он достал партитуру будущей симфонии и положил ее на стол. Затем он достал остальные партитуры, разорвал их и бросил в камин. Огонь с превеликим удовольствием и безмерной жадностью поглотил шедевры. Они больше не представляли для него никакой ценности, потому что новая симфония превосходила их в тысячу раз. Мир запомнит его лишь по одному произведению. Затем он добавил к оставшейся единственной партитуре листы с третьей частью, положил все на место и закрыл шкаф.
Сегодня. Он допишет свой шедевр сегодня.

VI

Уильям отправил Оливеру записку, в которой приглашал своего друга провести вместе вечер.
-Я вот думаю… - рассуждал Оливер во время их ужина в гостиной – А не жениться ли мне? Все – таки моложе я не становлюсь, да и не на кого оставить все, что у меня есть. Вчера на вечере сэра Уотербери я присмотрел себе весьма привлекательную особу, его дочь, кстати говоря. Ха-ха-ха! Ну, что скажешь?

-Я считаю, это блестящая идея, друг мой, - поддержал Оливеру Уильям – Я полностью тебя поддерживаю.
-Ха-ха-ха! – снова рассмеялся Оливер – Ну а тебя я смогу хоть когда – нибудь убедить сделать то же самое? Ну хоть разок, а?
-Извини, друг, но я уже не раз говорил тебе о том, что я думаю по этому поводу. Мне не нужны ни жена, ни дети. Моя музыка и есть мои дети. Благодаря ей меня и запомнят.

-Ну как знаешь, приятель, но я не теряю надежды, что ты все же одумаешься! – улыбнулся Оливер -  Кстати, о музыке. Может, сыграешь мне свое новое произведение? Хотя бы кусочек. Я уже не могу больше ждать, чтобы услышать его.
Раньше Уильям никому не показывал свои произведения до того как состоиться их премьера, но в этот раз он поступил иначе.

-Почему бы и нет. Только не здесь, не в гостиной. Пойдем в мой кабинет.
Друзья встали из – за стола и направились в кабинет. Оливер никогда еще не был там.
-Так вот, значит, где ты сочинил все те шедевры, что услаждали меня. Если бы я умел сочинять музыку, то делал бы это в каком – нибудь борделе или прямо в тронном зале Королевы!
И тут его взгляд упал на стол, где стояла бутылка с вином. То самое вино которое Оливер в огромном количестве подарил Уильяму в честь выздоровления.

-О, знакомая вещь! – воскликнул Оливер – И как тебе этот напиток? Вкус, на мой взгляд, божественный.
Не в силах удержаться от соблазна, он налил себе вина в стоящий рядом бокал, и выпил его содержимое залпом.
-Ммммммм… Прекрасно. А теперь, когда мой вкус услажден, необходимо усладить мой слух. Играй же, друг мой!
И едва он успел произнести эти слова как почувствовал сильнейшую слабость. Пустой бокал упал на пол и разбился, а секунду спустя за ним последовал и сам Оливер.

-Что за чертовщина? – спросил он.

В этот момент его лицо выражало сразу и недоумение и страх.
Уильям же не обратил на лежащего внизу друга никакого внимания. Пока Оливер наливал и пил отравленное Уильямом вино, музыкант стоял к нему спиной возле инструмента. Услышав звук падающего тела, Уильям подошел к двери кабинета, закрыл ее на ключ, затем сел за фортепиано и начал играть.

-Последнюю часть своего шедевра, - с дьявольской улыбкой на лице произнес Уильям – Я посвящаю тебе, мой друг. Наслаждайся, пока можешь.
Уильям специально выбрал медленно действующий яд для того, чтобы невыносимые страдания его друга вдохновляли на сочинение последней части симфонии. И пока его друг корчился на полу в адских муках, Уильям сочинял музыку.

Оливер не мог поверить в то, что тот, кого он считал своим верным другом, тот, кому он помог стать одним из самых знаменитых композиторов Англии, вот так отблагодарит его. Объятый нечеловеческими страданиями, но прежде всего, яростью, он начал ползти к фортепиано, чтобы убить музыканта. Неважно как. Просто убить и не позволить ему закончить начатое. Но едва он сделал несколько движений, как мучительная боль с новой силой сковала его тело. Изо рта и носа шла кровь и он по - прежнему он был жив.

Уильям смотрел на друга с улыбкой, не забывая при этом играть. Страдания Оливера доставляли ему удовольствие и все больше и больше наполняли его вдохновением. То, что происходило сейчас в кабинете, было очень странным. Чем больше страдал Оливер, тем прекраснее становилась музыка. Музыкант был счастлив как никогда, в то время как его друг медленно умирал, съедаемый изнутри невыносимой болью.

Наконец, полчаса спустя, Оливера охватила агония. Он хотел закричать, но вместо крика, смог издать лишь едва слышимое хрипение. И вот наконец все кончилось. Когда жизнь покинула Оливера, Уильям сыграл последнюю ноту своего последнего шедевра. Симфония была написана.

Уильям быстро достал нотные листы и в одно мгновение записал все, что сочинил. Работа была окончена. Оставалось лишь последнее дело.
Уильям вышел из кабинета с партитурой в руках. Подозвав дворецкого, он отдал ему свое произведение со словами:
-Я отдаю это вам, поскольку вы знаете что с этим делать. Завтра меня здесь уже не будет.

На следующее утро все газеты Англии пестрили заголовками «Известный лондонский музыкант Уильям Холл обвинен в убийстве! Суд будет назначен в ближайшее время!»
Суд действительно состоялся очень быстро. Во время процесса Уильям полностью признал свою вину и даже не старался защитить себя. Суд приговорил его к смертной казни через повешение. Неделю спустя приговор был приведен в исполнение. Состоялось это в 1859 году.

После этой истории имя Уильяма Холла было предано забвению. Его произведения запрещались, а партитуры уничтожались. Осталась лишь партитура последнего шедевра. Но о том, где она хранилась, знали немногие. Лишь 60 лет спустя после написания, последняя симфония Уильяма Холла была наконец - то исполнена. Как он и предсказывал, от нее содрогнулась вся Англия, а позже и остальной мир. Уильям Холл был признан одним из величайших композиторов в истории.