Тени великой любви часть2 глава13

Владимир Маяковский и Лиля Брик

«Волосы крашеные и на истасканном лице наглые глаза»





«Ничто никогда и никак моей любви к тебе не изменит».

Маяковский в письме Лиле Брик




«Зрачки ее переходят в ресницы и темнеют
от волнения; у нее торжественные глаза;
есть наглое и сладкое в ее лице с
накрашенными губами и темными
веками…»

Н. Пунин
Дневниковая запись




Никто и никогда не узнает, как сложилась бы судьба Владимира Маяковского, не приди он июльским вечером 1915 года в одну Петербургскую квартиру, куда его пригласила Элли Каган, с которой у него был длительный вялотекущий роман, начавшийся еще в 1913 году. Элли (выйдя замуж за француза, она возьмет имя Эльза – так ей больше нравится) безумно привлекательна, и так же безумно холодна; это притягивает Маяковского, шокирует и возбуждает, но, в конце концов, лед Эльзы охладил и его, и теперь рядом с ней он гораздо спокойнее, чем 2 года назад.

Эльзу притягивает огонь, который – она видит, чувствует это – горит в нем; это талант, еще не проявившийся в полной мере, но уже готовый вырваться, подобно магме, сжечь все, до чего сумеет дотянуться, а, в конечном итоге – себя самого. Потому что по-другому невозможно, потому что «Маяковский все переживал с гиперболической силой – любовь, ревность, дружбу». Так потом скажет Лили Брик, полностью удовлетворившись своим эрототиранизмом, причинив ему столько страданий и подвергнув таком количеству унижений. Маяковский не мог слишком долго выносить эту нравственную флагелляцию, и рука поэта не дрогнула, целясь из револьвера в собственное сердце…

Владимиру 22, он успел уже побывать в тюрьме за революционные настроения где был беспокойным сидельцем»; его переводят из части в часть. Басманная, Мясницкая, Мещанская распахивали перед ним свои двери, и, наконец, Бутырская тюрьма где Владимир провел в одиночке без малого год. Еще недавний студент Московского училища живописи, ваяния и зодчества, исключенный за публичную пропаганду анархизма, молодой поэт и драматург, по пьесе которого поставлен спектакль с настоящими декорациями, сделанными художниками из «Союза молодежи». К тому же, он чертовски хорош собой и, кажется, влюблен. Это безумно льстит Эльзе, и она решает показать его своей сестре, Лили.

Лили 24, уже 3 года она замужем за Осипом Бриком. В Петербурге супруги живут в хорошей квартире на улице Жуковского, которую содержит для них отец Осипа, Меер-Гозиас Брик, купец первой гильдии. И Лили, и Осип, с детства привыкшие к безбедной жизни, не отказывают себе в удовольствиях и «маленьких житейских радостях». Для Лили «маленькие житейские радости» означали вещи вполне определенные: внезапные краткие романы и беспорядочные половые связи. В старости Лили Брик призналась: «Я любила заниматься любовью с Осей. Мы тогда запирали Володю на кухне. Он рвался, хотел к нам, царапался в дверь и плакал…» Она казалась монстром, эта 80-летняя старуха, но тогда, в далекие 20-е годы XX века Маяковский любил ее, именно такую, с хлыстом и сомнамбулическими черными глазами. Просто трудно представить их вместе – Маяковского и эту сволочь Лиличку.

«Среднего роста, тоненькая, хрупкая, она являлась олицетворением женственности, - рассказывала балерина Александра Доринская, у которой Лили брала уроки, однажды увлекшись балетом. – Причесанная гладко, на прямой пробор, с косой, закрученной низко на затылке, блестевшей естественным золотом своих воспетых рыжих волос. Ее глаза действительно «вырывались ямами двух могил» - большие, были карими и добрыми; довольно крупный рот, красиво очерченный и ярко накрашенный, открывал при улыбке ровные приятные зубы. Дефектом внешности Лили можно было бы почитать несколько крупную голову и тяжеловатую нижнюю часть лица, но, может быть, это имело свою особую прелесть в ее внешности, очень далекой от классической красоты». Своим мужем Лили считала любого, кто в этот момент был близок с ней. А таких было немало.

Как-то Маяковский и Лили случайно встретили в кафе Ларису Рейснер, революционерку и журналистку. Уходя, Лили оставила сумочку, и Маяковский поспешно вернулся за ней. Рейснер в своей ироничной, надменно-холодной манере заметила:

- Теперь Вы так и будете такать эту сумочку всю жизнь.

На что Маяковский ответил:

- Я, Лариса, могу эту сумочку в зубах носить. В любви обиды нет.

Были обиды. Была ревность, боль ее постоянно ускользающей любви, одиночество, слезы, понимание того, что часто ее сердце и постель заняты кем-то еще. «Надо внушить мужчине, что он замечательный или даже гениальный но что другие этого не понимают. И разрешать ему то, чего не разрешают дома. Например, курить или ездить куда вздумается. Ну, а остальное сделают хорошая обувь и шелковое белье».

Цинизм, прирожденная интуиция и звериное чутье. Вот Лили. И вот, значит, Маяковский…

Думала ли Элла, что, как только Володя переступит порог этой буржуазной Питерской квартиры, жизнь резко изменится для всех четверых? Володя тогда только что закончил свою поэму «Облако в штанах», и с готовностью читал ее кому и где угодно, не испытывая ни малейшего смущения. Самоуверенность не оставила его даже тогда, когда Лили уставилась на него своими глазами, похожими на «две могилы».

Он дочитал свою поэму до конца голосом, похожим на трубу Иерихона, потом приблизился к Лили и спросил:

- Можно, я посвящу это Вам?

Элла была забыта. Он сразу и намертво влюбился в Лили. Она-то как раз и станет злым гением поэта; это ее будут косвенно обвинять в его гибели, и до последних своих дней она будет носить кольцо – его подарок – с гравировкой ее инициалов Л.Ю.Б., которые складывались в бесконечное «люблю». Он золотых стрел Эрота не защищен никто некоторые раны, нанесенные злым божеством, уходят так глубоко, что не заживают никогда. Внезапно Маяковский утратил свободу и приобрел страшную зависимость – настоящую, сильную трагическую любовь поэта. Лили как он нежно будет называть ее Лиличка – сколько в этом имени яда!

Она ощутила вкус любовной власти, соответствующей ее притязаниям – это вкус крови, сладкий, как мед, вкус железа и соли, и маслянистого мрака тропических морей. На других женщин она смотрит свысока, отзывается с сарказмом – им никогда не стать, как она, не испытать мощь всепоглощающей власти. Маяковский видит только ее; ее смуглую, не слишком упругую, но приятную, всегда прохладную кожу, ее угрюмые, горящие светом не этого мира, глаза, ее ярко накрашенный рот – рот шлюхи.

Она его обманывает, она ему лжет, он убегает от нее в слезах, с плащом в руках, когда видит, как в его присутствии она флиртует с кем-то из этих палачей, чекистов, постоянно лезущих к ней; она лицемерна, ей плевать на чувства других, она жадна, сластолюбива, она, наконец, глупа поразительно, безнадежно. Это именно глупость придает мрачный магнетизм ее взгляду, обещание черного омута, эротической опьянение. Из воспоминаний сына ее последнего мужа: «Лиля любила только Осипа, который не любил ее; Маяковский – только Лилю, которая, увы, не любила его; и наконец, все трое не могли жить друг без друга».

После знакомства с Лили, Маяковский ошеломлен, обезоружен, оказалось, что все его болевые точки обнажены, а внутри образовалась воронка, поглотившая все его переживания, не связанные с Лили. В его новом состоянии есть что-то тревожащее, навязчивое, впрочем, целиком отвечающее его натуре. Он бродит по Петербургу, его каналам и проходным дворам, так схожим с глубокими колодцами, и думает только о Лили. Опять, подыскав благовидный предлог, возвращается в квартиру на улице Жуковского, после – без всякого предлога, потому что для всех, в том числе и для Осипа, было очевидно – зачем.

Она встречала его в черном платье без рукавов, с низким декольте, с огромным бантом под грудью. Ее рыжие волосы, завитые горячими щипцами и заколотые высоко на макушке косо посаженным гребнем, еще больше увеличивают и без того большую ее голову. Тупое лицо с тяжелой челюстью, в нем есть что-то звериное, дикое, печать порока. Горький кофе, абсент – «зеленый огонь» богемы, рваный ритм стихов Володи и хриплый смех Лили. Оси часто не бывало дома.

В Петербурге Маяковский много работает, несмотря на военную службу в автошколе. Из-под его пера выходят поэмы; стихи – антивоенная лирика – все до одного посвящены Лили. Солдатам печататься запрещено, это убивает Маяковского, он хочет, чтобы его стихи читали, особенно теперь, когда война так легко сняла с людей пленку цивилизации, обнажив их истинную натуру.

1 августа 1914 года Германия объявила войну Российской империи, имея четко разработанный план блицкрига. Никто из участников этой войны не ожидал, что «блицкриг» примет затяжной характер. Маяковский решил пойти на фронт, но ему не позволили, объявив его политически неблагонадежным. Он остается в Петербурге. Пишет. Делает то, что должен делать поэт. «Редко где найдется столько мрачных, резких и странных влияний на душу человека, как в Петербурге», - писал Федор Достоевский. И вот, наконец, Лили…

…ее улыбка, немного сутулая спина, эротический угар – он знает, что под ее платьем ничего нет – и снова стихи, стихи, стихи; о чем бы он ни писал, он пишет о ней, для нее. Творческая жизнь так близка жизни сексуальной, одних с нею корней, одной природы – две разные формы одного наслаждения: его беспокойство, страдания, муки – необъяснимые и объясненные тысячи раз, - его радость. Поэмы «Флейта-позвоночник», «Облако в штанах», «Война и мир», циклы стихов, сатира – все это строго запрещено к изданию. Их выкупает Осип Брик, и издает, за что Маяковский ему безмерно благодарен.

Эрот, сын Афродиты и Ареса, бьет без промаха; любовь к Лиличке дала Володе новые крылья, но и отравила. Это была его боль, от которой он вряд ли отказался бы по своей воле. Зная, как много горя принесет Эрот в мир, Зевс повелел, чтобы младенца умертвили при рождении. Но его мать, Афродита, укрыла сына в чаще, где его вскормили свирепые львицы. Эрот был жесток; да, именно тогда, встретив Лилю Брик, Маяковский начал свое мучительное шествие к самоубийству.

Лето 1915 года плавно перетекает в осень, «сентябрь спелый лежал на плоскости земли», Лили и Володя близки, и было бы лицемерием утверждать, что Осип этого не знает. Квартира на улице Жуковского становится для Маяковского центом мира, все дороги ведут туда, и в какой бы части Петрограда он ни находился, он там, за этими бархатными шторами, пропускающими так мало света, у ее ног.

Этот дом стоял на отшибе,
Обращенный окном на запад.
Над ним нависала горка.
И были такие закаты,
Что становилось горько,
И страшно, и пасмурно, и одиноко.
Но было одно обстоятельство:
Изливались каскады счастья
Из многоцветной закатной бездны
На сумрачный дом, оплетенный туманом,
И на нее, опоенную чем-то дьявольским,
Сонным, медлительным ядом
Того бессердечного лета. **


** стихотворение Моны Даль


Осип спокойно, словно совершая выгодный гешефт, уступает жену другому, оставаясь при этом на протяжении долгих лет законным супругом. Это действие Осипа Брика можно квалифицировать как сублимацию: чтобы не убить эту суку Лилю и мальчишку поэта, юрист становится филологом и литератором. Но, с другой стороны, Осип Брик, человек неглупый, рассудительный и трезвый, умел из всего извлечь выгоду, поэтому
очень может быть, что этот демарш имел чисто коммерческий характер, и как потом покажет жизнь, далеко идущие планы. Спустя годы, и сама Лили признавалась, что до знакомства с Маяковским, они с Осей литературой не интересовались, а внезапно возникший интерес к творчеству Маяковского был агрессивно коммерческим.

Прагматик Ося не просчитался. Маяковский на протяжении 15 лет содержал их с Лиличкой, и продолжал делать это даже после своей смерти – Лиля Брик отхватила себе половину его наследия.

Однако она постоянно рассуждает о любви. Вот, к примеру, одно из откровений Лили об отношении к супругу, наводящее на странные размышления. «Я любила, люблю и буду любить Осю больше чем брата, больше чем мужа, больше чем сына. Про такую любовь я не читала ни в каких стихах, ни в какой литературе... Эта любовь не мешала моей любви к Володе. Наоборот: возможно, что если бы не Ося, я любила бы Володю не так сильно. Я не могла не любить Володю, если его так любил Ося».

Что касается Маяковского, то он искренне любил Лили и, несмотря ни на какие личные обстоятельства, сохранял теплые к ней чувства. Страшно себе представить, через сколько кругов ада она провела его, легкоранимого, впечатлительного, одинокого, как человек на перекрестке…

И снова она о любви. Утверждает, что отношения с мужем «перешли в чисто дружеские, и эта любовь не могла омрачить» их тройственный союз. Далее сказано: «Мы с Осей больше никогда не были близки физически, так что все сплетни о «треугольнике», «любви втроем» и т. д. – совершенно не похожи на то, что было». И это явная ложь. Был не только Ося. Были другие; рой черных мух, летящих на запах Лилички.

Ну что, скажите, за потребность обыкновенное распутство и меркантильные интересы наряжать в благородную мишуру? Ведь пробьет полночь, и карета станет тыквой, благородные скакуны – мышами, а прекрасная принцесса превратится в нищенку с перепачканным сажей лицом, непривлекательного урода, в Лилином случае – урода нравственного. Говоря о любви к Маяковскому, в своем кругу позволяла себе высказываться о нем иронически: «Вы себе представляете, Володя такой скучный, он даже устраивает сцены ревности»;  «Какая разница между Володей и извозчиком? Один управляет лошадью, другой – рифмой». Его переживания мало трогали Лили, более того – ей это льстило, повышало ее значимость в собственных глазах, она видела в его страданиях своеобразную «пользу»: «Страдать Володе полезно, он помучается и напишет хорошие стихи».

Однажды ее современница в сердцах воскликнула: «Боже мой! да ведь она некрасива. Слишком большая для маленькой фигуры голова, сутулая спина и этот ужасный тик».

Лили Брик родилась в 1891 году, в Москве. Ее отец, Урия Каган, был присяжным поверенным – так называли адвокатов в Российской империи – при Московской судебной палате. Отец большую часть своего времени отдавал профессии, занимался делами евреев в Москве. Мать, Елена Юлиевна Берман Каган, окончила Московскую консерваторию и была неплохой пианисткой; человек одаренный, она сочиняла стихи и музыку к ним, в доме Каганов проводились музыкальные вечера.

В 1896 году появилась на свет еще одна девочка, которой дали имя Элла. Сестры во всем были разные, и даже не похожи внешне. Элла – блондинка с голубыми глазами, а Лили – рыжая, требовательная, с карими глазами и капризно подрагивающей нижней губой. Не похожие в детстве, они и в жизни будут разниться: Эльза – снежная королева, а Лили… Рыжая бестия, утратившая чувство меры и всяческую мораль.

Девочки опекались гувернанткой француженкой, Лили посещала частную гимназию, а по окончании поступила на математический факультет Высших женских курсов. Правда, 18-летней Лили точные науки быстро надоели, и она решила заняться живописью и лепкой, для чего с математического факультета подалась в архитектурный институт. Затем, в 1911 году, она едет в Мюнхен, чтобы стать скульптором, в 1915 увлекается балетом, как ей кажется, всерьез, но желание стать балериной исчезает в неизвестном направлении. Родители старались поддержать любое начинание своей дочери, им очень хотелось, чтобы она научилась хоть чему-нибудь. Но разве учеба могла заменить любовные приключения, тайные свидания, клятвы, разрывы и новые встречи?

По всей видимости, скрытую от других жизнь Лили начала еще в гимназии. Учитель словесности был в нее влюблен; Лиличка постигала азы взаимоотношений полов, а гордые родители зачитывали гостям сочинения старшей дочери, якобы обладающей литературным даром. В действительности же сочинения принадлежали перу несчастного учителя рисковавшего карьерой ради взбалмошной нимфетки. Как далеко зашли их отношения, неизвестно, однако родителям пришлось ради «чести семьи» отправить ее в Катовице, в польскую глушь, к бабке, где немедленно завязался роман с родным дядей Лили. Вероятно, имел место инцест, так как ее спешно вернули домой, в Москву.

Потом появилась беременность от учителя музыки, ее снова отправили в глушь, уже к другим родственникам где был произведет то ли аборт, то ли преждевременные роды. После этой процедуры Лили детей уже иметь не могла, к чему и не стремилась – ни в юности, ни потом.

Едва Лили исполнилось 13, она стала понимать, что отличается от других девочек – существо иной породы; хорошая гончая, незаменимая в травлях. Она видела, какие перемены происходят с мужчинами в ее присутствии, стоило бросить на выбранную жертву взгляд, как она начинала задыхаться в невидимом неосязаемом облаке эротического дурмана.

Ей нравилась эта роль, нравилось быть охотницей, неразгаданной и опасной. Бедным родителям пришлось пережить немало неприятных минут из-за «непутевой» дочери. И, когда 26 февраля 1912 года Лили вышла замуж за выпускника юридического факультета родители не верили своему счастью; наконец-то они могли вздохнуть свободно! С Осей Брик Лили познакомилась еще, будучи гимназисткой, а теперь она – его жена, с неоконченным образованием и кой-какими практическими навыками секса.

Родители Оси были против такой женитьбы, но он все-таки настоял. Его нисколько не смущало прошлое невесты, более того, он понимал, что хорошей женой Лили не станет.  Да ему, по всей видимости, это и не нужно. Он ждал от Лили совсем другого: жизненной феерии, праздника, потрясений. Лили была естественна во всем, она приковала его к себе безумной жаждой жизни, и этим выгодно отличалась от московских воспитанных жеманных барышень. Супружескую добродетель она утратила едва ли не сразу после свадьбы, о чем Осип был прекрасно осведомлен. Он вообще очень лояльно относился к Лилиным изменам.

Окончив юридический факультет Московского университета, Осип по специальности не работал, а занимался бизнесом отца. В 1920-ом он получил удостоверение сотрудника ОГПУ, куда без рекомендаций никого не брали. Им нужен был юрисконсультант, и Осип Брик заступил на эту должность. Правда с ОГПУ 31 декабря 1923 года ему пришлось расстаться, он был «медлителен, ленив и неэффективен», но связи с Лубянкой Осип сохранил. 

В феврале 1917 года произошла буржуазно-демократическая революция, Николай II отрекся от престола; вопрос, должна ли быть Россия монархией или республикой, оставался открытым. Следует заметить, что ни для рабочих, ни для солдат, принявших их сторону, свержение царя не являлось целью. Причиной была война, из-за которой Россия несла колоссальные потери, от которой уже устали и город, и деревня, а больше всех – армия. На фронте были настолько сильны антивоенные настроения, что в какой-то момент войска просто перестали воевать. Главным требованием в феврале 17-го было немедленное прекращение войны.

Однако война продолжалась и после свержения Николая II. В апреле 1917 члены Антанты, а так же союзники специальной нотой за подписью министра иностранных дел Милюкова, были уведомлены о том, что Россия остается верной своим обязательствам. Даже после масштабного наступления 18 июня, обернувшегося катастрофой, правительство отказывалось от переговоров о мире. Даже завоеванные крестьянами права на землю, а рабочих – на гуманный трудовой кодекс, остались не закреплены законодательно и не реализовывались. Все эти вопросы Временное правительство собиралось решать по окончании войны, но война не заканчивалась; либо на Учредительном собрании, созыв которого постоянно откладывался.

Политика Временного правительства была целиком направлена на «доведение войны до победного конца». Это никоим образом не устраивало Петроградский Совет, поэтому был принят манифест, где говорилось, что «российская демократия заявляет, что она будет всеми мерами противодействовать империалистической политике своих господствующих классов».

За этим последовала вооруженная манифестация перед Мариинским дворцом (резиденцией правительства), под лозунгом «Долой Временное правительство!», где впервые появились плакаты «Вся власть Советам!».

Апрельский кризис, затем июльские демонстрации в Петрограде и, наконец, Октябрьский переворот, приведший к большевистскому террору, гражданской войне, установлению в России тоталитарной системы правления, к отставанию от других государств во всех экономических сферах, и огромным человеческим потерям.
Беспокойный 1917 год. Маяковский пишет ряд стихов, «Братья писатели», «Ешь ананасы, рябчиков жуй…», «Интернациональная басня», «К ответу!», «Наш марш», «Нетрудно, ландышами дыша…», «Подписи к плакатам издательства «Парус»», «Революция», «Сказка о красной шапочке», «Тучкины штучки».

Разлился по блескам дул и лезвий
рассвет.
Рдел багрян и долог.
В промозглой казарме
суровый
трезвый
молился Волынский полк.

Жестоким
солдатским богом божились
роты,
бились об пол головой многолобой.
Кровь разжигалась, висками жилясь.
Руки в железо сжимались злобой.

Первому же,
приказавшему —
 «Стрелять за голод!» —
 заткнули пулей орущий рот.
 Чье-то — «Смирно!»
 Не кончил.
Заколот.
Вырвалась городу буря рот.

Создает поэму «Человек»; в августе приходит мысль написать «Мистерию Буфф», пьесу, законченную в октябре 1918 и поставленную к годовщине революции; пишет сценарии к фильмам. Он часто приходит к Лили. Не может не видеть ее. В доме Бриков собираются представитель Питерской богемы, как чумой, зараженные общими революционными настроениями. Маяковский, как всегда громогласно, читает свои стихи. С улицы иногда слышны выстрелы. К осени к ним уже настолько привыкнут, что в октябре их беспорядочная разноголосица уже никого не шокирует. 

Летом 1918 года Эльза Каган приехала в Левашов на дачу Бриков, чтобы проститься со старшей сестрой перед отъездом в Европу. Несмотря на то, что в марте началась иностранная интервенция в Россию, Эльза смогла получить разрешение ЧК на выезд за границу. Ее ждал французский офицер Андре Триоле, предложивший ей руку и сердце. Ее ничто не держало в России, все происходящее вокруг было отвратительно.

Она нашли их троих: Осю, Лили и Владимира, сидящего у ее ног – это было так непохоже на него, он был тих, и так по-собачьи преданно-счастлив. Эльза знала, что Владимир близок с Лили, прошло три гола с того дня, как она познакомила их, а чувство горечи никак не покидает ее. И тут Лили сообщает сестре, что отныне они будут жить втроем. Пораженная, Эльза решила, что ослышалась, но Ося, сверкнув своими очечками, деловито подтвердил слова супруги. Несколько мгновений у Эльзы была надежда, что это очередной эпатаж, но Володя ее развеял.

- Дорогая, - спокойно сказала Лили сестре, - не делай такие страшные глаза. Просто я сказала Осе, что мое чувство к Володе проверено, прочно, и что я ему теперь жена. И Ося согласен.

Левашов Эльза покидала с тяжелым сердцем; она слишком хорошо знала свою сестру, чтобы не переживать за Маяковского.

Эта хитрая бестия Лиля все рассчитала точно; она ничуть не сомневалась, что найдет у мужа поддержку. Привязанность мужа к поэту сильна и проверена, сам Маяковский никогда не откажется от нее, их связывают близкие отношения... Для чего, в самом деле,  усложнять ситуацию, когда можно замечательно жить втроем? К чему все эти глупые буржуазные предрассудки, когда люди без всякой докучной морали так глубоко понимают друг друга? Что касается супругов Бриков, то они действительно понимали друг друга; к сожалению, Маяковский так и не вписался в эти параметры понимания…

11 ноября 1918 года закончилась первая мировая война, унесшая 10 млн. жизней. Этот один из самых масштабных военных конфликтов в истории человечества закончился поражением Тройственного союза. Антанта выиграла, но для России это уже не имело значения. Российская империя прекратила свое существование, а так называемая Советская Россия, изнасилованная, политая кровью, раздавленная «красными» сапогами большевиков, которых, словно бес, подзуживал параноик Ульянов, взявший рекламный псевдоним Ленин, лежит в руинах. Разумеется, это не может не находить отражения в творчестве Маяковского, однако он целиком поддерживает новое правительство.

В 1919 году это шокирующее, внеэстетическое семейство перебирается в Москву. Здесь та же разрухи, что и в Петрограде. В марте еще холодно, а в убогой комнатенке в Полуэктовом переулке нет ни отопления, ни горячей воды, одна только смутная, грозящая какими-то, еще неизвестными бедами, реальность, напоминавшая о себе, как и в Питере, выстрелами и чудовищной бранью революционных солдат, проникающая в комнату даже сквозь плотно закрытое окно. Денег нет; холод и нищета, иногда бывает только хлеб и чай без сахара. Улыбка Лили уже не такая широкая, ей, привыкшей к достатку, вся эта ситуация кажется дикостью. Она ненавидит революцию, большевиков, всю эту мерзость на улицах, этот красный террор. Однако она видит, как восторженно принимает революцию Володя: да, это ломка, это борьба, борьбы без жертв не бывает, а новое нельзя создать, не разрушив старого. И Лили поняла: нужно притвориться; хорошо жить можно при любой власти. Притворяться Лиличка умела.

В 1920-м году Осип Брик начинает сотрудничать с ОГПУ. Лили тоже не осталась в стороне; 19 июля 1921 года она получает удостоверение ГПУ за № 15073. Этот факт тщательно скрывается, хотя в доме полно чекистов, которых принимают запросто, как друзей. Ее деятельностью можно объяснить и многочисленные поездки за рубеж "семьи" в период, когда выехать из страны было практически невозможно, поездки, в которых они не испытывали стеснения в средствах к существованию.

В этот период Маяковский написал целый ряд стихотворений, воспевающих чекистов. Одно из них - "Солдаты Дзержинского" - было посвящено "Вал. М." - Валерию Михайловичу Горожанину. По всей видимости, именно этот человек ввел Агранова в Лилин кружок; настоящее его имя Яков Саулович Сорендзон, тогда он был следователем ВЧК. Вот как характеризовал Роман Гуль человека, которого в «салоне» Бриков нежно называли «Яня»: «При Дзержинском состоял кровавейший следователь ВЧК Яков Агранов, эпилептик с бабьим лицом… Он убил многих известных общественных деятелей и замечательных русских ученых: проф. Тихвинского, проф. Волкова, проф. Лазаревского, Н.Н. Щепкина, братьев Астовых, К.К. Черносвитова, Н.А. Огородникова и многих других... Это же кровавое ничтожество является фактическим убийцей замечательного русского поэта Н.С. Гумилева».

«Дружба всей семьи с Аграновым была на виду, и многие современники, в том числе и те, кто был близок к дому, не сомневались в характере его отношений с Лилей. В некоторых свидетельствах прямо употребляется слово «любовники»». Маяковский старался всего этого не замечать; Лили по-прежнему для него идеал. Он вспоминает лето 1918 года, когда он вместе с Лили снялся в картине «Закованная фильмой», где она балерина, он – художник. Именно тогда он подарил ей то знаменитое кольцо с буквами Л.Ю.Б. по окружности. Внутри кольца надпись «Володя».

Первый кризис в отношениях назрел в конце 1922 года. Маяковский в отчаянии, пишет поэму «Про это», крик о любовном поединке, а художник Родченко, с согласия автора, оформляет книжку фотоколлажами, где на обложке красовался портрет Лили Брик. Все это не оставляло сомнений в реальной основе поэмы.

Как ни старался Маяковский этого избежать, а любовь брала свое. Но Лили головы от любви не теряла, она вообще вряд ли была способна на это. Однажды в их новой квартире в Водопьяновом переулке Осип был свидетелем того, как Лили резко оборвала Маяковского: «Разве мы не договаривались, что днем каждый из нас делает, что ему вздумается, и только ночью мы собираемся вместе? Тогда по какому праву, скажи, ты вмешиваешься в мою дневную жизнь?» Маяковский молчал. Он вообще не хотел с ней спорить, она быстро возбуждалась, теряла контроль и становилась агрессивной. Маяковский не выносил таких ее состояний. «Так не может больше продолжаться! – заявила она. - Мы расстаемся! На три месяца ровно. Пока ты не одумаешься. Решено. И чтобы ни звонить, ни писать, ни приходить!»

Вот этого как раз Осип и не хотел, он ведь говорил Владимиру, он предупреждал, что такое может произойти, ведь невозможно Лилю посадить на цепь, она такая, какая есть. «Лиля – это стихия, мы не можем с этим не считаться», - говорил Осип Маяковскому. Тот, казалось, все понимал, но не ревновать Лили не мог. Душеспасительные разговоры Оси только раздражали Маяковского. Новый, 1923 год поэт встречает в одиночестве, в своей комнате в Лубянском проезде, служившей ему рабочим кабинетом. Он ужасно страдает от того, что Лиличка его выгнала, он не знает, куда деться от тоски по ней. «Я люблю, люблю, несмотря ни на что и благодаря всему, люблю, люблю и буду любить, будешь ли ты груба со мной или ласкова, моя или чужая. Все равно люблю. Аминь».

Наконец, 28 февраля он мчится на вокзал, Лили ждет его там, они вместе едут в Питер. Он увидел ее издалека, прежнюю, улыбающуюся, слишком красивую. Втащил в вагон, народу – не протолкнуться, прижал ее к тамбурному окну, к себе, стал яростно выкрикивать в лицо строки поэмы «Про это». Лили слушала, не дыша, это был магнетизм, ворожба поэта, его страсть, которую порождает она! Она была заворожена словами, она забыла о перепачканной новой шубке, об этом гаме и давке. Маяковский дочитал до конца и замолчал, стало вдруг безумно тихо. И вдруг эту сомнамбулическую, навязчивую тишину разорвали рыдания. Прислонившись лбом к оконному стеклу, он плакал. Лиля улыбалась.
Она снова испытала это пьянящее чувство, теперь уже трудно от него отказаться.

Всеми силами она будет стараться оградить Маяковского от других женщин. Быть музой гения – слишком ценно, чтобы уступить это кому-то еще. После зимней разлуки не прекратились однако «увлечения» Лили и ревность Владимира. Поэт не может смириться с тем, что ему приходится делить свою жену еще с кем-то, он хотел ее только для себя, хотел любить до конца, до последней точки, но взгляд на любовь у Лили и Маяковского был не одинаков.

Лили исповедовала полную свободу, а семью – в нормальном понимании этого слова – и верность считала буржуазными предрассудками. Несмотря ни на что, Лили Брик продолжала жить беспечно, «к концу жизни теряя даже представление о возрасте». Она совершенно сознательно, с точным расчетом стервы, заставляла его страдать, побуждая его тем самым работать еще эффективнее; и он работал как проклятый, и по-прежнему оставался главным кормильцем «семьи», ведь дружба, о которой Лиличка так много рассуждает, «все время требовала материального подкрепления». Осип Брик, «нигде подолгу и серьезно не работавший», не в состоянии был дать Лили то, что она любит, а жить Лили хотела как можно лучше.

Однако, несмотря на всю страсть поэта, интимные отношения Лили и Маяковского приближались к точке замерзания. Одно ее увлечение сменяло другое: Юрий Тынянов, Асаф Мессерер, Ферман Леже, Лев Кулешов – для Лили это было естественно, как дыхание. А Маяковский не находил ничего лучше, как побег.

Он уезжал то в Париж, то Лондон, Берлин или Нью-Йорк, пытаясь найти вдали какую-то защиту от Лилиных «романов», оскорбительных для него. В Париже жила Эльза, и там некоторое время Маяковский чувствовал себя спокойнее. У него бывали непродолжительные связи, но это так… чтобы отвлечься от терзавшей его тоски. Вместе с новой знакомой Маяковский отправлялся за подарками любимой. «Первый же день по приезде посвятили твоим покупкам. Заказали тебе чемоданчик замечательный и купили шляпы. Духи послал (но не литр, как ты просила, - этого мне не осилить) - флакон, если дойдет в целости, буду таковые высылать постепенно. Осилив вышеизложенное, займусь пижамками».
 
Всякий раз Эльза в письмах давала отчет старшей сестре о новых увлечениях Маяковского, с неизменной припиской: «Не волнуйся. Пустое». Но опасные для «семьи» случаи бывали. Стоило Маяковскому влюбиться, как Лиличка, находясь вдали, в России, тут же улавливала его импульс, и применяла разнообразные методы для ликвидации опасности. Арсенал ее был разнообразен; она знала мужчин, знала их болевые точки, а точки Владимира – особенно.

…Маяковский только что вернулся из Америки, как всегда изголодавшийся по Лили. Они сидят в открытом кафе в Берлине. Она отдыхала на итальянском курорте; да, они долго не были вместе. На дворе 1926 год. Он рассказывает Лили о романе в Нью-Йорке с русской эмигранткой Эмми Джонс; он явно нервничает. Лили спокойна. Это спокойствие оскорбляет Владимира и пугает. Он заявил, что Эмми ждет от него ребенка. И что же? Ни один мускул не дрогнул на лице Лили. Он не понимает ее равнодушия, он оскорблен.

- Знаешь, Володя, - вдруг говорит Лили, - тебя очень долго не было. Так вот, пока тебя не было, я решила, что наши отношения нужно закончить.
 
Он удивленно смотрит на нее, лихорадочно пытаясь понять ее замысел. Что это - месть за Нью-Йоркский роман, или взвешенное решение? Неужели любовь ушла, и остался лишь никому не нужный поединок самолюбий?

- А ты стала еще красивее, - неожиданно говорит Маяковский. В ответ она только улыбнулась. Ослепительная улыбка на загорелом лице. Он встает и молча уходит.

Судьба Элли была решена в ту же ночь. Маяковский пишет в Нью-Йорк, объясняет, что никого, кроме Лили не любил и никогда полюбить не сможет, но ребенка примет и возьмет на себя все расходы… Лили и не сомневалась, что будет так. Удалить Элли оказалось не так уж сложно. Разумеется, это был запрещенный прием Лили, разумеется, они остались вместе.

Потом была симпатичная библиотекарша Наталья Брюханенко, романчик с которой Лили в расчет не брала. Но внезапно выяснилось, (не без помощи друзей из ЧК), что легкий флирт Маяковского грозит перерасти в нечто большее. В Ялту, где в это время поэт отдыхает со своей пассией, летит письмо Лили. «Ужасно крепко тебя люблю. Пожалуйста, не женись всерьез, а то меня все уверяют, что ты страшно влюблен и обязательно женишься!»

Вся Лиля в этом письме, как на ладони. Она по-прежнему уверена в своей над ним власти, но позволяет себе тон кокетливый, просящий, для нее все это увлекательная игра, шахматная партия, где она неизменно берет короля. Ее не столько беспокоит то, что Маяковский женится, а то, что он оставит ее, свою музу, единственную и вечную любовь великого поэта.

Попытками вырваться из-под гнета власти Лили, инстинктом самосохранения, кричащим об опасности – вот чем были для Маяковского все эти романы. Лили знает, что ни одна женщина никогда не займет ее места; она внушает ему, и он крепко запоминает ее слова: любить ее – значит творить, значит оставаться поэтом. «Нарожай я ему детей, на этом бы поэт Маяковский и закончился».
Осенью 1928 года Маяковский снова в Париже. А в Ницце – и Лили известно об этом – свидания с ним ждет Элли Джонс с трехлетней дочерью. За этой встречей следует новая. Он знакомится с Татьяной Яковлевой, моделью дома «Шанель», уехавшей из России в 1925 году. Эта встреча не была случайной. Она состоялась с подачи Лили Брик, с тем, чтобы отвлечь его от Элли Джонс – Лили очень боялась, что он уедет в Америку навсегда. Маяковский влюбился с первого взгляда. В стихах снова, после длительного перерыва появляются мотивы любви: «Письмо товарищу Кострову о сущности любви» и «Письмо Татьяне Яковлевой», посвященное новой возлюбленной.
 
Это был сильный удар по самолюбию Лили. Она поняла, что дело приобретает нежелательный оборот. «Владимир Владимирович не только влюбился в Татьяну, но он сразу же обнаружил свои намерения жениться на ней, увезти ее обратно в Россию. Стихи поэта вновь подымаются до самых высот утонченной лирики, «из зева звезд взвивается слово золоторожденной кометой». Из Парижа поэт вернулся в Москву 8 декабря. Дальше длить недосказанности было невозможно. Гуляя вдвоем по любимым заснеженным переулкам, Маяковский признается Лили, что намерен разорвать с ней отношения, и жениться на Татьяне.

«Сколь бы ни была обаятельна и привлекательна Лиля, как бы ни был умен и талантлив Осип, - все равно стержнем, душой и притягательным магнитом дома в Гендриковом был Маяковский. Любая его жена никакой "двусемейственности" не потерпела бы. Татьяна, чей психологический портрет портрет Лиля тщательно изучила по рассказам самого Маяковского, по письмам Эльзы, по информации друзей дома, не потерпела бы вдвойне и втройне". О желании Маяковского перевезти эмигрантку в Москву был, естественно, извещен Яня Агранов. Яковлева была опасна. Если удар по самолюбию Лили может стерпеть, то удар по благополучию – никогда.

Человек деловой, энергичный, Лили Брик самостоятельно могла себя обеспечить. В июле 1926 года она была ассистентом Роома на съемках фильма «Евреи на Земле». Весной 1928-го в качестве режиссера вместе с В. Жемчужным ведет съемки фильма «Стеклянный глаз». Работает над сценарием картины «Любовь и долг», переводит Гросса и Виттфогеля. Пишет теоретические работы о Достоевском и поэтах XX века.
 
Тогда что же? Почему она как питбуль, мертвой хваткой вцепилась в поэта?  Хотела большей известности, больше денег? Но, несмотря на свою популярность, Маяковский не был богачом. Да, он был щедр, но все деньги, заработанные поэтом, тут же тратились «семьей»; деловым Маяковский никогда не был. Тогда что? Может быть, все-таки любовь? Могла ли Лили по-настоящему любить его, женщина, возомнившая себя новой Мессалиной в духовно нищем революционном обществе? Она была лжива, жадна, вероломна, и все-таки она очень подходила Маяковскому, это жестокий любовный поединок был ей необходим. А поединок с жизнь заканчивался; уже все неминуемо шло к развязке.

Отношение властей к обласканному Маяковскому странным образом меняется, началась какая-то закулисная возня, постепенно перерастающая в травлю. Маяковский это крайне тяжело переживал. Лили старается, как может, его развеселить, приглашает в дом гостей, которым Маяковский должен читать стихи.

Воспоминания о Татьяне, еще живая любовь к ней, и каждую ночь во сне Эйфелева башня в тумане. Разрыв уже окончательный. Безапелляционная власть Лили. Он теперь все больше молчит, замыкается в себе. Жена Агранова доносит Лили, что Владимир Владимирович стал «плохо вести себя за границей», критиковать Россию. Неужели усомнился в советской власти? Для него, так и оставшегося максималистом, это было очень тяжело.

Весной 1930 года Лили и Ося уезжают в Берлин, якобы для того, чтобы, "осматривать культурные ценности". Супруги Брик уже много лет никуда вместе не выезжали, а тут вдруг решились.  Складывается впечатление, что эта совместная поездка была нужна не им, а кому-то еще, их словно намеренно удалили из Москвы. Лили хочет вернуться, ее мучают какие-то предчувствия. 15 апреля в берлинском отеле их ждала телеграмма, подписанная Аграновым: "Сегодня утром Володя покончил с собой".

Спешно вернувшись в Москву,  обезумевшая, постаревшая от горя, Лили читает предсмертное письмо Маяковского, написанное почему-то за два дня до смерти: «Товарищ правительство, моя семья - это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская. Если ты устроишь им сносную жизнь – спасибо». Актриса МХАТа Вероника Полонская, которую знакомые ласково звали Нора, жена актера и режиссера Михаила Яншина, была последней любовницей Маяковского, с которой однажды его познакомила Лили, чтобы отвлечь от Яковлевой. Лили Брик позвонила Полонской и в ультимативной форме попросила не приходить на похороны, чтобы "не отравлять своим присутствием последние минуты прощания с Володей его родным".

Вероника Полонская, имя которой упомянуто в предсмертном письме, забудется – Лили всегда умела устранять соперниц. Рядом с именем великого поэта останется только она -  Лиля Юрьевна Брик, его единственная, трагическая, вечная любовь.