Церковные байки

Отец Иван благодушно шёл по подсвеченному редкими свечами церковному переходу. Только что сытно поев, он с удовольствием жмурясь, мерной упругой походкой  нёс своё дородное тело.
В конце коридора показался отец Матвей. Молодой высокий с редкой козлиной бородкой, он недавно закончил духовную семинарию и вот уже полгода вёл службы для прихожан. Постепенно приближаясь к Матвею, отец Иван замедлил шаг. Вид Матвея ему совсем не понравился:  всклокоченная шевелюра клочьями  вылезала из под  черной,  поповской шапочки, которая от стирок приобрела серый цвет. Обычно приглаженная бородка решительно торчала куда-то в бок.  Глаза отца Матвея были понуро опущены. Иван остановился и как бы ненамеренно встал у Матвея на пути: «Бог в помощь, брат Матвей». Молодой проповедник вздрогнул, остановился, и быстро подняв глаза глухо промолвил: «Твои слова бы да Богу в уши, брат…»
- Что-то не в духе ты брат мой, и за столом  я тебя не видел, - Иван был участливо настроен. «Понятное дело, молодой ещё, что-то видать не получается иль злое слово близко к сердцу принял». И видя, что Матвей мнётся, дружески добавил – Ты расскажи, расскажи, облегчи душу. - В сумрачном переходе не было ни души. Поколебавшись, Матвей оглянулся по сторонам. Но древние стены хранили молчание уже сотню лет, им можно было доверить что угодно.
- Понимаешь, брат Иван, плохо мне. Бес во мне сидит. И даже, - он снова оглянулся по сторонам,– похоже, я начинаю разуверяться в божественной силе. Во всяком случае, не несу я людям искру божью. А значит, грешен, кара мне.
- Плохо, плохо, брат Матвей, - отец Иван слушал очень внимательно, его цепкие черные глаза, казалось, видят дальше и глубже. – В чём суть да дело, расскажи без обиняков.
- Уходят люди с моих служб. Откровенно зевают. Когда я поднимаю глаза от книги, я вижу, что некоторые спят. А на последней службе, - Матвей шмыгнул носом, - Сидор  плотник захрапел так, что стёкла затряслись. И храпел он всю оставшуюся часть проповеди… и его даже никто в бок не толкнул…
- Да-а-а. Что же ты собираешься делать?
- Завтра моя проповедь… я иду в молельный зал буду всю ночь стоять на горохе и хлестать свою плоть, - только тут Иван заприметил черную рукоять плети-семихвостки, угрожающе блеснувшую из под рукава, - буду, читать псалмы, пока не упаду замертво. Быть может, Бог вознаградит к обедне благодатью и люди начнут слушать и понимать божьи заповеди.
- Оно конечно дело хорошее, - брат Иван мягко, но непреклонно разжал побелевший кулак Матвея и быстро перекрестившись, опустил плеть в карман своей широченной рясы. – Беса выгонять, конечно, нужно. Но это кто ж тебя научил-то уму-разуму?
- Брата Кирилла встретил, - казалось, Матвей ещё больше расстроился. – Бесы в тебе говорит. Наказывай тело. Жги грехи свои калёным железом. И кайся, кайся… - Отцу Ивану возможно показалось, но на глазах молодого попа блеснули слёзы.
- Брат Матвей, как ты себя чувствуешь, когда читаешь проповедь?
- Плохо, - слезы всё-таки действительно покатились. – Я нервничаю и стараюсь не поднимать глаз от книги. Я всё больше и больше пытаюсь собраться, но начинаю ещё больше нервничать...  А в конце проповеди глаз не могу поднять на паству, мне кажется, они все смотрят на меня осуждающе. Бесы, бесы во мне! – в отчаянии Матвей вскинул руки, и потянулся за плетью. Отец Иван мягко остановил его.
- Вот, что, брат Матвей, послушай добрый совет. – Успеешь ты ещё и покаяться, и наказать себя. Давай ка попробуем вот что. Опыта ведь у меня побольше, дам я тебе несколько напутствий. – Матвей только утёрся рукавом.
- Давай не вешай нос. Изгоним мы твоего беса. Смотри, - Иван как бы невзначай встал полубоком, слегка наклонившись к Матвею, и продолжил полушёпотом. Этот прием, похоже, заставил Матвея поднять глаза и прислушаться.
- Завтра, приди на проповедь раньше всех и встань у входа. Встречай каждого, кто приходит, останавливай, здоровайся, спрашивай как дела...
- Так ведь не положено! – вскричал Матвей. – Встречать надобно  служке!
- Вот олух царя небесного, - Иван рассерженно мотнул своей окладистой бородой. - Слушай, что я тебе говорю! Это… - он помялся, - это наказание тебе такое, понял?
- А, да, да, понимаю, старший брат, - Матвей сокрушённо мотнул головой.
- Так вот, - Иван снова перешёл на шёпот. – Встреть каждого, это тебе епитимья*. – Еле заметная искорка веселья промелькнула в глазах отца Ивана, или это просто случайные отблески. - Да запоминай каждого, кого как зовут, какие у него проблемы.
Матвей быстро закивал головой, наказание есть наказание, надо тщательно запомнить, чтобы исполнить в точности.
- Когда все соберутся. Закрой двери. Поднявшись за аналой, не торопись. Встань прямо, выпрями голову как Иисус на иконе. Посмотри в глаза каждого, и мысленно вспомни у кого какие проблемы. Не огорчайся, если кого забыл, - предупредил Иван протестующий жест Матвея. – Будешь повторять это до тех пор, пока не сможешь сделать полностью. – Матвей понимающе закивал.
- Начни читать. Да не челом в книгу! Делай так: прочёл строку, перевари её в душе вспомни проблемы людей, сидящих перед тобой. Подними глаза и скажи им это. От себя! – Иван погрозил пальцем. – От сердца, а не по-книжному. Старайся донести слово божье до самых дальних рядов, направляй мысль каждому прямо в глаза и убеждай их мысленно, что надежда есть. Потом читай следующую строку, и снова подними глаза, и скажи это от сердца, да не прикидывайся! Мысленно держи каждого в поле зрения, как будто ты с ним одним разговариваешь, но только со всеми одновременно… Когда закончишь, спустись с аналоя и поговори с паствой.
- Да они не разговаривают со мной,  быстро уходят, зевая, да перекрещивая рты – «Прости господи».
- Слушай, не спорь. – Брат Иван говорил тихо, но наставительно. – Всё понял?
- Да, - вымолвил Матвей, и утёр рукавом капельки пота выступившие на лбу.
- Вот и умница. А сейчас разворачивай-ка чресла и шагай себе в келью. Ты должен хорошо выспаться… - и с еле видной усмешкой добавил. – Чтоб наказание даром не прошло. – Он слегка подтолкнул Матвея. Но тот покорно и как даже показалось Ивану с какой-то надеждой в глазах, потопал к себе в келью. Было видно, как шевелятся губы: Матвей повторял про себя все этапы завтрашней службы.
Отец Иван вздохнул, с широкой улыбкой почесал живот и тихонько перекрестил удаляющуюся спину Матвея.

***

Отцы Матвей и Кирилл степенно вели беседу, прогуливаясь во дворике храма, освещённом ярким солнышком. Как вдруг, из-за угла спешно появился отец Матвей, улыбающийся во весь рот. Увидев отцов, он тут же ринулся к ним, казалось, он сейчас захлебнётся от потока слов и чувств.
– Отцы!... Отцы…!!
 Кирилл нахмурил брови. Отец Иван среагировал молниеносно. Он незаметно, поднял палец к губам, подняв бровь, тихонько качнул головой в сторону Кирилла. И громоподобно начал вещать – А-а, вот ты где, негодник! Прости господи! - Иван, заметив, что Кирилл к нему оборачивается,  сделал вид, что поднял руку для крестного знамения. 
Иван решительно двинулся вперёд навстречу ничего не понимающему Матвею, и крепко ухватив его за рукав, быстро потащил в здание храма. – Не здесь! Тихо! -  сердитым шёпотом осадил он растерявшегося Матвея. И вслух. – Будешь у меня знать, как бросать псалтырь посреди молельного зала! Я научу тебя науке!
Кирилл удовлетворённо хмыкнул и продолжил степенно расхаживать по двору.
Почти бегом дотащив бедного Матвея до своей  кельи старшего отца, отворил дверь, резво втолкнул того внутрь, заговорщически огляделся и нырнул в сумрачную прохладу.
И когда хлопнул засов, тело Матвея было усажено на монашеское ложе, а грузное тело Отца Ивана водрузилось напротив на единственный табурет, Иван сказал. – Ну, давай, молви, торопыга! – лицо отца Ивана лучилось улыбкой, глаза одобрительно блестели! – Выполнил епитимью?! – попытался пристрожить Матвея наставник, – или увильнул?
- Да что ты отец мой, конечно, - Матвею вернулось его возбуждение, – не то слово! Это просто… уф…  это просто... Благодать божья! Я всё сделал, как полагается. И встретил, и расспросил. И читал, я как ты старший брат наставлял. Я доносил до них слово божье прямо, не опуская глаз, до каждого, помятуя их боли и страдания. Как  вдруг, - Матвей медленно и как бы торжественно встал, поднял глаза в потолок. – Как вдруг нашла на меня искра божья!  Я как будто впервые увидел, что передо мной живые настоящие люди. Как будто светлее стало всё вокруг. Я вдруг понял, как нужна им поддержка божья, и я как будто растворился. Я говорил и говорил, а божья благодать вливалась в меня вначале как ручеек, а к концу проповеди, как водопад. – Матвей поднял руки ладонями вверх, как бы показывая, насколько широкий поток его омывал.  – А когда я спустился с аналоя, многие подходили ко мне, пожимали руки, просили благословения и просто говорили Спаси Бог! И даже этот… даже этот не сносный Сидор и тот молча тряс мне руку и на его глазах были слёзы!
Закончив свой рассказ, Матвей воззрился на Отца Ивана, который явно был очень доволен. Скрестив руки, он наслаждался от всей души, посмеиваясь над рвением молодого брата.
- Но откуда ты… откуда ты узнал, что нужно делать? - усевшись на прикрытые тонким одеялом доски, справедливо вопросил Матей. – Ведь этого нигде нет, нас этому не учили не в семинарии, не здесь.
- От верблюда! – Засмеялся отец Иван, запрокинув голову и обнажив два ряда крепких как жёлуди зубов. – Жизнь ведь, тоже учит. Из опыта. Что-то другие братья подсказали, что-то сам ощупью нашёл. Ведь в чём наша планида? Нести искру божью людям и зажигать её в них. И поддерживать её горение. Ну а если у священника не получается зажечь искру божью, можем мы сказать, что он делает свою работу? То-то.  Поэтому нужно смотреть, наблюдать, делать выводы, исследовать, пробовать и не боятся, быть внимательным к себе, к людям, к писанию. – Иван наклонился вперёд,  упершись руками, с разведёнными в стороны локтями о свои широкие бедра.
- Бог учит! – озарившись, выдохнул Матвей.
- Точно! На всё воля божья. – удовлетворённо откинулся Иван на табурете.
- Ну, надо, же надо... – Бормотал впечатлённый Матвей. - Это надо всем братьям рассказать!...
- Не торопись, брат мой. – Иван внимательно наклонил голову и предупреждающе поднял указательный палец. - Не торопись. Не все хорошо могут воспринять откровения…
- Но почему!? - горячо вскричал Матвей. Лицо его раскраснелось, глаза горели как угольки.
- Ну вот, не то что вчера, - улыбнулся Иван. - А то вчера выглядел как моль побитая. Внемли. Не все могут понять твои откровения, - он задумчиво пытался подобрать слова. – Ведь божье касание это дело сугубо личное. Именно тебе дал это бог, ведь именно тебя он научил, а не другого…
- А-а-а, дошло! Зависть! – лицо сверкнуло пониманием. – Ведь все стремятся к этому, а получил я один.
- Ну как то так, - облегчённо вздохнул Иван. – Так что ты смотри. Буду я тебя учить премудрости. Только ты никому…
- Да. - Только и вымолвил Матвей.
- Подожди, а как же отец Кирилл… старший брат, ведь отец Кирилл мой наставник и он не новичок!  Почему ты увёл сегодня меня от него?
- Понимаешь, - Иван встал, побуждая Матвея сняться со своего места тоже. – Мы ведь можем с тобой позволить Кириллу иметь свои, скажем так, особенности. Его Бог тоже учит и проводит через свои жизненные ситуации. И ведь, кто-то посылается Богом для наших испытаний.
- Конечно, конечно, - забормотал Матвей, остановившись в нерешительности. – Только я опасаюсь, а не будет ли это грешно… одобрит ли это настоятель Алексий.  Ведь я делал то, что не прописано в книгах…
- Что грешно? Помогать людям!? Олух ты царя небесного! – хлопнул ладонью по столу отец Иван. - Прости господи. А не грешно делать вид, что проповедуешь, а не грешно упускать паству?! И отпускать их как ягнят на бойню.
Глаза Ивана возмущённо горели. Матвей сел, а Иван мерял шагами комнату. – Да пойми же ты, он наклонился к Матвею, крепко взял за плечи и заглянул в глаза. Если не мы, то кто же? Кто понесёт этот крест, эту божью благодать?
Успокоившись, он сел и задумчиво посмотрел в видимую только ему одному даль. – Когда то и я был молодым. И что-то получалось, что-то не получалось… И помню свой первый опыт откровения. Когда-то и я бежал с горящими глазами по этому древнему двору после проведённой исповеди. Я летел прямо в трапезницу поведать братьям. И -  упёрся прямо в широкий живот отца настоятеля, непонятно откуда появившемся в нашем коридоре.
- Алексия?
- Нет, преподобного Мефодия, царство ему небесное. И я как будто в мягкую стену упёрся, хотя меня не держали. Как будто само провидение послало его остановить меня.
- Куда летишь отрок? – строго спросил настоятель. Но глаза Мефодия мягко по-отечески глядели из-под мохнатых бровей.
Я взахлёб рассказал ему что, я сделал и какие получил результаты. Мефодий молча выслушал, глядя прямо в глаза. Помолчал. Ничего не сказал, а только - «Иди с богом вьюноша». Повернулся и степенно направился. Но при этом он так на меня посмотрел, что я всё понял – я на правильной дороге. Вдруг почему-то пришло осознание, что незадолго до этого я был наедине с Богом и что этот  тёплый свет, то осознание,  должно остаться у меня здесь, - Иван положил ладонь на широкую грудь. Оно должно остаться не тронутым, не запятнанным чьим-то сомнением или тщеславием. И я, вдруг успокоившись, безмятежно направился в свою опочивальню.
- Но почему отец-настоятель тебя не благословил!? – изумлённо, настаивал на своём Матвей. – Ведь вы были только вдвоём, и никого рядом не было!
- Понимаешь, я понял это потом. Отец настоятель тоже поостерёгся…
- Разве настоятель может кого-то боятся? – недоверчиво вскинул брови молодой отец Матвей. – Ведь, он же самый, самый... ведь над ним только архимандрит и Бог.
- Вряд ли Мефодий когда-либо чего-то боялся. Но  я думаю, он хорошо понимал, что чтобы делать свою работу ему нужно, чтобы приблудные собаки не вертелись у него под ногами, пустым брехом отвлекая от работы. Ведь и я мог не сдержаться и обмолвиться кому-то, что, мол, отец-настоятель одобрил то, что я делал. А злые языки могли начать использовать это, чтобы ему мешать. Ты понимаешь, о чём я?
- Кажется, начинаю понимать, они… - он открыл было рот, но Иван мягко наложил ему ладонь на уста.
- Вот и умница. Иди с богом, иди, а если что – сразу ко мне. Записки не пиши, лучше дождись и расскажи о своих успехах с глазу на глаз. С Богом! - Отец Иван легонько подтолкнул задумавшегося Матвея к двери.
Оказавшись один в коридоре Матвей, встряхнул упрямой головой, как бы выбрасывая из неё плохие мысли, улыбнулся, и, взмахнув рукой, энергично пошёл навстречу своим новым победам.

***

 - Бог в помощь. Ну что опять не ладится, брат Матвей? – моментально оценив ситуацию, поприветствовал отец Иван гостя, который быстро закрыв дверь, уселся на своё обычное место в келье старшего брата.
- Ничего не понимаю, как такое может быть. Ну что же я не так делаю! – В сердцах хлопнул себя Матвей по колену.
- Успокойся, расскажи всё с толком, с расстановкой. – Черные глаза Ивана внимательно смотрели из-под дремучих бровей.
- Ну, я ведь всё делаю, и посты соблюдаю и десять заповедей и молюсь и… - но почему, почему!? Понимаешь, отец Иван, ходит ко мне по субботам на исповедь один паромщик…
- Не волнуйся, мне ты можешь рассказывать, я тоже связан обетом хранить тайны исповеди.
-  Кается, что бьёт жену. И так истово исповедуется, винит себя, говорит, что стыдно, просит прощения у меня, у Бога, говорит, что сделает всё, чтобы замолить свой грех и через неделю вновь бьёт жену и снова у меня на исповеди. Я не понимаю. Если он облегчил душу, и я вижу, что искренне, то почему он снова и снова делает это! Почему зло продолжается. Я уже не знаю, как ему помочь. Я ему и грозил, и умолял и карой небесной пугал, и епитимью накладывал, и ночные бдения и … ничего не помогает.
- Но ведь сегодня суббота? – удивлённо вскинул брови Иван.
- Вот именно! – с горячностью  ответил Матвей. – И он опять пришёл, я видел его в окно, со второго этажа. У меня уже руки опускаются. Не хочу идти я на эту исповедь. Пусть хоть режут меня.
- А что посоветовал Кирилл? - Глаза отца Ивана блеснули озорством.
- Отец Кирилл сказал срочно начать мне поститься, перейти на хлеб и воду, стоять ночами у алтаря и читать молитвы за паромщика и его жену. А его - на горох на три ночи в старую церковь читать псалмы. Господи, я почему-то уверен, что это не поможет!
- Понимаю, понимаю,  спрашивал ли паромщика о его других грехах, не связанных с битиём жены? Прелюбодействования, воровство может быть, наветы.
- Да спрашивал. Нету. И ведёт он почти праведный образ жизни, я ведь наведывался в его деревню, проверял. И помогает церкви, работает на строительстве храма, и не пьёт, и посты соблюдает. Ну, просто святой человек. И работящий. Но нет, вдруг – вот тебе на! - и не выпивши по трезвости, вдруг избивает жену. Ну как такое может быть? А потом кается.
- Вот какая есть мысль, брат Матвей. Сделай-ка вот что.  Поди сейчас в комнату для исповеди, прими исповедь паромщика. Прими, не ершись! А вот когда он закончит, спроси его прямо глядя в глаза,– «Что правильного в том, чтобы бить свою жену?» Запомнил? Да скажи это так, как будто читаешь слово божье, с душой, с жаром!
- Что правильного в том… чтобы бить… - проговорил Матвей. –Ага. Что правильного в том, чтобы бить свою жену? Понял, понял. – Матвей оживился.
- Да не довольствуйся ответами не от сердца. Пусть расскажет, не давай ему увильнуть.
-  Спасибо, отец Иван за добрый совет. -  Матвей энергично вскочил. – Пойду, и уж на этот раз не ускользнёт от меня лукавый.

***

Иван поднёс ко рту ломоть ржаного хлеба и с удовольствием начал жевать. Тёплое солнце пригревало, заглядывая в маленькое окно кельи. Как вдруг дверь резко распахнулась.
- Победа! Вот хитрый бес, совратитель рода человеческого, сукин сын, прости меня господи!
- Хлебушко хочешь? - Иван всё понял с полуслова. – Да, дверь прикрой, егоза. Да присядь. - Матвей моментально выполнил это указание. И сидел, довольно сверкая глазами, жуя поданный Иваном ломоть.
- Ну, - усмехнулся отец Иван, - что из тебя клещами что ли вытаскивать?
И Матвея прорвало:
- Ты не представляешь, что было! Он, конечно, как обычно покаялся, что побил жену, молил о прощении, обещал всё сделать, только в ногах не ползал. Я всё это терпеливо выслушал. И когда он закончил, я задал вопрос. Поначалу он не хотел говорить. Твердил лишь – «Что вы батюшка, грех, это грех!». Но я всё же добился своего. И после первых же слов его понесло, как реку в половодье. Он кричал и бесновался, он плакал и орал, что её убить мало, что он её так любил, а она кошка драная, спуталась с Яшкой конюхом.  Он кричал и его корчило. Я подумал, ну всё попал я как кур в ощип. Помрёт в корчах прямо здесь или Диавол сейчас  из него выскочит и набросится на меня. Но до тебя, отец Иван, бежать далеко, да и научился я смотреть прямо, на проповедях. Короче, вышел из него весь этот гнев, и тогда расплакавшись, он и поведал мне историю, как в далёкой молодости пытался сильничать девушку на сеновале, как ударил её, когда она пыталась закричать. Как приказал ей всё забыть, что было и что не было. И как боясь , что всё откроется, попытался утопить свою совесть в вине. И как забыл всё и отрёкся от старой жизни. Но через многие годы, когда женился, догнала его кара небесная.
- И что дальше? - Иван, слушал с большим удовольствием, дожёвывая кусок хлеба.
- И только после этого, я вдруг увидел божью благодать на его челе…
- Зело любопытно, молви.
- Мне показалось, что у него даже лицо расправилось, посветлело, и даже морщин стало меньше.
- Кажется – креститься надо! – засмеялся отец Иван. - А ты должен наблюдать. Так расправились морщины или нет?
- Да, да,  несомненно, расправились, улыбнулся Матвей. – И я понял, вот теперь только он исповедался. У меня язык не повернулся сказать ему обычное "Отпускаю тебе грехи". Прочти молитву сто раз». Я только сказал ему «Ступай с богом, сын мой. Всё у тебя теперь будет хорошо». И он пошёл молчаливо блаженный, умиротворённый божественной искрой. И даже «Спаси Вас Бог не сказал». Да мне этого и не надобно было. Я смотрел ему вослед и чувствовал, наверное, то же, что и он. Только ещё больше…
День близился к закату. И оранжевые отблески солнца радовали добрых людей своим согревающими душу лучами. И было ощущение, что эти ласковые лучи света шли отовсюду. И то ли от солнца, то ли ещё от чего было так хорошо на душе…

***

*Епитимья - Церковное наказание  (поклоны, пост, длительные молитвы и т. п.)

«Чем больше человек проникается идеалами своей религии, тем больше уважения испытывает он к людям, исповедующим другие религии. Полная веротерпимость — отличительное свойство благородства души человека. Я сказал: “веротерпимость”, но слово это мне не нравится, в нем чувствуется что-то не совсем доброе. В самом деле, когда мы говорим о терпении, то это предполагает, что человек терпит болезни, нужду, голод, поношение и всякую другую беду. И ко всему этому человек нашел нужным присоединить терпение иной веры, нежели той, которую он сам исповедует. Но разве можно говорить о терпении в том, что разные люди по-разному исповедуют и славят Бога? Нет. Слово “веротерпимость” для просвещенной души человека не пригодно. Не веротерпимость, а веролюбие — вот вернейший признак души благородной»  Архимандрит Сергий (Савельев)