Туйра - монограмма султана

(перевод с турецкого)
                Омер Сейфеттин (1884-1920)

Я сказал официанту:
- Ещё одно пиво.
Это было уже четвёртое. Я думал, что мои мысли и чувства сохраняются в гармонии. Я не был уже ни счастливым, ни печальным. Работая по двенадцать часов в день, зарабатывал на жизнь, как будто был вынужден получать деньги на хлеб. Стать же богатым законными или незаконными способами у меня возможности не было. Я составлял свой баланс, счета своей жизни с неопределённой быстротой, как человек, который не задумывается. Я не был ни голодным, ни бедным. Сейчас в этой пивной я  смотрю из окна на панораму улицы, на это приходящее и проходящее богатство и изобилие, находящееся в моём воображении.  Если я прогоню из своего ума естественное желание, которое я чувствую к женщинам, имеющим в моих глазах более белые и пухлые руки, более широкие и ладные бёдра, более изящные и длинные шеи, более красные губы и более невинные лица, то я останусь совершенно спокойным. На мой взгляд, что может быть важнее самой красивой женщины. Поскольку моя голова, разболевшаяся от чрезмерной работы и разговоров, после самого тесного любовного поглаживания, после страстных поцелуев, разрываясь, так сильно болит, то в течение недели внутри неё остаётся боль и пустота! Необходимости в богатстве также нет. Поскольку я не мог примириться с животным «сексуальным контактом», имеющим целью добиться согласия и получать непрерывное удовольствие и наслаждение, то, как я собирался делать деньги? Я не был такой уж невежественный, чтобы мне причинялось беспокойство от платонических объятий…  Я выпил залпом большой бокал пива, находящийся передо мной,  и опять позвал официанта:
- Ещё одно пиво…
Это было уже пятое. Снаружи я видел эти общественные, бесконечные ленты непрерывно проходящих людей лениво темнеющим вечером. Машины, красивые женщины, пары, семьи, одиночки, офицеры, сотрудники безопасности, продавцы… Кто-то шёл развлекаться, кто-то – работать, кто-то – отдыхать. Однако все они бежали к выгоде, к деньгам, к вещам, которые я считаю, не дают мне возможности услышать себя самого. В этом не было сомнения! Долг, благодеяние, добродетель, самопожертвование…  Вдобавок отказ от всего даже от покрывала в виде тонкой тюлевой занавески, которая не может скрыть золота, находящегося напротив одного видящего глаза. Под этой занавеской всегда были деньги и личный интерес. Только я! Несчастный и больной я не живу ради золота и личного интереса, ради этого. Однако для чего я долго и много работал до сегодняшнего дня?! Я улыбнулся. «Для науки и для того, чтобы всё знать!», - говоря это, я убегал в непрерывную тьму и невежество. В конце концов, подобно простому деревенскому оболтусу, что я узнал от Дарвина, сознавшегося, что он волей-неволей становится бессилен после удовлетворения? «Ничего, ничего, ничего…» Я должен признаться, что, как и все, я тоже невежественен! Я более невежественен, чем все, потому что у них есть мысли и убеждения, переданные генетически из поколения в поколение. Между тем как у меня они совершенно несостоятельны. Они рухнули. Я ничего не смог расставить по местам. Я потерял своё здоровье. Сейчас я носитель больного и ненормального тела. Моя постепенно растущая неопределённость и растерянность делает это существование более тяжёлым. Я должен признаться, что был раздавлен. Я не хочу думать…
Вдруг я выпил залпом полный большой бокал пива, находящийся передо мной.  Кто знает, что официант подумал, посмотрев на меня, но я опять сказал официанту напротив:
«Ещё одно пиво…»
Это было уже шестое. Я уже не могу пить! Я не найду себе покоя и говорю про себя:
- Так как есть смерть, стало быть, что может быть важнее здоровья?
Нет, нет. Нужно встать или сидеть и пить… Я вытащил из кармана серебряную монету в двадцать курушей, чтобы расплатиться по счёту. Это был белый и запачканный, круглый и блестящий серебряный кусочек! Ах, деньги! Символ силы! Я приблизил этого маленького бога к своим глазам. Я видел его как будто в первый раз. Это был круг, сложенный из прикасающихся друг к другу острыми краями полумесяцев. На внешней и обратной стороне монеты внутри этих полумесяцев были расположены относительно большие звёзды. Посередине находилась туйра (монограмма султана). Я вдруг подумал, что означает именно эта туйра? Какой же я необразованный! Я не знал её толкования. Я смотрел со странным любопытством на туйру, которая в памяти воспринималась, как неизвестная вещь. Был ли это один рисунок? Изображены две задние и три передние ноги. Птица? Нет. Насекомое? Нет. Курица с выщипанными перьями? Нет. Вставший на дыбы конь? Нет. Нет ни головы, ни хвоста. И ног больше. В таком случае что? Произведение искусства? Гениальное направление искусства? Нет. Совсем не красивый и не гармоничный рисунок не оказывал влияния и не волновал душу. Он не мог считаться произведением искусства. Интересно, что могли бы подумать люди, имеющие «превосходный ум», отпуская шуточки по такому поводу, когда ни одно слово не может быть  истолковано? Что думали, когда каллиграфически разрисовывали странные вещи, давая им вечную жизнь в качестве произведений культуры на земле? Без сомнения, ничего… К тому же разве все люди не были больны, бестолковы, без понятия о вечном искусстве? Я опять задумался. Сейчас я думал о причине нарисованного изображения и о толковании туйры. Разве это не похоже на невинное любопытство и неведение, которые чувствовали маленькие дети перед «накрученным и наверченным» алфавитом в старом букваре? Разве я был невинным ребёнком, ища истинную причину и понятный смысл в вещи, которую я постоянно видел? Нет, нет, нет… Никакого времени, ничего в вещи, никакой причины, никакого смысла не было.
Я опять положил в карман жилета монету, чтобы не видеть туйру, стоявшую наготове, как будто выскочившую к моему лицу с вопросом: «Что есть я, с вытянутыми ногами на этой маленькой металлической поверхности? Узнай!» Человек, вынужденный не раз возвращаться к металлической инертности и растительной тишине, имеющей природу не думать, заслужил выпить много пива. Официанту, стоящему в дверях буфета и смотрящему с удивлением и изумлением, как будто наблюдающему за каким-то неожиданным событием, в котором я пью без закуски, я крикнул:
- Ещё одно пиво!