Случилось в деревне

            Огород у бабы у Мани небольшой, соток пять. Кроме плантации малины, нескольких слив, жавшихся к забору, трех старых, как сама хозяйка яблоней да нескольких тоже давнишних кустов смородины, из садовых насаждений больше ничего не было. Рядом с двором был вскопан под лопату небольшой участок земли, на котором красовались штук семь помидорных растений, столько же капусты, небольшая грядка лука и высажены ведра два картошки, гребни которой с увядшей ботвой ровными рядами простирались вдоль забора. Все было прополото, что нужно подвязано и окучено.

             -  Вот и занимаюсь потихоньку, - показала баба Маня рукой на свои грядки. -  Без дела нельзя. Надо двигаться, трудиться.

            -   Кто вскопал? - кивнула я на овощной огородик.

           Баба Маня искренне удивилась.

           -   Ты что, Лапушка, разве не знаешь?

           -  Нет,  -  покачала я головой. – Откуда…?

           -  По весне ко мне твой Юрий приезжал. Забор подправил и землю под грядки вскопал. Ты была в отъезде.

           -  Так он, значит, иногда тебя навещает, - сказала я, и сердце кольнуло. Мается мужик один, а я все мотаюсь...

           -  Малина уже закончилась, много ее в этом году было, -  продолжала свой экскурс старушка. -  Целую котомку насушила. Сливы тоже есть, а вот яблоков нынче нет. Ну, да ладно, что господь уродил, то и хорошо.

            Она присела на скамейку возле стены, и я устроилась рядом, всей грудью вдыхая чудодейственный  воздух.

            -  Сейчас хорошо. Комаров мало, слепни тоже  не особо донимают, а что в июне и июле  творилось…   

            Я обратила внимание на тишину, которая прерывалась разве что одиноким  комариным писком. Незнакомая нега охватила все мое существо. Не хотелось говорить, шевелиться и даже думать. Было хорошо и покойно на душе. Сидеть бы вот так и сидеть. Баба Маня, отдохнув немного, вспомнила про кур, но тут же махнула  рукой и осталась на месте.

            -  Люда тебя часто навещает? - тихо спросила я, стараясь не разрушить возникшую гармонию между мной и природой.

            -   Какое там часто. Редко. Работа, семья, хозяйство, все требует ее внимания. Уж, если только приспичит, как в прошлый раз, тогда и прибежит вся в слезах.

             -  Что случилось? -  лениво поинтересовалась я.

             -   Да уж случилось, так случилось, -  вздохнула баба Маня и сразу стала рассказывать. –  Умерла у них корова, ни с того, ни с сего. Теперь коров мало кто держит. Неохота напрягаться со скотиной, проще молока в магазине купить, хоть, и порошкового. Но Людмилка со своей  коровкой расставаться не хотела, уж больно молочная была, и молоко жирное, сладкое. Красивая была корова, видная, крупная, масть красная и по всей большие белые лепешины. А какие у нее были рога! Просто устрашающие были рожищи! Королева, а не корова!  Никто в стаде не смел, даже приблизиться к ней, не только что обидеть. Чуть поведет своей рогатиной,  все от неё в рассыпную.
              -  Бодалась что ли? - уточнила я.
              -  Какое бодалась, смирнее животного не было. Людмилка ее Красулей звала, а она и на самом деле была красотуля и умница. Вышагивает в центре стада с гордо поднятой головой, как королева, и рога плавно в такт покачиваются чисто венец. Вымя, я тебе скажу, было не меньше большого ведра. Вот такая была корова! Очень ее жаль.
            Прибегает как-то вечером племянница в слезах, аж, трясет всю. Плачет и рассказывает, плачет и причитает. Поначалу, я ничего от неё не поняла.          
           Старушка  удобнее устроилась на скамейке и посетовала:
           -  Беда, Лапушка, с этой скотиной. По огородам шастает, как в своем дворе.  Изгороди старые, некоторые вообще упали, а городить новые заборы у многих ни средств, ни сил нет.  Последние два года пасти скотину пастуха не нанимают. Некого, да и коров мало. В общем, коровы, козы и овцы гуляют сами по себе. Куда захотят, туда и идут.

             Я об этом знала из жалоб сельчан в газету. Неконтролируемые коровы и козы свободно проникают сквозь ветхие заборы и наносят немалый урон в садах и огородах, поэтому назидательно произнесла:
            -  Вообще-то, владельцы животных должны за ними следить. Они несут полную ответственность за свою скотину и за результаты  ее набегов. Тут не слезы лить надо, а за Красулей смотреть лучше.
            Баба Маня, негодуя, всплеснула руками.
            -    Я  разве  об этом рассказываю? Дело-то в другом. Корова эта в одночасье померла. Простонала дня три и все. Из сбивчивого Людмилкиного рассказа поняла, что корова сильно маялась. Все три дня стояла, упершись рогами в ворота, и стонала да мычала, а еще копытами землю рыла. Приходил ветеринар, сделал укол, велел выпоить порошок и все. Он сам не определил, что с Красулей случилось. Поперву решили, что корова заглотила что-то, но, при вскрытии, в желудке ничего не обнаружили. 
            Получила Людмила страховку и по объявлению купила другую корову. Эта коровка по стати и благородству, конечно, уступала Красуле, но уж тут ничего не поделаешь. Мирило с утратой то, что была молодая, всего вторым теленком. На другой день и с ней стало твориться  неладное. От корма отказывалась, вопила так, что было слышно на другом конце деревни. Ее доить надо, а она к себе не подпускает. Рога выставит, а сама копытом землю бьет. Представляешь, Лапушка, через неделю сдохла. Люда ко мне прибежала, а я, чем могла помочь? Ничего не знаю и ничего не умею. Вот тогда мы и пошли с ней к Анне – колдунье местной. Та внимательно выслушала да и говорит:
              -  Попала ты, Людмила, на крепкий крючок. Придется повозиться, чтобы его отцепить.
              Нас оставила, а сама куда-то ушла. Не было ее долгонько. Мы уж сидели, сидели, да оглядываться начали. Людмилка мне говорит, что странная, мол, она какая-то. Ничего не сказала, взяла да ушла, а нам, что делать? Может, тоже уходить.
                Я ее успокаиваю. Сиди, мол, и жди. Беда стряслась у тебя, а не у нее. Когда надо будет, тогда она и придет. Так и вышло. Не успела я договорить, как Анна появилась.
               -  Вот что, - тихо сказала она, усаживаясь напротив нас. 
               Я  глядела на неё и не узнавала. Вместо  недавних  серых  глаз с прищуром на нас завораживающе смотрели темные глаза-омуты, обведенные синевой, брови, сдвинутые к переносице, образовали продольную глубокую складку - морщину, а бледные  губы представляли собой тонкую линию. Темный платок  полностью закрывал лоб и подбородок. Мне даже жутко стало. Я никогда не видела Анну такой. В руках она держала двухлитровую пластмассовую бутылку с жидкостью.
              -  Сделай все так, как я скажу. - Она смотрела в упор на племянницу, которая  не в силах была глаз отвести от Анны. А та говорила с такой внутренней силой, что даже я сидела, не шелохнувшись, впившись глазами в ее полузакрытую платком щеку. – Прежде, чем купишь новую корову, вылечи свой двор. Найди во дворе вкопанные три осиновых кола и сожги их. Затем с молитвой, которую я тебе скажу, обрызгай весь двор из этой бутылки. Облей не только пол, но и стены, а так же вокруг двора. А, вот, из этой бутылки, - она, как фокусник, достала вторую пластмассовую емкость, поменьше, -  половину выльешь в колодец, из которого берешь воду, а вторую половину с молитвой выпоишь своей новой корове. И запомни надо все делать с молитвой и верой. Когда все, что я сказала, сделаешь, придешь ко мне.
                -  Спасибо, -  пролепетала Людмила и, заикаясь, почти шепотом спросила: - сколько за услуги?
                -  Заплатишь, когда вылечишь, - отрезала Анна и вышла.
               Мы подождали еще немного и, молча, пошли на улицу. Разговаривать не хотелось. Дошли до моего палисадника и, кивнув друг другу, Людмилка с бутылками в сумке продолжала путь к своему дому.

              Баба Маня поежилась то ли от вечерней прохлады, то ли от воспоминаний. На улице темнело, но глаза, постепенно свыкнувшиеся с темнотой, хорошо различали  не только очертания, но и сами предметы. Уходить с улицы не хотелось. Вечером и ночью особенно остро чувствовались запахи цветов и других растений, которые, перемешавшись, представляли умопомрачительный коктейль.
              -  Посидим ещё немножко? - попросила я старушку, которой и самой нравилось вечерять на скамеечке возле дома, вдыхая  воздух, напоенный ароматами уходящего лета.
              -  Ладно, давай еще посидим, только принеси мне кофту. Тебе от молодости жарко, а меня  кровь уже плохо греет.
              Я принесла теплую  вязаную кофту, которую помнила с тех пор, как узнала ее хозяйку, и попросила:
            -  Расскажи, чем дело кончилось.
             Баба Маня вздохнула и покачала головой.
            -  Когда  с коровами  стали происходить несчастья, Людмилкин муж, Федор, ночами спать перестал. Выйдет на улицу, сядет где-нибудь и всю ночь смолит папиросы одну за другой. Пол во дворе был земляной, так он лопатой весь его вскопал, как грядку. Каково же было удивление, когда в разных углах двора, он выкопал три новеньких, беленьких осиновых  кола.
               Людмила сделала всё, как велела Анна, и они пошли покупать третью корову. Ведут ее домой, а сами бояться. Привели они обнову, напоили водой из бутылки, а вторую половину тайком, чтобы никто не видел, в колодец вылили. Скважину около своего дома они недавно пробурили, а тогда воду брали из общего колодца. Корову Малинкой назвали, поставили в стойло и стали ждать, что будет. Раньше двор не только на день, но и на ночь не запирали, а после тех  событий стали запирать на замок. День, другой проходит, вроде ничего...  Корова чувствует себя нормально, ест, пьет, исправно двор удобряет. Людмилка стала советоваться с мужем. Мол, все нормально, может не стоит снова идти к тетке Анне?
               -  Не знаю, - ответил Федор. – Может, все-таки, надо сходить, мало ли что.…  Да и заплатить бы ей...
               -  Заплатить? А за что платить?  Знаешь, сколько я страху натерпелась, пока у этой колдуньи сидела? В доме у нее как-то неуютно, темно, да и сама она странная и непонятная. - Придвинувшись к мужу ближе, зашептала: - Может, то, что все восстановилось, и не она помогла, а само прошло. Неизвестно, что за воду она дала. Может, простая вода из колодца…
             -  Я не знаю, -  повторил Федор, - сама решай, стоит  платить или нет. Только я бы сходил  еще раз, как она велела, и заплатил. Мало ли что…
             -  Вот ты всегда так, - возмутилась Людмила. - Всего боишься. Мало ли что, мало ли что, а ничего. Вот не пойду и все. Что она мне сделает?
             -  Успокойся ты, - недовольно пробурчал Федор. - Не хочешь, не ходи, я тебя не заставляю.

              После их разговора прошло с неделю. Внешне все было хорошо. Корову стали выпускать на улицу, и двор перестали на день запирать, как и прежде. Коровка была небольшая, рожки калачиком, красной масти, только  все четыре ноги от колена  белые и создавалось впечатление, что животное  в белых гольфах.
               Федор работает на турбазе шофером и у него бывает свободное время. Вот и решил в обед съездить домой. Подъезжает к дому и видит, ворота во двор приоткрыты. Пуганая ворона куста боится, так и он. Сразу мысли нехорошие в голову полезли. Выскочил из кабины и во двор. Только распахнул ворота, тут и получил удар по голове, от которого рухнул без памяти. В чувство привела его я. Подхожу к их дому, а из-под ворот ноги торчат. Смотрю, Федор валяется. Давай его водой из бочки брызгать да трясти. Очухался мужик и вспомнил всё. Я дождалась Людмилу, да так ее пропесочила, что та тут же к Анне побежала. Говорю ей, что за самодеятельность неблагодарную устраиваешь? Ты что о себе думаешь? Хочешь и эту корову загубить? Раз сказала Анна, что надо прийти, значит, надо. Еще неизвестно, кто на дворе был. Может, вор, а может, кто и похуже.
             Баба Маня замолчала и уставилась на появившийся, в небе желтый серп.
            -  Вон, луна показалась. Не пора ли нам, Лапушка, домой?
           Мне не хотелось уходить, уж очень легко дышалось, да и вечер был тихий и таинственный. Где-то за забором  слышался стрекот кузнечиков.
           -  На улице уж очень хорошо, уходить не хочется. Давай, посидим ещё немного, уйти всегда успеем. Ты лучше мне дорасскажи, чем дело кончилось.
          -  Все когда-то кончается, ничего вечного нет. Очухался Федор, схватил ружье да к Маньке Пастуховой, к той зловредной старухе, которая Евдоху погубила. Прибежал, а у нее Кирька за столом сидит. Этот Кирька то ли в обучении у Маньки состоял, то ли просто сожитель. Про него все знали, только не понимали, в каком качестве он при ней… Федор вбежал к ним в дом, а они с Манькой сидят, чай пьют. Он наставил на нее ружье и говорит:
           -  Застрелю сейчас тебя, ведьма, чтобы ты гадости людям не делала, да и ученика твоего заодно. Отсижу в тюрьме, сколько дадут, зато людям спокойно будет.
           И застрелил бы, не случись участковый. Он как раз к Маньке по какому-то делу шел. По-хорошему уговорил Федьку отдать ружье и не делать глупости, а Кирьку, который изрядно струхнул и добровольно поведал, что это он ударил палкой Федора по голове и порчу по указу Маньки наводил, арестовал и увез на своем мотоцикле в милицию. Правда, в тот же день его до суда отпустили, но впоследствии,  дали год условно да потерпевшему Федору сколько-то денег заплатить.
           -  А за применение ружья ему ничего не было? - не удержалась я.
           -  Какое применение? - удивилась всезнающая старушка. –  Он его не применял, а только попугал, хотя надо было применить. Ты, помнишь, говорила, что убить таких гадов мало? - Подумав немного, баба Маня доверительно сказала: - Участковый замял, будто никакого ружья не было, Кирюха же, добровольно признался в злодеянии и покаялся.
           -  А, корова у Людмилы жива? Все нормально с тех пор? - не вытерпела я.
           -  Нормально. Все у них ладно. После кончины Маньки - злыдни и вовсе хорошо. Пошли-ка, Лапушка, спать. Утро вечера мудренее. Завтра нас ждет новый день, а значит  и новые события, возможно, не менее интересные.