Вечером

Восторг надрыва, ничего не говори, какая легкая голова, пустые мысли, глаза дикие, жар обладания, сладкого, счастливого. После любви, он проводил кончиком пальца по ее животу, выпуклостям ребер, касался теплых розовых губ. Смотрел в окно как сгущается морозный январский вечер. В неге довольства она лежала, закрыв глаза. Потом повернула голову:
- Пойдем гулять? Хочу шоколадного молока.
Одевались легко и быстро, радовались неназванной игре, смеясь над собой. Он боялся упустить что-то важное в ее редких, сочных взглядах. Будто питался тем, что было к нему в ее глазах. Как драгоценное сокровище, за которым он тянулся каждый день, как цветок тянется к рассветным лучам, страшась не заметить капли их счастья.
С радостной, легкой улыбкой, привилегией молодости, вышли в раннюю зимнюю темноту. Снега было не много, но свежего, он искрился семицветием. Фальшиво теплые фонари пытались обмануть мороз. Слегка щекотало лицо и холодило ноги. Прохожих почти не было; как карельские валуны, раскиданные ледником, всюду темнели забравшиеся на тротуар машины.   
- Не спит никто, - она качнула пушистой шапкой серебристого меха в сторону громадин-высоток, окружавших со всех сторон. Окна, частые как соты, горели желтым или белым электрическим светом.
- Времени нет, все смешалось, - его охватило какое-то необыкновенное чувство этого вечера. Радость от восторга жизни бурлила внутри его и выплескивалась наружу. – В деревне как: вставай с рассветом, за работу. Ложись – с закатом, потому что завтра снова подъем вместе с солнцем. Света нет, керосинка или свечи, лучину жечь нужно бережливо. Летом работы невпроворот, день большой, часов в пять на покос. А то и к молитве. Весь день работает крестьянин, поспит разве часок после обеда. Ложится затемно. Зимой же рабочий день короток, сон – долгий, вяленный, топи печь по три раза на день, храни тепло. Живешь, чем в лето запасся. И так тысячу лет.
- А сейчас совсем-совсем по-другому живут, - сказал он, когда прошли по внутридворовой узкой дороге, вышли на улицу. Всюду стоял лес домов. Было сыро, от дороги пахло солью и асфальтом, от зданий – железом и пластиком, и эти запахи обволакивали все кругом. Его радостно трогала ее задумчивость.
- Люди жили в природе, в едином живом дыхании с ней. Теперь они не зависят от нее, очень не хотят, вернее. Всюду удобства, живут отдельно, сами по себе. Поживи раньше отдельным хозяйством!
- Живут и вместе и отдельно совсем. Те не думаешь, это.. одиноко как-то?..
- Спят мало, а времени нет. Некогда чувствовать, некогда думать. Одиночество… Жизнь удобна, зачем им Бог? Попробуй-ка в деревне без Бога! Там пустыня вокруг, жить трудно. Всегда нужно с кем поговорить, даже если Он не отвечает.
От нежности глаза ее потемнели, и он испугался, что она заплачет на морозе.
- У нас есть мы. Есть сейчас, есть вместе, - отвечала она, не глядя на него. В этом, он видел, было больше силы, это было выше его слов. – Есть смерть, есть горе, а есть как у нас сейчас, - она чуть запнулась и вдруг сказала, снова не смотря в его сторону. – Давай повенчаемся? Не сейчас, через года, через два…
Он нахмурился; никогда, даже перед свадьбой, они не говорили об этом. Любили ездить по древним холодным церквям, молчать у темных икон, преклонено разглядывать резьбу по камню, ювелирно выточенные виноградные гроздья колон, лепестки почерневших куполов; но никогда об этом не заговаривали.
- Давай?! – блеснула она глазами. Он жалобно улыбнулся ей, полный греющим чувством счастья, ничего не ответил, шел и думал о том, как же много сил потрачено на все это, чтобы все это было.
На улице, желтой от фонарей, от миллионов горящих окон высоток, среди бьющих в глаза вывесок магазинов и сивушным, пропахшим газами автомобилей воздухом, он удивился живым, будто у родника в вольных, бесконечных полях, росткам в них, свежими побегами врастающих в сердце.
По пути на квартиру будто выдохлись, молчали, шли рука в руку. Не смотрели на город, только друг на друга.
Потом, на кухне, за цветастой потертой скатертью, она пила из граненого стакана большими глотками холодное шоколадное молоко, широко кусала творожное кольцо, с усилием прожевав, высовывала от удовольствия язык и, совсем ребенком, незадачливо смеялась.

7 февраля 2014г.