Женька

  На дворе стоял сентябрь. Дул холодный осенний ветер, заставлявший колыхаться листья деревьев; тёмные тучи сгустились над землёй в преддверии дождя, в воздухе пахло сыростью. В этот пасмурный день житель города С. возвращался домой. Закутанный в такой же серый, как погода, плащ, в чёрной шляпе и с кожаным кейсом в руках, этот человек шёл по направлению к автобусной остановке; с виду ему можно дать лет тридцать семь, лишь глубоко впечатанная между бровей полоса – признак того, что мужчина часто поддавался нелёгким думам – заставляла полагать иначе. По его медленным, неуверенным шагам можно было догадаться, что домой он не торопился. Шквал мыслей вновь охватил его голову: «Отчёт. Нужно дописать отчёт к концу месяца. Откладывать нельзя: работы и так через край, ещё и жене обещал на выходных съездить к её родителям. На билеты придётся тратиться и подарки покупать… Подарки! – Мужчина остановился, озираясь по сторонам. – Забыл! Совсем забыл! Который час?  – он остановился и, высвободив из-под рукава плаща запястье, глянул на часы. – Семь-двенадцать! Магазины уже все закрыты, а я обещал купить подарки! Жена снова устроит очередной скандал. А всё из-за этого дурного отчёта!»
  Его размышления прервали характерные звуки отходящего с остановки автобуса – единственного средства передвижения, доставляющего пассажиров с улицы Р. на улицу А. Мужчина нехотя сделал попытку догнать уходящий транспорт, но автобус уже скрылся за поворотом. «Вот дела! – почесал он голову. – Либо идти пешком семь километров, либо ждать час до следующей поездки. Или взять такси? Хотя… Куда я тороплюсь? Жена явно не обрадуется такому стечению обстоятельств, а ругань выслушивать разве что дурень будет рад», – с этими мыслями человек в сером плаще сел на скамью у остановки. На асфальт стали накрапывать капли воды. Мужчина смотрел на начинающийся дождь, погрузившись в собственные мысли. Его настроение соответствовало погоде; каждая капля, казалось, жгла его изнутри, и чем сильнее лил дождь, тем мрачнее становилось на душе у человека в чёрной шляпе.
  От тяжёлых дум его отвлёк мальчишка, усевшийся рядом с ним на скамейку. Он был одет в намокшую под ливнем джинсовую куртку, кое-где ободравшуюся и перемешанную с грязью; штанишки его тоже были перепачканы; нахлобученная задом наперёд кепка открывала чумазый лоб. Парнишка, ничуть не смущаясь, сидел на скамейке, болтал ногами, шмыгая носом, и перебирал в руках блестящие монеты. Тёмные брови мальчика были сдвинуты, и по напряжённому выражению его лица было видно, что он считает имеющиеся деньги. Этот маленький непоседа пробудил в мужчине интерес, и он заговорил:
– Чего ты так поздно по улицам слоняешься?
Сорванец, явно недовольный тем, что его отвлекли от столь важного дела, нехотя оторвался от своего занятия и бросил взгляд на спросившего:
– Хочу и слоняюсь! 
– А-а… – отозвался собеседник. – Беспризорник, поди.
– Я не беспризорник! – с обидой в голосе возразил паренёк. – Я из детского дома.
– Почему же тогда ты здесь? – поинтересовался мужчина.
– А я сбежал оттуда.
– Значит, всё же беспризорник, – вздохнул человек в сером плаще.
Мальчишка не стал отвечать. Он вернулся к счёту монет. Дождь не прекращался, и, чтобы хоть как-то скоротать время, мужчина снова сделал попытку заговорить с ребёнком.
– Как звать-то?
– Женька, – откликнулся парнишка.
– А почему из приюта сбежал? Обижает тебя кто?
– Нет. Захотел и сбежал.
– Но должна же быть причина, почему ты это сделал, – не отступался мужчина.
Женька лишь глубоко вздохнул.
– Не хочешь – не рассказывай. Я лишь из любопытства спросил, – человек открыл кейс, вынул оттуда свежий выпуск газеты, раскрыл его и увлёкся чтением. Мимо остановки проезжали машины, обдавая брызгами тротуар; проходили люди – такие же серые, как дождь.
– Мне уже одиннадцать лет, – вдруг прервал молчание Женька. – В наш приют, бывает, заходят люди, но они обычно забирают ещё совсем маленьких детей. Старшие их не интересуют.
– С чего ты это взял? – удивился мужчина.
– Так было уже не один раз… – опустил взгляд Женька.
– Может, просто стоит подождать?
  Мальчишка зачерпнул носком кроссовка мутной воды из лужицы под ногами, пытаясь смыть засохший на обуви песок. Его губы были сжаты в полоску, на лбу проступали маленькие морщинки. Наконец он заговорил.
– Они все говорят, что надо подождать. Приходят, мило улыбаются тебе, треплют по голове с улыбкой на лице, вздыхают: «Какое прелестное дитя!» – а потом уходят и не возвращаются. Будто мы не понимаем! Я-то ладно, а те, что совсем малые? Они же верят, ждут…
  Мужчина в сером плаще посмотрел на Женьку: маленький, щупленький оборванец с пронзительным взглядом. «Да, этот парнишка понимает, что такое жизнь, она его хорошенько потрепала», – от этих мыслей у него сжалось сердце. Маленький одинокий человечек в огромном мире, абсолютно никому не нужный. Тут он представил, как сотни детских глаз смотрят на двух человек с надеждой, что вот они, их мама и папа, что они сейчас заберут их домой. От этой мысли мужчине в чёрной шляпе стало так тоскливо, что он не мог смотреть Женьке в глаза. 
– Тебе не нравилось жить в детском доме? – тем не менее, продолжил он диалог.
– Почему же нет? Там спокойно и уютно. Просто я не чувствовал там себя дома.
– А друзья у тебя там были?
– Да, были, – улыбнулся мальчик. Его глаза просияли: он погрузился в воспоминания. – Мы часто проводили время вместе. Выводили из себя наших нянек. «Это не дети, а какие-то щенки!» – жаловались они хозяйке приюта. Да, немало мы их заставили побегать, ох, как немало!
Впервые за их встречу человек в сером плаще улыбнулся. В его голове рисовалась картина, как проказничали непоседы, пытаясь как можно больше досадить надоедливым нянькам.
– Вас, вероятно, наказывали за такие проступки? – поинтересовался мужчина.
– На самом деле, нам всё сходило с рук, потому что Анюта за нас заступалась. А когда злые тётки не давали нам сладкого из-за плохого поведения, она втихаря приносила нам по три штуки конфет и песочного печенья… Да, Анюту мы все любили.
– Кто такая Анюта? – спросил человек в шляпе.
– Это самая молодая няня у нас в детском доме. Хорошенькая. Она очень добрая. Вытаскивала нам конфеты и вафли, пока буфетчица не видела, игрушки шила для нас, вязала носочки, варежки; девочкам косы заплетала, перед сном книжки читала… Приносила фотографии, а мы её спрашивали: «А это где? А это что?». Красивые были снимки: на одном был изображён водопад, на другом – озеро, на третьем – пустыня с пирамидами… А мы просили: «Купи ещё, Анюта, фотографий, купи что-нибудь новое!» Один раз с ребятами ей красивых цветочков принесли. Тётки на нас опять ругаться: «Ах вы, щенки, клумбу всю переворотили!» – а Анюта радовалась, расцветала вся. Но это давно было… – Грустно закончил историю Женька.
– Что же потом произошло? – задал вопрос мужчина.
– А потом у неё кавалер появился. Букеты ей каждый день носил, конфеты… Влюбилась Анюта наша, начала на свидания бегать. Не до игр ей стало. Как ни зайду у неё чего-то спросить – всё у зеркала красуется. Крутится в платьишке, прыгает, как козочка. К нам она уже редко заходит, а как придёт – снова к зеркалу наряды мерить. Нельзя её за это винить: раньше ей некого любить было, вот она на нас свою ласку и спускала. А теперь…
  Человек в сером плаще снова не смог удержаться. Такая уж у него была привычка – слишком много думать. Вот он воображает, как Анюта в уборной собственное отражение разглядывает, пританцовывает, каблучками стучит, напевая песенку. «Эх, влюблённые… Все они такие, безрассудные. Бросятся на шею к первому встречному – и забывают про жизнь свою прежнюю. А дети без внимания остались, лишь старые ворчливые няньки шумят да воспитывают их в строгости». Почувствовал вдруг он, как плохо детям без любви и заботы материнской живётся. И так горько ему стало, так обидно, будто это его Анюта забыла, променяла на конфеты. Как он ни старался, всё-таки никак не мог  найти утешительных слов для своего маленького друга. Отвлёкшись от своих печальных размышлений, он вновь обратил внимание на Женьку. Парнишка перебирал серебряные монетки в руке.
– Сколько уже насчитал?
– Двадцать семь, – ответил мальчик, в очередной раз шмыгнув носом.
– Откуда деньги? – удивился такому ответу собеседник.
– Нашёл. А ты думаешь, отчего я весь такой грязный? – сердито и в то же время с удивлением спросил Женька.
  В глаза человеку бросилась потрёпанная джинсовая курточка и кое-где дырявые штанишки. «Нет, он бы не смог украсть. Как бы дело не обернулось, он бы не украл: слишком много самоуверенности и гордости в этих тёмных глазах», – рассудил мужчина. Однако он представил, как паренёк подбирает с грязной земли монетки, стоимостью в два рубля, как лезет за ними в трубы, в различные щели. Он прикинул, сколько времени потребовалось мальчику, чтобы набрать такую сумму денег. Пусть даже небольшую; но и два рубля редко просто так на дороге валяются. Человек ужаснулся. «Что же он купит на двадцать семь рублей? Буханку хлеба, если ещё где подберёт рублей пять. Он съест её всего за день, быть может, за два. А что потом? Опять ползать на карачках, подбирая гроши?» – ужаснулся мужчина.
  Женька же, казалось, ничуть не унывал. Он закинул мелочь в дырявый карман, придерживая его, чтобы деньги не высыпались, и наблюдал за машинами. Человек встал со скамьи и отошёл к ларьку, стоявшему неподалёку от автобусной остановки. Мальчишка с любопытством наблюдал за своим знакомым. Тот что-то сказал продавщице, оскалившейся ему в недружелюбной улыбке, забрал свой заказ и отдал ей бумажную купюру.
– Держи, – сказал человек в плаще, когда вернулся на скамейку, и протянул мальчику горячую «сосиску в тесте», аккуратно завёрнутую в бумажную салфетку. Свой пирожок он держал в другой руке.
  Женька взял в руки угощение, забыв поблагодарить мужчину, и жадно вцепился в пирожок зубами. Нехитрая улыбка сияла на его чумазом личике. Человек в чёрной шляпе заботливо смотрел на своего маленького друга.
– Сыграем в одну игру? – предложил он.
– В какую? – поинтересовался мальчишка.
– Я буду считать зелёные машины, а ты – синие. Кто насчитает больше, тот победил. Идёт?
– Идёт! – согласился Женька, дожёвывая ещё не остывший пирожок.
  Они сидели на скамье и по очереди выкрикивали цифры. Спорили, доказывали, что это была машина именно его цвета. В порыве чувств кто-либо из них вскакивал с места и отстаивал свою позицию. Прохожие только фыркали в их сторону, но что с них можно взять? Они были такими же серыми, как лужи, оставленные дождём на грязном асфальте. А мужчина в плаще тем временем наслаждался моментом жизни, который он проводил с Женькой. С этим бедным, перепачканным мальчиком, чья душа была чище душ тех прохожих, которые косились на них издалека, неодобрительно качая головой. Да, он задержался на работе, забыл о покупках, опоздал на автобус; но сейчас этот мужчина – уже не просто человек в сером плаще – чувствовал себя частью целого мира, разнообразие которого не знает границ.
– Расскажи, почему всё же ты сбежал?
– Я просто подумал, – неуверенно начал Женька, – что в городе найду хоть кого-то, кто сможет взять меня к себе. Часто представляю, как мы с моими будущими родителями сидим на кухне за столом, за семейным обедом. По выходным мы ходим в гости к друзьям и смотрим по-семейному кино. Вечером папа играет со мной в пилота, раскачивая меня в воздухе за руки и за ноги, а мама читает на ночь сказку. Не нужно мне сладкого: ни печенья, ни конфет, ни зефира… Не надо мне велосипеда, игрушечных машинок, и мяча футбольного не надо! Ничего этого не хочу! Хочу, чтобы у меня были родители!
  С каким восхищением мальчик описывал домашний очаг! В тот момент его тёмные глаза блестели живым огоньком, а улыбка не сходила с лица. Казалось, единственная мысль о доме делала его бесконечно счастливым. Но такой светлой радости противостояла страшная реальность: холодная улица, сырой подвал – жизнь в полной нищете. От этой мысли человеку в сером плаще стало не по себе. Он живо представил Женьку, скитавшегося по городу в оборванных лохмотьях, в поисках приюта у незнакомых ему людей. Они закрывали перед ним двери, гнали с крыльца, бесстрастно крича: «Пошёл прочь, воришка!» – занавешивали окна, чтобы не видеть изголодавшегося паренька, в то время как сами допивали третью чашку чая вприкуску с печеньем и конфетами. А Женька стоит посреди дороги и глотает слюну, жадно вдыхая запах выпечки, доносившийся из этого занавешенного окна, ведь больше ему ничего не остаётся.
  В этот момент мужчина осознал, что все его проблемы, связанные с работой, близкими, с теми же несчастными забытыми подарками, были ничтожными по сравнению с тем, что готовила жизнь для этого худенького, грязного, одинокого мальчика. Душа и сердце, казавшиеся так далеко запрятанными внутри этого человека, не выходящими за пределы серого плаща, обнажились у мужчины перед несчастным ребёнком. Внезапно у него проснулась огромная, бесконечная любовь к этому маленькому непоседе.
– Собирайся, Женька. Пора возвращаться, – сказал он мальчику.
– Но я не хочу обратно в приют! – крикнул парнишка, вскочив со скамьи. Его глаза испуганно смотрели на мужчину в плаще, а худые ручонки были сжаты в кулачки.
– Нет, конечно, не в приют! Ты возвращаешься домой. К маме и папе, – добавил он после короткой паузы. – Довольно сидеть здесь, автобус всё равно задерживается, – с этими словами человек в плаще цвета последождевого неба поднялся со скамьи, захватив с собой кожаный кейс, и протянул мальчишке руку.
  Женька сначала недоверчиво посмотрел на мужчину, но затем с лицом, преисполненным радости, схватил протянутую сильную руку своей хилой, запачканной ручонкой. Они направились по тротуару в сторону улицы А., располагавшейся далеко-далеко – в семи километрах – от этой автобусной остановки. Шли двое: человек, за столь длительное время осознавший смысл собственной жизни; забывший, как, но вновь научившийся чувствовать сердцем, и мальчик, который так отчаянно желал обрести семью. Случайной ли была их встреча, или это подарок, уготовленный судьбой человеку в плаще и бездомному ребёнку? Ясно было одно: где-то позади них остались мысли о ежемесячных отчётах, о надоедливой работе, отнимающей драгоценные минуты счастливой жизни, о прежних пустых проблемах, вносивших неясность в прожитый день. Всё это, абсолютно ненужное, осталось позади. А впереди их ждало то светлое счастье, которое рисовал в своей голове маленький Женька. И пьянящая мысль об этом недалёком счастье вскружила им головы.

  На дворе стоял сентябрь…