Властелин поневоле-18

*  *  *

Ясна не вошла – впорхнула. Передо мной стояла совершенно другая девушка – в ее облике теперь не было и тени той смертной тоски и жертвенной обреченности, которая вчера вечером обратила юную красавицу в зачахший цветок. Толста выразилась очень точно: Ясна действительно буквально светилась тем счастьем, которое я ей подарил, устроив свидание с Милом. И от этого она выглядела сейчас еще более красивой.

– Здравствуй, Ясна! – произнес я, опережая ее приветствие. – Я надеюсь, сон твой был крепок, и ты хорошо выспалась, хотя спать сегодня тебе довелось куда меньше обычного.

– Да, повелитель! Твое ложе дарит добрые сны. И я с радостью готова спать так мало хоть каждую ночь, если эти ночи будут похожи на ту, которую я провела здесь, – серебряные колокольчики ее смеха выразительно дополнили ответ девушки.

– Что ж, Ясна, я думаю, нынешняя ночь еще повторится в твоей жизни бессчетное число раз. А сейчас давай займемся тем, ради чего я позвал тебя – у нас не так уж много времени. Ты как следует вспомнила то, о чем я тебя просил?

– Конечно, повелитель! Скажи только, с чего мне начать.

– Вот с повелителя и начни. Какие запреты установлены для него, какие – для тех, кто его окружает…

– Когда повелитель сидит или лежит в хижине, ничья голова в этой хижине не должна быть выше его головы. А если он сидит или лежит на улице, то этот запрет относится к тем, кто находится ближе чем в двадцати шагах от него.

– Спасибо, Ясна! Это мне уже известно. Давай дальше.

– Стряпухи повелителя должны очень строго следить, чтобы даже самый маленький кусочек недоеденной им пищи ни в коем случае не попал в руки кого-то другого…

– Почему?

– Как это почему? Ведь если объедки попадут в руки колдуна, он сможет приготовить из них очень сильное колдовское снадобье. И тогда здоровье и даже сама жизнь повелителя будут всецело находиться во власти этого колдуна. Тому будет достаточно смешать эти объедки с жиром и поместить на некоторое время во внутренности любой падали. От соприкосновения с гниющей мертвечиной объедки пропитаются губительной силой. А потом колдун положит их рядом с огнем, и по мере того, как будет плавиться этот комок, начнет все сильнее чахнуть от неведомой болезни тот, со стола которого были взяты объедки. Как только комок растает до конца, духи из страны теней тут же призовут чахнущего к себе…

Так. Теперь я понял, почему в промежутках между трапезами в Большом доме невозможно отыскать ни крошки съестного.

– …И никто не должен есть из посуды после того как из этой посуды поел повелитель – даже если в нее положат совсем другую пищу. Поэтому после каждой трапезы всю посуду, к которой хоть раз повелитель прикоснулся, сразу же разбивают.

Мне вспомнился вчерашний утренний обход хозяйства Большого дома – и гончары, которые отрешенно, словно творящие мир боги, мяли в руках комья сырой глины. Так вот почему их работа никогда не кончается!

– А если кто-то все же нарушит этот запрет, что с ним произойдет? – полюбопытствовал я.

– Ему станет очень плохо, и он даже может умереть. А того, по чьей вине посуда оказалась неразбитой, казнят.

– Конечно. Более мягкого наказания за прегрешения против повелителя у вас не существует – это я уже понял.

– Нельзя также облачаться ни в какие одежды, которые хоть раз надевал повелитель – если только он сам не прикажет кому-то сделать это. А когда повелитель покидает Большой дом дольше чем на один день, жрецы оповещают об этом все селения острова, потому что, пока он не вернется обратно, ни один мужчина не должен прикасаться к женщине, как бы долго ни продолжалось путешествие повелителя.

Ясна на мгновение задумалась и продолжила:

– Очень строгой каре подвергают того, кто наступит, пусть даже случайно, на тень повелителя, а тем более ударит тень копьем или другим оружием.

«Если любая кара подразумевает казнь, – подумал я, – то степень строгости кары особой роли уже не играет. Но про тень на всякий случай надо запомнить – возможно, это как-то сможет мне пригодиться».

– А еще никто и никогда не должен произносить вслух имени повелителя, – рассказывала Ясна дальше. – Даже когда он отправляется в страну теней, имя его остается табу. И только после того, как новый повелитель будет в первый раз призван богами стать властителем вчерашних дней, можно будет называть имя того, кто ему предшествовал в Большом доме.

Девушка еще долго говорила о том, какие существуют установления относительно меню повелителя, общения с ним, как подобает обходиться с его остриженными волосами и ногтями, а также с плевками и прочими весьма прозаическими продуктами жизнедеятельности его августейшего организма. Все это с точки зрения предотвращения вреда, который мог быть нанесен сиятельной особе вождя путем различных магических манипуляций, несомненно, имело важнейшее значение. Однако для той сугубо утилитарной цели, которую ставил перед собой я, пока что никаких зацепок обнаружить не удавалось.

– Хорошо, – прервал я в конце концов собеседницу. – Про повелителя достаточно. Давай поговорим теперь про его жен и наложниц. Как я понял, если какой-либо мужчина, кроме повелителя, увидит открытым лицо или какую-то часть тела одной из них, ее изгоняют из прекрасного цветника, но оставляют на всю жизнь в хозяйстве Большого дома для выполнения самых грязных работ. Так?

– Да. Потому что если бы она могла спокойно удалиться в родительский дом, то в прекрасном цветнике обязательно нашлись бы такие, которые захотели бы воспользоваться этой возможностью.

– Ну а какое наказание ждет мужчину, увидевшего женщину из прекрасного цветника?

– Если он добился этого силой, принуждением или уговорами, то казнь. Но если это произошло по недосмотру самой женщины, мужчина должен просто лечь на землю у само-го входа в Большой дом и ждать, пока повелитель не переступит через него. После этого никакой вины на нем нет.

– А что должно произойти, чтобы жена или наложница повелителя смогла покинуть прекрасный цветник и жить дальше по собственному усмотрению?

Ясна печально улыбнулась:

– Для этого есть единственная возможность – она должна хотя бы ненадолго оказаться наедине с каким-то посторонним мужчиной. Только никто в Большом доме не помнит, чтобы такое хоть раз случалось. Да если бы и случилось, нужно еще, чтобы в этот же день, не позднее чем уйдет на ночной отдых светило, нашелся другой мужчина, холостой, но не вдовец, который бы во всеуслышание объявил, что берет ее в жены.

– А если не найдется?

– Тогда для нее построят жалкую хижину в отдалении от других жилищ, и она должна будет провести в этой хижине всю оставшуюся жизнь, имея возможность выходить на улицу только ночью. Никому не будет дозволено ни зайти в эту хижину, ни разговаривать с ней, ни оказывать какую-то помощь. Можно будет только оставлять у входа обветшавшую одежду и объедки, чтобы она не умерла с голоду.

– Ну а тот мужчина, с которым она оказалась наедине, – он, конечно же, должен быть казнен?

– Конечно. Только я еще раз говорю: такого у нас не случалось никогда.

– Хорошо…

– Но я много чего еще не рассказала! Например, когда повелитель отсутствует в Большом доме, нам нельзя расчесывать волосы, пользоваться белилами и румянами и есть сладости. А для дней, когда женщина становится нечистой, установлены особые запреты и предписания…

Она еще что-то говорила, но я уже не слушал. Мне стало ясно: зацепиться не за что. Из всего, что сообщила девушка, как-то нарушить традиционный порядок церемонии уподобления богам я смог бы разве что одним: если в последние мгновения, когда власть верховного повелителя формально еще находится в моих руках, мне удалось бы подставить свою тень под ноги старого вождя. К его казни это, конечно, не приведет: жрецы уж как-нибудь отыщут смягчающие обстоятельства. И меня от чести быть уподобленным богам это вряд ли избавит. Но при необходимости потянуть время такой финт может дать результат. Правда, за тем, чтобы ничего подобного случайно не произошло, наверняка будет следить целая армия жрецов.

Что ж, остается надеяться на боевой излучатель – когда создается непосредственная угроза моей жизни, я имею право применить его и против разумных существ.

– Спасибо, Ясна. Ты рассказала очень много интересного, – невесело констатировал я, давая понять собеседнице, что разговор окончен.

– Повелитель, позволь, прежде чем мы расстанемся, попросить тебя об одном одолжении, – модуляциями своего очаровательно-мелодичного голоска и неотразимым взглядом огромных глаз Ясна, кажется, делала попытку добиться от меня чего-то такого, что достигается только введением в бой главного калибра из арсенала обольстительных возможностей женщины. С ее стороны это было нечто новое!

– Что за одолжение?

– Мне очень хочется полетать на твоей чудесной вихрептице. Пожалуйста, прокати меня на ней!

Гм, чудесная вихрептица… Я даже не сразу сообразил, что Ясна назвала так мою допотопную леталку. Тоже мне, нашла чудесную вихрептицу – рухлядь музейную! Вот у косморазведчиков леталки – так леталки. Не то что мой хлам. Но разве бакенщики когда-нибудь дождутся, чтобы им давали такие леталки! Ладно, вихрептица – так вихрептица.

И хотя мне было сейчас совсем не до смеха, я не смог сдержать улыбку – до того по-земному выглядело желание Ясны прокатиться. Кстати, для меня одной из величайших загадок всегда являлось то, почему девушкам так нравится, когда их на чем-то катают. При этом на чем катают, им в общем-то безразлично. Есть возможность прокатиться на сверхскоростном корабле косморазведчиков – замечательно. Нет такой возможности – на крайний случай подойдет и самый что ни на есть обычный древний велосипед: удовольствие будет не намного меньше. Вообще сгодится все, что способно хоть как-то передвигаться по суше, воде, в воздухе или в межпланетном пространстве – лишь бы кто-то на этом всем был готов их катать.

И в этом смысле Ясна, оказывается, ни в чем не отличается от своей земной сверстницы. Она узнала о моей леталке – невиданном на их планете чудесном аппарате, – и у нее совершенно закономерно тут же возникло желание прокатиться на этой штуковине.

Между прочим, а как она про леталку узнала? Ах, да! Когда мы с Семеном прибыли на остров, мы же воспользовались ею, чтобы нанести визит верховному вождю. Этого, очевидно, оказалось достаточно, чтобы весть о леталке проникла не только в «прекрасный цветник», но и распространилась, словно круги по воде, по всему острову. Так что о ней, этой самой чудесной вихрептице, здесь теперь, наверно, знает каждый от мала до велика. Другой вопрос, что знание это, скорее всего, очень мало соответствует тому, что представляет собой леталка на самом деле.

Но хороша же Ясна! Она по-прежнему остается гаремной затворницей – и кто бы мог сказать, удастся ли мне вытащить ее из этого «прекрасного цветника». Более того, Мил все так же сидит в яме для заслуживших наказание, дожидаясь позорной казни в качестве нарушителя табу – и опять-таки шансы на то, что мне удастся его спасти, весьма невелики. Однако я сумел подарить им свидание – и этого оказалось достаточно, чтобы мир сразу же окрасился для Ясны в радужные тона. Ее очаровательная головка больше не хочет думать о том, что все может еще закончиться очень и очень печально. Счастливое легкомыслие!

А собственно, вправе ли я упрекать за это Ясну? Может, так и должно быть? Разве сам я не буду до последней секунды надеяться, что мне удастся выпутаться из сплетенных вокруг меня сетей нерушимого ритуала?

– Хорошо, Ясна. Я постараюсь найти возможность прокатить тебя на летал… на своей чудесной вихрептице.

(Продолжение http://www.proza.ru/2014/06/16/1613)