Шекспир. Буря. Редакция

Пьеса Шекспира "Буря". На основе перевода М. Донского.
По необходимости сделал некоторые сокращения, примерно на треть.
Стало намного прозрачнее.
С уважением.

Уильям Шекспир. Буря
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
     Алонзо, Kороль Неаполитанский.
     Себастьян, его брат.
     Просперо, законный герцог Миланский.
     Антонио, его брат, незаконно захвативший власть в Миланском герцогстве.
     Фердинанд, сын короля Неаполитанского
     Гонзало, старый честный советник короля Неаполитанского.

     Адриан    |
               }  придворные.
     Франсиско |

     Калибан, раб, уродливый дикарь.
     Тринкуло, шут.
     Стефано, дворецкий, пьяница.
     Капитан корабля.
     Боцман.
     Матросы.
     Миранда, дочь Просперо.
     Ариэль, дух воздуха.

                Место действия - корабль в море, остров.

АКТ I
СЦЕНА 1

Корабль в море. Буря. Гром и молния. Входят капитан корабля и боцман.

КАПИТАН. Боцман! Зови команду наверх! Живей за дело, не то мы налетим на рифы. Скорей!.. Скорей!..

Капитан уходит; появляются матросы.

БОЦМАН. Эй,  молодцы!..  Веселей,  ребята,  веселей!..  Живо! Убрать парус!.. Слушай  капитанский свисток!.. Ну, теперь, ветер, тебе просторно - дуй, пока не лопнешь!

Входят Алонзо, Себастьян, Антонио, Фердинанд, Гонзало и другие.

АЛОНЗО. Боцман, где капитан?
БОЦМАН. А вам его не слышно, что ли? Вы нам мешаете! Отправляйтесь в каюты! Видите, шторм разыгрался? А тут еще вы...
ГОНЗАЛО. Полегче, любезный, усмирись!
БОЦМАН. Когда усмирится  море!..  Убирайтесь! Этим ревущим валам нет дела до королей! Марш по каютам!.. Молчать!.. Не мешайте!..
ГОНЗАЛО. Все-таки помни, любезный, кто у тебя на борту.
БОЦМАН. А я помню, что нет никого, чья шкура была бы мне дороже моей собственной! Вот вы, советник. Может, посоветуете стихиям утихомириться? Тогда мы и не дотронемся до снастей. Ну-ка, употребите вашу власть! А коли не беретесь, то скажите спасибо, что долго пожили на свете, проваливайте в каюту да приготовьтесь: Прочь с дороги, говорят вам!
               
Все, кроме Гонзало, уходят,

ГОНЗАЛО. Однако этот малый меня утешил: он отъявленный висельник, а кому суждено быть повешенным, тот не утонет.

Гонзало уходит, боцман возвращается.

БОЦМАН. Держи круче к ветру! Круче! Держи в открытое море! Прочь от берега!

Вбегают промокшие матросы.

МАТРОСЫ. Мы погибли! Молитесь! Погибли! (Уходят.)
БОЦМАН. Неужто нам придется рыб кормить?
ГОНЗАЛО. Король и принц мольбы возносят к богу.
                Наш долг быть рядом с ними.
СЕБАСТЬЯН. Я взбешен.
АНТОНИО. Вас погубила эта шайка пьяниц!..
                Горластый пес! О, если б утонул
                Ты десять раз подряд, избитый морем!
ГОНЗАЛО. Нет, поручусь, - он виселицей кончит,
                Хотя бы все моря и океаны
                Уговорились потопить его!
АНТОНИО. Погибнем рядом с королем!

Все, кроме Гонзало, уходят.

ГОНЗАЛО. Я бы променял сейчас все моря и океаны на один акр бесплодной земли - самой негодной пустоши, заросшей вереском или дроком. Да свершится воля господня! Но все-таки я бы предпочел умереть сухой смертью! (Уходит.)

СЦЕНА 2

Остров. Перед пещерой Просперо. Входят Просперо и Миранда.

МИРАНДА. О, если это вы, отец мой милый,
                Своею властью взбунтовали море,
                То я молю вас усмирить его.
ПРОСПЕРО. Пусть доброе твое не стонет сердце:
                Никто не пострадал. Я все устроил,
                Заботясь о тебе, мое дитя, -
                О дочери единственной, любимой!
                Ведь ты не знаешь - кто мы и откуда.
                Что ведомо тебе? Что твой отец
                Зовется Просперо и что ему
                Принадлежит убогая пещера.
МИРАНДА. Расспрашивать мне в мысль не приходило.
ПРОСПЕРО. Настало время все тебе открыть.
                Садись и слушай: все сейчас узнаешь.
МИРАНДА. Вы часто собирались мне сказать,
                Кто мы; и прерывали  свой рассказ
                Словами: "Нет, постой, еще не время..."
ПРОСПЕРО. Но пробил час - внимай моим речам.
                Когда в пещере поселились мы,
                Тебе едва исполнилось три года,
                Тому назад двенадцать лет, дитя,
                Родитель твой был герцогом миланским,
                А ты - наследницей его владений.
МИРАНДА. О небеса! Какое же коварство
                Нас привело сюда? Иль, может, счастье?
ПРОСПЕРО. То и другое вместе: нас изгнало
                Коварство, счастье - привело сюда.
                Мой младший брат Антонио, твой дядя...
                Узнай, Миранда, что и брат родной
                Порой врагом бывает вероломным!..
                Занятьями своими поглощен,
                Бразды правленья передал я брату
                И вовсе перестал вникать в дела.
                И тут, Миранда, твой коварный дядя...
                Ты слушаешь меня?
МИРАНДА. Со всем вниманьем!
ПРОСПЕРО. Но слушай дальше. Отойдя от дел,
                Я разбудил в своем коварном брате
                То зло, которое дремало в нем.
                Как, балуя, отец ребенка губит,
                Так в нем мое безмерное доверье
                Взрастило вероломство без границ.
                Брат, опьяненный герцогскою властью,
                богатством и могуществом, решил,
                Что он воистину миланский герцог:
                Так лжец, который приучил себя
                Кривить душой, быть с истиной в разладе,
                Подчас в свою неправду верит сам.
                Ты слушаешь, Миранда?
МИРАНДА. Ваш рассказ
                Заставит и глухого исцелиться!
ПРОСПЕРО. Он грань хотел стереть меж тем, чем был
                И чем казался; он хотел Миланом
                Владеть один, всецело, безраздельно.
                Мой брат стал жаждой власти одержим,
                И с королем Неаполя сошёлся:
                Дань обещал выплачивать ему,
                И подчинить свободный мой Милан -
                Увы, неслыханное униженье -
                Короне неаполитанской...
МИРАНДА. Боже!
ПРОСПЕРО. За это выторговал он... Скажи-ка,
                Не изверг ли? И это брат родной!
МИРАНДА. Я вашу матушку не осужу:
                Злодеев носит и благое чрево.
ПРОСПЕРО. Итак, каков же был позорный торг?
                Король Неаполя, мой враг заклятый,
                С Антонио о том договорился,
                Чтобы в обмен на денежную дань,
                На подчиненье герцогства короне
                Отдать изменнику мои права
                И титул герцогский, изгнав меня
                И весь мой род навеки из Милана.
                Еще немного потерпи - и повесть
                Я доведу до нынешнего дня;
                Иначе мой рассказ без смысла будет.
МИРАНДА. Но почему же нас не умертвили?
ПРОСПЕРО. Законен твой вопрос. Они не смели!
                народ меня любил. Они боялись
                Запачкаться в крови; сокрыть хотели
                Под светлой краской черные дела.
                Итак, поспешно вывезя на судне,
                В открытом море нас пересадили
                На полусгнивший остов корабля
                Без мачты, без снастей, без парусов,
                С которого давно бежали крысы,
МИРАНДА. И я была обузой вам!
ПРОСПЕРО. Напротив,
                Ты ангелом-хранителем была!
                Божественным неведеньем сияя,
                Ты кротко улыбалась мне, в то время
                Как я стонал и слезы проливал
                Под бременем обрушившейся скорби.
                Твоя улыбка придала мне силы
                И укрепила мужество мое.
МИРАНДА. Но как спаслись мы?
ПРОСПЕРО. Волей провиденья.
                Один вельможа неаполитанский,
                По имени Гонзало, тот, кому
                Отправить нас на гибель поручили,
                Из состраданья наделил нас пищей
                дал все необходимые припасы.
                К тому же, зная, как я дорожу
                Своими книгами, он мне позволил
                С собою захватить те фолианты,
                Что я превыше герцогства ценю.
МИРАНДА. Ах, если б я могла его увидеть!
ПРОСПЕРО. На этот остров выбросило нас.
                И тут я стал учителем твоим -
                И ты в науках преуспела так,
                Как ни одна из молодых принцесс,
                У коих много суетных занятий
                И нет столь ревностных учителей.
МИРАНДА. Вам воздадут за это небеса!
                Но я, отец, еще не понимаю,
                Зачем вы бурю вызвали?
ПРОСПЕРО. Узнай!
                Случилось так, что щедрая Фортуна,
                Теперь благоволящая ко мне,
                Врагов моих направила сюда.
                И если упущу я этот случай,
                То счастье вновь меня не посетит.
                Но больше мне не задавай вопросов.
                Ты хочешь спать. То будет сон благой.
                Ему сопротивляться ты не в силах.

Миранда засыпает.

Сцена 3

                Сюда, ко мне, слуга мой и помощник!
                Я жду тебя! Приблизься, Ариэль!

Появляется Ариэль.

АРИЭЛЬ. Приветствую тебя, мой повелитель!
                Готов я сделать все, что ты прикажешь:

ПРОСПЕРО. Ты выполнил ли все мои приказы
                О буре?
АРИЭЛЬ. Сделал так, как ты велел.
ПРОСПЕРО. Прекрасно! Кто ж остался духом тверд?
                В сумятице кто сохранил рассудок?
АРИЭЛЬ. Никто. Все обезумели от страха
                И начали бессмысленно метаться.
                Все друг за другом, кроме моряков,
                Кидаться стали в море, чтоб спастись
                от пламени, когда горел корабль.
                Сын королевский, Фердинанд, был первым.
ПРОСПЕРО. Вот как? Но берег был недалеко?
АРИЭЛЬ. Да, господин.
ПРОСПЕРО. И все они спаслись?
АРИЭЛЬ. Все невредимы. Королевский сын
                Оставлен мной один в пустынном месте
                Вздыхает он, в тоске ломая руки.
ПРОСПЕРО. Что с королевским кораблем ты сделал,
                С матросами и с флотом остальным?
АРИЭЛЬ. Корабль стоит на якоре в заливе,
                Весь экипаж я крепко запер в трюме:
                Там моряки усталостью своей
                И волшебством моим усыплены.
                А королевский флот, который я
                По морю Средиземному рассеял,
                Соединился вновь и держит путь
                Домой, в Неаполь, с грустными вестями:
                Ведь все видали, что корабль разбился
                И что король погиб.
ПРОСПЕРО. Так, Ариэль!
                Ты порученье выполнил отлично.
                Но дело есть еще. Который час?
АРИЭЛЬ. Уже за полдень.
ПРОСПЕРО. Два часа, не меньше.
                А до шести должны мы все успеть.
АРИЭЛЬ. Ты шлешь меня на новые труды?
                Позволь же, господин, тогда напомнить:
                Ведь ты мне обещал...
ПРОСПЕРО. Как? Недовольство?
                Чего ты хочешь от меня?
АРИЭЛЬ. Свободы!
ПРОСПЕРО. Чтоб я тебя до срока отпустил?
                И слышать не хочу о том.
АРИЭЛЬ. Но вспомни -
                Тебе служил я преданно и честно,
                Без лени, без ошибок, без обмана,
                И жалоб от меня ты не слыхал.
                Ты обещал меня освободить
                За год до срока.
ПРОСПЕРО. Ах, неблагодарный!
                Забыл ты, от каких мучений страшных
                Я спас тебя?
АРИЭЛЬ. О нет!
ПРОСПЕРО. Нет, ты забыл!
                А разве сделанное мной добро
                Того не стоит, чтобы, мне служа,
                Ты в бездну вод соленых погружался,
                Летел на крыльях северного ветра
                Иль пробивался в скованные льдом
                Земные недра?
АРИЭЛЬ. Стоит, господин.
ПРОСПЕРО. О лживый дух, ты все забыл. Припомни
                Ужасную колдунью Сикораксу,
                Которая от старости и злобы
                В дугу согнулась! Помнишь ты ее?
АРИЭЛЬ. Да, господин.
ПРОСПЕРО. Матросы эту ведьму
                С ее исчадьем привезли сюда.
                Теперь - мой раб, ты ей тогда служил.
                Но ты был слишком чист, чтоб выполнять
                Ее приказы скотские и злые;
                Нередко проявлял ты непокорство.
                И вот колдунья в ярости своей,
                Призвав на помощь более послушных
                И более могущественных духов,
                В расщелине сосны тебя зажала,
                Чтоб там ты мучился двенадцать лет.
                Тот срок истек, но умерла колдунья,
                Лишь сын её на острове остался,
                Никто не мог освободить тебя.
АРИЭЛЬ. Да, Калибан здесь жил тогда один.
ПРОСПЕРО. Тот самый Калибан, тупой и темный,
                Которого держу я для услуг.
                Но я, прибыв сюда, своим искусством
                Сосну разверз и выпустил тебя.
АРИЭЛЬ. Да, господин.
ПРОСПЕРО. А хочешь, расщеплю
                Я узловатый дуб, и в нем ты будешь
                Еще двенадцать лет вопить от боли.
АРИЭЛЬ. Нет, сжалься!
ПРОСПЕРО. Мне два дня ещё послужишь,
                И я тебя на волю отпущу.
                Ступай и обернись (шепчет ему на ухо).
                До времени будь видим только мне
                И больше никому. В обличье этом
                Вернись сюда. Ступай же. Торопись.

Ариэль исчезает.

                Эй, Калибан! Ты, грубая скотина!
                Откликнись, раб!
КАЛИБАН (за сценой). Еще там хватит дров.
ПРОСПЕРО. Раз я зову - тебе найдется дело.
                Ну, черепаха, шевелись быстрей!
                Кому я говорю?

Появляется Ариэль в образе, на который хватит фантазии художника. По идее, зрители должны спутать его с Калибаном, которого ещё не видели.

                Мой Ариэль! Чудесное виденье!
                Послушай же...
                (Шепчет Ариэлю на ухо.)
АРИЭЛЬ. Исполню, господин (Исчезает.)
ПРОСПЕРО. Эй, грязный раб! Ублюдок злобной ведьмы
                И дьявола! Живей иди сюда!  -

Входит Калибан.

КАЛИБАН. Ты даже и поесть мне не даешь!..
                Я этот остров получил по праву
                От матери, а ты меня ограбил.
                Сперва со мной ты ласков был и добр,
                Ты вкусным угощал меня напитком,
                Ты научил меня, как называть
                И яркое и бледное светила,
                Которые нам светят днем и ночью,
                И я тебя за это полюбил,
                Весь остров показал и все угодья:
                И пастбища, и соляные ямы,
                И родники... Дурак я! Будь я проклят!..
                Сам над собою был я господином,
                Теперь я - раб. Меня в нору загнали,
                А остров отняли!
ПРОСПЕРО. Ты лживый раб!
                С тобой добром не сладишь, только плетью.
                Сначала я с тобою обращался,
                Хоть ты животное, как с человеком.
                Ты жил в моей пещере. Но потом
                Ты дочь мою замыслил обесчестить!
КАЛИБАН. Хо-хо! Хо-хо! А жаль, не удалось!
                Не помешай ты мне - я населил бы
                Весь остров Калибанами.
ПРОСПЕРО. Презренный!
                Из жалости я на себя взял труд
                Тебя учить. Невежественный, дикий,
                Ты выразить не мог своих желаний
                И лишь мычал, как зверь. Я научил
                Тебя словам, дал знание вещей.
                Но не могло ученье переделать
                Твоей животной, низменной природы.
КАЛИБАН. Меня вы научили говорить
                На вашем языке. Теперь я знаю,
                Как проклинать, - спасибо и за это.
ПРОСПЕРО.  Дров принеси. Да поживее, слышишь?
КАЛИБАН. Да, господин.
ПРОСПЕРО. Еще работа будет.
                Смотри, за нерадивость и за лень
                Нашлю я корчи на тебя и кости
                Заставлю ныть. Так заревешь от боли,
                Что звери испугаются.
КАЛИБАН. Нет, сжалься!
                (В сторону.)
                Пока смирюсь. Сильна его наука.

Калибан уходит.

Сцена 4

ПРОСПЕРО. Проснись, дитя! Твой сон был благодатен.
                Проснись!
МИРАНДА (просыпается). Отец, чудесный ваш рассказ
                Меня сковал какой-то странной дремой.
ПРОСПЕРО. Стряхни ее с себя. Вставай, Миранда.

Появляется невидимый Ариэль, он поет в сопровождении музыки; за ним следует Фердинанд.

АРИЭЛЬ (поет). Духи гор, лесов и вод,
                Собирайтесь в хоровод!
ДУХИ (со всех сторон). Гау! Гау!
АРИЭЛЬ. Псы сторожевые, лайте!
                Только музыке внимайте!
                Море смолкло, даль тиха,
                Слышно пенье петуха!
                Кукареку!
ФЕРДИНАНД. Откуда эта музыка? С небес
                Или с земли? Теперь она умолкла.
                То, верно, гимны здешним божествам.
                Я, смерть отца оплакивая горько,
                Сидел на берегу. Вдруг по волнам
                Ко мне подкрались сладостные звуки,
                Умерив ярость волн и скорбь мою.
                Я следую за музыкой; вернее,
                Она меня влечет... Теперь умолкла.
ПРОСПЕРО (Миранде). Приподними же занавес ресниц,
                Взгляни туда.
МИРАНДА. Что это? Дух? О боже,
                Как он прекрасен! Правда ведь, отец,
                Прекрасен он? Но это лишь виденье!
ПРОСПЕРО. О нет, дитя, он нам во всем подобен:
                И спит, и ест, и чувствует, как мы.
                Когда бы только скорбь, враг красоты,
                Не искажала черт его лица,
                Ты назвала бы юношу красивым.
МИРАНДА. Божественным его б я назвала!
                Нет на земле существ таких прекрасных!
ФЕРДИНАНД. Так вот она, богиня, в честь которой
                Звучал тот гимн!... Ответом удостой:
                Ты здесь, на этом острове, живешь?
                Что делать мне велишь? Вопрос последний,
                Но главный для меня: скажи мне, чудо,
                Ты фея или смертная?
МИРАНДА. Синьор!
                Я девушка простая. Я не чудо.
ФЕРДИНАНД. Как? Мой родной язык! Но если б я
                Был там, где говорят на нем, - я был бы
                Из всех, кто говорит на нем, первейшим!
ПРОСПЕРО. Первейшим? Ну, а если б услыхал
                Тебя король Неаполя?
ФЕРДИНАНД. Он слышит,
                Дивясь, что вдруг ты вспомнил про Неаполь:
                Увы, король Неаполя - я сам.
                Мои глаза с тех пор не просыхали,
                Как видели, что мой отец, король,
                Погиб в волнах, и с ним миланский герцог
ПРОСПЕРО (в сторону). Миланский герцог с дочерью своей
                Тебя легко могли бы опровергнуть...
                Еще не время... С первого же взгляда
                Огонь любви зажегся в их глазах...
                Мой нежный Ариэль, тебе свободу
                За это дам.
                (Вслух.)
                Послушайте, синьор!
                Зачем позорите себя неправдой?.
МИРАНДА. Ах, почему отец мой так суров?
                Передо мною третий человек,
                Которого я знаю. Но он первый,
                Кто вызвал в сердце странное томленье.
                Как я хочу, чтобы отец смягчился!
ФЕРДИНАНД. О, если никому своей любви
                Еще не отдала ты, королевой
                Неаполя я сделаю тебя.
ПРОСПЕРО. Держитесь поскромней, синьор!
                (В сторону.) Они
                Друг другом очарованы. Но должно
                Препятствия создать для их любви,
                Чтоб легкостью ее не обесценить.
                (Вслух.)
                Я разгадал тебя: ты самозванец.
                Тайком пробрался ты на этот остров,
                Чтоб у меня отнять мои владенья.
ФЕРДИНАНД. О нет, клянусь!
МИРАНДА. В таком прекрасном храме
                Злой дух не может обитать. Иначе
                Где ж обитало бы добро?
ПРОСПЕРО (Фердинанду). Идем!
                (Миранде.) А ты не заступайся - он обманщик.
                (Фердинанду.) Идем! Тебя я в цепи закую,
                Ты будешь пить одну морскую воду,
                Ты будешь есть ракушки, да коренья,
                Да скорлупу от желудей. Ступай!
ФЕРДИНАНД. Нет, я не подчинюсь, пока мой враг
                Меня не одолеет в поединке.
 (Выхватывает меч, но чары Просперо не позволяют ему пошевелиться.)
МИРАНДА. Отец, к чему такое испытанье?
                Вы видите: он добр, учтив и смел.
ПРОСПЕРО. Что? Яйца учат курицу?
                (Фердинанду.) Предатель!
                Вложи свой меч в ножны! Ты мне грозишь,
                Но, отягченный совестью нечистой,
                Ударить не посмеешь. Брось свой меч,
                Не то его я выбью этой палкой.
МИРАНДА. Ах, сжальтесь! Я ручаюсь за него!
ПРОСПЕРО. Ты видела его да Калибана
                И думаешь, что он красивей всех?
                Ах, глупая! С мужчинами другими
                Его сравнить - он сущий Калибан,
                А те пред ним - как ангелы господни.
МИРАНДА. Непритязательна моя любовь:
                Он для меня достаточно красив.
ПРОСПЕРО (Фердинанду). Ступай за мною! Слышишь? Повинуйся!
ФЕРДИНАНД. Всё - смерть отца, и гибель всех друзей,
                И плен, которым враг мне угрожает, -
                Легко я снес бы, если б только знал,
                Что из моей тюрьмы хотя бы мельком
                Увидеть эту девушку смогу.
                Пусть на земле везде царит свобода,
                А мне привольно и в такой тюрьме!
ПРОСПЕРО (Фердинанду и Миранде).
                За мною оба следуйте!
                (Ариэлю.) Послушай,
                Что надлежит еще тебе исполнить...
                (Шепчет Ариэлю на ухо.)
МИРАНДА (Фердинанду). Не бойтесь: мой отец добрей и лучше,
                Чем можно по речам его судить.
                Не понимаю, что случилось с ним.
ПРОСПЕРО (Ариэлю).
                Свободен будешь ты, как горный ветер,
                Когда все сделаешь, что я сказал.
АРИЭЛЬ. Исполню всё. Ты будешь мной доволен.

АКТ II
СЦЕНА 1

Другая часть острова. Входят Алонзо, Себастьян. Антонио, Гонзало, Адриан, Франсиско и другие.
ГОНЗАЛО. Я вас молю - утешьтесь, государь!
АЛОНЗО. Прошу тебя, оставь меня в покое.
СЕБАСТЬЯН. Эти утешения ему нужны как рыбке зонтик.
АНТОНИО. От утешителя отделаться не так-то просто.
СЕБАСТЬЯН. Смотрите, он заводит часы своего остроумия; сейчас они начнут бить.
ГОНЗАЛО. Но, государь...
СЕБАСТЬЯН. Раз!.. Считай.
ГОНЗАЛО. Вы предаётесь горю, между тем как…
СЕБАСТЬЯН. А что, надо радоваться?!
ГОНЗАЛО. Вот именно, радоваться, например, чудесному спасению; вы сказали умнее, чем вам кажется.
СЕБАСТЬЯН. А вы знаете даже то, что мне кажется?
ГОНЗАЛО. Итак, мой государь...
АНТОНИО. Язык его мелет без устали.
АЛОНЗО. Молчи, пожалуйста!
ГОНЗАЛО. Молчу. Однако...
СЕБАСТЬЯН. Однако он будет болтать.
АНТОНИО. Спорим - кто, он или Адриан, первый начнет кукарекать.
СЕБАСТЬЯН. Старый петух.
АНТОНИО. Молодой.
СЕБАСТЬЯН. На что?
АНТОНИО. На смех.
АДРИАН. Хотя этот остров, по-видимому, необитаем...
СЕБАСТЬЯН. Ха-ха-ха!
АНТОНИО. В расчете.
СЕБАСТЬЯН. Однако…   
АНТОНИО. Однако…
АДРИАН. Однако... это местечко в известной мере не лишено приятности.
АНТОНИО. В известной Мэри? А, как же! Эта Мэри очень известна в определённых местечках.
СЕБАСТЬЯН. И, как он справедливо заметил, не лишена приятности.
АДРИАН. Здесь ветерок так нежно вздыхает…
СЕБАСТЬЯН. Словно у него есть легкие…
АНТОНИО. Которые очень тяжело дышат.
ГОНЗАЛО. Всё, что здесь есть, располагает к тому, чтобы здесь жить!
АНТОНИО. А что здесь есть?
СЕБАСТЬЯН. И жить, пожалуй, нечем.
ГОНЗАЛО. Какая здесь пышная и сочная трава! Какая свежая зелень!
АНТОНИО. Он не так уж отклонился от истины.
СЕБАСТЬЯН. Ничуть - он просто вывернул ее наизнанку.
ГОНЗАЛО. Государь, наше платье выглядит таким же новым, как во время бракосочетания вашей дочери, царицы Туниса.
АДРИАН. И самой редкостной царицы, которая была там когда-либо.
СЕБАСТЬЯН. Сильно сказано – редкостная царица!
АНТОНИО. Супруга редкостного царя редкостного Туниса!
АЛОНЗО. Вы уши мне наполнили словами,
                Противными рассудку моему.
                Увы, зачем я этот брак затеял?
                При возвращенье потерял я сына;
                А дочь так от Неаполя далеко,
                Что свидеться мне с ней не суждено.
                Мой Фердинанд, мой царственный наследник!
ГОНЗАЛО. Я видел, как боролся он с волнами
Быть может, государь, он жив…
АЛОНЗО. Нет, нет, мой сын погиб!
СЕБАСТЬЯН. Что ж, государь, себя благодарите
                За горькую потерю. Вы Европе
                Не захотели дочь свою оставить,
                Вы африканцу отдали ее.
                И скрылась дочь навек из ваших глаз,
                Которым остается только плакать.
АЛОНЗО. Прошу тебя, молчи!
СЕБАСТЬЯН. Мы на коленях
                Вас умоляли изменить решенье.
                Бедняжка, чистая душа, страдала:
                Покорность в ней боролась с отвращеньем.
                Что ж вышло из того? Погиб ваш сын;
                И в этом виноваты только вы.
АЛОНЗО. Я и утратил больше, чем другие.
ГОНЗАЛО. Синьор, как ни похвальна прямота,
                Сейчас она груба и неуместна.
СЕБАСТЬЯН. Уместнее надежд!
АНТОНИО. И грубой лести!
ГОНЗАЛО. Когда бы эту землю дали мне,
                И королем бы здесь я стал, то что бы
                Устроил я?
СЕБАСТЬЯН. Должно быть, вечеринку.
АНТОНИО. Голая, выжженная земля…
СЕБАСТЬЯН. С бурыми пятнами плесени…
АНТОНИО. Шведский стол из пауков и улиток…
СЕБАСТЬЯН. Винная карта из морской воды…
ГОНЗАЛО. Устроил бы я в этом государстве
                Иначе все, чем принято у нас.
                Я отменил бы всякую торговлю.
                Чиновников, судей я упразднил бы,
                Науками никто б не занимался,
                Я б уничтожил бедность и богатство,
                Здесь не было бы ни рабов, ни слуг,
                Никто бы не трудился: ни мужчины,
                Ни женщины. Не ведали бы люди
                Металлов, хлеба, масла и вина,
                Но были бы чисты. Никто над ними
                Не властвовал бы...
СЕБАСТЬЯН. Вот тебе и раз, ведь начал он с того, что он властитель!
АНТОНИО. В конце он позабыл уже начало.
ГОНЗАЛО. Все нужное давала бы природа -
                К чему трудиться? Не было бы здесь
                Измен, убийств, ножей, мечей и копий
                И вообще орудий никаких.
                Сама природа щедро бы кормила
                Бесхитростный, невинный мой народ.
СЕБАСТЬЯН. А можно будет подданным жениться?
АНТОНИО. Ну что ты, это самый тяжкий труд!
ГОНЗАЛО. И я своим правлением затмил бы
                Век золотой.
СЕБАСТЬЯН. О, мудрый государь!
АНТОНИО. Да здравствует король Гонзало Первый!
               
Появляется невидимый Ариэль. Торжественная музыка.

СЕБАСТЬЯН. Ничего, что здесь уже есть один король?
АНТОНИО. Не гневайтесь, любезный синьор.
ГОНЗАЛО. И  не думаю. Я не так низко ценю свой гнев. Не посмеетесь ли еще, чтобы мне спалось покрепче? Что-то мне захотелось спать.
АНТОНИО. Спите и прислушивайтесь к нам во сне.

Все, кроме Алонзо, Себастьяна и Антонио, засыпают.

АЛОНЗО. Все спят уже? О, если б мои веки,
                Сомкнувшись, отогнали злую скорбь!
                Ко сну и правда клонит...

СЕБАСТЬЯН. Государь,
                Не отвергайте сна. Он посещает
                Так редко тех, кто горем удручен.
                Сон - лучший утешитель.
АНТОНИО. Государь,
                Вы можете здесь отдохнуть спокойно,
                А мы вдвоем вас будем охранять.
АЛОНЗО. Благодарю... Слипаются глаза... (Засыпает.)

Ариэль исчезает.

СЕБАСТЬЯН. На них напала странная сонливость.
АНТОНИО. Должно быть, климат этому причиной.
СЕБАСТЬЯН. Меня ко сну не клонит.
АНТОНИО. И меня.
                Заснули все, как будто сговорились.
                А если бы, достойный Себастьян...
                Что, если бы случилось так... Молчу!..
                Но все же на лице твоем читаю
                Твою судьбу. Не случай ли дает
                Тебе совет? Мое воображенье
                Корону видит на твоем челе.
СЕБАСТЬЯН. По блеску глаз твоих, румянцу щек
                Я вижу, что чреват ты важной мыслью,
                Так пусть она родится.
АНТОНИО. Хорошо.
                Итак, хотя забывчивый синьор,
                Которого и самого забудут
                Назавтра после смерти, уверял
                (Он просто страсть питает к увереньям),
                Что королевский сын не утонул,
                Но это так же верно, как и то,
                Что сам сейчас плывет он, а не дрыхнет.
СЕБАСТЬЯН. Надежды нет, что спасся Фердинанд.
АНТОНИО.  Надежды  нет! - вот в этом и надежда!
                Ведь безнадежность и дает тебе
                Такую величайшую  надежду,
                Что даже честолюбие робеет
                И на нее взирает боязливо.
                Уверен ты, что Фердинанд погиб?
СЕБАСТЬЯН. Уверен.
АНТОНИО. Кто ж наследует корону?
СЕБАСТЬЯН. Дочь короля.
АНТОНИО. Тунисская царица?
                Живущая за тридевять земель?
                Которая, коль солнце не послужит
                Ей вестником, узнает все тогда,
                Когда младенец, нынче спящий в люльке,
                Научится брить бороду? Принцесса.
                Из-за которой смерть нас всех ждала?
                О нет, не для того мы уцелели!
СЕБАСТЬЯН. Бессмыслица!.. Да нет!.. Так ты считаешь?..
                Гм... Кларибель, тунисская царица, -
                Наследница Неаполя... Да странно...
                От одного владенья до другого
                И вправду расстоянье велико.
АНТОНИО. И каждый локоть водного пространства
                Кричит: "Как сможет эта Кларибель
                Измерить нас, чтоб вновь узреть Неаполь?""
                Так пусть спокойно царствует в Тунисе.
                Взгляни на них: их сон подобен смерти;
                Умри они - им  не было бы хуже.
                А для Неаполя король найдется
                Получше этого, который спит.
                Найдутся и вельможи, как Гонзало,
                Чтоб мудрый вздор без умолку молоть, -
                Я сам трещать сумею, как сорока.
                О, если б мысль моя твоею стала,
                То как их сон возвысил бы тебя!
                Меня ты понимаешь?
СЕБАСТЬЯН. Да, как будто.
АНТОНИО. Ужель ты оттолкнешь свою фортуну?
СЕБАСТЬЯН. Ведь помнится, и сам ты брата сверг,
                Чтоб овладеть Миланом.
АНТОНИО. Ну  и что же?
                Мне герцогская мантия к лицу,
                А слуги Просперо, которым прежде
                Я ровней был, все нынче служат мне.
СЕБАСТЬЯН. Да, может быть, ты прав... Но совесть?..
АНТОНИО. Совесть?
                А что это? Мозоль? Так я хромал бы.
                Нет, я такому богу не молюсь.
                Вот на земле лежит твой брат; но, спящий
                Или мертвец, - он то же, что земля.
                Достаточно трех дюймов этой стали -
                И не проснется он; ты ж в это время
                Проткнешь благоразумного святошу,
                Чтоб он не вздумал нам читать мораль.
                А остальные - те любую новость
                Проглотят, словно кошки молоко,
                И нашим песням станут подпевать.
СЕБАСТЬЯН. Сподвижник мой! Возьму с тебя пример!
                Что сделал ты в Милане, то свершу я
                В Неаполе. Так обнажи свой меч!
                Удар - и ты платить не будешь дани;
                Мне, королю, ты будешь первый друг!
АНТОНИО. Мы обнажим мечи одновременно.
                В тот миг, когда свой меч я занесу
                Над королем, - ты поражай Гонзало.
СЕБАСТЬЯН. Постой, еще хочу сказать два слова.

Отходят в сторону и совещаются. Музыка. Появляется невидимый Ариэль.

АРИЭЛЬ (Поет над ухом Гонзало). Проснись! Проснись!
АНТОНИО. Мы оба нападем на них внезапно.
                Ну!..

Обнажают мечи.

ГОНЗАЛО (просыпаясь). Ангелы, спасите короля!

Все просыпаются.

АЛОНЗО. Что?.. Как!.. Зачем мечи обнажены?
                Как дико смотрите вы...
ГОНЗАЛО. Что случилось?
СЕБАСТЬЯН. Мы здесь на страже возле вас стояли
                И вдруг... услышали ужасный рев
                Быка... нет, льва скорей. Он разбудил вас?
                Мой слух был потрясен.
АЛОНЗО. Нет, я не слышал.
АНТОНИО. Ужасный рев! Он мог бы испугать
                И великана... Сотряслась земля,
                Как будто сотня львов взревела сразу.
АЛОНЗО. А ты слыхал, Гонзало?
ГОНЗАЛО. Государь,
                Сквозь сон я странное услышал пенье,
                Которое меня и разбудило.
                Я громко закричал - и вы проснулись.
                Тут вижу их, с оружием в руках.
                Да, шум здесь был. Остерегаться надо.
                А лучше бы совсем уйти отсюда.
                На всякий случай обнажим мечи.
АЛОНЗО. Пойдемте прочь и поиски продолжим:
                Быть может, сына я еще найду.
ГОНЗАЛО. Он здесь, на острове, я в это верю.
                Бог да хранит его от этих диких
                И яростных зверей.
                Все уходят.

СЦЕНА 2

Другая часть острова. Входит Калибан с вязанной дров. Раскаты грома.
КАЛИБАН. Пускай пары гнилых болот и топей,
                Которые высасывает солнце,
                Падут на Просперо! Пусть он зачахнет!
                Хотя меня подслушать могут духи,
                Они меня не тронут без приказа;
                Чуть что, их напускают на меня.
                Мне на дороге норовят попасться,
                Чтоб я босые ноги занозил;
                То, как гадюки, жалят и шипят,
                Сводя меня с ума...

                Входит Тринкуло.

КАЛИБАН. Ну вот! Опять!
                Опять наслал он духа... Будет мучить
                За то, что долго дров я не несу.
                А если распластаться на земле?
                Он, может быть, меня и не заметит.
ТРИНКУЛО. Ни  тебе  деревца,  ни тебе кусточка, чтобы укрыться даже от пустячного дождя, а тут надвигается новая буря. Это еще что? Человек или рыба? Мертвое или живое?  Нельзя ли его купить? Любой ротозей отвалил бы мне серебряную монету за посмотрение. У нас всякое странное животное выводит кого-нибудь в люди.

Снова гремит гром.

Ничего не поделаешь - придется залезть под его лохмотья: больше деваться  некуда. Каких странных сопостельников дает человеку нужда!

Входит Стефано, с бутылкой в руках.

СТЕФАНО (поет). Я больше в море не пойду,
                На берегу помру!
Ну и дрянная же песня, только на похоронах ее и петь. Одна только есть у
меня отрада! (Пьет.)
                И юнга, и боцман, и шкипер, и я -
                Каждый гуляет с девчонкой,
                Но гордую Китти - совет мой, друзья, -
                Вы обходите сторонкой,
Тоже дрянная песня. Но вот моя отрада. (Пьет.)
КАЛИБАН. Не мучай меня! О-о-о! Ужасное пение!
СТЕФАНО. Это какое-нибудь здешнее четвероногое чудище. Нельзя ли его купить?
КАЛИБАН. Пожалуйста, не мучай меня! Я сейчас принесу дрова.
СТЕФАНО. У него, видно, сейчас приступ. Дам-ка ему глотнуть из моей бутылки. Только бы мне вылечить его да сделать ручным, а там уж я на нем  наживусь. Открой  рот. Поверь моему слову, это снадобье стряхнет с тебя
твою трясучку. Ты не понимаешь, кто тебе друг, а кто враг. Ну же, еще разок.
ТРИНКУЛО. Знакомый голос: это... Не может быть, он ведь утонул. Сгинь, пропади, нечистая сила! Ой! Господи помилуй!..
СТЕФАНО. Четыре ноги и два голоса - ну и ловко же устроено это чудище! Передним голосом оно жалуется и благодарит, а задним - ругается. Теперь немножко в твою другую глотку. Ну, лакай!.. Аминь!..
ТРИНКУЛО. Стефано, - если только ты Стефано, - дотронься до меня, поговори со мной. Это я, Тринкуло. Не бойся, это я, твой закадычный друг Тринкуло.
СТЕФАНО. Если ты Тринкуло, то вылезай. Я буду тебя тащить за те ноги, что поменьше. Если тут есть ноги Тринкуло, то это они.
ТРИНКУЛО. Я решил, что его убило громом, и... Но разве ты не утонул? Так ты жив, Стефано?
СТЕФАНО. Послушай, не верти меня так: меня стошнит.
КАЛИБАН. Они не духи. Этот - добрый бог.
                В его руках божественный напиток.
                Я на колени стану перед ним.
СТЕФАНО. Я спасся на бочке хереса, которую матросы выкинули за
борт, - клянусь этой бутылкой! Я собственноручно сделал ее из древесной
коры, как только очутился на суше.
КАЛИБАН. Я буду служить тебе верой и правдой - клянусь этой бутылкой, потому что в ней божественный напиток.
СТЕФАНО. Ну как, образина, твоя лихорадка?
КАЛИБАН. Скажи, на остров с неба ты сошел?
СТЕФАНО. А как же! С луны свалился.
КАЛИБАН. Мне говорила о тебе хозяйка,
                Она показывала мне тебя,
                Твой куст, твою собаку. Ты - мой бог!
СТЕФАНО. Да? Тогда приложись к моему евангелию. Сейчас я наполню тебя новым содержанием.
КАЛИБАН. Пойдем, я покажу тебе весь остров.
                Прошу, будь моим богом!
ТРИНКУЛО. Клянусь, это чудище - хитрец и пьянчуга. Как только его бог заснет, чудище выкрадет у него бутылку.
КАЛИБАН. Тебе я буду ноги целовать.
                Хочу тебе я в верности поклясться.
СТЕФАНО. Ладно. Становись на колени и клянись. На, целуй.
КАЛИБАН. Я покажу тебе все родники,
                Рыб наловлю, насобираю ягод,
                Дров принесу. Будь проклят мой мучитель,
                И дочь его! Служить ему не буду.
                Идём за мною, человекобог!
ТРИНКУЛО. Ой, умора! Ай да чудище! Из ничтожного пьянчужки бога себе сотворило!
КАЛИБАН. Здоров ли ты, мой светлый повелитель?
                Позволь мне полизать тебе сапог,
                А трусу этому служить не стану.
ТРИНКУЛО. Слуга-чудище...  Ну и дурацкий остров! Говорят, на нем живет всего пять человек. Трое из них - мы. Если у остальных в башке творится то же, что у нас, то здешнее государство шатается.
КАЛИБАН. Смотри, как он глумится надо мной!
                Не дай меня в обиду, государь!
СТЕФАНО. Ладно, хватит болтовни, показывай дорогу. - Послушай, Тринкуло, раз король и все остальные потонули, нам придется принять тут бразды правления.
ТРИНКУЛО. Хи-хи-хи! Он изрек "государь"! Это чудище совсем дурачок!
КАЛИБАН. Опять! Ты слышал - он опять смеется.
                Молю - его ты насмерть загрызи!
СТЕФАНО. Тринкуло, не распускай язык! Если подтвердится, что ты мятежник, то я прикажу на первом же дереве... Бедное чудище - мой подданный, и я не позволю его обижать.
КАЛИБАН. Спасибо, мой благородный государь, выслушай мою
Просьбу.
СТЕФАНО. Чего там еще? Говори. Только на коленях. А я буду стоять. И Тринкуло тоже будет стоять.

Появляется невидимый Ариэль.

КАЛИБАН. Я в рабстве у тирана. У волшебника, который
обманом и хитростью отнял у меня остров.
АРИЭЛЬ. Ты лжешь.
КАЛИБАН (думая, что это сказал Тринкуло). Пускай мой справедливый господин тебя убьет! Я правду говорю!
СТЕФАНО. Тринкуло, если ты посмеешь еще раз прервать его, то, клянусь своим кулаком, я вышибу из тебя дух.
ТРИНКУЛО. Да я ничего не говорил!
СТЕФАНО. Цыц! Молчать! (Калибану.) Продолжай.
КАЛИБАН. Он колдовством мой остров захватил.
                Когда твое величество захочет,
                То отомстит ему. Ты можешь, знаю;
                А эта тварь не может.
СТЕФАНО. Да уж где ему!
КАЛИБАН. Ты станешь тут, на острове, владыкой,
                А я - твоим рабом.
СТЕФАНО. А как же это обстряпать? Можешь ты объяснить толком?
КАЛИБАН. Да, господин, его тебе я выдам,
                И гвоздь ему ты в голову забьешь.
АРИЭЛЬ. Ты лжешь. Ты сделать этого не можешь.
КАЛИБАН. Дурак лоскутный! Пестрый негодяй! -
                Твое величество, побей его
                И отбери бутылку. Пусть лакает
                Одну соленую морскую воду.
СТЕФАНО. Эй, Тринкуло, берегись! Если ты еще хоть одним словечком заденешь чудище, то, клянусь своим кулаком, я забуду про свое милосердие и отколочу тебя.
ТРИНКУЛО. Да что я такое сделал? Ничего я не сделал. Уйду от вас подальше...
СТЕФАНО. Как - ничего? А разве ты не сказал, что он врет?
АРИЭЛЬ. Ты лжешь.
СТЕФАНО. Что? Я тоже? Вот тебе. (Бьет Тринкуло.) Ну-ка, скажи еще раз, что я вру.
ТРИНКУЛО. И не думал я говорить, что вы врете... Совсем рехнулись, у вас уже в ушах звенит!.. Пропади она пропадом, ваша бутылка! Вот до чего доводит пьянство... Чтоб чума скрутила твое паршивое чудище! Чтоб черт сожрал твои кулаки!
КАЛИБАН. Ха-ха-ха!
СТЕФАНО. Ну, рассказывай. (К Тринкуло.) А ты лучше отойди от греха.
КАЛИБАН. Ударь его еще. Я скоро буду
                Сам колотить его.
                Я говорил тебе: после обеда
                Он спит всегда. Убей его во сне.
                Но только книги захвати сначала.
                Ему ты череп размозжи поленом,
                Иль горло перережь своим ножом,
                Иль в брюхо кол всади. Но помни - книги!
                Их захвати! Без книг он глуп, как я,
                И духи слушаться его не будут:
                Ведь им он ненавистен, как и мне.
                Но более, чем всем другим, гордится
                Он красотою дочери своей:
                Ее он сам считает несравненной.
                Двух женщин только в жизни я и видел:
                Ее да Сикораксу, мою мать.
                Но знаю, что она и Сикоракса -
                Как свет и тьма.
СТЕФАНО. Девчонка та и вправду недурна?
КАЛИБАН. Да, государь! И клятву я даю -
                Она твоей наложницею станет
                И славных наплодит тебе детей.
СТЕФАНО. Чудище, я прихлопну этого колдуна. Мы с его дочкой станем королем и королевой. Да здравствуют наши королевские величества! А вы с Тринкуло будете вице-королями. - Как тебе нравится наш заговор, Тринкуло?
ТРИНКУЛО. Здорово.
СТЕФАНО. Дай мне руку. Прости, что я тебя поколотил. Но если хочешь остаться живым, держи язык на привязи.
КАЛИБАН. Он должен через полчаса уснуть.
                Убьешь его тогда?
СТЕФАНО. Ага. Клянусь честью.

Ариэль наигрывает мотив на дудке в барабане,

СТЕФАНО. Это еще что?
ТРИНКУЛО. Господи боже, отпусти мне мои грехи!
КАЛИБАН. Ты испугался?
СТЕФАНО. Кто? Я? Может ли бояться тот, кто выпил столько хереса!
КАЛИБАН. Ты не пугайся: остров полон звуков -
                И шелеста, и шепота, и пенья;
                Они приятны, нет от них вреда.
                Бывает, словно сотни инструментов
                Звенят в моих ушах; а то бывает,
                Что голоса я слышу, пробуждаясь,
                И засыпаю вновь под это пенье.
                И золотые облака мне снятся.
                И льется дождь сокровищ на меня...
                И плачу я о том, что я проснулся.
СТЕФАНО. Вот это королевство! Даже музыка задарма.
КАЛИБАН. Но только сначала убей Просперо.
СТЕФАНО. Это само собой. Я все помню.
ТРИНКУЛО. Музыка удаляется. Пойдем вслед за нею, а потом займемся нашим делом.
СТЕФАНО (Калибану). Эй ты, ступай вперед. - Тринкуло, я за тобой.

                Уходят.

АКТ III
СЦЕНА 1

Перед пещерой Просперо. Входит Фердинанд с бревном на плече.

ФЕРДИНАНД. Мне был бы ненавистен этот труд,
                Когда бы не она. Она способна
                Смерть сделать жизнью, муку - наслажденьем.
                Она добра настолько же, насколько
                Жесток ее безжалостный отец.
                Он тысячи таких огромных бревен
                Велел перенести и здесь сложить.
                Она, бедняжка, смотрит со слезами,
                Как я тружусь, и скорбно повторяет,
                Что не бывало у работы грубой
                Доныне исполнителей таких...
                Я замечтался. Но от этих мыслей
                Тяжелая работа мне легка.

Входят Миранда и в отдалении - Просперо, не замечаемый ими.

МИРАНДА. Я вас прошу, не тратьте столько сил!
                Ах, если б молния сожгла все бревна,
                Которые должны вы здесь сложить!
                На землю сбросьте ношу, отдохните!
                О, сам этот чурбан, горя в огне,
                Прольет над вами смоляные слезы.
                Вы отдохните. Мой отец сейчас
                В науку погружен. Сюда вернется
                Не раньше он, чем через три часа.
ФЕРДИНАНД. Увы, прекраснейшая госпожа,
                Урок я должен кончить до заката.
МИРАНДА. Вы посидите, а пока за вас
                Я потружусь. Давайте мне бревно.
ФЕРДИНАНД. О нет, великодушное созданье!
                Пусть у меня сломается хребет,
                Пусть разорвутся жилы от натуги,
                Но я не стану праздно наблюдать,
                Как черная работа вас бесчестит.
МИРАНДА. Мне так же, как и вам, приличен труд.
                Но мне он легче: я по доброй воле
                Трудиться буду, вы ж - по принужденью.
ПРОСПЕРО (в сторону). Попалась ты, бедняжка! Ах, как тянет
                Тебя к нему!
МИРАНДА. Вы так утомлены.
ФЕРДИНАНД. Нет, госпожа. Когда я вас встречаю,
                Мне даже ночь светла, как ясный день.
                Молю вас, назовите ваше имя,
                Чтоб мог я вас в молитвах поминать.
МИРАНДА. Меня зовут Миранда.
                (В сторону.) Ах, отец!
                Я ваш запрет нарушила!
ФЕРДИНАНД. Миранда!
                Миранда - значит чудная. И вправду
                Вы чудная, чудесней всех на свете!
                Случалось с восхищеньем мне смотреть
                На многих женщин, часто я бывал
                Журчанием их речи околдован,
                Иные мне по сердцу приходились, -
                И все же ни одной я не встречал,
                В которой бы не видел недостатков,
                Пятнающих достоинства ее.
                Но в вас изъянов нет, вы - совершенство,
                Созданье выше всех земных существ.
МИРАНДА. Здесь женщин нет, и женское лицо
                Я видела лишь в зеркале. И знаю
                Я только двух мужчин, кого могу
                Назвать людьми: отца и вас, друг милый.
                Все остальные неизвестны мне;
                Но поклянусь ценнейшим из сокровищ
                В моем приданом - чистотой своей, -
                Мне больше в мире никого не надо,
                Вас избрала я в спутники себе.
ФЕРДИНАНД. Я принц, Миранда, может быть, король.
                И дровоносом был бы я не дольше,
                Чем муху на лице своем терпел,
                Когда бы не... Послушайте, Миранда!..
                В тот миг, как я увидел вас впервые,
                Моя душа взметнулась вам навстречу,
                Отдав меня вам в рабство навсегда.
                Лишь ради вас ношу я терпеливо
                Тяжелые колоды.
МИРАНДА. Так меня
                Вы любите?
ФЕРДИНАНД. И небеса и землю
                Зову в свидетели своей любви!
                Коль правду говорю я - пусть они
                Мое признанье счастьем увенчают;
                А если лгу - пусть в беды обратят
                Все радости, что мне судьба сулила!
                Бескрайне, безгранично, беспредельно
                Тебя люблю, боготворю и чту!
МИРАНДА. Как я глупа: я слезы лью от счастья!
ФЕРДИНАНД. О чем же плачешь ты?
МИРАНДА. О том, что не могу, что не умею
                Расстаться с тем, что я хочу отдать,
                Взять то, что мне нужнее самой жизни.
                Но нет!.. Чем больше я скрываю чувства,
                Тем вырываются они сильней.
                Прочь, лицемерье робкое! На помощь
                Приди ко мне, святое простодушье! -
                Твоей женой я стану, если ты
                Меня захочешь взять. А не захочешь -
                Умру твоей рабой. Ты как подругу
                Меня отвергнуть можешь, но не в силах
                Мне помешать служить тебе всегда!
ФЕРДИНАНД. Нет, будешь ты владычицей моей,
                А я - твоим рабом.
МИРАНДА. Так ты - мой муж?
ФЕРДИНАНД. О да! Ликует сердце, словно пленник,
                Отпущенный на волю. Дай мне руку!
МИРАНДА. Возьми ее! И вместе с нею - сердце!
                Теперь прости. Прости - на полчаса.
ФЕРДИНАНД. Прощай! Сто тысяч добрых пожеланий!

Фердинанд и Миранда уходят в разные стороны.

ПРОСПЕРО. Прекрасна встреча любящих сердец!
                Пусть небеса дадут благословенье
                Союзу их!

                (Уходит.)

СЦЕНА 2
               
Другая часть острова. Входят Алонзо, Себастьян, Антонио, Гонзало, Адриан, Франсиско и другие.

ГОНЗАЛО. Клянусь пречистой девой, государь,
                Ни шагу больше не могу я сделать:
                Изныли кости старые. Весь остров
                Измерили мы вдоль и поперек.
                Позвольте хоть немного отдохнуть.
АЛОНЗО. Тебя, старик, я осуждать не стану:
                И сам уже и выбился из сил.
                Что ж, отдыхай. Прощаюсь я с надеждой,
                Которой обольщался до сих пор.
                Он утонул, сомнений в этом нет;
                И море насмехается над теми,
                Кто на земле его добычу ищет.
АНТОНИО (Себастьяну). Он потерял надежду. Превосходно!
                Смотри же, из-за первой неудачи
                Решенья своего не измени.
СЕБАСТЬЯН. Нет, нет, пусть только подвернется случай.
АНТОНИО. Итак, сегодня ночью все свершим!
                Они измучены. Спать будут крепко,
                Не то что днем.
СЕБАСТЬЯН. Да, ночью. Решено.

Странная и торжественная музыка. Наверху появляется невидимый Просперо.

АЛОНЗО. Вы слышали, друзья? Какие звуки!
ГОНЗАЛО. Волшебная гармония!

Появляются странные фигуры; они вносят накрытый стол. Танцуя и кланяясь, они жестами приглашают к столу короля и его свиту, после чего исчезают.

АЛОНЗО. Я надивиться не могу на них:
                Их музыка, их жесты, их движенья
                Красноречивей, чем потоки слов.
ПРОСПЕРО (в сторону). Постой хвалить: конец венчает дело.
ГОНЗАЛО. Как странно все они исчезли вдруг.
СЕБАСТЬЯН. Что за беда? Зато остались яства,
                А мы проголодались не на шутку.
                (К Алонзо.) Отведать не угодно ли?
АЛОНЗО. Ах, все равно! Я сяду и поем,
                Будь даже эта трапеза последней:
                От жизни больше нечего мне ждать. -
                Брат, герцог, подкрепитесь вместе с нами.

Гром и молния. Появляется Ариэль в образе гарпии. Он взмахивает крылами над столом, и яства исчезают.

АРИЭЛЬ. Преступники вы трое, и судьба,
                Которой в этом мире все подвластно,
                Велела ненасытной бездне моря
                Извергнуть вас на сей пустынный остров:
                Вы недостойны жить среди людей.
                Я на безумие вас обрекаю.

Алонзо, Себастьян и другие обнажают мечи.

                Жалка отчаянность самоубийц.

СЦЕНА 3

Перед пещерой Просперо. Входят Просперо, Фердинанд и Миранда.

ПРОСПЕРО. Жестоко я с тобою поступил,
                Но будешь ты вознагражден сторицей:
                Нить жизни собственной тебе вручаю,
                Все, чем живу, тебе я отдаю.
                С тобою так сурово обращаясь,
                Твою любовь хотел я испытать.
                И выдержал ты с честью испытанье.
                Прими же, друг, перед лицом небес
                Мой драгоценный дар. О Фердинанд!
                Не удивляйся, что горжусь я так
                Своею дочерью. Ты сам увидишь,
                Что все хвалы ничтожны по сравненью
                С достоинствами редкими ее.
ФЕРДИНАНД. Клянусь, что в этом ни один оракул
                Меня не разуверил бы!
ПРОСПЕРО. Итак.
                Бери мой дар, тобою он заслужен.
ФЕРДИНАНД. Клянусь своею жизнью и любовью,
                Грядущим счастьем и потомством нашим,
                Что не позволю сумраку пещер,
                Уединенью и дурным внушеньям
                Злых духов осквернить мои мечты,
                Благоговенье переплавить в похоть.
ПРОСПЕРО. Такая речь мне по душе. Садись же
                И побеседуй с ней. Она твоя. -
                Мой Ариэль! Искусный мой помощник!

Появляется Ариэль.

АРИЭЛЬ. Я здесь! Что мне прикажет повелитель?
ПРОСПЕРО. И ты, и младшие твои собратья
                Мне послужили нынче хорошо.
                Еще хочу вам дать я порученье.
                Зови сюда тебе подвластных духов.
                Пусть поспешат. Для молодой четы
                Я зрелище волшебное устрою.
                Я обещал, и ждут они чудес.
АРИЭЛЬ. Когда мне их созвать?
ПРОСПЕРО. Без промедленья.

Ариэль устраивает представленье.

ПРОСПЕРО. Мой милый сын, ты выглядишь смущенным
                И опечаленным. Развеселись!
                Окончен праздник. Не вернётся он.
                Вот так, подобно призракам без плоти,
                Когда-нибудь растают, словно дым,
                И тучами увенчанные горы,
                И горделивые дворцы и храмы,
                И даже весь - о да, весь шар земной.
                И как от этих бестелесных масок,
                От них не сохранится и следа.
                Мы созданы из вещества того же,
                Что наши сны. И сном окружена
                Вся наша маленькая жизнь. - Мой сын,
                Взволнован я. Простите эту слабость.
                Смешались мысли в старой голове.
                Не обращайте на меня вниманья.
                Ступайте же в пещеру, отдохните,
                А я пока немного поброжу,
                Чтобы унять волненье.
ФЕРДИНАНД и МИРАНДА (вместе). Успокойтесь!

Уходят.

Сцена 4

ПРОСПЕРО. Нет, Калибана мне не приручить!
                Он прирожденный дьявол, и напрасны
                Мои труды и мягкость обращенья.
                Напрасно все! Становится с годами
                Он лишь страшней...
                Ко мне, мой Ариэль!

Появляется Ариэль.

АРИЭЛЬ. Да, господин.
ПРОСПЕРО. Где ты оставил этих негодяев?
АРИЭЛЬ. Они совсем взбесились от вина.
                С отвагой пьяной бьют безумцы ветер
                За то, что им подул в лицо; бьют землю
                За то, что прикоснулась к их подошвам;
                Но все же замысел лелеют свой.
                Я их завел в болото, где они
                Увязли по уши в вонючей жиже.
ПРОСПЕРО. Так! Хорошо, помощник мой крылатый!
                По-прежнему незримым оставайся.
                В моей пещере много ярких тряпок -
                Сюда их принеси, чтоб эти воры
                Прельстились мишурой.
АРИЭЛЬ. Лечу! Лечу! (Исчезает.)

Входят промокшие и грязные Калибан, Стефано и Тринкуло.

КАЛИБАН. Тсс! Тише! Чтоб и крот слепой не слышал,
                Как мы ступаем. Вот его пещера.
ТРИНКУЛО. Чудище, я по уши в чём-то, отчего мой нос испытывает великое негодование.
СТЕФАНО. И мой тоже. Слышишь, чудище? Если ты попадешь ко мне в немилость, то смотри у меня!..
КАЛИБАН. О мой король, тревожиться не надо!
                Вот вход. В пещеру прокрадись бесшумно,
                Благое преступленье соверши,
                И станешь ты  на острове владыкой,
                А я - лизальщиком твоих сапог.
СТЕФАНО. Дай-ка мне руку. Я чувствую, как во мне просыпается жажда крови.
ТРИНКУЛО. О король Стефано! О ваша светлость! О знаменитый Стефано! Погляди, какие тут висят одежды для тебя!
КАЛИБАН. Оставь, дурак, ведь это только тряпки!
ТРИНКУЛО. Как бы не так, чудище! В чем в чем, а уж в тряпье мы знаем толк... О король Стефано!
СТЕФАНО. Сдерни-ка эту мантию, Тринкуло! Клянусь кулаком, я надену эту мантию.
ТРИНКУЛО. Твоя милость ее наденет.
КАЛИБАН. Раздуй тебя водянка, остолоп!
                Что к этому тряпью ты привязался?
                Сначала надо Просперо убить.
                Ведь он же, если мы его разбудим,
                Исщиплет нас от головы до пят
                Так, что самих себя мы не узнаем.
СТЕФАНО. Чудище, не ерепенься! Госпожа веревка, не мой ли это камзол? Ну вот, господин камзол, вы так притёрлись к госпоже веревке, что никак ее не распутать. От этого распутства вы еще, чего доброго, сотрете свой ворс и станете плешивым камзолом.
ТРИИНКУЛО. Давай, давай! Если будет угодно вашему высочеству, мы стащим с веревки все до нитки.
СТЕФАНО. Спасибо, ты славно сострил. Вот тебе за это платье. Пока я царствую в этой стране, остроумие всегда будет вознаграждаться. Стащить с веревки все до нитки? Вот здорово отмочил. На тебе за это еще штаны.
ТРИНКУЛО. Ну-ка, чудище, забирай то, что осталось.
КАЛИБАН. Не буду. Мы напрасно тратим время.
СТЕФАНО. Чудище, протяни свои лапы. Помоги мне снести все имущество туда, где спрятана бочка, не то я тебя вышвырну из своего королевства. Ну, живо! Держи это.
ТРИНКУЛО. И это.
СТЕФАНО. И вот это.

Слышен шум приближающейся охоты. Появляются духи в образе гончих псов и преследуют воров. Просперо и Ариэль науськивают собак.
Калибан, Стефано и Тринкуло убегают, преследуемые псами.

ПРОСПЕРО. Итак, отныне все мои враги -
                В моих руках. Труды я скоро кончу,
                Тогда вздохнешь ты воздухом свободы.
                Но напоследок послужи еще.

                Уходят.

АКТ IV

СЦЕНА 1

Перед пещерой Просперо. Входят Просперо в своей волшебной мантии и Ариэль.

ПРОСПЕРО. Который час?
АРИЭЛЬ. Шестой. Ты говорил мне,
                Что кончишь в шесть часов свои труды.
ПРОСПЕРО. Я так определил еще тогда,
                Когда впервые вызвал эту бурю.
                Что делают сейчас король и свита?
АРИЭЛЬ. Они, как пленники, не могут выйти
                Оттуда, где оставлены тобой.
                Освободить их можешь только ты.
                Король, брат короля, твой брат - все трое
                По-прежнему безумны; остальные
                В отчаянье оплакивают их.
                А больше всех горюет тот, кого
                Назвал ты добрым стариком Гонзало.
                Взглянув на них, ты сам их пожалел бы.
ПРОСПЕРО. Ты полагаешь?
АРИЭЛЬ. Будь я человеком,
                Мне было бы их жаль.
ПРОСПЕРО. И мне их жалко.
                Хотя обижен ими я жестоко,
                Но благородный разум гасит гнев
                И милосердие сильнее мести.
                Единственная цель моя была
                Их привести к раскаянью. Я больше
                К ним не питаю зла. Освободить
                Ты должен их. Заклятье я сниму.
АРИЭЛЬ. Лечу приказ исполнить, повелитель (Исчезает.)
ПРОСПЕРО. Вы, духи гор, лесов, озер, морей!
                Хотя вы сами не сильны, но все же
                Лишь с вашей помощью затмил я солнце,
                Мятежный ветер подчинил себе,
                В лазурь небес взметнул зеленый вал
                И разбудил грохочущие громы.
                Стрелой Юпитера я расщепил
                Его же гордый дуб, обрушил скалы,
                С корнями сосны вырвал я и кедры.
                По моему велению могилы
                Послушно возвратили мертвецов.
                Все это я свершил своим искусством.
                Но ныне собираюсь я отречься
                От этой разрушительной науки.
                Хочу лишь музыку небес призвать
                Чтоб ею исцелить безумцев бедных,
                А там - сломаю свой волшебный жезл
                И схороню его в земле. А книги
                Я утоплю на дне морской пучины,
                Куда еще не опускался лот.

Торжественная музыка. Возвращается Ариэль. За ним следует Алонзо, делающий судорожные движения, его сопровождает Гонзало. Далее,  в  таком же состоянии, - Себастьян и Антонио, которых сопровождают Адриан  и Франсиско. Все они вступают в магический круг, очерченный Просперо, и останавливаются, зачарованные.

ГОНЗАЛО. Как все вокруг таинственно и странно,
                Тревожно и зловеще. Силы неба,
                Молю, отсюда выведите нас!
ПРОСПЕРО. Король, взгляни сюда - перед тобою
                Обиженный тобой миланский герцог.
                Я - Просперо. Не бойся, я не призрак
                И это докажу, обняв тебя.
                Король, и ты, и спутники твои,
                Добро пожаловать на этот остров!
АЛОНЗО. Кто ты - тот, кем назвался, иль виденье
                Из тех, что здесь преследуют меня, -
                Не знаю я... Но слышу, что в тебе,
                Как в существах из плоти, бьется сердце.
                И вот - проходит боль в моем мозгу;
                Боюсь, что был я одержим безумьем.
                То было явью или сном? Как странно!
                Прости меня за тяжкие обиды,
                Я герцогство твое тебе верну. -
                Но как мог Просперо живым остаться
                И очутиться здесь?
ПРОСПЕРО (к Гонзало). Хочу сначала
                Обнять тебя, мой седовласый друг,
                Тебя, чье благородство безгранично.
ГОНЗАЛО. На самом деле это или только
                Мне кажется? Клянусь, не понимаю.
ПРОСПЕРО. Вам всем я рад.
                (Тихо, Себастьяну и Антонио.)
                А что до вас, синьоры, -
                Вы стоите друг друга, - я бы мог
                Навлечь на вас немилость государя,
                Изобличив в измене. Но не бойтесь:
                Я промолчу.
СЕБАСТЬЯН (в сторону). Он, видно, дьявол?
ПРОСПЕРО. Нет. (К Антонио.) Тебе ж, злодей, чтоб уст не осквернить,
                Тебя назвать я братом не хочу,
                Твой давний грех прощаю. Все прощаю.
                Но герцогство ты должен мне вернуть.
АЛОНЗО. Когда ты - Просперо, то объясни,
                Как спасся ты и как нашел ты нас
                Здесь, где всего лишь три часа назад
                Мы потерпели кораблекрушенье,
                Здесь, где - о горе мне! - утрачен мною
                Мой милый сын.
ПРОСПЕРО. Мне скорбь твоя понятна.
АЛОНЗО. Увы, потеря невознаградима.
                Здесь даже и терпенье не поможет.
ПРОСПЕРО. А у него искал ли ты поддержки?
                В потере столь же горькой я прибег
                К его державной помощи - и, видишь.
                Утешился.
АЛОНЗО. В потере столь же горькой?
ПРОСПЕРО. О да, в столь же большой, в столь же недавней!
                И возместить бесценную потерю,
                Пожалуй, мне труднее, чем тебе:
                Утратил я единственную дочь.
АЛОНЗО. Утратил дочь? О, если б небеса
                Обоих оживили и вернули
                В Неаполь королем и королевой!
                О, если бы не сын мой Фердинанд,
                А я лежал, покрытый грязной тиной!..
                Когда же дочь свою ты потерял?
ПРОСПЕРО. Во время этой бури. Но я вижу,
                Что наша удивительная встреча
                Так потрясла умы синьоров этих,
                Что собственным глазам они не верят.
                Добро пожаловать в мою пещеру.
                Глубокая пещера - мой дворец,
                Слуг мало здесь, а подданных нет вовсе.
                Взгляни, король! За герцогство мое,
                Которое ты мне вернул обратно,
                Тебе я отплачу великодушно.
               
Открывается вход в пещеру; там Фердинанд и Миранда играют в шахматы.

МИРАНДА. Мой нежный друг, не хочешь ли меня
                Поймать в ловушку?
ФЕРДИНАНД. Ни за что на свете,
                Любимая, хитрить с тобой не мог бы.
МИРАНДА. За сотню царств наверно бы схитрил,
                Но честной все ж сочла бы я игру,
АЛОНЗО. Коль это - лишь волшебное виденье,
                Утрачу я единственного сына
                Сегодня дважды.
СЕБАСТЬЯН. Чудо из чудес!
ФЕРДИНАНД (преклоняя колени перед Алонзо).
                Так море я напрасно проклинал?
                Оно грозит, но все же милосердно!
АЛОНЗО. Мой Фердинанд! Тебя благословляет
                Счастливый твой отец. Но встань с колен
                И расскажи, как спасся ты.
МИРАНДА. О чудо!
                Какое множество прекрасных лиц!
                Как род людской красив! И как хорош
                Тот новый мир, где есть такие люди!
ПРОСПЕРО. Тебе все это ново.
АЛОНЗО (Фердинанду). Кто она,
                Та девушка, с кем в шахматы играл ты?
                Ты с ней знаком не дольше трех часов.
                Скажи, - она, наверное, богиня,
                Что разлучила нас и вновь свела?
ФЕРДИНАНД. Нет, смертная она. По мне ее
                Бессмертное  вручило провиденье.
                Когда ее я избирал - не думал,
                Что у отца смогу спросить совета.
                Дочь герцога Миланского она,
                Которого я не видал, хоть много
                О нем слыхал. Он дал мне жизнь вторично.
                И вот теперь избранница моя
                Его вторым отцом мне нарекает.
АЛОНЗО. Зато я тем же стану для нее.
                Но не ужасно ли просить прощенья
                У собственных детей?
ПРОСПЕРО. Оставим это.
                Отягощать не будем нашу память
                Несчастьями, которые прошли.
ГОНЗАЛО. Не мог я подавить рыданий сердца
                И оттого молчал. Венчайте, боги,
                Двух любящих короною счастливой:
                Конечно, вами был начертан путь,
                Приведший нас сюда.
АЛОНЗО. Аминь, Гонзало!

Появляется Ариэль, за ним следуют изумленные капитан и боцман.

ГОНЗАЛО. О государь! Еще знакомцы наши!
                Я говорил, что этот не утонет,
                Пока на свете виселицы есть.
                Ну, богохульник, ты ругался в море,
                На суше ты молчишь? Отсох язык?
                Какие новости ты нам расскажешь?
БОЦМАН. Вот новость, лучшая для нас: король
                И спутники его - все невредимы!
                А вот другая новость: наш корабль,
                Что три часа назад разбился в щепы,
                Стоит опять целехонек, наряден,
                Как в первый день, когда он вышел в море.
АЛОНЗО. Событья сворхъестественные, право!
                И с каждою минутой все чудесней!
                Как вы сюда попали?
БОЦМАН. Государь,
                Я расскажу, хотя и не уверен,
                Что я не сплю. Не знаю, как случилось,
                Но в трюме нас свалило мертвым сном.
                Вдруг поднялся какой-то странный шум,
                И крик, и вой, и лязг цепей, и скрежет.
                Проснулись мы и, выйдя на свободу,
                Увидели наш царственный корабль
                В порядке полном и новей, чем прежде.
                От радости подпрыгнул капитан.
                Тут подхватила нас, как в сновиденье,
                Какая-то неведомая сила,
                И в миг один мы очутились здесь.
АРИЭЛЬ (к Просперо). О повелитель, ты доволен мною?
ПРОСПЕРО (Ариэлю). Прекрасно, мой усердный Ариэль!
                Свободен будешь ты. Освободи
                И приведи скорее Калибана
                И двух его сообщников сюда.

Ариэль исчезает.

                Ну как вы, государь? Из вашей свиты
                Здесь кой-кого еще недостает.

Возвращается Ариэль, гоня перед собою Калибана, Стефано и Тринкуло: последние двое наряжены в украденные одежды.

СТЕФАНО. Все за одного, а один за никого, ибо нами управляет рок. Бодрись, молодчага чудище, бодрись!
ТРИНКУЛО. Если только два соглядатая на моем лице не врут, то перед нами - зрелище на славу!
КАЛИБАН. О мать моя! Как грозны эти духи!
                Как ослепителен мой господин!
                Боюсь, накажет он меня.
СЕБАСТЬЯН. Ха, ха!
                Взгляни, Антонио, на эти рожи!
                Нельзя ли их купить?
АНТОНИО. Должно  быть, можно.
                Одна из этих тварей - просто рыба
                И, верно, продается.
КАЛИБАН. Теперь меня защиплет он до смерти.
АЛОНЗО. Как! Стефано? Мой пьяница дворецкий?
СЕБАСТЬЯН. Пьян и сейчас. Где ж он добыл вина?
АЛОНЗО. И Тринкуло качает, как былинку!
                Но где они нашли такую жидкость.
                Чтоб человеческий утратить облик?
                (К Тринкуло.)
                Ответь, дурак, где нахлестались вы?
ТРИНКУЛО. Ох, с тех пор как мы виделись в последний раз, меня так нахлестали, что пробрало до самых костей. Теперь уж меня ничем не удивишь.
СЕБАСТЬЯН. А ты что скажешь, Стефано?
СТЕФАНО. Ой, не трогайте меня! Я не Стефано, а сплошная судорога.
ПРОСПЕРО. Ты, плут, мечтал быть здешним королем?
СТЕФАНО. Если и королем, то уж тогда королем болячек.
АЛОНЗО (указывая на Калибана) Вот удивительное существо.
ПРОСПЕРО. Уродлив он и телом и душой.
                (Калибану.)
                Эй ты, в мою пещеру отправляйся,
                С собой возьми приспешников своих.
                Коль вы хотите заслужить прощенье -
                Все вычистите там и приберите.
КАЛИБАН. Исполню все. Прощенье заслужу
                И стану впредь умней. Тройной осел!
                Дрянного пьяницу считал я богом!
                Я дураку тупому поклонялся!

                Калибан, Стефано и Тринкуло уходят.

АЛОНЗО. Жду твоего рассказа с нетерпеньем,
                Он, верно, слух наш прикует к себе.
ПРОСПЕРО. Все расскажу я вам. И обещаю;
                Под вами будет море безмятежным;
                Попутный ветер, паруса надув,
                Поможет вам догнать флот королевский!
                (Ариэлю.)
                Исполни это, мой крылатый друг, -
                И ты свободен! Возвратись к стихиям.
                Прощай! Прощай!
                (К остальным.)
                Друзья, прошу сюда.
ГОНЗАЛО. Не для того ль был изгнан из Милана
                Миланский герцог, чтоб его потомки
                В Неаполе царили? О, ликуйте!
                Пишите золотыми письменами
                На нерушимых каменных скрижалях
                О том, как в этом плаванье счастливом
                Дочь короля нашла себе супруга,
                Сын короля нашел себе жену
                Там, где мы все сочли его погибшим,
                А Просперо нашел свои владенья
                На острове пустынном. Мы же все
                Нашли  себя, когда уже боялись
                Утратить свой рассудок.
АЛОНЗО (Фердинанду и Миранде). Дайте руки.
                Пусть тот, кто вам не пожелает счастья,
                Скорбит всю жизнь.
ГОНЗАЛО. Да будет так.

                Занавес.