Балта

Балта

…Я поторопилась с этой поездкой. Но он совсем не написал, что их ещё не расформировали, что они здесь ещё на правах новичков. А я соскучилась. И второпях, набив первыми огурцами, помидорами сумку, собралась в дорогу.

Не знаю как, но скорее всего благодаря языку моей бабки, дававшей мне множество (в общем-то, ненужных) советов в этой ситуации, но вскорости вся наша улица знала, что я собираюсь к нему.

Было лето, жаркий июнь семидесятого. Каких-то два жалких месяца прошли со дня, когда мы проводили его в солдатики, а мне уже стало тоскливо и одиноко, и надоели книги, вдруг показавшиеся скучными и нудными (хотя читать приходилось много, предстояли вступительные экзамены в университет).

Я решила ехать.  Вскоре как-то на бульваре встретилась его мать (вероятно, высматривавшая меня), заговорила о моей поездке и попросила перед  отъездом зайти к ним, она хотела передать ему черешен. Я пообещала забежать, а она, в свою очередь, проводить меня на автобус.

Дело в том, что поездом к нему добраться было никак не возможно. Нужно было ехать автобусов до Одессы, а там уж – как получится.  Там был недолгий  путь, возможно, что ходили междугородние автобусы.

…Да, я без особых трудностей добралась, устроилась в гостинице, разыскала воинскую часть. На какое-то время его даже отпустили в город – не ко мне, конечно, а  в санчасть – лечить разболевшийся зуб. (У него вечно что-нибудь болело, насколько помню теперь. Видимо, дурные были гены – от мамочки.)

В тот день мы немного говорили, немного обнимались. Он был абсолютно неинтересен в новой обстановке, какой-то задумчивый, грустный, отвлеченный. В какой-то момент я  даже пожалела, что проделала этот долгий путь, чтобы увидеть  растерянного, эгоистично скрюченного человечка. Но дело было сделано, и нужно было выполнять роль то ли доброй сестрёнки, то ли не вполне разочарованной подружки. Я продержалась…

И вот мы прощались.  Мои руки обвили его шею, моё лицо лежало на его груди, и я робко целовала его гимнастёрку. Потом подняла глаза, грустно, вопрошающе-преданно смотрела в его лицо. Казалось, мне не хотелось уходить…

Без  особых ощущений я уехала.  Вспоминать было нечего, кроме его  растерянного лица и отчасти чужих уже глаз… Вероятно, он уже встроился в жизнь без меня, или, не без усилий, – пытался это сделать  (раболепствовал перед начальством, всё самое вкусненькое из привезённого мной тут же потащил старшине…) Лёгкая неприязнь появилась во мне, но я отказывалась понимать, что это гипер-эго моего дорогого друга уже брало верх над чувствами ещё недавней дружбы, привязанности, и вроде бы сердечности…

Позже, иногда, поддаваясь впечатлениям былой дружбы и лёгкой увлечённости, неожиданно хотелось всё бросить и уехать к нему. Хоть на час, хоть на день, чтобы увидеть, прикоснуться и знать, что помнит, и любит, как божился когда-то…  Но разумность всё-таки удерживала.

А ещё позже было письмо с откровениями о его новых любовях там.  Краткая моя эпистолярная издёвка ему. Которую он прислал обратно, с припиской: «Я не понимаю Вас, уважаемая Ангелина». Ещё бы! Но достаточно было и того, что всё понимала я.

Но блажь временами накатывала: позвоню, напишу, упрошу, умолю…  Но нельзя было. Потому что он не писал. Наконец-то  «встроился»  -  догадалась я. Хорошо зная его, я понимала, что забыта и вычеркнута. Замещена...  и ни писать, ни звонить, ни видеть нельзя. Это будет слабостью, глупостью. Не – на - до…

Как хорошо, что мы умеем превозмогать ситуации. Как говорит ныне мой высокопарный сокурсник Витя  У-в: - Человек должен быть выше обстоятельств.

Истинно так! Есть в том какая-то высокая правда. Не сразу она очевидна, но по прохождении лет… ты бываешь так благодарен ей, этой жизненной мудрости…
1975г., г.Рыбинск
Валентина Леф