Серебряная рыба

Солнце скрылось за плотиной. Красный поплавок из гусиного пера стал едва заметен на тёмной воде. Напрягаю глаза, чтобы видеть его. Но всё равно, скорее чувствую, чем вижу. Простояв весь вечер по колено в воде, начинаю замерзать. По телу волной прокатывается дрожь.
«Всё. Последний раз забрасываю – и иду домой», - думаю, проверяя червяка на крючке.
С наслаждением представляю, как, вернувшись на дачу, отдам улов отцу, и заберусь с ногами в кресло, застеленное шерстяным одеялом. Будет пищать комар над ухом. Будет зыбкой струйкой подниматься пар над чашкой чая. А я буду смотреть в окно. Свет из окна слабый, видны только крученые стебли лимонника. Дальше – ночь.
Потеряв из вида поплавок, стараюсь вслепую угадать его движение. За первый месяц летних каникул ко мне вновь вернулось былое уверенное ощущение снасти: бамбуковое удилище, леска, поплавок, свинцовая дробинка-грузик, крючок – всё это вновь стало продолжением меня, моей руки. Невидимый крючок под водой я словно держу пальцами. Его колкое с заусенчиком  металлическое жало живое, оно – моё нервное окончание. Чуть заметное вздрагивание на воде поплавка тутже отзывается во мне, накатывая сладкой и томительной волной. Мне кажется, я вижу, как рыба широко разевает рот, медленно засасывает червяка и, тяжело поворачиваясь на один бок, уходит в сторону.
Резко взмахиваю удочкой. Подсекаю. Поплавка не видно, но леска идёт легко. Пусто. Кручу катушку. Сматываю леску. Катушка тихо шуршит – попал песок. Задираю вверх удочку. Креплю крючок. Неожиданно что-то прохладное тихо касается моей ноги, скользит, будто гладит.
«Рыба», - думаю я и, силясь разглядеть её, обшариваю глазами воду.
Но темнота сгустилась настолько, что под водой не видны даже колени.
- Прощай рыба, - говорю я вслух и выхожу на берег.
Холодно. Стараясь унять дрожь, стискиваю зубы. Садок с пойманной рыбой приятно оттягивает руку, вздрагивает – рыба бьётся. Чувствую себя добытчиком. Благодатное первобытное ощущение кормильца.
Вхожу в калитку. Меня встречают серьёзно, по-взрослому. Я не с прогулки вернулся. Я рыбу ловил! А это – работа. Отец подхватывает садок.
- О, солидно! – взвешивает он на глаз мой улов. – Что делать будем?
Пожимаю плечами:
- Солить.
Только теперь меня догнала усталость. С осознанием выполненного долга иду на кухню. Знаю, отец справится с рыбой сам. Забираюсь с ногами в кресло. Шерстяное одеяло тепло покалывает голые ноги. Мама наливает чай и достаёт из холодильника масло. Печенье на столе.
- Как бы не простыл, - протягивает она мне шерстяные носки.
Я не сопротивляюсь. Надеваю.
На следующий день я неспешно, загребая босыми ногами дорожную пыль, снова бреду на берег. Ноги обжигает. Перебегаю от тени к тени, что навешивают над дорогой тополя. Осторожно иду там, где рассыпан щебень. Каждый камушек больно даёт о себе знать. Стараюсь сильно всем телом не наступать. Дорога обрывается. Начинается пляж. Песок раскалён. Ступая, зарываю ногу глубоко в песок, где не так жжёт. Но и это не помогает. Не выдерживаю – и срываюсь в бег. Десять метров – и я на сыром песке. Вода чуть отступила. Здесь так постоянно из-за гидроэлектростанции – река то наступает на берег, то уходит. Уже по щиколотку в прохладной воде иду к облюбованному мной мыску, уползающему в воду хребтом, ощетинившимся крупными сколами известняка. Он напоминает спинозавра, притаившегося у реки.
Всегда сильное течение огибает его, образуя небольшую тихую заводь. Самое место стоять с удочкой. Солнце к этому времени переваливает за плотину, нависает над Жигулёвским морем и светит из-за спины – глаза не слепит, но пронзает мелководье насквозь, лучами перебирая волнистый донный песок. Стайки мальков то замирают на месте, то, испугавшись чего-то, стремительно исчезают.
Закатав брюки, захожу по колено в воду и забрасываю удочку. Беспомощно плюхнувшись, поплавок, подтянутый грузиком, принимает вертикальное положение и, встав на боевое дежурство, спокойно покачивается на воде. Он приковывает всё моё внимание. Я могу бесконечно долго наблюдать за ним, примечая все его движения. Для меня нет секретов в его поведении, когда он оживает: толи крючок цепляется за камень, толи рыба интересуется наживкой – мне знакомо всё, что происходит с ним под водой. Краем глаза я даже успеваю следить за всем, что вокруг меня. Даже если что-то отвлекает меня, я всё равно не упускаю из вида свой поплавок: красная стрелка стоит вертикально – значит, всё спокойно.
Я разглядываю длинный песчаный пляж. Там, где жёлтая полоска песчаного берега тонет в синей реке, пляж обрывается полноводным широким затоном. Оттуда и до того места, где стою я – ни одного человека. Я один. Берег только мой. Волга только моя. Это для меня лето слилось в один бесконечный выходной день. Но где-то далеко, в городе – не смотря на то, что кругом лето, солнце, песок, река – остались будние дни. Люблю я будние дни, между выходными, когда остаюсь один на один со своей рекой, удочкой и горами, зелёными верблюжными горбами высящимися на другом берегу.
Дно высвечено солнцем – буро-зелёные камни, покрытые водорослями, солнечные зайчики-блики скользящие по дну, любопытные пугливые мальки, греющиеся на мелководье. Я бросаю камень – бульк! – и мальки осколками разлетаются в разные стороны. Камень ложится на дно. Я замечаю тень, скользнувшую к нему. А потом вижу рыбу, большую рыбу. Она неторопливо приближается к упавшему камню и замирает над ним. Лениво поводя хвостом из стороны в сторону, поворачивается ко мне боком и смотрит на меня своим большим круглым глазом. И я смотрю на неё. Это не просто большая рыба – это огромная серебряная рыба! Крупные чешуи на боку, как зеркальца, отражают тёплый солнечный свет, превращаясь в золотые монетки.
Душа моя замерла.
- Так это ты вчера дотронулась до меня? – спрашиваю я её.
Я поднимаю удочку и осторожно опускаю крючок перед самым её носом. Дразня, подёргиваю им.
- Ну, бери же! – говорю я. – Кому говорю, хватай!
Но как ни стараюсь, соблазнить её дождевым червяком у меня не получается. Она равнодушна и более того, кажется, удивлённо и даже укоризненно смотрит на меня. Если бы она могла, кажется мне, она непременно покачала бы неодобрительно головой, как это делают взрослые, глядя на неуместные шалости детей. Тяжело повернувшись и толкнув хвостом мой крючок, она медленно уходит в глубину. Я провожаю её взглядом, пока тень её не растворяется в зелёной толщи воды.
Мне обидно. Я даже злюсь на неё. Сильно замахиваюсь, удочка со свистом рассекает воздух – и поплавок летит на прежнее место, подальше от берега.
«Не поймана – не рыба, - уговариваю я себя. – И вообще, мало ли в Волге всяких рыб плавает! Ну, посмотрели друг на друга. Ну, большая рыба. Очень большая серебряная рыба! – хмурюсь я. – И что? Я и не таких видал».
Моё возмущение серебряной рыбой прерывает пара, бредущая вдоль берега. Разутые они идут по сырому песку, трепетно держась за руки. Мне кажется это странным. По-моему, они вышли из того возраста, когда гуляют так вот, как дети. Им, похоже, за тридцать. Он выглядит немного старше неё. Мне неловко оттого, что я оказываюсь невольным свидетелем их взрослой нежности, но ничего не могу поделать с собой. И стыд, и любопытство мешаются во мне. Но последнее побеждает, и я с интересом разглядываю их. Хорошо, что они напротив меня, и я могу делать это украдкой, совершенно не выдавая себя.
Они идут неспешно и о чём-то так же неспешно говорят. Улыбаются и смотрят друг другу в глаза. Теперь я уже могу видеть их лица – они подошли достаточно близко ко мне. На меня внимания они не обращают, всецело занятые собой. И я без стеснения вглядываюсь в лицо молодой женщины. Она красива. Она смотрит ему в глаза и, мне кажется, улыбкой говорит то, отчего меня охватывает волна смущения. Я словно уличён в непристойном подглядывании, в краже улыбки, её потаённого смысла, которые не предназначены мне. Никого вокруг для них не существует – они поглощены друг другом, и я позволяю себе уже откровенно разглядывать женщину.
Я почему-то совсем не замечаю лица её спутника и вижу только её глаза и то, как она смотрит на него. Меня охватывает томная волна. Щемит в груди. И я ловлю себя на мысли, что многое бы отдал, чтобы оказаться на его месте.
Они уходят. Мне становится пусто и одиноко. Разочарование, какое я испытал, когда уплыла серебряная рыба, снова вернулось. Образ красивой женщины не оставляет меня, а я не хочу отпускать его, то и дело возвращая её взгляд, её улыбку.
Вечер накрывает берег быстро и незаметно. Солнце утонуло в Жигулёвском море. Я сматываю удочку, поднимаю из воды садок с рыбой и отправляюсь на дачу. На остывшем песке замечаю оставленные ими следы. Невольно, не отдавая себе отчёта, зачем я это делаю, наступаю на мужской след и иду по нему. Протягиваю руку – и ощущаю тепло её невидимоё ладони. Поворачиваю голову, как делал он, чтобы поймать её лучистый взгляд – и встречаю её глаза. Она смотрит на меня, молча, и тихо, загадочно улыбается.
Я трясу головой, чтобы избавиться  от наваждения, и, уйдя в сторону от следов, прибавляю шагу.
На следующий день я снова отправляюсь на вечернюю рыбалку. И ловлю себя на мысли, что непривычно для этого волнуюсь, будто не на рыбалку иду, а на свидание. Внутри меня вдруг ожила какая-то струнка, трепетная и тонкая, и трепещет, и дрожит, заставляя сердце то замирать, то бешено колотиться. Я гоню от себя, стараюсь не замечать причины своего возбуждения, но у меня плохо это получается. Её образ и ощущения его прочно обосновались во мне и настойчиво преследуют меня, не только не утихнув за день, но приобретя ещё более плотные и заметные очертания, ощутимые мной теперь уже физически.
Я спешу, как будто боюсь опоздать. Дорога больно отдаётся камнями в ступнях, но я не обращаю внимания, не обхожу, не замедляю шаг. Уже на берегу шарю глазами по песку, стараясь распознать знакомые следы. Я боюсь их увидеть. Сердце стучит громко и болью отдается в груди. Прежние потеряны, смыты водой и засыпаны песком. Свежих нет. Я чувствую невероятное облегчение, но с ним же меня охватывает тревога: а что, если они больше не придут?
Забросив удочку, щурюсь, вглядываясь вдаль. Кто-то, с трудом различимый, стоит там, где у затона начинается пляж. Нагретый солнцем воздух зыблется, струится над песком, размывая очертания и силуэты. Глаза слезятся от напряжения.
- Это ты? – удивляюсь я, поймав на себе пристальный взгляд серебряной рыбы.
Она на прежнем месте, не шелохнувшись, тихо поводя хвостом и передними плавниками, смотрит на меня своим круглым глазом.
- Я думал, ты не придёшь больше, – говорю я ей, вытягивая удочку и опуская крючок перед самым её носом.
Мне не хочется ловить её. Просто дотянуться до неё иначе у меня не получается, только крючком. Она, как и раньше, не обращает на него внимания, хотя червяк аппетитно извивается перед её глазом. Я играю им, вожу его, поднимаю и опускаю, но именно играю, у меня нет ни малейшего желания поймать её.
- Вот если бы ты могла исполнять желания, - упрекаю я её. – Но нет же, ты – все лишь серебряная рыба, и ты не исполняешь желания. Жаль. А вот если бы ты могла…
Я поднимаю глаза – и дыхание у меня перехватывает. Снова они. Идут, молча, задумчиво, изредка переглядываясь. За руки не держатся. Нет. Они не в ссоре, понимаю я, видя, как они смотрят друг на друга. Им хорошо и так, в тишине. Им не нужны слова. Как не нужны слова серебряной рыбе, что пучит на меня глаз из воды.
- Где ты, рыба? – спрашиваю я, шаря глазами по песчаному дну, освещенному солнцем. – Ушла, ничего не сказав? Эх, ты!
Они подходят совсем близко, и я снова бессовестно и жадно изучаю лицо молодой женщины. Сегодня она мне кажется ещё более красивой, чем вчера. Он протягивает ей руку. Она отвечает ему, протягивает свою и улыбается. Я чувствую, как во мне нарастает неприязнь к мужчине, который рядом с ней, который держит её ладонь в своей, которому она дарит свою улыбку, такую мягкую и такую кроткую. Он, взяв её за руки, тянет за собой в воду. Она послушно идёт. Лицом к лицу они медленно погружаются, пока вода не становится им по плечи. Тогда он подхватывает её на руки и кружит с нею. Она, обхватив его шею руками, смеётся.
Этот смех и этот танец в воде преследуют меня весь вечер. Я закрываю глаза и вижу их: летят брызги, мокрые волосы её разлетаются и хлещут его по лицу. И на какое-то мгновенье уже не он, а я задыхаюсь от воды, от её волос. Не он, а я теряю сознание от танца, от близости с нею. Мне не хочется расставаться с нею даже ночью. Я прошу Его, Того, Кто там, наверху, над всеми нами, чтобы она приснилась мне и спешу уснуть, зная, что осязание сновидений тоньше и чувственнее яви.
Проснувшись, я лихорадочно перелистываю сны, но не вижу её, нигде не нахожу: передо мною мелькают лица, ощущения – но всё не то, всё чуждое и ненужное мне. Я быстро теряю интерес к наступившему утру. Оно разочаровывает, становится пустым и незначащим. Но яркое вспышка, озарение – впереди вечер! – вдруг наполняет меня страшной, разрывающей на части жаждой жизни. О, как долго тянется это утро! Как невыносимо медленно поднимается над Жигулёвскими горами солнце!
Я готов сорваться и бежать на берег, но тайну вечереющего дня – какой она стала для меня – нельзя торопить, её нельзя увидеть утром или днём. Только косые остывшие лучи солнца, понимаю я подспудно, питают мою иллюзию, осязаемую и волнительную. Я боюсь спугнуть её, нарушив естественный ход вещей, устоявшийся за эти несколько дней, и потому заставляю себя ждать.
И вот я по колено в воде. Вода приятно холодит ноги. Я снова закидываю удочку.
- Привет? – говорю я, увидев свою знакомую, серебряную рыбу.
Она появляется из глубины, медленно поводя хвостом и передними плавниками.
- А я тебе кое-что принёс, - вынимаю я из кармана горсть хлебных крошек.
Смочив их в воде и отжав, бросаю. Серебряная рыба, вытянув губы, степенно пробует опустившуюся рядом с ней крошку. Остальные расхватывает стайка мальков, вдруг появившаяся ниоткуда. Она не обращает на их суету вокруг себя никакого внимания и продолжает смотреть на  меня. Похоже, что мы подружились.
Слышу смех. Он заставляет сердце сжаться. Они дурачатся на берегу как дети. Подняли оставленный кем-то столовый нож и, расчертив песок, играют им, как играем мы с мальчишками во дворе: начертим круг, разделим его на части – каждому из нас – и бросаем по очереди нож. Если он вонзается – отрезаем часть земли у противника. Но смешно и нелепо наблюдать за игрою взрослых людей. Они вполне серьёзно спорят и даже обижаются, если у них «зарезали» больше земли, чем положено. Стоят на одной ноге, когда у них остаётся совсем маленький кусочек собственной земли, и отчаянно пытаются отвоевать, воткнув нож, и расстраиваются, если не получается.
Победила, похоже, она. Она довольная и счастливая. Страсти улеглись. Он вонзает нож в мокрый песок по самую рукоять, что-то говоря при этом, но что, я не слышу, и они медленно идут вдоль воды. Я долго, не отрываясь, смотрю им вслед, пока они не скрываются за поворотом.
Мне уже не хочется рыбачить. Я позабыл о поплавке. Сегодня он меня не интересует. Я собираю удочку, чтобы идти на дачу. Садок пустой, но и это меня нисколько не беспокоит.
- Вот это да! Здесь что ж, нет рыбы совсем?
Я оглядываюсь. Из-за мыска, щетинящегося острыми камнями, показывается компания, груженная тяжёлыми рюкзаками. Впередиидущий щуплый молодой человек кивает на мой садок.
- Есть, - отвечаю я, - много. К самому берегу подходит.
- А что ж так? – улыбается он и снова кивает на мой садок.
- Я только пришёл, поэтому не успел поймать. Я здесь каждый день рыбачу и без рыбы никогда ещё не возвращался.
- Слышите! – говорит он своим товарищам, снявшим свои рюкзаки и расположившимся тут же на песке. – Говорят, что рыба здесь прямо на берег пешком ходит.
- Проверим, - отвечает ему, видимо, самый старший из них, с бородой и длинными спутанными волосами.
Он первым из всех расшнуровывает свой рюкзак и вынимает из него вещи. Я с интересом наблюдаю, как он достаёт маску, ласты, баллон с воздухом и гидрокостюм.
«Дайверы!» - догадываюсь я.
Давняя моя мечта иметь акваланг даже обсуждалась дома, и отец был не против этого. Всякий раз, когда я захожу в магазин спортивных товаров, я непременно разглядываю содержимое заветного ящика, выставленного на всеобщее обозрение, в котором аккуратно уложено снаряжение для подводного плавания. Но покупку пришлось отложить: чтобы освоить погружение с аквалангом, надо учиться на курсах, куда принимают только с шестнадцати лет. Поэтому я стою и с затаённым дыханием наблюдаю за настоящими дайверами, впервые увиденными мной так близко. Мысленно я примериваю на себя чёрный с красными полосками гидрокостюм, надеваю маску и ощущаю за плечами тяжесть кислородного баллона.
- Что интересует? – спрашивает меня косматый дайвер.
- Да, давно хочу увидеть, что там,- киваю я на реку.
- А, - одобрительно соглашается он, - хорошее дело. Подрасти чуток – и вперёд. Не пожалеешь.
Они ставят палатки в тени ивовых деревьев. Я ухожу. Мне не хочется общаться. Не хочется отвлекаться на суету, воспринимаемую мной сейчас как неуместную, преступно разрушающую во мне тонкий эмоциональный флёр этого вечера. Хочу закрыться в своей комнате, сесть в кресло и уткнуться в книгу. Что и делаю. Дотемна читаю, пока не чувствую, что глаза закрываются без лишних усилий. Это хорошо. Голова ещё полна сюжета книжного, и я не буду долго ворочаться, пока не усну, как это было в предыдущие дни, когда впечатления, полученные мной на берегу, отпускали меня только заполночь.
Утро. На столе миска полная клубники. Тут же желтый бронзовый таз с клубникой, засыпанной сахарным песком, сквозь который уже проступили красные пятна сока. Сегодня кухня будет благоухать клубничным вареньем. Родителей не видно. Они где-то в огороде.
Я с наслаждением потягиваюсь, вдыхая вкусный прохладный воздух, и выбираю самую крупную ягоду.
- Хозяин! – слышу я оклик с дороги.
Всматриваюсь сквозь кусты малины. Это вчерашние дайверы, несколько человек, среди них косматый. Он тоже узнал меня.
- А, это ты! Здорово! – говорит он мне как старому знакомому. – Водичкой разжиться у вас можно?
- Конечно, - отвечаю я, - проходите.
Они набирают из крана полные канистры.
- Вечером пойдёшь на рыбалку? – уходя, спрашивает он.
- Пойду, - отвечаю я.
Берег с появлением дайверов ожил: яркие цветные купола палаток среди белёсой зелени ив, дымок костра, глухой неразличимый говор. Я прохожу мимо, чтобы встать с улочкой на своё место. Теперь я могу слышать отдельные слова. Они делятся впечатлением от погружения под воду. Выделяется монотонный бас косматого и громкие восклицания щуплого дайвера, что первым вышел на мой берег и заговорил со мной.
Я забрасываю удочку и достаю крошки из кармана. На этот раз я решил угостить свою серебряную рыбу печеньем.
- Эй, друг! – всматриваюсь я в прозрачную воду. – Где ты, серебряная рыба?
Её нет. Тогда я разглядываю берег, внимательно присматриваясь к фигурам, лежащим на песке, идущим, купающимся от самого затона и до лагеря дайверов – их много. Сегодня суббота и турбазы, растянутые вдоль острова, заполнились отдыхающими. Все они высыпали на пляж, где проводят всё своё время от завтрака до обеда и от обеда до ужина. Но не нахожу среди них её и его – тех, ради которых я здесь, и которых очень хочу видеть.
Беспокойно шаря глазами по берегу, я совсем забываю о поплавке.
- У тебя же клюёт! – вырывает меня из задумчивости окрик.
Я подсекаю, но поздно.
- Эх, ушла! – разочарованно говорит косматый дайвер.
Я даже не заметил, как он подошёл ко мне, поглощённый своими поисками и недобрым предчувствием.
- Оставляй удочку, парень, - говорит он мне, - пойдём к нам на уху.
Что уха! Но вот от соблазна послушать их байки о подводном плаванье я не мог отказаться и, оставив удочку, иду за ним.
Они сидят вкруг костра. Мне наливают в металлическую миску дымящуюся уху и кладут здоровенный кусок рыбы.
- С твоей лёгкой руки, пацан! – восклицает щуплый дайвер. – Ты сказал, что рыба здесь прямо на берег пешком ходит. А я не поверил.
- Ага, - кивает другой, обжигаясь горячей ухой, - а как ты закричал, когда увидел эту рыбину возле самого берега! Почти из воды выпрыгнул.
- А ты слышал, как я закричал? – усмехнулся щуплый.
- Я видел. Маска чуть не слетела. Утонуть на метровой глубине – это надо уметь.
- Ещё бы! – с восторгом вспоминает щуплый дайвер. – Вы настреляли полный кукан, а я пустой вернулся. Уже встаю, чтобы ласты снять, как вижу – огромная, как луна! И смотрит на меня, глаз пучит.
У меня перехватывает дыхание.
- Серебряная рыба возле самого берега? – спрашиваю я, с трудом проглатывая застрявший в горле ком.
Он кивает:
- Ну, совсем почти на берегу! Я даже забыл про ружьё – хотел руками её хватать.
Я посмотрел в свою миску, на кусок рыбы в ней, и поставил на песок. Встал.
- Ты куда? – спрашивает он меня.
- Рыбу ловить.
Он пожимает плечами, но не удерживает меня.
Я забираюсь в воду по колено и обшариваю глазами дно, сколько могу видеть. Серебряной рыбы нигде нет. Достаю крошки печенья и бросаю. Слетаются мальки, суетятся, спешно растаскивая крошки. Я не тороплюсь уходить, в надежде, что я ошибся, и дайвер говорил совсем о другой рыбе. Я смотрю на воду – перевожу взгляд на берег, и снова на воду. И так проходит час – другой. Я стою потерянный, опустошённый. Во мне нет никаких эмоций. Я пуст и безразличен к окружающему, как пуста бутылка, что безразличная ко всему лежит на берегу, полузанесённая песком. Серебряной рыбы нет. Не пришла и женщина со своим спутником.
Замечаю, что в кулаке моём, крепко сжатом, ещё остаются крошки печенья. Я разжимаю пальцы – крошки высыпаются в воду мне под ноги. Я ухожу.
Прошло много лет, и я снова иду по берегу. Иду не один. Иду, взяв за руку её, мою любимую женщину. Со стороны это, наверное, выглядит забавно, но мне всё равно, что о нас думают, провожая взглядами разомлевшие на песке отдыхающие – я ощущаю тепло её руки и её близость ко мне. Я счастлив, и сейчас мне ничего не надо кроме её ладони, которую я не выпускаю из своей руки и крепко сжимаю, словно я – незрячий, а она – мой поводырь.
Мы прошли весь берег от затона до того самого места, где я когда ещё мальчишкой целыми днями проводил с удочкой.
- Ты смеёшься? – поднимает она на меня глаза.
- Смотри, нож, - показываю я ей на столовый нож, забытый кем-то в песке.
Он воткнут и только ручка его торчит наружу.
Я поднимаю его и черчу на сыром песке круг.
- Давай поиграем?
- Ты тоже играл в ножички? – удивляется она и с удовольствием обстоятельно выбирает себе ту часть круга, что оказалась больше.
И мы начинаем по очереди прирезывать себе куски «чужой» земли. Она азартно и быстро входит в роль. Мне забавно наблюдать, как она сердится и спорит со мной, если считает, что я жульничаю, как она, прикусив губу, старательно и точно ведя лезвием ножа по сырому песку, чертит, новую границу между нашими землями и стирает ногой старую. Наконец, я стою на одной ноге, бросаю нож – и промахиваюсь.
Она радостно хлопает в ладоши и прыгает от восторга:
- Я победила!
Я признаю это и вонзаю нож в песок по самую рукоять:
- Может, кому и пригодится ещё, - говорю я и, взяв её за руку, подвожу к воде. – Я тебе сейчас кое-что покажу.
Солнце косыми зелёными лучами пронзает воду и золотит рябой от волн донный песок. Беспокойно снуют стайки мальков. Я жду, что вот-вот из глубины покажется большая, как луна, серебряная рыба. Я хочу познакомить с ней мою спутницу, мою любимую женщину.