Послесловие к повести Дед и Малыш. Глава 15

Смотрите, берегитесь любостяжания.

                Евангелие от Луки.

                У жадности вершины нет.

                Японская пословица.


       Я думаю, что христианство проросло на почве ностальгии по первобытно-общинному строю. Еще свежи в памяти человечества предания о времени, когда человек жил в гармонии с природой, когда все были свободны и равны; когда не было богатых и бедных, человек еще не знал, что такое зависть, жадность, ненависть. Прочитайте внимательно Евангелие, и вы почувствуете эту тоску по ушедшему прошлому. Хотя бы из этого абзаца из послания апостола Павла: «Язычники, не имеющие закона они сами себе закон: они показывают, что дела закона у них  в сердцах, о чем свидетельствует совесть их и мысли их». Или: «Суд же состоит в том, что свет пришел в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы».

       Люди жили в согласии с законами Природы, подобно всему живому на земле. Жили одним днем. «…Не заботьтесь для души вашей, что вам есть, ни для тела, во что одеться». «Итак, отложивши всякую злобу и всякое коварство, и лицемерие и зависть, и всякое злословие». Еще памятно время, когда не было почвы для проявления ни злобы, ни зависти, ни коварства. Самой Природе противны эти человеческие свойства, и она создала механизм защиты от них. Давно известно, что они опасны не только тому, на кого направлены, но губительны для самого источника, носителя их; продолжительное воздействие отрицательных эмоций не только разрушают нервную систему, но могут быть причиной многих тяжелых болезней.

       Интересно в связи с этим замечание Лобсанга Рампы: «В оккультной сфере действует незыблемый закон, согласно которому все зло сделанное человеком, рано или поздно возвращается к нему. Этот закон столь же безжалостен, как само время». Легко представить, каким виделось человеку жестокой эпохи рабства его прошлое. Не было власти как таковой.  Вождь племени, общины выбирался и почитался за свою мудрость и жизненный опыт, но на равных со всеми ходил на охоту, добывая пропитание, строил жилище. Все делалось поровну.

       Какую же ненависть должны были питать к возникшему классу богатых, захвативших власть, поработивших когда-то свободных людей. Сколько угроз, сколько скрытых проклятий в их адрес. Вот одно из них из соборного послания апостола Иакова: «Послушайте вы, богатые, плачьте и рыдайте о бедствиях ваших, находящих (на вас). Богатство ваше сгнило и одежды ваши изъедены молью. Золото ваше и серебро изоржавело и ржавчина их будет свидетельством против вас, и съест плоть вашу, как огонь: вы собрали себе сокровища  на последние дни. Вот плата, удержанная вами у работников, пожавших поля ваши, вопиет, и вопли жнецов дошли до слуха Господа Саваоф. Вы роскошествовали на земле и наслаждались; напитали сердца ваши, как бы на день заклания».

       Известно, чем закончилась эта попытка совершить бескровную революцию. После казни учителя, апостолы еще раз попытались воплотить в жизнь его идеи. Апостол Петр собрал общину. «Все же верующие были вместе и имели все общее: и продавали имения, всякую собственность, и разделили всем, считая по нужде каждого» - читаем мы в Деяниях. «У множества уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее».

       Но вот первый тревожный сигнал: «Некоторый же муж, именем Анания с женой Сапфирой, продав имения, утаили из цены. С ведома жены своей». Не то ли стало причиной гибели первобытной общины. «Желание иметь больше, чем другие. Жадность. Случай этот с Ананием и Сапфирой был той малой закваской, что квасит все тесто». Ради спасения дела, идеи, они должны были погибнуть в назидание другим. И они погибли. «Услышав сии слова Анания пал бездыханным, и великий страх объял всех слышащих это». Страх этот, надо думать, еще более усилился, когда противники нового учения побили камнями уважаемого члена общины – Стефана, и порочная человеческая натура восторжествовала.

       В Советское время тоже пытались бороться с этим человеческим пороком. Было время, когда за унесенные с колхозного поля колоски можно было получить срок. Один мой знакомый рассказывал, что отсидел 5 лет за 5 кг соли, которые он унес, работая на пекарне.  За каждый килограмм по году. Закончилась эта беспощадная война полным поражением власти. Во время перестройки этих воришек, тащивших с предприятий все, что можно было унести, уже мягко называли несунами.

       Услышал я этот рассказ от Карпа Григорьевича, бывшего вора «в законе», с которым какое-то время работал в бригаде грузчиков на винзаводе. Было ему в то время лет пятьдесят, может немного больше. Среднего роста, с лицом приятным, с насмешливым дерзким взглядом, пожалуй, в молодости он был красив. Он рано лишился отца, и мать его сошлась с другим. С отчимом отношения не сложились, и мальчишка большую часть времени проводил на улице, на рынке.
На рынке шустрого, плохо одетого пацана приглядели цыгане, и он оказался в таборе. Когда подрос немного, ушел в город на самостоятельные хлеба.

       Он прибился к воровской компании сверстников, и видно обладая незаурядными способностями, стал ловким «щипачем», карманником. Он рассказывал, что раз даже, из озорства, на вокзале умудрился вытащить пистолет у милиционера. Но ни разу им не воспользовался. Он сразу почувствовал, что он ему совершенно не нужен. Таскать постоянно эту тяжесть в кармане было обременительно. Кончилось тем, что он набился в напарники к «домушнику». Тот был постарше, и, ожидая, что он его зауважает за это, показал ему пистолет. Тот грубо послал его с ним «подальше», поскольку в случае неудачи, если бы их «повязали», то за оружие срок был бы значительно большим. После этого Карп Григорьевич без сожаления расстался с оружием, опустив его в очко общественного туалета.

       После первой отсидки, вернувшись в родное село, уже чувствуя себя частью преступного мира, он задумал отомстить своему отчиму, которому не мог простить обиды, и за мать, которую тот бил. Он выследил его, когда тот был пьян; долго шел за ним, держа в кармане наготове нож, выжидая удобного момента, но так и не решился совершить убийство. Уехал, так и не повидавшись с матерью.

       Войну он пересидел на Колыме уже в звании «вора в законе». Воры в законе не работали. Он вспоминал, как однажды начальник лагеря, решив заставить его работать, приказал устроить ему «салазки». Ему связали руки с ногами за спиной и оставили в карцере на бетонном полу. Когда его развязали и посадили, сам он сесть не мог.

       - Я не чувствовал ног, - рассказывал Карп Григорьевич, - они были как мертвые. Я подумал, что они отнялись и я никогда уже не смогу встать на них, и заплакал.

       После смерти Сталина большая амнистия вернула ему свободу, но не пришлось ему ею долго пользоваться – снова подзалетел, и, получив новый срок, решил, что пора «завязывать». Когда отбыв его, возвращался уже в душе порядочным, честным человеком, как все люди, его самого ограбили. Он курил в тамбуре, к нему подошли двое, и, приставив нож к горлу, очистили карманы. Он попытался урезонить их, сказал, что он сам вор в законе, возвращается с тюряги, но один из них ответил:

       - Тем лучше – за тебя ничего не будет.

       Приехал он в родные места без денег с одной «ксивой» (справка об освобождении) в кармане. Куда податься? Он никогда за всю жизнь не работал. Кто-то посоветовал идти в совхоз. На вопрос директора совхоза, какая у него специальность, что умеет делать, ответил, что у него нет никакой специальности, умолчав о том, что умел делать мастерски. Директор на минуту задумался, и предложил  на время поработать пастухом, дескать, а там будет видно.

       - Я представил, - рассказывал Карп Григорьевич, - сидит мужик на бугорке под деревом и играет на дудочке, а внизу перед ним на лугу пасутся коровы, и согласился.

       Вскоре познакомился с женщиной с ребенком, и перешел жить в ее домишко. Она держала корову и он в первую ночь притащил с фермы добрую вязанку сена. Она сияла от радости, что в доме появился настоящий хозяин.
Освоившись, оглядевшись немного, Карп Григорьевич оставил ферму и перешел на винзавод грузчиком.

       - Посмотрел, посмотрел я, какие там дела делаются, и подумал – за что я столько лет по лагерям «кантовался»? Вот где воры в законе, а я против них последний фраер.

       Он быстро освоился в новом коллективе – нашел под крышей в цеху лазейку, и чуть ли не каждую ночь спускался за вином. Уже свой пацан на свет появился, и можно было радоваться жизни.

       Я уехал с тех мест, и заехал однажды в село по пути спустя много лет. Ночевал у бывших соседей. Поговорили, порасспросил знакомых о жизни после развала Союза, и между прочим узнал, что Карпа Григорьевича уже нет в живых. Что-то у них вышло с одним мужиком, тот ударил старика кулаком по шее, и убил. Дали ему 9 лет за убийство, отсидел, вернулся к семье, взял свой земельный пай, занялся хозяйством, а потом вдруг ни с того ни с сего повесился. Видно, убив старика, утратил смысл жизни.

       Я не раз слышал от людей, побывавших в Германии, что там нет воровства. Видно, по испорченности своей, не могу этому до конца поверить, но памятуя, что немцы главную заслугу по искоренению воровства приписывают Гитлеру, все же вынужден допускать возможность этого.

       Еще в советское время я прочитал в журнале (кажется «Юность») воспоминания женщины, пережившей немецкую оккупацию в Одессе. Она рассказала такой случай, который произошел на ее глазах. Мальчишка карманник вытащил у женщины кошелек. Она заметила это, схватила его и подняла крик. Неподалеку случился немецкий офицер. Он подошел, схватил воришку за шиворот, и принялся хладнокровно вытаскивать пистолет. Нетрудно было догадаться о его намерении. Женщина испугалась и принялась уговаривать его не делать этого, что она ошиблась, что ни этот, а другой мальчишка украл у нее деньги, и убежал. Понял ли немец, или догадался по лицу, о чем она просит, но отпустил мальчика.

       И снова встает вопрос: стоит ли нам лезть в Европу? Вдруг они примутся настырно требовать, чтобы мы избавились от коррупции?

       Продолжение следует...
   
       Глава 16.

                Ибо вы сами знаете, как должны вы
                подражать нам; ибо мы не бесчинствовали
                у вас; ни у кого не ели хлеба даром, но
                занимались трудом и работою ночь и день,
                чтобы не обременять кого из вас – не потому
                чтобы мы не имели власти, но чтобы себя
                самих дать вам в образец для подражания
                нам. Ибо когда мы были у вас то завещали вам
                сие: если кто не хочет трудиться тот и не ест.
                Но слышим что некоторые из вас поступают
                бесчинно; ничего не делают а суетятся.
               
                Из послания апостола Павла.