Я покрасил её в чёрный

Последний звонок. Выпускной. Всем весело, что прошли, наконец, эти одиннадцать лет мучений, но вся эта радость скрыта за масками скорби.

Уже бывшие одноклассники, собравшись в небольшие группы, рыдали друг у друга на плечах, обещая общаться после школы. А кто-то, напившись, забыл о маске «великого страдальца», без устали повторял, что рад кончине этого ада.

И лишь двое стояли по одиночке, словно ни при делах. Она, то и дело, поправляя свои густые черные волосы, стояла у окна, всем своим видом показывая, что вид вечернего города ей во многом интереснее, нежели выпускной; и он, спрятавшись за широкой мраморной колонной, теребил в руках розу, выкрашенную черной краской. Цветок уже испачкал его ладони черным, но он так и не решался сделать то, зачем он его сюда принес.

Зато он не отводил глаз от девушки, стоящей у окна. Длинное черное платье скрывало за собой линии тела, да и все тело скрывало, в общем, разрешая любопытным наблюдателям смотреть лишь на тонкие руки.

Свет отражался от ее серебряных украшений «солнечными зайчиками». Наверное, это опять кресты. Она очень любит украшения в готическом стиле. Особенно впечатляли ее руки, на которых было множество браслетов, а пальцы были унизаны крупными серебряными кольцами. Но сейчас на ней ничего подобного не было. Остался лишь один серебряный браслет и подобие подвески на шее. Такой, обычной, что ли, он ее не видел лет пять.

Таких, как она, называли неформалами. Готами, кажется. Говорили, что такие, как она, бродят ночью по кладбищам и выкапывают могилы. Говорили, что они пьют кровь случайных прохожих и питаются плотью младенцев. Но он не верил в подобные разговоры. Она ведь хорошая, да и всегда была такой. И пусть она ночью гуляет по кладбищам, и пусть она пьет человеческую кровь — если понадобится, он будет делать то же, пусть только она скажет, как и что делать!

Он знает ее одиннадцать лет. И она нравилась ему чуть ли не с первого класса. Полная противоположность. Отличник и оторва. Ботаник и неформалка.

А сколько ему пришлось вытерпеть от нее издевательств… Но он не обижался. Любая возможность хоть немного пообщаться с ней прельщала ему до глубины души.

И вот сейчас, после долгих одиннадцати лет терзаний, он стоит за этой мраморной колонной и жамкает в руках эту дурацкую розу!

«Слабак. Не смог решиться за одиннадцать лет, так за один вечер тем более не решишься… — думал он, неотрывно смотря на розу. А затем он снова перевел взгляд на уже бывшую одноклассницу: — Но если я ее никогда не увижу, почему бы не попробовать?..»

И он, одернув пиджак, чтобы выглядеть приличнее и, пытаясь побороть неуверенность в себе, подошел к ней.

— Ты что-то хотел? — она оторвала взгляд от окна и посмотрела на него. У нее ярко-голубые… Нет, скорее даже синие, глаза, обрамленные длинными ресницами. Лицо было не таким бледным, как обычно, а губы не были привычно кроваво-красными или черными и, казалось, вот-вот сольются с кожей.

Он невольно залюбовался ею, но, вспомнив, зачем подошел, протянул ей розу:

— Я покрасил ее в черный, зная, как ты не любишь обычные вещи.