Карточный дом. Социально-политическое чтиво
Чем быстрее ты идешь вперед,
тем дальше от тебя линия горизонта…
Часть 1
Легенда о красном песке
Эта книга ни в кое мере не призывает вершить самосуд. Эта книга призывает власти должным образом и в полном объеме защищать честь, права и достоинства граждан Российской Федерации (от автора).
Я видела, что мне звонит подруга. Бывшая лучшая подруга, с которой мы знакомы тысячу лет. Бесцеремонно, шестой раз подряд… Стоит сейчас снять трубку и в мое ухо прольются зайчики, пушистики, крема для рук, пятитонные кредиты и мужики-козлы.
А небо над головой было вычурно синим. Я сидела на скамейке в скверике имени Толстого и второй час выжидала нужного мне человека из дома напротив. Едва появившиеся почки на деревьях извещали о наступлении весны. Но я их не видела… Мирная реальность выглядела туманной и была едва видна сквозь пыль сегодняшних военных обстоятельств.
Телефон снова зазвонил, как раз в тот момент, когда я прикуривала пятую за два часа сигарету. А что если ей сказать правду? Вот так прямо и сказать: «Я не могу говорить. Я на войне… Все, о чем ты говоришь и думаешь сейчас – просто ерунда.»
- Я не могу говорить, я на войне, Света, - тихо ответила я подруге.
- На какой войне? Где война? - растерянно спросила она после пушистиков и кремов.
- На войне с обстоятельствами…
Поводом для войны может стать разбитая надежда робкого наивного человека. Войну может развязать оскорбленное человеческое достоинство, когда его нельзя защитить в пресловутом правовом поле. Войну может начать холодное одиночество. И ошибается тот, кто думает, что один в поле не воин!
Пролог
- Мы будем делать ремонт или нет? – вся суровость позы говорившего не предполагала отрицательного ответа.
- Я не буду делать ремонт в невыкупленной квартире! – отвечала я каждый раз, и каждый раз покорно ехала за рейками, планками, профилями и прочей материальной составляющей ремонта, хотя до полной выплаты стоимости апартаментов оставалось больше полумиллиона рублей.
Несколько лет назад, совершенно неожиданно, на меня свалилось обыкновенное человеческое счастье. Благодаря подношению судьбы, после семнадцати лет скитания по съемным квартирам, я получила небольшую сумму денег и смогла сделать несколько взносов в кооператив чтобы начать покупку своего собственного места под солнцем. Про сами скитания уже было сказано отдельно и написан целый роман. Сейчас передо мной был перспективный прямоугольный бокс в недостроенном доме. Комната без отделки с одним окном, именуемая гордо – апартаменты! Шестой этаж и сказочный вид из окна. Этой комнате надлежало стать памятником целой эпохи страданий и тревог. Откуда я могла знать, что у этого окна я буду снова писать про войны, несчастья и страхи?
Спрашивающий про ремонт – это мой нынешний муж, Алексей, он же – Хранитель из других романов. Мы давно вместе и я даже почти привыкла к нему… Но есть в нем такие вещи, от которых иногда просто хочется взять небольшую сумочку, перекинуть ее через плечо и бодренько зашагать прочь, к туманному Альбиону. Прошло много лет, но он все так же любит меня, за что и прощаются Алексею все его расчудесные странности, сумочка не перекидывается, а Альбиону приходится меня все время ждать.
Главный вопрос наших разногласий, как и во многих российских семьях – финансовый. И не то чтобы мы не знаем, как правильно распределить бюджет. Финансов у нас просто нет, потому что все до последнего цента съедает и будет еще долго съедать этот самый ремонт. Сашка, он же Пачука, он же Барсук, мой шестилетний сын, живет с нами и совсем скоро отправится в первый класс. Есть еще кошка, обычная серая пушистая морда по имени Поша. Есть детеныш дерева пальмы, который второй год отказывается вырасти хотя бы на сантиметр. Где-то на другом конце города живет моя давняя подруга Света, приехавшая сюда недавно из Костромы, чтобы начать новую жизнь. Есть мамы и папы. Моего папы, правда, больше нет… Совсем не осталось знакомых и никогда не было общих с мужем друзей.
Все мы сосредоточенно строим карточный домик и стараемся не двигаться, не дышать…
Глава 1
Съемная квартира, в которой заканчивается срок нашего скитания по чужим углам, принадлежит сварливой даме Костерикиной. Вот от нее-то и торопится поскорее съехать мой муж Алексей, чтобы не платить ей больше ежемесячную мзду за проживание.
Он, конечно прав. Костерикина дама склочная. И хотя, при каждом ее визите, она старается вести себя крайне интеллигентно, не повышая голос и не меняя тон, мы всегда боимся, что Костерикина обнаружит нелегально проживающую в ее квартире кошку, приблудившуюся к нам несколько месяцев назад. Мы тщательно скрываем пребывание животного в квартире, и когда хозяйка приходит за деньгами, а это бывает раз в месяц, я запираю Пошу и Алексея в ванной, включая там сильную струю воды. Думаю, Костерикина начинает подозревать неладное, так как Алексей уже третий месяц подряд не появляется из ванной именно в момент ее визита.
Еще нам приходится прикрывать спиной ободранные Пошей обои в коридоре. И мне даже страшно представить, что скажет Костерикина, когда ей удастся заглянуть за мою спину.
Так то оно так… Но вот с ремонтом и с новой квартирой все пошло не очень гладко. Я приобретала даже не квартиру, а кооперативный пай в недостроенном нежилом здании. При оформлении сделки, бухгалтер организации клятвенно заверила меня, что здание будет переоформлено в Жилой фонд, причем в кратчайшие сроки! Это был риск, но я пошла на него, как ходят по наледи через реку, когда просто нет другого пути. Кооператив «Ака» давал сказочные условия рассрочки, не требуя ни справок, ни поручителей, ни залогов. Я, наверное, предчувствовала события, когда отказывалась делать ремонт в невыкупленной до конца квартире.
За три года до этих событий я получила образование дизайнера интерьеров, поэтому перепланировка прямоугольного помещения и детали отделки – не представляли для меня большого труда. А сам дизайн проект я всегда носила с собой, в голове, сделав всего лишь два эскиза на бумаге.
А Алексей мечтал о машине… Он мечтал, как однажды купит себе черный Ягуар ИксКаЭр, выдавит педаль газа в пол и помчится по вечернему городу, впитывая в себя почтение понимающих, зависть крестьян, оторопь проходимцев. Алексей был великолепным водителем, и в этом мы с ним были похожи.
Однако, судьба любит играть с нами странные шутки… И свою мечту он принес ко мне на ладони, как дань за какие-то прошлые грехи. Все деньги с крупных состоявшихся сделок он отчаянно-добровольно тратил на дорогой ремонт в африканском стиле – белые полы, бамбуковые перила, второй ярус, кухня темного дерева и фактурные изразцы, так как моих средств хватило только на часть выплаты кооперативного пая.
- Мы будем делать ремонт или нет? – вся суровость позы говорившего не предполагала отрицательного ответа.
Пят минут назад от нас вышла Костерикина, которая получила в потные ладошки очередную сумму нашей арендной платы.
Она бесила Алексея, он ненавидел эти ее визиты. И не то, чтобы ему было жалко отдать ей денег, просто их все время не хватало на ту жизнь, к которой я привыкла, пока жила без него.
- Хорошо, мы будем делать ремонт, – покорно ответила я и опустила кудрявую головку.
Муж умел сделать меня покорной. И иногда я покорялась ему одному с превеликим удовольствием, потому что в такие моменты я позволяла себе насладиться собственной слабостью.
- Поехали тогда за фанерой, или что там еще было надо закупить?
Я смешливо зажмурилась и отвернулась к окну. Алексей совершенно ничего не понимал в строительстве. И в его случае, разговор о стройматериалах звучал скорее комично.
Я все время думала о том, что само помещение не выкуплено до конца. Были серьезные подозрения по поводу заработков Алексея, они могли так же внезапно закончится, как и начались.
- Будет так смешно, если мы сделаем миллионный ремонт, переедем туда и будем нищенствовать в царских покоях. Будет даже весело! - некстати сказала я.
Леша внимательно посмотрел в ответ, и я поняла, что он даже не задумывался о столь далеком будущем.
Он уезжал на заработки в другой город. Каждую неделю, ровно в 4-30 утра любого назначенного дня он просыпался, чтобы потихоньку уйти на вокзал. Квартира Костерикиной была маленькая, всего одна комнатка и кухня, на которой и спал Алексей, прямо на полу, то есть на матрасе. Матрас этот был тяжелый, и поэтому он убирал его сам, чтобы я не надрывалась и не проклинала судьбу после его отъезда. Муж искренне старался не шуметь, иногда даже не включал свет и собирался в полной темноте. Он бы с радостью вылетал прямо в окно восьмого этажа, если бы это было возможно – только чтобы не разбудить и не побеспокоить меня, нас…
Я помню, что всегда была зима, очень холодная зима… И ему ни разу не удалось уйти незамеченным. Как только Алексей закрывал дверь, я поднималась в комнате с кровати и бежала на цыпочках, чтобы приникнуть к кухонному окну. Там, в полумраке фонарей, посреди холодной гиблой зимы я видела, как уходит он пешком на вокзал под хруст равнодушного снега, торопится к этому орскому вонючему поезду, экономит на такси и вообще на всем. Иногда я тихо плакала в эту уходящую спину.
Это определенно была война. Алексей воевал с собой, со своим нежеланием выполнять эти марш-броски, и следующую за ними опасную работу. Он рассказывал, что в другом городе ему приходится точно так же спать на полу, на сквозняке грязных окон, но уже без мастраса, лишь подложив куртку под голову и накрывшись тоненьким плюшевым грязным покрывалом.
Мне не хотелось знать – что именно он там делает? Но разглядывая его крупные бицепсы, крепкий торс, бритую наголо голову, в общем, разглядывая все то, за что я его заметила и полюбила – я понимала, что он не чистит фонтаны и не создает скульптуры изо льда. Так же, он вряд ли подрабатывает строителем, либо продавцом тяжелой строительной техники.
И я никогда его не спрашивала об этом. Мы оба прекрасно понимали, что однажды он мог просто не вернуться.
Глава 2
В его отъезды, наша с сыном жизнь была более чем прозаична. По утрам мы катили через весь город в детский сад, а по вечерам посещали спортивную секцию таэквондо. Но это только казалось.
Мой муж часто говорил так:
«Жизнь - абсурдное мероприятие само по себе. Ты вдумайся, рождается человек и сразу создает вокруг себя кучу проблем. Потом он вырастает, но не только он! Вместе с ним вырастает еще тысяча несправедливых проблем для окружающих… Никто так и не нашел даже примерного смысла жизни! Потому что его - нет! Абсурд, это же абсурд! Ты представляешь, как бы выглядела Земля без людей???»
Я послушно закрывала глаза и представляла одинокую теплую планету… Покой и воля, стаи разноцветных птиц. Бескрайняя даль некошеных трав, хлопотливые ручьи. Тишину изредка нарушает звериный крик да осторожная поступь лап. Она была бы прекрасна без нас! Наша Земля. Я смотрела на нее бестелесная, откуда-то сверху, не отбрасывая тени, не оставляя следов…
Пока же все обстояло совсем не так. Несправедливость опутала все вокруг тонкими змеями. И обойти ее хитросплетения было практически невозможно. Мы с Сашей частенько попадали в эпицентр этого змеиного клубка. Именно благодаря моему сыну, воспитательнице детского сада был объявлен строгий выговор за хранение в детской спальне химических моющих средств в большом количестве. Где она их хранила? Правильно, под кроваткой моего сына. Два раза в год родители приносили огромное количество химикатов по ее просьбе. Богатырь. Мой сын прозвал воспитательницу Богатырь. И вот эта Богатырь складировала пакеты под детскими кроватями, а часть уносила к себе домой, за ненадобностью.
Богатырь плакала навзрыд, потому что я устроила скандал в разгар утренника, посвященного женскому дню. Я тоже плакала, потому что кричала на Богатыря громко и опозорилась перед всеми почтенными родительницами. Но едкий запах стирального порошка, идущий из под кроватки моего сына не выдерживал никакой критики.
Так проходили мои, наши дни.
Хранитель (а я буду дальше звать его именно Хранитель) возвращался всегда одинаково. Поворот ключа в замке отдавался оторопью в самом сердце. Он сурово бухал сумку в прихожей и устало-зло смотрел на меня. И это было совсем не то, к чему я так привыкла за последние годы. В его присутствии я все чаще чувствовала себя не женщиной, а революционером, который идет «другим путем».
Хранителю всегда казалось, что за его беды должен кто-то заплатить, и взгляд его говорил, что на сегодняшний, текущий день – это именно я.
Мы ругались. Продолжительно, нещадно и больно. Но не смотря на его физическое превосходство он никогда не позволял себе ударить меня, хотя фразы мои прожигали его насквозь и причиняли настоящую боль. Хранитель замолкал в такие минуты, и мне было слышно, как хрустят его кулаки в ответ на несправедливость моих жестоких упреков.
Костерикинские стены были тесны для нашей «страсти». Мы откровенно задыхались в этой темной хрущевке. Но поле боя становилось и полем наслаждения сразу после девяти вечера, когда засыпал маленький сын. На полу, на матрасе, мы жили, ели, смеялись и предавались любви…
Есть люди, которых невозможно предать или заменить. Это инородное производное от человечества в целом. И предавая такого человека, либо только пытаясь это сделать, ты постоянно твердишь себе одно и то же, изматывающее мозг: «Ну что же ты делаешь? Что ты делаешь???»
Мой муж бы таким производным от человечества. Я клялась, что непременно уйду от него, забарахтаюсь против течений и волн, найду призрачный фарватер и незаметно исчезну. Эта тягостная жизнь становилась все более и более невыносимой. Но каждый раз он делал что то такое, отчего я замирала в пол-оборота на полпути и спрашивала себя: «Что же ты делаешь?..» Хранитель сумел заменить собою все – семью, мать и отца, мир, грезы и тщеславные иллюзии. Но постепенно и я уставала апеллировать к собственной совести. Пусть я ему должна, и пусть я ничего не отдам. Что в том такого??? Что же ты делаешь?... То, что хочу…
Глава 3
Косенько, по аккуратной кривой, на пьяный глазок возводились наши стены. Саморезы вкручивались через один в гипсокартон, а затем в хлипкий дешевый профиль, и при слабом надавливании на такую стену, она издавала тоненький жалобный всхлип.
- Не упадет? – с издевкой спрашивала я горе-мастеров.
- Не, не упадет. Она ж сверху прикручена!
Передо мной возвышалась пятая по счету бригада «умельцев». Первые четыре исчезли без объяснения причин. Но и эта, пятая, была на грани вылета. Мы требовали качества, Хранитель безбожно матерился каждый раз, но стены стояли косенькие и всхлипывали все равно.
Сколько бы мы не привезли сюда стройматериалов, денег, дельных советов или рекомендаций – их всегда было мало! Пятиметровая высота помещения, два возводимых почти с нуля этажа давали себя знать. Общая площадь отделки стен приравнивалась к ста пятидесяти квадратным метрам. И когда бы мы сюда не пришли, пешком, на шестой завышенный этаж, здесь всегда не «валялся конь»! А посередине помещения возвышались кучи строительного мусора и пара-тройка унылых строителей с вечно протянутой рукой. Они просили то пятнадцать, то сорок тысяч рублей, которые Алексей отдавал трудно, отдирая от себя пропитанные кровью и потом купюры. И сколько бы ему не объясняли – за что именно уплачены эти деньги, он никак не мог уразуметь за что именно он в данный момент заплатил…
- Я сам зашпаклюю за такие деньги! Сто тысяч за что? За эти белые разводы на стене? А потом что, второй слой? И грунтовка, и шкурение? О-о-о!!! Разве может столько стоить одна стена???
Он кричал на меня так, словно это я изобрела гипсокартон и способы его монтажа и обработки. С ужасом чувствовалась его ненависть к будущему новому жилью, в которое я с таким старанием вкладывала душу. Хранитель не сможет там жить, он испортит все. Он уже загадил эту легкую, нежную энергетику высокого строгого помещения…
- Давай расстанемся? – тихо попросила я.
- Расстанемся?.. – он опешил и посмотрел куда-то вбок, словно разглядывая картину происходящего со стороны. – А может и расстанемся… Куда пойдешь-то?
- Никуда… Продам помещение, верну тебе вложенные деньги. Подберет кто-нибудь, может и сам Господь…
- Я не из тех, кто спрыгивает с лошади на половине пути и включает «задний», - тут же парировал он. – Как ты, вы будете жить? На что? Что будет с Сашкой? Ты посмотри на себя, ты ведь даже денег заработать не можешь!
Это было очень больно слышать от близкого человека, который ничего не знал обо мне до. Алексей даже не понимал сейчас, как сильно и глубоко он меня унижает такими резкими словами. Может, я и не стала никем, может, во мне и нет ничего особенного, но теперь оскорбления я не стану. Ни от кого. Я осторожно набрала воздуха в легкие и тихо спросила:
- Что ты об этом знаешь? Да, я никем не стала. Но это не от лени. Я провела всю жизнь на войне. Меня чуть не сгубили обстоятельства, войну с которыми я вела много лет. А сейчас я хочу покоя. Просто покоя, понимаешь? Мне хочется сидеть в этой квартире у окна и писать свои нелепые книжки. И пусть они никому не нравятся, но они нравятся – мне! А ты злой, неуклюжий, недалекий в делах быта снова пытаешься втянуть меня в какую-то междоусобную войну??? Я не приму твой вызов. Мне легче сдаться, уйти. Исчезнуть. Понимаешь? Мои амбиции давно почили в бозе…
- Я хочу, чтобы ты писала книжки. Мне нравится, как ты пишешь, – миролюбиво сказал Хранитель. Но меня было уже не остановить.
- Я начала покупать эти огромные хоромы потому что знала, что ты не отстанешь, увяжешься за мной в путь, и мне надо будет куда-то всех разместить. Посмотри, в квартире рассчитаны четыре зоны и только одна из них – общая! И это, чтобы ты не ходил и не ныл, что тебе вечно нет места в моей жизни! Я говорила тебе – не садись в этот поезд! Ты его не потянешь. Это дорого. Жить со мной – это просто дорого. И не потому, что мои пальцы усыпаны бриллиантами. Обстоятельства! Испытания, вечные насмешки судьбы. Посмотри, она смеется над нами из каждого сумрачного угла! Сделай что-нибудь? Защити, помоги, или исчезни.
Мы замолчали. Недосказанные обиды так и повисли в воздухе липким липовым дождем. Так было каждый раз. И это увеличивало стоимость квартиры примерно вдвое.
Глава 5
Мне часто снился один и тот же сон. Это был воскресный сон, и к утру понедельника он таял в предрассветной дымке. Любимый человек из далекого прошлого приходил ко мне неизвестно зачем. Он часто жаловался на свои невзгоды и на то, что о нем совершенно некому позаботиться. А иногда во сне происходило невероятное – он осторожно брал меня за руку и уводил в свой благополучный роскошный мир.
Мда… Человек, отведавший устриц, никогда не забудет их вкус. Этого самого человека я начала встречать почти каждый день у ворот школы, в которую осенью отправился и мой сын. Неожиданность такого совпадения не выдерживала никакой критики! Его дочь училась здесь же, ей уже минуло тринадцать, а он все так же водил ее за руку, как в первый класс, и присылал за ней служебную машину после уроков. Мы не виделись ровно десять лет. И вся нелепость и ненужность этой встречи коробила нас обоих.
Воскресные сны были откровенно издевательскими, потому что они детально показывали мне решение всех моих проблем в один «клик». И иногда даже мелькала мысль – что так оно и произойдет, а я еще долго буду отнекиваться и отказываться от такого внезапного подарка судьбы. И меня будут уговаривать, совсем, как раньше.
Но откровение реальности было совсем иным. Мне грохнуло почти сорок пять. И этот человек никак не мог рассматривать меня в качестве кандидатки на спутницу жизни. В его кругах, в его мирах такие поношенные вещи, как я, никогда не пользовались спросом… Но что-то другое, тайное и романтичное, незримое и туманно-размытое подсказывало – там что-то не так. Воскресные сны не могли рождаться на пустом месте. В понедельник утром, пока я курила и размазывала по лицу утренний макияж, я мысленно повторяла каждое слово из нашей с ним ночной беседы. А к обеду все благополучно забывалось, под давлением и неусыпным контролем Хранителя.
- Скажи, кто еще может сделать для тебя столько, сколько сделал я? Твой ночной принц – чем он может тебе сейчас помочь? – беленился он после моего одинокого рассказа об одном из таких снов.
- Для меня много что делали раньше. Ты ведь не знаешь ничего обо мне. Твои познания простираются до той границы, где ты меня встретил. Все остальное кажется тебе неважным, странным и непонятным. Ты никогда не ел устриц, Алексей. Тебе не понять о чем моя грусть.
- Может и не ел… Но мы сделали все, как ты хотела! И этот ремонт, кухня с бамбуком по твоему проекту, глянцевые шоколадные потолки. Рабочий столик у окна, где ты записываешь эти свои истории и делаешь фотографии! Я позволил тебе наступить на собственное горло, чтобы реализовать твои мечты!
- Я прошу тебя, не начинай! Тебя никто не обязывал делать это. Я никогда не держала тебя и не просила у тебя ничего! Ты сам гнал вперед, как испорченный паровоз. Подумай, может ты делал это для себя? Что ты сделал такого страшного в прошлой жизни, что тебя наказали – мной???
- Но ведь и тебя тоже наказали мной, - задумчиво произнес он и уткнулся в свой ноутбук.
Снова этот липкий липовый дождь. Тоненькие брызги-капельки повисли в воздухе. Не отмыть и не проветрить. Пальцы прилипают к стенам, к столу, и хочется вымыть, вымыть, вытрясти отсюда все!!! Распахнуть настежь окно и вдохнуть этот пьяный осенний воздух, захлебнуться редким дождем, вымочить ноги в старых сапогах до самого колена. Убежать потом бесцельно… И не слышать больше никогда это въедливо-горькое: «Что же ты делаешь? Ну, что же ты делаешь?..» То, что хочу!
После едких липовых капель, Хранитель всегда подбирался ко мне сзади и нежно обнимал меня за плечи. Это было более чем приятно еще и потому, что непобедимая гордыня его была сломлена именно мной. То же самое чувствует только дрессировщик в клетке с тигром, когда крупное массивное животное покорно лижет ему ноги и, мурлыча, приглаживает об него свои усы. Моего самолюбия осталась пригоршня, малая толика от большой горы. И такое объятие за плечи вполне могло его удовлетворить.
Наш переезд в апартаменты был назначен и состоялся ровно первого мая. Мы стремглав бежали от Костерикиной, чтобы не прожить у нее ни единого лишнего дня. Все перевозимые вещи в первый же день застряли в грузовом лифте, так как именно в эту минуту в здании отключили свет. Все, что нам удалось – это выудить из лифта немного постельного белья, чтобы заночевать на новеньком свежем диване. Остальной скарб ждал нас до следующего полудня под железным прочным замком на решетке лифта.
И, конечно, мы сразу начали задыхаться в этом райском месте, как я и предполагала несколько месяцев назад. Финансовые дела семьи пошли из ряда вон плохо. И Алексею пришлось идти на подработку в такси. Моя новая специальность – профессиональный фотограф не приносила никаких дивидендов. Я умудрилась стать одним из лучших фотографов в городе, отзывы о моих работах опережали меня саму. Но результатов этой положительной огласки в моем кармане не наблюдалось.
Сынишка Сашка чувствовал своим маленьким организмом, что в доме происходит что-то неприятно-незримое. Он не умел еще высказывать свои ощущения и переживания, но откровенно страдал от этой возникшей натянутости во всем. Его комнатка на втором этаже, отделанная с такой любовью, больше не приносила ему радости. Сашка все чаще проводил время внизу, на широком диване, усаживаясь между нами в редкие часы всеобщего перемирия, как-будто пытался остановить затянувшуюся войну своим маленьким легким тельцем. И страдания сына разрывали мою материнскую душу. Нет, не так мне виделось все в начале пути! Его маленькие апартаментики наверху я создавала собственными руками. И мне все мечталось и виделось, с каким удовольствием он будет там спать или играть, как я буду звать его спуститься вниз на завтрак солнечным весенним утром.
Алексей часто бывал с нами груб в силу своего характера и сложившихся обстоятельств. И я никак не могла объяснить ему, что такой тон попросту неприемлем в семейных отношениях, особенно там, где есть маленькие дети.
Все время ощущалось давление чего-то тяжкого сверху. И эта сила мешала встать на ноги, опереться на твердь и сделать первый шаг от пропасти назад. И если я никогда не видела самолет вошедший в штопор своими глазами, то отныне прекрасно понимала, что чувствует в это время пилот, обреченно сидящий у штурвала.
Глава 6
Я хочу назвать место происходящих событий – городом Ровненький. Именно потому, что все в нашем городишке было не первый взгляд ровненько, чистенько, бодренько и зелененько.
Не успевал сойти с дороги последний снег, как уже налетала оранжевая стая дорожников, чтобы выкопать в асфальте аккуратные квадратные ямочки и немедленно выполнить ямочный ноу-хау ремонт. Там, куда денег бюджетом выделено не было, в ямочки закладывали такие же аккуратные красные квадратные кирпичики, и дорога от этого пятнилась наполовину асфальтом, наполовину – мостовой.
Восторги жителей Ровненького не знали границ, когда они ехали по этим свежим мостовым на своих чистеньких кредитных автомобильчиках, стоимость которых увеличивалась почти вдвое на момент полной выплаты, согласно кредитному договору с банками Ровненького. И такая беспечность читалась в их лицах, что становилось откровенно страшно за «слепых» горожан и горожанок.
- Послушай, они действительно не понимают, что происходит с ними и вокруг них? – шепотом спрашивала я мужа, вглядываясь в проезжающих мимо людей.
- Попробуй сказать им сейчас, что они не счастливы, и они смешают тебя с грязью, - отвечал он. – Они не отдадут тебе эту иллюзию. Ни за что!
- Нет, а я все-таки скажу! Скажу, что наши кредитные ставки – пиратские. Что за границей ставка по кредиту в пять процентов годовых считается уродливо высокой, и иностранцы ждут акций от своих банков, чтобы получить кредит под два с половиной процента годовых!
- По фиг! Нашим просто по фиг!
- А мы посмотрим, - обиженно шипела я.
И пока Ровненький благоухал свежевысаженными клумбами в честь майских памятных дат, обстановочка в городе была вполне себе полувоенная.
Детские качели были пристроены впритык к бетонной стене, чтобы ребенок наверняка разбил себе голову, пестрели тут и там железные краеугольные песочницы, об одну из которых получил травму мой собственный сын. Сами детские площадки были все чаще покрыты острым крупным гравием, чтобы детишки в игровом запале повыбивали друг другу глаза. Пандусы для инвалидов чаще всего упирались в стену или в забор, либо спускались вниз почти вертикально, чтобы помочь инвалиду на коляске наверняка закончить свой путь именно здесь.
Среднее образование в Ровненьком тоже было косенькое, хромоногое и заваленное на один бок. Пафос, возведенный в третью степень, запеленал каждую мало-мальски приличную школу или гимназию намертво. Огромные туманно-таинственные поборы для поступления детишек в первый класс озвучивались на собраниях гламурным полушепотом. И не участвовать в этой вакханалии из денег, подарков и букетов – был откровенно дурной тон!
- Вы сдаете не мне – вашим детям! – так торжественно заканчивалось любое из любого собрания. Потом всех обводил такой же торжественный, открытый и прямой взгляд, под которым родители нервно ежились и покорно доставали из сумочек свои многострадальные российские кошельки…
Самое смешное, что уплаченные суммы ну никак не гарантировали качества самого образования! И часто, вместо школьных предметов, детишек водили на экскурсии, в кинотеатры, на торжественные мероприятия, посиделки в музеях и всевозможные симпозиумы. Складывалось ощущение, что вместо школы детишки посещают некое развлекательное показушное заведение…
- Ой, ну что вы! У нас такая школа!!! Весь город мечтает к нам попасть. Здесь одна элита! Дипломы, грамоты, мероприятия!
Я слушала это и одновременно наблюдала, как один из первоклассников, ковыряясь в носу и мерзко хихикая, фотографирует на мобильный телефон девочку-одноклассницу, которая в этот момент переодевается на урок танцев. Мы с учителем стояли в одном шаге от него, но увлеченная своей помпезной речью, она вряд ли вообще замечала что-то далее собственного носа.
- Элита. Да, несомненно! – так же восторженно отвечала я и решила немедленно поменять курс нашей средне-образовательной лодки.
В целом, Ровненький был официальным центром дилетантов в разных сферах деятельности. Здесь каждому казалось, что он – фотограф, монтер, строитель, механик, водитель-профессионал, повар или офигенный директор! Ключевое слово в предыдущем предложении – КАЗАЛОСЬ.
Постепенно я начинала подозревать, что Ровненький таков не один, и по всей Руси великой городишков таких не счесть…
Таким странным образом, каждый житель Ровненького оказывал и получал услуги примерно одинакового качества. Я тебе – плохие фотографии, ты мне – дрянную квартиру. Я тебе сошью платье наперекос, а ты мне – доломаешь газовую колонку.
И где-то высоко надо всем этим, с большим отрывом от голов и умов населения Ровненького парил Гражданский кодекс российской федерации и Конституция со своими защитами прав и свобод граждан страны.
Чуть не забыла о главном! Все это тихое стоялое, цветущее болотце было скупо сдобрено небольшой горсткой идиотов, Изгоев вышей категории. Ну тех, кого вечно все не устраивает! И каждому из них, из нас предстояло проходить всю дурно пахнущую поверхность территории собственными ногами, узнавать наощупь, чтобы почувствовать и предотвратить, и изменить еще до того как, а не – после! Мы могли действовать тремя возможными разрешенными способами: устранить своими руками, устранить в поле гражданско-правовых отношений, попросить Господа помочь нам, когда все остальные методы оказались бессильны…
Был еще и четвертый вариант, самый крайний и запрещенный. Это была откровенная война. Ее нам навязывали высокопоставленные дилетанты, которые играли на черных клетках беззакония и безнаказанности.
Ах, да! Был еще и президент, которым можно было налево и направо пугать мелких чиновников зарвавшихся у власти. Чиновники услужливо пугались, на тот случай, если их реакцию снимают на скрытую камеру, но умом то понимали, что в России до царя по-прежнему счастливо и призрачно – да-ле-ко!..
Глава 7
- Где ты была сегодня? – Хранитель вскользь тронул мое плечо ладонью и прошел мимо через широкий холл квартиры.
- Спасала людей… Но вообще, ехала за продуктами, хотя… Я успела и то, и другое, - устало улыбнулась я.
- Тебе не надоело? – спросил он и осекся.
Кому, как не ему было прекрасно знать, что такое развитие ситуации никогда не зависело от наших намерений или планов.
- Надоело! Честно – надоело! Сегодня возле парковки упало маленькое ограждение, ну такое, которым закрывают опасные люки и колодцы… Все ехали мимо, а я остановилась и убрала его в сторону. Потом я вызывала скорую помощь для мужчины, он лежал так странно, на боку, головой возле самого бордюра. От мужчины дурно пахло и все смущались подойти и потрогать его, или как-то помочь… У меня в сумке был нашатырь, и я заставила его дышать этой отравой. А еще, я сегодня на дороге плакала…
- Что случилось, маненький мой?.. – муж всегда задавал этот вопрос так нежно, что сердце проваливалось в теплую пелену пушистого одеяла.
- Да, глупая история… На одном из светофоров между машин, маленьким подбитым самолетиком, кружил нищий без ног, на чем-то вроде скейтборда. Он протягивал руку к открытым окнам и просил подать ему рубль-другой. Все шло, как обычно… Я решила, что на этот раз оставлю ему железный червонец. А потом случилось странное. Он взял денежку, сердечно поблагодарил меня, откатился немного назад, чтобы лучше видеть капот моего автомобиля и принялся с интересом разглядывать железного блестящего Ягуара…
- И что произошло потом? – подозрительно спросил Хранитель.
- Он спросил меня – кто это, на капоте? Я ответила, что это Ягуар. Большая красивая кошка… И тут он залюбовался ею еще больше, показал мне большой оттопыренный палец, и просиял всем своим чумазым безобразным лицом! Это невероятно!!! Он, без ног, без жизни, без денег и скорее всего – без жилья, умел так искренне радоваться за других, что ему мог позавидовать любой ребенок! Какие же мы заскорузлые, подумала я, на фоне этой чистой радости за других. Его улыбка и мимолетное счастье попали прямо в цель, в мое сердце, и прожгли его насквозь, раскаленным ножом. Леша, я рыдала! Не плакала, нет. Рыдала! А еще мне ночью приснился маленький говорящий дельфин и два безмолвных верблюда…
У нас редко выдавались спокойные дни. Нам были малодоступны удовольствия в обычном человеческом понимании этого слова. И поэтому такие дни мы проводили в строгой изоляции. Чтобы вдоволь насладиться друг другом.
Обычная поездка в супермаркет за новыми колготками для меня, или тапочками для Хранителя, или малюсенькой китайской игрушкой для Барсука – становилась настоящим праздником. Мы шли по пышным залам развитого капитализма и представляли себе, что когда-нибудь… когда-нибудь! Когда???
- Мне нужно место на море под солнцем на песке, - прошептала я фразу из любимой песни Басты, когда взгляд мой зацепился за кресло качалку в самом начале апреля, в самом центре супермаркета.
Апрель. Супермаркет. Праздная публика вокруг. «Бояре» и «крепостные» фланируют меж изобилия товаров. А мне привиделась… тишина.
Крупный красный песок больно щиплет за пальцы, а я с наслаждением погружаю в него ступни вновь и вновь. На берегу слегка прохладно, поэтому я накрылась порео, спряталась под большую черную шляпу и сижу грибом, совершенно одна, под шелест волн… Тишина, тишина вокруг. Откуда взялся одинокий берег? Неважно. Сегодня и сейчас он только мой. Я чувствую это забытое ощущение спокойной неги во всем теле, руки безвольно опущены на колени, а ступни все гребут и гребут песок, перебирают на память, по крупинке. На долгую память… Я замечаю маленькую ракушку, невольно склоняюсь к ней и подбираю в прохладную ладонь. Тревожно крикнула чайка, и улетела в божественный закат. Какие сейчас длинные тени…
Если открыть глаза и открыть бардачок машины, то там ракушка… Берег… Это было пять лет назад. Ну как же ноет спина от этой нечеловеческой ноши!!!
- Тебе не надоело? – услышала я снова знакомый вопрос, он прозвучал совсем рядом, а казалось, что я сейчас одна.
- Надоело! Я хочу прекратить это все! Немедленно и прямо сейчас. Вот смотри, я поверну ключ зажигания, выеду на широкую трассу и уеду в никуда.
- От себя бежишь? У тебя уже был такой шанс. Не получится!
Хранитель с издевкой смотрел на меня. И я понимала почему. Ведь это именно я втянула его в дурацкую войну за недвижимость и стабильность. За два объекта, которые никогда не являлись сильной стороной нашего бытия! Это было совершенно незнакомое поле деятельности для двоих бойцов, которые привыкли «есть камни и спать на траве», а теперь вдруг захотели стабильности и покоя…
Мой папа учил меня так: «Весь жизненный путь похож на тактику военных действий, доченька. Захват цели. Сопровождение. Поражение.» Это было мудро и сейчас мы были на стадии первоначального сопровождения. До поражения было так же далеко, как до берега с крупным красным песком.
Безжалостно приближалось время внесения очередной оплаты за апартаменты. Раньше мы вносили эти платежи сразу крупными суммами, не помесячно, как было прописано в договоре, а за год – полтора вперед. Просто так было удобнее и так получалось само собой. Но на сегодняшний грустный апрельский день, спустя почти год после переезда, таких перспектив взять было неоткуда…
Очередной скандал разразился сразу после приезда Алексея с работы.
- Чем мы будем платить за квартиру? Куда ты постоянно тратишь деньги? – ответственность Алексея перед посторонними людьми не знала границ. Она проедала в нем огромные черные дыры, он мог не спать долгими зимними ночами размышляя только о том, как выполнить ему свой очередной обязательный долг сначала перед Костерикиной, теперь перед правлением, а завтра найдутся еще более изобретательные люди, которые не позволят ему спокойно спать.
Привычный холодок засквозил между моих лопаток. Начинался разговор без начала и конца, по итогам которого я могла потерять право даже на приобретение лака для ногтей и бритвенных одноразовых станков.
Неуклюжий в быту, Хранитель не понимал – откуда берется все вокруг него. И этот уютный дом, и эта розовая туалетная бумага, колбаса и печенье по утрам, бразильский крепкий кофе или марочный зеленый чай – стоили денег! Они появлялись в апартаментах не по мановению волшебной палочки! Я привозила их сюда из магазина, в больших пакетах на машине, которая так же исправно требовала бензина. Кожа моя требовала кремов, волосы – шампуня. Барсук таскал в школу неимоверные суммы на всяческие утехи и официальные поборы.
Хранитель приносил в дом всего семьсот рублей в день. Я не могла заработать ни копейки! Хотя стоимость моих работ составляла тысячу рублей в час. Являясь высокооплачиваемым специалистом, я была вынуждена перебиваться реденькими, как волосы старухи, заказами. И максимальная сумма моего дохода составляла всего три-четыре тысячи в месяц…
Я устало подняла глаза на мужа.
- Что ты молчишь??? Ты уж поговори со мной! Почему я один должен тянуть это все? Где бабушка Барсука, где его отец? Где все эти люди?
- Леша, так мы не доедем до хэппи-энда… То, чем мы сейчас занимаемся – никак не может ни помочь нам, ни решить наши проблемы. Здесь нужны настоящие деньги, такие как раньше.
Хранитель нервно засмеялся, вспомнив про своего друга, который сейчас ездит в другом городе на шестом БМВ и ничего не ответил мне…
Я побрела по апартаментам, нежно вдоль, оглядывая и ощупывая каждый сантиметр пространства. Белая чудесная лесенка, ведущая в комнатку сына, белые полы из беленого дуба. Босые ноги ощущали приятную шероховатость покрытия. Новый пышный диван нежно-серого цвета, еще пахнущий новой тканью, такой мягкий и уютный, что время, проведенное на нем всей семьей, нельзя было сравнить ни с чем! Большой телевизор у стены, два встроенных шкафчика по бокам от него. Красивые «шоколадные» вертикальные вставки на стенах и обои под холщовую ткань нежно-кремового цвета! И окно!!! А за ним – целый мир! Даль тянулась оттуда до самого горизонта. Легкая дымка поволокой обнимала мир, как бы тая подлинную ширь таинственной дали. Отчего люди не летают так, как птицы?..
Мой взгляд все еще блуждал по великолепию апартаментов, и внезапно остановился на группе икон в углу… Я стала перебирать лица святых, словно ища ответа!
- Кто-то из них – не хочет, чтобы мы тут жили! Но – кто?
- Что ты сказала?
- Я говорю, что Бог позабыл про нас…
- Это не Бог, - живо отозвался Хранитель. – Это плата за вертикальный подъем наверх. Ты ведь помнишь, откуда у нас все это появилось? А любой подъем вознаграждается спуском, так сказал Виктор Гюго.
- Ты читал Гюго? Вот забавно! – рассмеялась я.
- Да, я читал не только тебя, любимая.
Глава 8
Правленцев нашего потребительского кооператива было пятеро. Все, согласно Устава организации. Никому неизвестные: Мямликов, Васечкин, Кислородов, Десяткин и Новозуд. Именно эти люди придумали наше розовое восьмиэтажное здание, большие светлые холлы с яркими картинами на стенах. Им пришло в голову соорудить аккуратную парковку во дворе, обнесенную кованным забором, перекрыв въезд на нее полосатым автоматическим шлагбаумом. Венцом творческой работы их мысли, стали два островка ровной зеленой канадской травы и видеокамеры по периметру двора и внутри здания.
- Боже мой, - восторгались посетители, – Какая здесь Европа! Чистота и порядок. Апартаменты высшего класса!
На то и был расчет мямликовых и новозудовых. Апартаменты продавались как горячие пирожки! Люди разбирали их без договоров долевого строительства, да и вообще безо всяких документов! Лишь за одно обещание Десяткина – оформить когда-нибудь это здание в жилой фонд!
- Тебе не кажется нездоровой вся эта ситуация? – спросил меня как-то утром Алексей. И я поняла, что речь сейчас пойдет не о моих ничтожных расходах, которые казались ему непомерно большими.
- Ты о чем? – осторожно ответила я, стараясь увернуться от неприятного разговора.
- Я о Десяткине. Почему его никогда нет? Мы купили это помещение в две тысячи одиннадцатом году… И в последний раз мы видели его тогда же.
- Да, он помогал нам найти строителей…
- Ну вот, а в две тысячи двенадцатом году они обещали выдать нам все документы на собственность. Ты же помнишь?
- Не только нам, всем! И никому до сих пор ничего не дали…
- Так вот я и думаю – а что мы у них тут все время покупаем?.. Тот документ, что у нас есть – это всего лишь цветная бумага, распечатанная на принтере.
К моему великому сожалению, я была настолько не сильна в вопросах собственности на недвижимость, что поддержать сей разговор никак не могла. Хранитель истолковал мое молчание по своему и продолжил монолог:
- Мы вносим деньги, выкупаем этот мифический пай. Но у меня нет никаких гарантий, что я стану полноправным владельцем этого помещения! Знаешь, по-моему это возмутительно! – громко закончил он и погрозил пальцем ноги торчащим из дырявого носка. Мы совершенно обносились…
Я никогда не думала о том, что он сказал! Мне и в голову не приходило, что Десяткин или Мямликов затеяли свои апартаменты с целью одурачить или обобрать нас. Но Алексей произносил свой текст с такой уверенностью, что я начинала склоняться к тому, что он и другие – правы.
- Ты думаешь, нас всех тут обманули?
- Я думаю, что процесс оформления этого здания застрял где-то посередине, и пытались они сделать это «левым», «кривым» способом, в обход закона. Теперь, когда все предполагаемое сорвалось, они попрятались и не знают, что сказать людям.
- Вот как?..
- Да, я думаю все именно так и есть!
Жизнь в нашем «раю» текла лениво и беззаботно. По утрам каждый пайщик, или его квартирант, размыкал веки, умывался в глянцевых ванных комнатах, выпивал кофе, равнодушно поглядывая за горизонт, и отправлялся на работу или учебу.
Правление создало официальную группу горе-кооператива в социальных сетях, где пайщики могли лениво переругиваться по поводу нечищеной от снега парковки или криво поставленного чужого автомобиля. Актуальными были так же темы плохого водоснабжения или вялого центрального отопления в разгар лютой зимы.
В группе с пайщиками беседовал сам Кооператив, а кто именно скрывался под этой вывеской навсегда осталось неизвестным.
В штате кооператива так же существовали наемные работники: орда уборщиц, которые бегали по этажам с пластиковыми яркими ведрами отечественного производства, трое вахтеров тускло взирающих в монитор, отвечающий им таким же тусклым взглядом, один водопроводчик-горемыка и его собрат – электрик-профессионал. Надо всем этим взводом яростно кружил администратор, причем, всегда разный. Но в описанный период ими руководила именно Мадина, худосочная дама с желтоватым лицом, что выдавало недостаточную секрецию ее желчного пузыря, а может, и самой печени. Над Мадиной тоже было руководство – Миней, или Минеюшка, как называли мы его за спиной. Робкий высокий интеллигентный молодой человек, который был обучен при определенной ситуации откусывать пайщикам руку по самый локоть.
И вот, однажды:
- Вы платить собираетесь или нет? Одни долги кругом!!! – услышала я за своей спиной хрипловатый женский голос, когда утром вышла во двор к своей машине.
Голос принадлежал Мадине. Признаться, я растерялась от такой наглости и даже как-то не сразу нашлась с ответом. Мадина работала здесь «без году неделя», ей исполнилось больше сорока пяти, она откуда-то взяла право разговаривать со всеми пайщиками на «ты» и была так же далека от понимания вырастающей здесь проблемы, как мы далеки от Солнца или Юпитера.
- Собираемся, - ответила я. – Сейчас очень плохо с доходами, - совсем честно ответила я. – Мы бы хотели рассмотреть варианты реструктуризации долга, - загнала я Мадину в тупик. Можно поговорить об этом с председателем?
- а это уже был блеф.
Все знали, что поговорить с председателем ни об этом, ни о чем другом – невозможно! Потому что найти ни Мямликова, ни Десяткина, ни уж тем более Новозудова с Кислородовым – не представлялось возможным.
- Напиши заявление в офисе, я передам, - уклончиво ретировалась Мадина. – У нас такие долги перед городом, такие долги! – она картинно закатила впалые глаза и направилась в сторону новой жертвы.
Мадина вообще любила войти в доверие к несчастным обманутым людям, то есть – к нам. Она изо всех сил показывала, как она сострадает всем и каждому, как заставляют ее выполнять эти «грязные» обязательства по выбиванию долгов из населения. И надо сказать, что многие из нас с удовольствием играли в эту ее игру, раскрывая перед Мадиной собственные чаяния и намерения. Мадина традиционно и сочувственно выслушивала и уже через некоторое время об этом знал сам Десяткин – председатель горе-кооператива, далее – СПК.
Правление давно закончило раздавать торжественные обещания про оформление документов на право собственности, и создание группы в социальных сетях было очень большой ошибкой. Именно оттуда пайщики начали познавать друг друга и обмениваться малой толикой информации, которая являлась достоверной.
Глава 9
- Леша, наш дом оказывается не сдан в эксплуатацию! Вот здесь выложили документ, в группе, где написано, что наш дом – это объект незавершенного строительства, готовность девяносто пять процентов!!!
- Как не сдали? А по какому праву берут коммунальные платежи, диктуют свои условия? – мне показалось, что мозг Хранителя закипел от возмущения.
Но не только его. Эти разговоры происходили в каждом помещении, на каждой кухне огромного восьмиэтажного здания.
- Мне кажется, нам надо выяснить – под какие гарантии правление требует с нас погашения долга? Что они обещают нам взамен?
Весь разговор проходил на фоне девственного апрельского заката, когда дни еще коротки, но уже несут в себе предчувствие долгого летнего солнцестояния. Оглушительно щебетали птицы и кружили у открытого настежь окна. Плавное колыхание кремовой занавески завораживало взгляд. И снова почудился этот красный крупный песок, символ пьяной оглушительной свободы!
- Черт! Черт! – выругалась я. – Какие могут быть гарантии? Ты ведь знаешь, что мямликовы не идут на контакт! Мы для них – «быдло», идиоты, хомячки, которых они развели в своем недостроенном сооружении. Если нам не дают гарантий, должен ведь быть способ, чтобы раздобыть их самим?..
- Надо найти их офис, а по-русски – лежбище, - ответил Алексей.
И вместо морского свежего бриза в воздухе немедленно повеяло войной.
На следующий день, после разговора с желтолицым администратором, - первое, что я увидела с утра - это огромную доску объявлений со списком всех должников, их полными ФИО, номерами помещений и сумами долга. Этот факт немедленно развернул меня обратно, и ноги сами направились в офис чересчур исполнительной Мадины. Там уже стояли люди. Они всегда там стояли, так как вопросов возникало больше, чем ответов.
- Вы мне хоть покажите документы на сдачу дома в эксплуатацию, я вам тогда остальную сумму смогу внести, - утробно уговаривала пожилая женщина Мадину, видимо, не первый час.
Мадина сегодня была серой, в лохматых полу-рыжих волосах, обтянутая черной водолазкой, она буквально впечаталась в кресло администратора, и оттуда, из глубины дерматинового покрытия доносился ее усталый голос:
- Ну что я могу? Это не моя прихоть! Мне что сказали, то я и делаю! Пишите Десяткину заявление, я передам.
Но передать столько было уже невозможно… Когда очередь дошла до меня, я постаралась быть краткой:
- Мадина, снимите пожалуйста этот стенд! Вы нарушаете закон о неразглашении персональных данных, принятый недавно Госдумой! Я не отрицаю, что я должна вам деньги, но глумиться над собой – я не позволю! Даю вам три дня, дальше я просто отправлюсь с этим вопросом в прокуратуру.
- Ой, ты с ума сошла! – как обычно, по-босяцки, отреагировала Мадина. - Мне тут только прокуратуры не хватало!
- Мадина, ты меня услышала, - ответила я и вышла вон.
В просторном холле первого этажа всегда было светло и чисто. Он скорее напоминал вход в санаторий-профилакторий для героев труда, нежели вход в жилое здание непонятного статуса. Именно здесь, на белой, свежевыкрашенной стене и вывесили ярко-красный стенд с нашими полными данными. Я с удивлением прочитала, что остальные люди должны гораздо больше нас, и это их абсолютно не тревожит. Со стопроцентной уверенностью я могла бы сказать – что отстаивать свои интересы по данному вопросу была готова только я одна.
Под стендом размещался темно-коричневый кожаный диван и два кресла. Это было место для определенного рода пересудов обслуживающего персонала в адрес своих кормильцев, то есть – нас, пайщиков. Проходя мимо стенда, я всегда видела там Мадину, водопроводчика и несколько уборщиц, которые уже успели просмаковать ситуацию с моими долгами и нарушенными правами гражданки Российской Федерации. Второй день я появлялась в холле с замиранием сердца – убрали или не убрали позорную доску? Но доска все так же висела, и ярость начинала услужливо закипать во мне…
Видимо, пришло время нанести первый визит в прокуратуру. Под неодобрительными взглядами диванных завсегдатаев, я сделала несколько качественных фотографий подробного списка и отправилась именно туда.
- Здравствуйте, - замялась я на входе под неодобрительным взглядом канцелярши.
- Что? – брезгливо переспросила она.
И я поняла, что голос мой слишком тих и робок, чтобы отстаивать здесь свои права. Кстати, вы когда-нибудь наблюдали, как люди заходят в различного рода инстанции? О! Здесь можно доподлинно определить психотип личности по одному только способу входа в длинные коридоры.
Неважно, кем был данный «пациент» за дверью – смутьяном, оторвой, паинькой или скандалистом. Минуя порог инстанции гражданин сразу же меняется и словно встает в общий строй – винтиком огромного часового механизма. Именно здесь ему потребуются все знания, полученные в институте или школе, умение ориентироваться по цифрам или буквам, навигировать в пространстве, диагонально и быстро читать, послушно и метко подписывать.
Гражданин входит и сразу слегка приостанавливается по перекрестным взглядом ранее пришедших граждан. Присутствующие не только смотрят, но и немного напрягаются, так как вполне предвидят ситуацию, что вновь вошедший внезапно нырнет в открытую дверь без очереди, с целью задать там «всего один вопросик». Поэтому взгляд присутствующих и носит угрожающе-сдерживающий характер. И надо сказать – это работает!
Итак, вошедший приостанавливается и чувствует себя крайне некомфортно. Он на территории с неизвестными и неприятными правилами, и его свобода сейчас крайне ограничена.
Испытывая мозговой штурм, гражданин начинает медленно перемещаться по коридору подобострастно-почтительно перечитывая таблички и надписи: «отдел инспекции», «зам.начальника Пупкин», «канцелярия», «зам.начальники зам.начальника» и так далее. Если внимательно присмотреться и проводить взглядом такого «путешественника», то покажется, что он вот-вот снимет треух с головы и почтительно поклонится идущему навстречу «статскому советнику» или «коллежскому асессору»! Эти стесняющиеся граждане – из бывших холопов. По генам, через века, с молоком матери впитали они механизм унижения человека человеком.
Иные входят в инстанции бодренько. Деловито осведомляются о происходящем, быстро находят нужный кабинет и одним локоточком расталкивают присутствующих для достижения собственной цели. Бывшие купцы. Твердо знают на чем стоят, куда пришли и с чем выйдут отсюда. Безусловно, бывшие холопы перед таким расступаются, потому как молоко матери – вещь упрямая и действующая пожизненно
Дворян, понятное дело, в инстанциях нет, так как почти все они уничтожены за последние полтора-два века. Но именно они и могли бы подать пример для подражания в нынешнем балагане безнравственности.
Само ожидание в очереди тоже проходит для присутствующих по разному. И через пятнадцать минут наблюдения за ними легко можно выявить либералов, оппозицию, а так же тех, кто всегда и со всем согласен. Граждане, выдающие свое неудовольствие по-поводу медленной и неуверенной работы бюрократочки за дверью – вполне могли бы изменить этот мир к лучшему. Но, обычно, их в очереди всего два-три процента. Остальные – молча мнут пальцы и маются. Поэтому – все было, есть и будет так – как оно всегда есть.
Я сама была скорее из холопов, с небольшой примесью дворянской крови, поэтому я робко рассматривала канцеляршу напротив. Она нетерпеливо смотрела в ответ через круглые очечки, небрежный утренний начес на ее голове немного завалился на бок.
- Что? – трескуче повторила она свой вопрос.
- Здравствуйте, - приветственно закричала я. – Я по-поводу разглашения персональных данных. Где я могу оставить заявление?
- Какой у вас район? – ее мысли потекли по привычному руслу.
Я назвала канцелярше свой полный адрес.
- Так это Ленинский район, а у нас Воздвиженский, - с облегчением ответила она.
- Вот как? А дом наш стоит совсем рядом отсюда…
- Ленинская прокуратура сейчас куда-то переехала. Вот вам телефоны, позвоните, уточните.
- Я могу поговорить здесь еще с кем-то? – внезапно осмелела я.
- Да, зайдите вон в ту дверь, там отдел по общему надзору.
За «вон той дверью» я увидела троих упитанных прокуроров. Вернее прокурорышей. Они сидели по своим местам в белых рубашечках, такие юные, розовощекие, что не оставалось никакого сомнения – эти люди способны «разорвать» зубами бесстыжее матерое правление СПК.
Не в силах сдержать улыбки, я спросила у всех троих, каким образом мне можно подать обращение о нарушении моих, наших прав. И прокурорыши, вольготно расположившись в кожаных креслах, посоветовали мне сделать фотографии стенда, приложив их к самому обращению.
Никто! Никто не знал – куда же уехала Ленинская прокуратура? Хотя я задавала этот вопрос несколько раз, тщательно выговаривая слова, по разным номерам телефонов… Но это и не понадобилось. Через день стенд не то, чтобы убрали, но заклеили персональные данные участников позора. На виду остались только номера помещений и суммы долга. В принципе, это меня слегка устраивало. И я записала первый итог первого периода матча, как один-ноль в нашу пользу.
Глава 10
Сквозь легкий туман бескрайнего горизонта еле заметно пробивалось новорожденное солнце. Оно робело и еще изредка задевало горячим краем за основание Земли. Разбуженные чайки без устали трепетали крыльями над водой, далеко раскидывая брызги мокрыми лапами, и по восторженным крикам белоснежных птиц можно было легко понять, что рыбы под водой скопилась тьма. Эта легкая стремительная жизнь несла в себе неодолимую энергию вечного круговорота.
У самой кромки воды в неразберихе песка и ракушек чья-то рука уже успела написать «Я тебя люблю!» И это тоже мгновенно становилось частью всеобщего круговорота. Так звучит легенда о красном крупном песке. По нему сейчас ходили люди. Другие люди. Не мы. Нас там никогда не было…
Мы сидели на кухне фисташкового цвета с нарисованными стеблями бамбука на шкафах и молча смотрели друг на друга. Иногда я провожала взглядом небольшой клуб сигаретного дыма, который тут же поглощала итальянская вытяжка, и снова переводила взгляд на Хранителя.
У нас не было никаких особенных друзей, развлечений или абстрактных занятий типа хобби, и поэтому на каждого из нас возлагалась генеральная ответственность – заменить друг другу целый мир, все разномастное его содержимое.
Самым доступным подарком становились разговоры или мечты. Раньше мы мечтали о разном, но постепенно, в процессе притирки и общей судьбоносной обкатки, наша мечта тоже стала общей. Мы оба хотели домик у моря, в тихом, заброшенном европейском городке. Я мечтала, как буду работать фотографом на пляже или в скромной уютной фотостудии, а он станет обыкновенным таксистом. Сашка будет ходить в обыкновенную школу и постепенно чужой европейский язык станет ему таким же родным, как его собственный. До этой мечты оставалось сделать всего один шаг – продать квартиру по ее рыночной стоимости. Этих денег вполне могло хватить на простенький домик где-нибудь в Болгарии или Словакии. Но благодаря безалаберности правления горе-кооператива, продать эту огромную дорогую квартиру в самом центре города с панорамным видом из окна – мы не могли! У нас не был документов о собственности.
И таким образом, наша жизнь все время переносилась на завтра. Завтра должны быть деньги, завтра мы закажем загранпаспорта, завтра правление оформит документы на дом, завтра мы сделаем мне прическу или маникюр, завтра у Сашки появится новый ранец или игрушка.
Слово завтра медленно становилось синонимом слова – никогда, потому что ничего не менялось. Мы словно тянули тяжелый состав, который с другой стороны был привязан к упрямому слону. И этому кармическому гонению пока не было видно никакого конца.
- Послушай, а как вообще другие люди реагируют на все это? Ты слышишь какие-то разговоры в холле или на парковке?
- Даже не знаю. Многие вообще не понимают, где они находятся. Ты ведь знаешь, как у нас принято – молчи и плати. Пронесло – хвала небесам! Потребовать к себе уважения – считается смешным и постыдным. А вежливость вообще принимают за трусость!
- Я видел внизу объявление, что правление приглашает всех вступить в группу СПК Вконтакте. Ты читала?
- Да читала… Бываю там иногда. Пойду посмотрю, что там сегодня.
Сегодня на «водной» глади этой самой открытой группы Вконтакте царили мир и тишина. От лица правления писал все тот же «СПК» без имени и фамилии, а следовательно, им мог быть кто угодно, даже уборщица, пробегающая мимо и заставшая открытой страничку группы.
Людей в группе было пока немного, всего человек сорок пять и общались они, все так же, на темы отопления, горячей и не совсем горячей воды, протекающего потолка или завышенных, сильно завышенных тарифов.
Сам СПК оказался парнем едким, но вежливым. Он аккуратно и без грамматических ошибок отвечал на все заданные вопросы и с удовольствием отпускал едкий сарказм в адрес особенно назойливых пайщиков, называя их при этом «уважаемые».
Мы подозревали, что стоит за этими едкими комментариями сам старший администратор Минеюшка, потому что он единственный во вражеском стане подходил по возрасту и ментальности к аудитории самой социальной сети Вконтакте, хорошо понимал, что и где надо нажимать, чтобы отвечать на сообщения и создавать новые посты или загружать фотографии. Всем членам нашего правления, по слухам давно перевалило за пятьдесят пять, и они скорее и чаще заседали в бане, чем в интернете, и уже тем более – в социальных сетях.
У нас никогда не было ни одного общего собрания, прописанного в уставе кооператива и я начинала думать, что точки зрения квантовой физики наше правление можно отнести к разряду плоскатиков, то есть двухмерных элементов, обладающих только длиной и шириной. Они двигаются в двух направлениях и поэтому никогда не пересекаются с нами, пайщиками, которые в основной своей массе являются трехмерными и обладают еще и высотой. Двухмерное правление искренне считало, что оно полностью контролирует ситуацию по своему вымышленному периметру. Но в трехмерке было хорошо заметно, что все рассыпалось и все давно пошло не так.
- Ну что там, - спросил меня с кухни Алексей.
- Да ничего! Опять по-поводу горячей воды перебранки. Мне вот вообще все равно - есть она или нет. Такому горю, как у нас - горячей водой не поможешь. А им вот дали воду – и все! Они сразу забыли про все насущные проблемы.
- Так что же с квартирой делать будем все-таки? Продавать или выкупать? – внезапно резанул Хранитель по больному.
Я вернулась на кухню, закурила и обиженно поджала губы…
- Я не хочу ее продавать. Пока не хочу, до самого отъезда туда… Ты хоть представляешь, сколько она будет стоить с нормальными документами?
- Все ясно. Я буду занимать деньги, но чем будем отдавать долг – пока неизвестно. Все мои командировки уже полгода под вопросом, а в такси я больше работать не буду – заработки упали, да и вообще – это не мое! Даже машина развалилась на запчасти, а доход от такой работы стремится к нулю.
Я подошла к окну и посмотрела на черненькую, чумазенькую «четырнадцатую», которую мы прозвали Чебурашкой.
- Бедненькая, - прошептала я ей, вспоминая, сколько ей довелось из-за нас пережить. И я могу поклясться, что Чебурашка вильнула мне в ответ хвостом.
- На что же мы будем жить? – в тревоге прошептала я ей и горизонту.
И такой же голой и безответной, как горизонт, смотрела на меня оттуда перспектива наших заработков на ближайшие несколько месяцев или даже лет.
- Какие-то мы все нелепые, непутевые, - пожаловалась я пролетающей мимо птахе.
- Что ты сказала? – отозвался издалека Хранитель.
- Ничего… Ничего!
Глава 11
Мои наблюдения попали в более, чем благодатное русло. Я видела, что администраторы СПК, и само правление чего-то очень сильно боятся. Все их распоряжения отдаются исподтишка, через третьи руки, а все шаги юридически безграмотны и не соответствуют законодательству. Все во мне сгруппировалось, напряглось и я начала искать след, как хорошо обученная сыскная собака.
Тем временем, события не стояли на месте. В группе СПК вовсю обсуждался вопрос о новом Уставе кооператива. И хотя наши оппоненты утверждали, что «новоиспеченный» документ легален и всем хорош, пайщики продолжали утверждать, что изменение устава состоялось втихаря и незаконно.
Пора вывести на сцену некую Юлечку Возницкую, пухленькую длинноволосую, невысокую шатенку в джинсах, лет двадцати семи, которая задавала тон всем постам и обсуждениям, лидируя по коэффициенту неудовольствия среди всех участников группы.
Юлечка писала, что ваш и наш Устав – это две разные вещи. И вообще вы все – гадкие и подлые трусы, которые не могут провести ни одного собрания, а только прячутся за законы и администраторов. Где под «вы все» - подразумевала пять физических лиц – умудренных опытом членов правления кооператива.
В ответ СПК довольно скалил зубы и грозил тем, что перекроет вход в здание всем должникам, согласно нового пункта новехонького незаконного Устава!
Надо сказать, что долги у пайщиков были серьезные. Кто-то из нас не платил просто по убеждению, что в несданном в эксплуатацию доме не должно и не может быть никаких коммунальных платежей. У кого-то возникли серьезные финансовые трудности и появились просрочки по паевым выплатам за само помещение. И «голозадое» агрессивное СПК прямо в группе обозначило полную сумму долга, как десять миллионов рублей.
- Мы вынуждены будем отключить свет и воду, в случае непогашения вашего долга, уважаемые пайщики! – скандировал Минеюшка за маской кооператива. – Но мы не можем этого допустить, поэтому с первого апреля мы ограничим вход в здание пайщикам с просрочкой платежей более двух месяцев! – захлебывался он от восторга своей гениальностью.
- Леша… Что же это такое делается? Почему наш долг нельзя потребовать через суд, либо предложить нам помещение поменьше, чтобы понизить сумму долга? То, что они сейчас пишут ведь не может быть правдой, да?
И мой муж ответил гениально-просто:
- В этой стране правдой может быть все!
Внутри меня сразу как-то все оборвалось и похолодело, потому что перед глазами встала картина, как я, или любой другой из нас, возвращается домой с ребенком к своим подушкам, тарелкам, учебникам или игрушечкам, а внизу стоит два-три мордатых охранника и перегораживают нам вход домой…
- Я поняла, зачем они сделали внизу этот односторонний домофон! Ты помнишь, они выдавали нам номерные ключи от домофона при условии подписания долговых расписок о возврате долгов в течение двух месяцев? Я тогда и значения этому не придала!
- Ты подписывала такую расписку?
- Конечно! Откуда тогда у нас взялись бы эти ключи от домофона? Они выдавали их должникам только при таком условии! Все ключи пронумерованы поквартирно и люди поговаривали, что должникам их ключи будут отключать!
- Это не может быть правдой, опция недоступна, - в свою очередь растерялся муж.
- В этой стране правдой может быть все! – процитировала я его. – Надо позвонить в полицию и узнать – возможно ли такое, чтобы нас взяли и просто не пустили домой?! – от возмущения по моему моложавому лицу пошли красные пятна.
После реформы МВД в Ровненьком полицейских стало не узнать. Никто не понимал, при помощи какой-такой программы перепрограммировали мозг целому ведомству бравых молодчиков, но на выходе вместо хамоватых, грузных и недалеких милиционеров город получил отряд молодых, начитанных и румяных ребят!
Полицейские неизменно вежливо отвечали на телефонные звонки, с готовностью улыбались, что действовало на граждан Ровненького неизменно-упоительно. Толпа фанатов ведомства непобедимо росла. И за этой новенькой нарядной вывеской шла бесперебойная, большая, трудная работа по бумажным отпискам и отказным материалам. В тесном тандеме с прокуратурой - работала огромная машина по борьбе с бумагами, поступающими от населения.
Я набрала короткий номер экстренной службы и слегка огорошила дежурного полицейского вопросом из нашего «огорода». Не дослушав моих горестей до конца, и не разобравшись в юридических тонкостях дела, лейтенант горячо заверил пятнистую, дышащую в трубку женщину, то есть меня, что наряд приедет по первому нашему звонку, и румяные, доброжелательные сотрудники ведомства проведут нас в наши апартаменты при возникновении любых, даже самых невероятных проблем.
Я выдохнула остатки воздуха и победителем посмотрела на Хранителя.
- Сказали, что с этим не будет никаких проблем!
- Я и не сомневался в этом. На что рассчитывает правление, когда делает такие громкие заявления? Кто там у них все это придумывает? Кто? Я хочу поговорить с этим человеком и взять у него хотя бы словесные гарантии на получение полноценных документов!
- Кто…
Я видела, что мне звонит подруга. Бывшая лучшая подруга Света, с которой мы знакомы тысячу лет. Бесцеремонно, шестой раз подряд… Стоит сейчас снять трубку и в мое ухо прольются зайчики, пушистики, крема для рук, пятитонные кредиты и мужики-козлы.
А небо над головой было вычурно синим. Я сидела на скамейке в скверике имени Толстого и второй час выжидала нужного мне человека из дома напротив. Едва появившиеся почки на деревьях извещали о наступлении весны. Но я их не видела… Мирная реальность выглядела туманной и была еле видна сквозь пыль сегодняшних военных обстоятельств.
Телефон снова зазвонил, как раз в тот момент, когда я прикуривала пятую за два часа сигарету. А что если ей сказать правду? Вот так прямо и сказать: «Я не могу говорить. Я на войне… Все, о чем ты говоришь и думаешь сейчас – просто ерунда.»
- Я не могу говорить, я на войне, Света, - тихо-виновато ответила я подруге.
- На какой войне? Где война? - растерянно спросила она после пушистиков и кремов.
- На войне с обстоятельствами…
Наконец, из дома напротив вышел бодрый Минеюшка, сел в свою новенькую «Мазду» и предположительно направился в офис правления СПК. Трудно оставаться незамеченной, когда едешь по узкой улице на большом «Ягуаре», я и даже не берусь утверждать, что я выполнила это оставаясь действительно незамеченной, но через двадцать минут мне уже было известно офисное здание, в которое занырнул Минеюшка и направился пешком на четвертый, последний этаж. Проследовав за ним до самой двери, я прочитала скромную вывеску на ней «Общественный союз кооперативной деятельности», а сквозь узкую щель приоткрытой двери без труда узнала Десяткина, который смотрел в окно именно на мой «Ягуар».
Часть 2
Атака против стен
Глава 1
Официальная группа СПК начинала медленно закипать, как вода в стакане, подогретая маленьким кипятильником. Еще немного и оттуда посыплются брызги горячего неимоверного презрения и ненависти.
Первое стихийное собрание пайщиков было решено провести в парадном холле здания, между кожаным диваном и вахтером Яковлевичем, под перекрестными взглядами камер внутреннего наблюдения.
Инициатором этого сбора стала некая Ксения Шиканова, миловидная девушка лет двадцати пяти, которая хотя и являлась членом кооператива, но не проживала в доме постоянно. Сама она имела большие долги перед группой правления, и мысль о том, что ее отшвырнут как собаку от входа в помещение – двигала ею в правильном направлении.
Впервые за всю историю моего членства в этом сомнительном обществе, под названием СПК, я тоже решила посетить собрание и посмотреть на войско, которое собиралось атаковать глухую стену беззакония.
Когда я спустилась в холл, на диване уже расположилась Ксения и внимательно читала статьи закона в принесенном планшете. Вокруг нее собралось около двух десятков человек, которые вяло перебрасывались фразами о наглости и самоуправстве правления СПК.
- Нам надо сегодня записать все в протокол! – начала свою речь Ксения.
Желающих вести протокол не нашлось, и поэтому она сама взяла в руки листок бумаги и шариковую ручку.
Люди с тревогой и недоверием наблюдали за ней и друг за другом. И хотя, лодка правления давно дала сильный левосторонний крен – это не означало, что все матросы были готовы немедленно перепрыгнуть в другую неопознанную лодку! Вообще, все действие напоминало собрание двоих в огороде третьего. При этом третий прекрасно видел их и попустительствовал этому сборищу просто по лености чресл и души.
- Пять лет они не могут ввести в дом в эксплуатацию! С этим надо что-то делать, надо обязать их выполнить свои обязательства! – раздался голос от «барной стойки» вахтера. Сам вахтер предусмотрительно забился в свою каморку и осторожно наблюдал за бунтом через стеклянную дверь. Говорила маленькая женщина в очках, набравшись воздуха и смелости, потом очнулась и тоскливо спряталась за спину стоявших перед ней людей.
Этот тоскливый страх эхом прокатился по умам присутствующих и ненадолго воцарилась полная тишина.
- Должников и не надо сюда пускать, это правильно! – вступила в диалог Юлечка Возницкая, ее щечки упруго раздувались от каждого сказанного слова. – Почему мы должны платить за них? Ведь суммы долга разделяют на всех, чтобы долги эти сократить и ликвидировать! Только мой взнос вместе с паевым составляет тридцать пять тысяч в месяц! И мы платим!
Люди с уважением посмотрели на Юлечку. На сегодняшний день, мало кто мог похвалиться такой щедростью перед правлением.
И тут меня возмутило и понесло, хотя я поклялась себе молчать и не встревать в эту бурю в стакане воды! У меня еще не затянулись шрамы от предыдущих войн и поражений…
- Юля, вы сейчас призываете людей содержать неизвестно кого? Вы видели их расходы по зарплатам согласно штатного расписания?
- Нет! Я знаю, что только уборка дома обходится в шестьдесят тысяч рублей.
- Правильно, потому что вам никогда не покажут этот документ. Но если мы посчитаем примерную сумму ежемесячного сбора с пайщиков кооператива, то она будет приближена к полутора миллионам рублей! То есть мы содержим людей, которых не знаем и никогда не видели? Я категорически против такого положения вещей! Поэтому нам и не предоставляют никаких отчетов, потому что данная сумма не вписывается ни в одну логическую финансовую цепь! – я с облегчением закончила длинную тираду и поймала на себе восторженные взгляды окружающих. - На данном этапе проблема не в должниках, а в правлении и их самоуправстве, товарищи.
Вот это уже точно всем понравилось. И пайщики закрепили меня в головах, как новорожденного лидера отряда борьбы с глухой стеной беззакония.
Кто-то подошел ко мне и шепотом попросил записать его номер телефона и звонить, в случае необходимой помощи или содействия. Я не могла запомнить всех лиц, потому что пайщики проявляли себя скромно, как-бы выглядывая из-под скатерти пышно накрытого стола. Люди пытались стянуть оттуда кусочек надежды на справедливость и снова быстро ныряли под стол, пока этот кусочек надежды не отобрали.
- Нам надо найти юриста, и уже потом делать какие-то выводы, - внезапно заговорил скромный, «ботанического» вида, молодой человек, по фамилии Пузыкин. – Боюсь, что активными действиями мы можем навредить сами себе… Скорее всего правление обладает неограниченными правами по факту владения зданием и землей, отсюда и их решительные действия, и эта наглость! Если мы двинемся резко, они вообще бросят все и никогда не оформят дом, а прокуратура выселит нас отсюда, так как проживание здесь – незаконно. Дом-то не сдан! – и Пузыкин поднял вертикально вверх указательный палец.
Я проследила за его указующим перстом. Оттуда смотрели на нас только тоскливый страх, да синий глаз камеры видеонаблюдения…
- Прокуратура вряд ли нас выселит, - вслух подумала я, вспомнив отряд прокурорышей из Воздвиженского района.
- Ой не могу, я убью его сейчас! – прошипела пайщица слева и комично закатила глаза. – Из-за таких как вы мы и плаваем в этом дерьме пять лет! Кого еще мы должны бояться кроме прокуратуры? Вы уж списком тогда идите! Куда нас выселят? Нас тут пятьсот человек живет и весь город об этом знает! Если бы хотели выселить – давно бы с палатками по городу ходили!
Пайщики одобрительно засмеялись, и Пузыкин обиженно попятился назад.
- Я просто хочу, чтобы наши действия были законодательно обоснованы и правильны от начала и до конца…
С этим спорить никто не стал. Чтобы ускорить процесс, именно я пообещала найти юриста, так как помнила, что у моего мужа были некоторые связи в области юриспруденции. Мне хотелось делать это дело побыстрее и наверняка, а в таких случаях – делать все требовалось самой и только самой.
Ксения пошла дальше моих вечерних мечт и планов: хриплым голосом она уже отдавала приказы о сборе предварительных средств на консультации юристов, бензин, бумагу и прочие накладные расходы. Пузыкин организовал запись участников собрания на отдельный листок, с указанием номеров помещений и телефонов. Так ко мне в руки попала небольшая сумма денег и лист формата А4 с коротким списком отряда безграмотных скучающих «бойцов» по борьбе неизвестно с кем.
После собрания я ехала к себе на этаж в новом блестящем китайском лифте, прикрыв глаза от усталости. А в параллельном, точно таком же лифте, в обратном направлении медленно уезжала легенда о красном крупном песке…
Глава 2
- Леша, я обещала людям, что найду юриста! Они сдали мне деньги, - беспросветно ныла я второй день.
- Я никак не могу до нее «достучаться»! – уже почти кричал Хранитель. – У нее то суды, то это вечное «я перезвоню»! Никто не будет с нами носиться или решать наши проблемы. Я же говорил тебе, вам! Она просто спросит – чего мы хотим? Путей решений она подсказывать не будет, им всем не до нас.
- А чего мы хотим?.. – растерянно спросила я сама себя. – Наверное понять наши права. Про обязанности и так все известно. Хотим уточнить их обязанности. Хотим остановить полубандитский беспредел в самом центре города!
- Ну вот, запиши все по пунктам. Я ей вечером перезвоню, на завтра назначим встречу.
- Хорошо. А что же делать с этими угрозами наших бояр, про ограничение доступа в жилище?.. Время идет и седьмое апреля уже виднеется на горизонте.
- Собирайся, поедем в полицию. Напишем заявление по всей форме. Пусть ими займутся заранее, пока не началось, - и Хранитель отправился надевать свои тертые джинсы.
- Поехали, - выдохнула я.
Я часто спрашивала себя – как я до сих пор жива без таких «мелочей», как мужское восхищение, частые походы по магазинам с покупкой разных нелепых и ненужных вещиц ярко-канареечного цвета, без услуг парикмахеров и косметологов, без самолюбования, сплетен подруг и зависти «друзей»? В общем, как я жива до сих пор без всего того, к чему так привыкла и чем с успехом пользовалась долгие годы?..
Хранитель легко проходил мимо меня, даже не задевая взглядом новое модное платье на мне, или легкий небрежный завиток в прическе, созданный собственноручно. Он все время тянул меня волоком к каким-то сверхзадачам и сверх целям, подчас неоправданным и туманным. Но было и еще что-то… Что-то внутри меня, говорило, шептало, подсказывало, что мне надо стать сильнее, еще сильнее.
Я спрашивала себя – а возможно ли стать сильнее, чем уже есть?.. И внутреннее, настырное и упрямое что-то, голосило взахлеб – ДА!
Надо сказать, что реорганизация структуры МВД в Ровненьком коснулась и коридоров районных отделений. Новенькие деревянные двери уполномоченных ровненькими же рядами тянулись одна за другой. Однако, за дверями, с протяжным стоном взору открывались все те же обшарпанные стены грязно-зеленого цвета. В мрачных прокуренных помещениях немытые окна закрывались от внешнего мира серым цветастым ситчиком, да горшечными растениями, стоявшими здесь со времен царя Гороха. И замечтавшись и затерявшись взглядом где-то наверху, можно было долго разглядывать причудливые узоры и трещины на потолочной побелке. Иногда, в полной тишине кабинета, воздух громко разрезала муха, да визгливо брякал за тонкой стеной чей-то дешевый сотовый телефон.
Мы очень долго ждали, пока дежурный офицер запишет чью-то жуткую историю про украденный телефон и нерадивого сына, мать которого и привела его в участок для оформления факта кражи. Они вышли оттуда понурые, заранее зная, что телефон их уже точно не найдут, а в почтовый ящик к ним наверняка придет письмо с отказным содержанием. Словно в подтверждение этих слов, мать отпустила тринадцатилетнему сыночку звонкую затрещину, он картинно согнулся и ойкнул, и оба они благополучно миновав высокую лестницу исчезли с нашего горизонта.
- Что там у вас? Проходите!
Улыбчивый молодой полицейский преданно посмотрел нам в глаза и попросил предъявить наши документы.
Все, на этом можно было заканчивать, потому что половину дела он уже сделал наверняка.
Действительно, а что у нас случилось? Как объяснить этому лейтенанту Морячкину, что в сети интернет от неизвестных нам лиц начали поступать угрозы о том, что нас просто не пустят домой? Я почувствовала, как воздух наполняется свинцом ненужных слов и невыполненных обещаний.
Чем дольше длилось мое повествование, тем плотнее сгущалось пространство вокруг.
- Вы слышали такой анекдот про полицию? Убьют – приходите! – неожиданно рассмеялся Морячкин и в упор посмотрел на меня. – Нет, вы, конечно, можете оставить заявление, мы его рассмотрим по всей форме. Но вы сами понимаете, что факта преступления в данном случае не усматривается, - поправился он, увидев в моих глазах подлинные страх и отчаяние.
- Нет, я не понимаю! Мне ограничивают свободу передвижения, тем самым нарушая мои конституционные права! Меня хотят лишить моего, понимаете, моего личного имущества! В помещении одного ремонта на миллион рублей! Это разве не нарушение? Я звонила в отдел и мне ответил ваш же дежурный, что наши права таким образом будут нарушены! – наивно и громко аппелировала я.
- Ну, конечно, в чем-то и усматривается нарушение, - растерянно ответил Морячкин и посмотрел на меня как на тяжелобольную в прифронтовом госпитале. – Давайте начнем писать объяснение что ли…
- Не надейся ни на что, - шепотом сказал Алексей, когда мы отбыли из царства цветочных прокуренных горшков. – Нам поможет только суд. И то, все будет зависеть от судьи. От того, какое он или она примут решение.
- То есть, перед ней будет лежать закон, где будет написано – кто прав и кто не прав, а она выберет свой собственный, сегодняшний вариант?
- Ну не совсем так… Любой закон выгораживает и обвиняет одновременно. И все зависит от угла зрения, под которым на данную ситуацию посмотреть.
- Ты их защищаешь? – презрительно отрезала я.
- Нет. Я просто знаю, как бывает…
Глава 3
Тяжелобольной здесь считалась не только я. Каждый гражданин общества, хорошо знающий свои права теоретически и пробуя отстоять их на практике – считался тяжелобольным и странным. От таких рьяно отписывались и отмахивались в инстанциях, разговаривали неохотно, несколько свысока, и смотрели так, словно наблюдали за назойливой мухой, пытающейся попасть в чашку утреннего ароматного кофе. Но… инстанции кормились за счет нас… Они жили за счет наших налогов! Они существовали только потому, что существовала исполнительная власть, то есть – слуги народа. Как давно забыты все истоки этой мутной, полноводной реки. И презрительный тон любого прокурорыша или инспектора был похож на звон хлесткой пощечины, отпущенной публично и ни за что.
Так родилась в моей голове идея обозначать вывески инстанций знаками вопроса, например: «?Областная прокуратура?», «?Городская инспекция по надзору?» И мир стал бы проще и понятнее. Зачем портить людей иллюзией справедливости?
Неделя ожидания карательных мер правленцев прошла в смутной возне и взаимных оскорблениях сторон.
- Скоро, скоро грянет буря! – заливался Кооператив в группе. – А потом взойдет солнце и зазеленеет трава…
Мы начинали понимать, что общаемся с людьми не то, чтобы глупыми, а совсем умалишенными.
Из общей толпы не познавших законов пайщиков стала резко выделяться некая Анна Ивановна, женщина с нервозным, начинающим увядать лицом и взглядом наивного прыщавого подростка. Она принимала на себя второй этап холодной междоусобной войны, так как первый уже успела продуть в одиночку. Воодушевленная большим количеством недовольных, она настрочила огромное количество жалоб во все возможные инстанции Ровненького, и Ровненький уже начинал уставать «отплевываться» от этого комариного зуда.
Больше всего поражало то, что в любой критический или решающий момент, когда требовались конкретные действия, Анна Ивановна впадала в эйфоричный ступор и начинала улыбаться широкой одобрительной улыбкой Голума из «Властелина Колец». Из чего многие сделали вывод, что Анна Ивановна слегка не в себе и довело ее до стопорного помешательства все то же наглое правление. Но в общем и в целом, эта женщина была способна повалить роту, и мы единогласно приняли ее в свою законопослушную группировку обездоленных.
И вот, наконец, был дан первый залп из «поселкового орудия»: на стеклянной двери нашего дома появился синий листок бумаги, где крупным текстом прописывалось «С 7 апреля вход в здание всем должникам по членским и иным взносам будет ограничен!»
Никто не верил. Люди смотрели на эту бумагу и таинственно улыбались. О чем они думали останется неизвестным. Но если бы там было написано, что 7 апреля дом будет взорван или снесен, они улыбались бы еще шире.
Во второй, закрытой и оппозиционной группе СПК, куда принимали только после «клятвы на крови», Анна Ивановна вовсю призывала народ вызвать на седьмое апреля телевидение и собрать всех перед камерами.
Народ безмолвствовал.
- Алена, прошу тебя, собери людей, пусть они придут вниз! – писала она мне в личном сообщении, и я чувствовала, как дрожат ее пальцы. Долги Анна Ивановны перед правлением были высоки, и гасить их на сегодняшний день было нечем.
- Анна, я написала всем, кому смогла, никто не хочет. Все боятся огласки и позора, а должники вообще по углам забились, страшатся тени от своих тапочек. Я сама точно не пойду, есть на то личные причины.
- У-у-у, - стонала она от злости и бессилия.
- Отмени телевидение. Я не верю в него, как не верю в привидения и домовых. Что нам это даст? Все равно расскажут ту историю, которую все хотят услышать!
- Не буду я ничего отменять, - обиженно отвечала Анна. – Одна пойду…
О возможном приезде местечкового телеканала узнали и наши оппоненты, вот почему на девять часов утра в холле не было ни силовой охраны, ни их поводыря.
Анна Ивановна спустилась туда одна и долго беседовала о своих горестях с журналистом. Но драматичного сюжета из этого не получилось. Назавтра весь дом смотрел сюжет, где женщина в красном, стоя спиной к камере, рассказывает о том, что нам продали неизвестно что, а теперь еще и выкидывают на улицу за эфемерные, не признанные ни одним судом долги.
Анна Ивановна была хорошим бойцом, но очень злопамятным. И после этого глупого репортажа, где скорее она нападала на СПК, нежели ее не пускали в дом, она затаила глухую обиду на всех нас, а в особенности на меня, как на причину ее теле неудачи.
Глава 4
Сарказм Хранителя становился едким, как запах конского навоза. Его полем был не гламурный однобокий ровненский закон, который он называл «долбанной дипломатией», а открытые действия, война и противостояние. Вот почему он начинал все чаще язвить по всякому возникающему поводу. И в этот день, седьмого апреля мы пошли в школу за сыном вместе.
- Будем теперь за ручку ходить, отстреливаться и отмахиваться ежедневно, - злился он. – Бенедеровцы недобитые с нечесанным мозгом! Идиоты! Край непуганых идиотов! Ровненький! А что тут, собственно, ровненько? Одна площадь и две сосны? Территория козьих троп и сборище дилетантов! Они вообще понимают, что делают и где живут? Или у них все еще девяностые на дворе? Так я их тоже прекрасно помню! – желваки Алексея ходили ходуном, а взгляд наполнялся ненавистью.
Я знала его. Я хорошо его знала и представляла себе – на что он вообще был способен. И то, что за всю историю наших войн, он ни разу не перешел запретную черту было совсем не чудом, было его любовью ко мне, к нам. Он отвечал за нас, и перейдя грань, он мог оставить нас без своей опеки. Хранитель был похож на разъяренного тигра в клетке. И осознавая свои силы и возможности, он вынужден был покорно мурлыкать у моих ног.
- Я ненавижу себя за это! Я презираю себя за эту навязанную слабость! Я воин, а не домашний кот,.. – часто слышала я от него. Любовь, оказывается, действительно не картошка…
Каким же теплым и ласковым выдался этот чудесный апрельский денек! Невероятно громко щебетали почуявшие весну птицы, и утробно мяукали разбуженные ими коты.
Барсук Сашка, наш сын, весело попинывал перед собой камушек и вышагивал домой с тяжелым ранцем на плечах. Его беспокоили компьютерные миры Майнкрафт и по сути – ничего больше.
И мы здесь были именно для того, чтобы он мог спокойно прийти домой, разобрать свой красненький портфельчик, наспех сделать ненавистные уроки и засесть за свой компьютер, утопая в придуманных мирах и порталах.
Чем ближе мы подходили к огороженному «колхозному двору» и полосатому шлагбауму, тем чаще билось мое сердце.
- Алена, не позволяй себе лишнего, сдержись, - попросил меня Алексей, и меня это сразу взвинтило.
- Нет, я буду стоять и молчать, и смотреть, как надо мной глумятся!
- Сейчас мы не можем ничего сделать. Нам надо подавать иск в суд…
- А как у вас вообще дела? – вдруг спросил сын, остановился и поднял к нам голову.
- Сейчас посмотрим, как у нас дела, - ответил муж и потрепал Сашку по синей шапке.
От стеклянных дверей отходили граждане, и все они направлялись в офис Мадины. Самой Мадины давно никто не встречал, так как она начала получать открытые оскорбления и угрозы от членов кооператива. Ведь кроме нее самой, да хлипкого Минеюшки, люди давным-давно никого не видели, а сорвать зло хотелось абсолютно каждому. Мадина по-детски пряталась в своем кабинетике в складках штор и собственного лица.
- Воевать идете? – поступил навстречу бодрый вопрос от местного прораба строилища, которое потом и распродали нам по частям.
- С кем? – гордо ответила я вопросом на вопрос. И поняла, что о наших долгах знают все до последнего пастуха в этом стаде.
И хотя двадцать минут назад мы вышли из здания беспрепятственно, обратный ход в него был действительно прегражден.
Знаменитый кожаный диван стоял поперек холла таким образом, что обойти его, не задев, было невозможно. На диване, полулежа, расположились двое бойцов отряда противостояния закону, каждый примерно по метр восемьдесят высотой, со списками должников в руках.
Даже за десять шагов до них было заметно, что им здесь не нравится, хотя выполняют они подобное не впервой. Пайщики проходили мимо с огромным желанием сплюнуть на кожаный диван и на тех, кто там восседал.
Перед отрядом стояла сложная умственная задача – выяснить кто и куда идет, есть ли он в списке, и можно ли его пропустить внутрь. Три вопроса, которые буквально разрывали их мозг.
Я моментально почувствовала себя в зоне ИК, но уверенно пошла прямо на них. Сашка слегка попятился, но я быстро взяла его руку и направила вперед. Хранитель замыкал этот строй, и мы наткнулись прямо на Анна Ивановну… Она стояла у стены, вся белая, улыбалась своей широкой неуместной улыбкой и такой страх таился в ее глазах, что меня обуял ужас.
- Ты чего здесь стоишь? Не пускают?
- Нет, - с гримасой ужаса ответила она.
Ее белое лицо почему-то напомнило мне второй слой девственно-белой шпатлевки в нашей квартире, когда строители уже заканчивали ее выравнивать грубой «шкуркой». В воздухе витал дивный запах мела и свежего ремонта, а я замечтывалась посреди этих руин допоздна. Перед глазами проплывали нехитрые картины уютного быта втроем и вечерние посиделки перед большим экраном телевизора. В своих мечтах я вытирала пыль и мыла полы, стирала огромные кучи белья для своих мальчиков и готовила им чудесные разноцветные обеды на новенькой кухне.
Мира! Я хотела мира, а не войны! И наперерез этому миру, прямо передо мной медленно вырастали двое «диванных» парней, потому что видели, что к ним пришла строптивая и непокорная «пони». Они хотели запретить мне мою маленькую, как понино копытце, мирную жизнь! Нет. Только не дочь Петра будет пресмыкаться перед ними! Я слышала, как напряженно дышит Хранитель за моей спиной. Анна Ивановна вся обратилась во взгляд и слух. Четыре глаза и два уха стали свидетелями начала этой никому не нужной войны… И именем покойного отца, я бросилась на амбразуру.
- Вы куда? – вежливо спросил меня боец.
- Домой!
- Назовите номер помещения. И если вас нет в списке, вы пройдете дальше беспрепятственно.
- Я заплатила два миллиона, чтобы вы меня здесь допрашивали? Пойдем со мной, я покажу сколько денег мне ваши пастухи должны за ремонт! – и я решительно двинулась к лифту.
- Просто назовите номер помещения и все, - боец перекрыл собою узкий проход и слегка оттолкнул меня.
Я выпустила из рук потную Сашкину ладошку и изо всех сил пихнула здоровяка в грудь.
- Что здесь происходит? У меня есть документы на помещение и право пользования им! Вы кто? Ваши документы пожалуйста!
- Не положено, - и он снова пихнул меня обратно.
Меня буквально взорвало от такой тупой наглости! Внезапно я вспомнила канадскую таможню, на которой надо мной изгалялись местные офицеры. Им постоянно чего-то не нравилось, и они угрожали не впустить меня внутрь страны… Я вспомнила лихие времена, когда в офис ко мне захаживали молодчики-бандиты и требовали дань неизвестно за что. И ни разу, ни разу я не спасовала перед ними!
- Пошел вон, болван! – закричала я, изо всех сил, оттолкнула этого идиота и ворвалась за «кордон». Опомнившись, далеко вытянула руку, и с криком: – Отдайте мне моего сына! - забрала к себе ребенка.
Тем временем, Хранителя слегка арестовали. Он стоял лицом к стене с поднятыми за голову руками, и «двое из ларца» придерживали его за локотки. Я не выдержала и рассмеялась. Алексей был вооружен, но и без оружия он мог прекрасно справиться с этими двумя нетопырями.
- Куда вы его забрали? Отдайте! – и я легко перетащила Хранителя на свой «берег».
Но мы никуда не ушли…
Анна Ивановна была изумлена такой смелостью. Ее подростковый взгляд наполнился удивлением и надеждой. Нет, сама она на такое никогда не решилась бы… Но люди, которые на такое способны, вполне могли решить и ее проблемы.
Глава 5
На сегодняшний день мы отстояли Сашкино право на портфельчики и компьютеры, но что будет завтра?
- Пойдем к Мадине и надо позвонить в полицию! – сказал Алексей.
- Машина ППС во дворе, может они в офисе администрации.
Мы снова вышли в чудесный апрельский денек и направились к желтолицей Мадине.
Над бумажным листом формата А4, за столом, там действительно заседал расслабленный, чрезмерно румяный офицер полиции и закатывался от хохота, переговариваясь с Мадиной и юристом кооператива.
Новоиспеченной юристке СПК не стоит посвящать отдельной главы. Ее приняли в штат совсем недавно, и, вроде бы, для оформления документации на дом. Ее зарплата существенно сказалась на суммах дополнительных членских взносов. Но Любочка была настолько некомпетентна в былых проказах правления СПК, что любой вопрос из их темного прошлого просто валил ее с ног. Синенькая юбочка обиженно развевалась, а сама Любочка лишь нервно теребила ленточку в косе. Она даже не представляла, какую сумму беззакония ей предлагали повернуть на правильные рельсы.
В итоге Любочка начала едко огрызаться в социальной группе, заняв резко антинародную позицию и пошатнув доверие к себе. Пайщики просто обалдели от такой наглости – на них «лаял» еще один сторонник правленцев, которого они «кормили с руки».
Вот именно здесь и сейчас, когда мы вошли в офис администрации СПК, и была сказана та самая фраза, которая возымела эффект рухнувшей на головы пайщиков крыши.
После долгих препирательств с полицейским и попытками объяснить ему, что нас не пускают в наше собственное помещение, Любочка выбрала момент поудобнее, и прицелившись, стрельнула:
- Вы не собственники!
- Как это не собственники? У меня в свидетельстве написано, что я имею право получить помещение в собственность!
- Да, но этого пока не произошло. Вы – пайщики! А собственник всего здания – кооператив СПК. – Вы в любой момент можете выйти из кооператива и получить сумму внесенного пая обратно, если вас что-то не устраивает! – пронзительно заявила Любочка. – Но на то, что вам компенсируют стоимость ваших ремонтных работ – можете даже не рассчитывать!
- Извините, а как же закон, кодекс, наши права? Как же мои личные вещи в помещении??? – я была близка к помешательству.3
- Деятельность кооператива не подпадает ни под один из действующих законов о кооперации и регулируется только его уставом! А в нем есть пункт – должников не впускать! – визгливо закончила Любочка и выразительно моргнула.
Этот «выстрел» разрывной пулей попал точно в голову… Так, спустя три года после покупки помещения, мне объяснили, что я купила некий воздух, то есть – па-а-ай, без права на пользование и распоряжение им… А по-английски – просто пирог.
Мадина, наконец, выглянула из-за занавески.
- Вам надо просто подписать гарантийное письмо о возврате долга и вас пропустят.
- Я поколотила вашу охрану, - с вызовом сказала я всем присутствующим.
- Поколотила? – равнодушно-хрипло переспросила Мадина. – Зачем?
- Затем. Что надо писать? – спросила я и посмотрела на Хранителя, он кивнул мне одними глазами.
В это время в офис вошла Анна Ивановна, белая, как снег. Она упрямо продолжала улыбаться, и заглядывала именно мне в глаза.
- Где твой ребенок? – спросила я.
- Увезла. Далеко. Чтобы не видела всего этого, - отрешенно отвечала Анна. И было заметно, что она на грани помешательства.
- А как же школа?
- И школа будет тоже…
Я махнула рукой и принялась писать писульку для правления. Писала криво и косо, путая цифры и попадая между строк. Алексей странно смотрел на меня, давая понять, что помешана здесь не одна Анна.
Пока я писала свой «сказ» о долгах, я успевала переругиваться с юристкой, обзывая ее некомпетентным сотрудником. Синенькая юбочка гневно шипела в ответ, как полуоткрытая бутылка с «Пепси».
- Все? Мы можем идти? – я бросила два испорченных моими каракулями листочка на стол.
- Да, идите, - ответила Мадина и снова спряталась за складки штор, как азиатская черепашка «ниндзя».
Бойцы в холле встретили нас уже более приветливо, и как медсестры после больного укола, начали заговаривать нас ласково-приветливо:
- Ну вот видите, ничего же страшного не произошло. Сейчас мы вас вычеркнем из списка и ходите куда хотите и когда угодно.
- Извините, а разве это не нарушает моих конституционных прав? - услышала я робкий молодой мужской голос за своей спиной.
Позади нас стоял парень лет двадцати двух, квартирант, который неожиданно попал под «раздачу» и упреждающий минометный обстрел правления СПК. Видимо, хозяйка квартиры, которую он снимал, так же не оплатила часть паевого долга.
Парнишка был невысокого роста, немного всклоченный и растерянный от такого беспредела. Он слегка морщил курносый нос и беспомощно щурился от встречной наглости и слишком яркого света.
- А если у меня там лежит больной человек и ждет лекарства? И я иду сейчас к нему? – и в подтверждение своих слов молодой человек поднял руку с пакетом, из которого просвечивали яблоки и пара апельсинов.
Он был такой нелепый и скукоженный перед этими долдонами, словно маленький воробьишка, в дом которого залетели два диких орла. Но его защитит не конституция. Его будут защищать такие, как мы…
- Нарушает, - шепотом ответила я. И почувствовала, как второй ногой твердо встала на тропу развязанной войны.
Глава 6
Вообще все пошло к какому-то неизвестному черту и не так. Мирный быт сменился нервозностью и ожиданием нового «орудийного» залпа. Пайщики бегали по этажам, как ошпаренные и проводили стихийный сборы средств и мнений.
Сын Сашка откровенно пугался холуев на входе и всегда прятался за моей спиной. Я долго укачивала его на коленях перед сном, целовала его ароматную макушку и безнадежно-беспросветно вспоминала былые времена, когда сыну было лет пять-шесть, это святое безмятежное время, покинувшее нас навсегда… И тогда, на его русый затылок капали мои скупые материнские слезы.
На детской кровати, маятником, раскачивалась не я одна. Молодые семьи, встревоженные дикими событиями, были готовы к решительным действиям ради своих детей.
- Юрист завтра, в двенадцать часов сможет нас принять, - наконец-то услышала я от мужа заветные слова.
Но завтра в двенадцать Людочка, матерая в юриспруденции дама, на первую встречу просто не пришла. Мы постояли возле ее офиса около двадцати минут и возмущенные этим обстоятельством уехали обратно.
- Послушай, так она может и в суд не явиться… Да мы тут вообще никому не нужны! Я должна бегать за юристом, которому собираюсь заплатить немалые деньги!
- У нее куча таких как мы. Нам придется не только за ней бегать, но и возить ее повсюду и вообще, носиться с ней, как с ребенком! – со знанием дела отвечал Хранитель. – У меня были суды, так я своего адвоката даже за картошкой на рынок возил.
- Бред. В этом колхозе кто-то имеет представление о профессиональной репутации?
И снова этот взгляд на меня, как на тяжелобольную.
- Не смотри так на меня! Это все они здесь ненормальные! Так неправильно, так не честно! – кричала я сквозь слезы.
Я вздыхала и брыкалась и отталкивала эту скудную реальность! Как птица в тесной клетке, я все никак не могла расправить крылья, а только хлопала ими беспомощно о железные прочные прутья. Тесно, тесно мне в этом городе…
Людмила приняла меня через день, скупо извинившись за прошлый казус.
- В суде была, не рассчитала время, извините, - баском сказала она мне и сынишке, с которым я приехала на встречу. И от каждого слова ее круглый живот плавно покачивался под натянутой турецкой маечкой горчичного цвета. Учитывая тот факт, что Людочке давно минуло за сорок, беременность вряд ли могла иметь здесь место.
- Да ничего, ладно, - уныло согласилась я, но никак не могла прогнать осадок, оставшийся от ее юридической безалаберности.
- Что у вас? Рассказывайте?
Я принесла с собой огромную стопку документов, которые удалось собрать за две недели. Здесь были: и вымогательские долговые расписки, и письма жильцов о том, что им гарантировали перевод здания в Жилой фонд при покупке пая, копия устава, измененная самовольно правленцами, наши «липовые» свидетельства на пай, не зарегистрированные ни в одном органе, распечатки списка правленцев с указанием нулевых взносов при вступлении в кооператив, что доказывало бесплатное получение ими власти и огромного количества помещений в здании.
Людочка слегка пробежала глазами по документам и лениво от них отмахнулась.
- В прокуратуру писали? – строго спросила она.
- Да, писали, сейчас идет проверка. Заключения пока не было.
- Что они говорят о том, что вас не впускают в здание?
- Говорят, что это не жилой фонд, у нас нет прав, и вообще они не знают, что с этим делать – у них такое впервые…
- Кто прокурор?
- Казимцева…
- Я ей позвоню сегодня и составлю еще одно обращение в прокуратуру. У тебя есть электронная почта? Я свою не помню, где-то дома записана.
- Есть, конечно! - и я старательно вывела свои каракули на желтом листочке-стикере, который я уверена Людочка потеряла быстрее, чем я доехала до дома.
- Дело у вас тухленькое, и обе стороны по-своему неправы. Имей в виду, без денег я и пальцем не пошевельну, результата тоже гарантировать не смогу. Все будет зависеть от судьи и от средств, которые смогут собрать жильцы. Сколько вас человек? – победоносно закончила она.
- Ну я думаю, что человек сто-сто пятьдесят примут участие, - ошалело ответила я неправду.
- Тогда так, соберите по пятьсот рублей, сколько вас там будет? И список тех кто сдал вместе с деньгами передайте мне. Я подумаю, что можно сделать.
За консультацию я заплатила четыреста рублей. Но самой консультации не случилось. Я вышла от юриста еще более озадаченная, чем входила к ней на прием. Пока нас было всего тридцать человек, и каждый должен был привести еще троих, как в сетевом маркетинге, чтобы исполнить Людочкин наказ…
Окно из нашего «африканского бунгало» напоминало дверь во Вселенную. Высота подоконника едва доходила до колена, а высота самого окна была больше человеческого роста. Окно распахивалось настежь и кремовая занавеска до самого пола важно натягивалась и раздувалась как парус, полоскаясь краями по белому ламинату. Внутрь проникали запахи свежего весеннего вечера, трели соловьев, отдаленное шуршание листвы и шин, мерцающие фонари небольшого города. Внутрь стремились звезды и события, тайны и краешек нетленного вечного бытия.
- Это не юрист. Это ужас! – рассказывала я Хранителю события дня, поглядывая по Вселенную.
- Да, я думал будет приличная молодая женщина, а оказалась старая и толстая, вот с таким животом, - внезапно сказал Сашка и вытянул перед собой руки, словно обнимал большой спелый арбуз.
Мы засмеялись, но не от того, что нам было весело.
- И что делать? Мне ее рекомендовали серьезные люди…
- Леша, она даже пяти процентов дела не «вкурила»! Что же будет дальше? А связь? Как держать с ней связь? Она не помнит свой электронный адрес!
- И это только начало… Она видит, что дело не стопроцентное вот и «буксует». Гарантий не дает. В Ровненьком не любят правды и революций, любят только тишь да благодать.
Глава 7
В связи с тем, что я чувствовала колоссальную ответственность за унылых пайщиков кооператива, которые доверили мне не только средства, но и свои права, я приняла решение – не вступать ни в какие официальные отношения с Людочкой. И мне было мучительно стыдно, что мой юрист оказался в полном «некомпете» перед поставленными вопросами. На очередном стихийном собрании, я поведала коллективу эти грустные моменты и почувствовала, как пошатнулся мой рейтинг в глазах присутствующих. Но тот факт, что я не стала вкладывать общественные деньги в «так себе» юриста, полностью выправил положение.
Люди, тем временем, тоже не бездействовали. Часть из них запланировала отправить текст обращения лично президенту, так как намечалась прямая открытая линия с ним по центральным телевизионным каналам. Как можно было объяснить моим соседям по несчастью, что ни один президент и ни один губернатор не станет заниматься тем, чтобы «подвинуть» наше правление и освободить нам дорогу к власти? В уставе было написано коротко и ясно – такие действия можно осуществить только простым голосованием на общем собрании кооператива. Но кооператив здорово подстраховался – для принятие любого решения требовалось присутствие двухсот шестидесяти голосов, то есть трех четвертей от общего числа пайщиков, и собрать, найти, разъяснить такому количеству голосов ситуацию - было миссией абсолютно невыполнимой!
Доведенная до отчаяния Анна Ивановна, сломя голову бегала по инстанциям строча кляузы на непомерные поборы со стороны правления, которые они именовали «коммунальными платежами» в недостроенном доме. И как все понимали, именно эти поборы помогали некоторым членам правления посещать Кайманы и Карибы, а так же, менять автомобиль на автомобиль и содержать дорогостоящую военизированную охрану в холле первого этажа.
Да, охрана была по-прежнему там. И мы проходили мимо нее каждый день, парни нагло рассматривали нас в упор и шумно посмеивались. Им казалось, что день этот и есть единственный и последний, и завтра не наступит никогда, и не принесет никаких перемен… А следовательно, власть произвола – будет вечной.
Я сидела за столиком небольшого кафе, помешивая в чашке луч утреннего рассвета. Ложка перемещалась вяло, совершенно не задевая за края, бесшумно таяли сахарные песчинки перемешиваясь с молоком и тоненькими лучами. Часть бликов попадала в мои задумчивые глаза. Я только что звонила прокурорше Казимцевой и пыталась узнать – как продвигается наша проверка по СПК. Ее ответ потряс меня и пригвоздил к этому столу и стульчику в кафе. «Проверка не выявила никаких нарушений. Нам предоставили от кооператива только те документы, которые смогли предоставить. Запросить полный пакет документов – не в нашей компетенции.» Затем она немного помолчала и добавила: «Но, конечно, творится у вас там полный ужас… Мы впервые сталкиваемся с таким…»
За два дня до этого мне начали поступать телефонные угрозы, которые всерьез напугали меня, так как Хранитель внезапно уехал в свои таинственные командировки на добычу крупных сумм денег, и я осталась одна. Меня грязно оскорбляли и намекали на то, что зарежут как барана. Причем, акцент у угрожавшего был явно восточный, купленный специально кем-то для этих телефонных звонков. Но в полиции, участковый разъяснил мне, что такие действия не рассматриваются законом, как угрозы жизни, хотя заявление снова приняли по полной форме. И со дня на день я ожидала отказного письма о невозбужденном уголовном деле от должностных лиц, которые борются с бумагами, поступающими от населения.
Я помню, что до того, как зазвонил телефон и мне начали угрожать, я спокойно читала сыну сказку перед сном. Немного усталый и охрипший мой голос рассказывал мальчишке о чудесных богатырях из Киевской Руси. Этот внезапный звонок поделил теплый вечер надвое, оставив богатырей и чудеса где-то там, за невидимой чертой. И сразу потом на экране телевизора появились новости с обзором чудовищной украинской гражданской войны.
Это все слилось каким-то единым поток ужаса в моей голове. И сидя в кафе, наблюдая в окно мирную жизнь жителей Ровненького, я искренне не понимала, как мне попасть туда, к ним из этой напряженной одичалой тишины сотканной из неведения и страха.
Проблема вырисовывалась так, словно ее освещали понемногу узкими лучами света, она проступала из темноты сначала своими краями, и казалась не такой большой и глубокой, и решение ее виделось простым и очевидным. Но чем больше прожекторов подключалось к работе, тем яснее становился ужасающий масштаб стоящей передо мной глыбы.
На сегодняшний чудесный день, спустя полторы недели после начала решительных действий, я огородным чучелом стояла посреди поля совершенно одна.
Наблюдения за жильцами нашего дома повергали меня в непроглядную пелену уныния. Пайщики спокойно продолжали жить-поживать дальше, грезили близким теплом и дачно-курортными сезонами. Им все казалось, что проблема разрешится сама-собой, придет некто третий и принесет им в зубах новенькие зелененькие документы о собственности и праве на распоряжение недвижимым имуществом. Но на сегодняшний день, среди отказавших нам и поправших законодательство числились: одна прокуратура, два отдела полиции и городская администрация, которая уже успела прислать скоренькую отписку о своем «некомпете» в споре двух хозяйствующих субъектов.
Все это заставляло меня смотреть в окно кафе, за которым медленно протекала чужая жизнь. Я теряла два с половиной миллиона рублей и все вокруг просто разводили руками, загадочно улыбались и торопились закончить разговор…
- К вам можно присесть? – услышала я робкий голос за своей спиной.
Там стоял с вежливым поклоном некий молодой немолодой человек, лет тридцати семи, невысокого роста довольно худощавый и сразу видно – обеспеченный.
Все во мне перемкнуло и взорвалось, потому что передо мной стоял именно тот, кто живет за чертой вместе с богатырями, чудесами и курортной каруселью. За железнодорожным полотном огражденным высокой лесной посадкой, за синими морями и за высокими горами. А и черт с ним! Посмотрим, как он, они ориентируются в этом бреду снующих туда и сюда проблем?
- Да, конечно, - очень вежливо и сдержанно ответила я.
- Михаил, - представился он и моргнул своими белыми длинными прямыми ресницами точно в цвет волос на голове. Его синие большие глаза воззрились на меня весьма вопросительно.
- Алена, - кокетливо ответила я и снова принялась размешивать солнце в капучино.
- Вам грустно? – заученно спросил Михаил.
- Нет, ну что вы? Просто есть кое-какие дела, которые не дают мне покоя…
Мне вдруг вспомнилось, что Юленька Возницкая нашла кое-какого стоящего юриста в центре Ровненького, по рекомендации подруги. И надежда вновь затеплилась во мне притушенным угольком.
Тем временем Михаил говорил. Оказалось, что Ровненький – это его Родина, но он все реже бывает здесь, так как начал много путешествовать по миру, но при этом он совершенно свободен или скорее - одинок. Его синие глаза слегка вспыхивали, когда я отпускала удачный комментарий или отвечала ему полным пониманием на его развеселую и без того понятную всем ситуацию. Мне казалось, или я спала? Но от Михаила веяло таинственным побережьем, вечерней тишиной, а к его ступням был приклеен красный крупный песок, который еще оставался там с последнего путешествия.
- Через неделю собираюсь на Бали, - как бы между прочим вставил Михаил, заканчивая свой рассказ.
Он мог ничего уже и не говорить, не силиться и не выплетать древние дорогостоящие косы обещаний и воспоминаний. Я была готова покинуть это кафе прямо сейчас, прямо в этих модных осенних сапогах на высоком каблуке, в обтягивающем синем платьице на молнии, которое я надевала раз в год, так как надевать его было некуда. И в конце-концов – прямо в этих дивных белых кудрях, которые я случайно навертела на своей голове сегодняшним утром… Выехать неизвестно куда с неизвестным мне человеком…
- Как я рада за вас, Миша! Это так здорово – путешествовать по миру и узнавать новое не второпях, а медленно-осознанно, шаг за шагом наполняться знаниями о каждом уголке нашей прекрасной Земли! – сказанное показалось мне излишне высокопарным, и я усмехнулась.
- Скажите, Алена, как я могу вас еще увидеть? Вы оставите мне свой номер телефона?
Я смотрела на молодого человека сердобольно, с участием… Миша не понимал, о чем он просил… Получить мой номер телефона – не означало ровным счетом ничего: ни очередной мужской победы, ни акта доверия или расположения с моей стороны, потому что дозвонится мне было практически невозможно. Часть дня, я была сильно и страдальчески занята, часть дня передо мной стоял Хранитель, и я физически не могла ответить на компрометирующие звонки, с вечера и до утра звук на моем мобильном был по-ханжески отключен. Потому огромное количество людей так и прошли мимо моей жизни не узнанными и не принятыми в эту жизнь.
Кто-то из них звонил, определенно. Но я не знаю – кто?
- Чем вы занимаетесь в жизни, Миша?
- Я юрист.
Мои глаза немного ожили и я взглянула на него, как на провидение, спустившееся с небес.
- Юрист, как здорово, – медленно прокомментировала я, прекрасно понимая, что московскому юристу не объяснить местечковых «ровненьких» проблем. – А у меня ведь как раз возникли острые юридические проблемы…
- Какие именно? – без интереса спросил Михаил, понимая, что предыдущий вопрос о номере телефона придется задавать еще раз.
- Это связано с потребительским кооперативом, в котором я имела несчастье приобрести жилье… Если часть этих проблем будет решена, то в моей голове освободится немного места для других, более приятных, тем, - и от того, как я неожиданно-красиво завернула эту липкую «говняшку», мне стало неимоверно гордо за себя.
Михаил весь сразу приободрился и даже порозовел от прояснившихся целей и задач, резко, с ходу перешел на «ты».
- Давай так, Алена, ты оставишь мне свой номер, и мы договоримся, когда я смогу посмотреть документы вашего кооператива?
- Давай, - вынужденно согласилась я и продиктовала свой сложный длинный номер.
Михаил вежливо-вычурно откланялся, смахнул несколько крошек с лазурного пиджака и отправился прочь. Сквозь промытое окно кафе я могла наблюдать, как молодой человек вальяжно разместился в новеньком белом «Мерседесе», небрежно взмахнул рукой, прогудел клаксоном и, собственно, был таков. Легкая весенняя пыль фонтанчиками оседала на парковке.
Сразу после этих фонтанчиков, меня просто подкинуло на месте и я побежала в туалет, чтобы посмотреть – кого это там немедленно захотели увидеть еще раз???
Зеркало светлой и стильной уборной, выполненной в кофейно-кремовых тонах, было щедро на комплименты… Вбежавшей туда девушке было не более тридцати пяти лет. Ее тонкую талию и бедра эффектно подчеркивало темно-синее платье на молнии спереди, слегка открывая лишь колени, локти и часть декольте. Высокие коричневые сапоги заканчивались почти под коленкой, и очень выгодно подчеркивали длину и изящность самой ноги. Высокие квадратные каблуки активно диссонировали с белыми романтичными кудряшками, растрепанными в каком-то верном, трогательном беспорядке.
Кошачьи глаза смотрели дерзко из-под густо накрашенных ресниц, овал лица казался упругим, а щеки - нежно-розовыми от нахлынувшего волнения. Все лицо оказалось каким-то гладким, загорелым и вместе с тем сейчас оно было скорее юным и детским, нежели настроенным на решительные действия или войну.
Я смотрела на себя широко распахнутыми глазами. Возможно, со мной играли шутку свет, воображение или желаемое выдавалось за действительное в моей уставшей голове. Но эта куколка напротив мне безумно нравилась!
- Вот это меня угораздило,.. – только и прошептала я открытой в кране воде. И что-то давным-давно забытое, робкое, девичье-женское колыхнулось во мне и настырно повело совсем в другом направлении. В направлении обыкновенного бабского счастья…
Глава 8
Он вернулся незадолго до полуночи. Его хмурый, пыльный взгляд невидяще скользнул по бамбуковой перегородке, куда-то вниз и мимо меня. Потом, внезапно, глаза Хранителя остановились на мне так, словно за мной стоял худосочный юрист Михаил и часто моргал своими белесыми прямыми ресницами. Я тревожно оглянулась и вопросительно вскинула бровь на мужа.
- Как дела?
- Вот! - ответил он и бросил прямо передо мной на стол толстую пачку банкнот. – Ты можешь оплатить свое «хочу», а мне за это придется достаточно много поработать.
Алексей демонстративно перешагнул через мои улетучившиеся тревоги и направился в ванную. Он проехал за сутки девятьсот километров и последний раз спал позавчера…
Весь мир снова стал заколочен наискось, вкривь и вкось прилаженными щербатыми досками беззакония и несправедливости. Мир стало можно наблюдать только сквозь узкую щель оставленного пространства, в которую я видела тонкую переборку ванной комнаты и слышала, как тяжело дышит за ней Хранитель. Он ворочался под душем, как раненый зверь, вернувшийся из преисподней. И это его состояние ложилось на меня тяжелым каменным крестом уже не первый год. Стоимость квартиры неудержимо росла, стены покрывались тонким слоем сусального золота.
- Когда у вас очередной юрист? – спросил меня муж уже далеко за полночь.
- Завтра в обед, мы поедем целой делегацией. Возницкая, Пузыкин, я и Анна Ивановна с мужем.
- Ну поезжайте. Может ваша масса перевесит массу юриста на этот раз…
Михаил долго бродил по пустой квартире в центре города. Ему хотелось немедленно и сейчас позвонить Алене и попросить ее приехать. Он почему-то так и видел перед собой эту картину – вот стоят они с ней у открытого окна, медленно и нежно любуются заходящим солнцем, а потом он ее непременно целует и угощает мороженым и ромом. Он никак не мог объяснить себе – почему именно мороженым, и почему сейчас? Но что-то тревожно и непривычно горело у него в груди. Эта девушка, хотя и была его ровесницей, но казалась какой-то трогательно беззащитной, юной и очень творческой натурой. Михаила сводили с ума люди, женщины, сопричастные с творчеством. Ему вдруг непреодолимо захотелось создать с Аленой какой-нибудь громкий проект! Он даже был готов потратиться на рекламу и пиар, чтобы они вместе засияли где-то в самом зените творческого небосклона. Но вместо этого он лишь взял в руки сотовый телефон и отправил Алене более, чем скромную смс: Спокойной ночи, Алена! Затем, Михаил немного и зря подождал ответ и благополучно заснул, прикрыв до утра глаза белесыми детскими ресницами.
Эта юристка была подкована значительно лучше, и щупальца спрута СПК еще не проникали в офис Олеговны. Женщина лет сорока восьми, достаточно шустрая и легкая на подъем, она легко выкатывала на поверхность горы любые Сизифовы камешки, и юристку ничуть не смущало, что камешки эти серьезным потоком летят обратно прямо на голову ее и ее благодарных, щедрых клиентов. А как же иначе? Это ведь юриспруденция, правовой нигилизм! Каждый пытается присыпать другого каменюгами изворотливых законов со множеством прорех и лазеек. В итоге побеждал только тот, кто не уставал перекладывать эти бумажные папки правовых сомнений.
Мы об этом не знали, да и не могли знать. Нашей делегации казалось вот как: мы изложим суть дела и со ссылкой на соответствующие пункты закона, наше дело будет сразу передано в суд и решено самым положительным образом в нашу пользу.
Олеговна смотрела на нас с сожалением и печалью и буквально вколачивала в нас перечень необходимых досудебных порядковых процедур. Их было премного! Наша делегация планировала отменить изменения устава, которые были внесены правлением СПК без нашего, то есть кооперативного ведома и участия. Ведь именно из-за этих изменений, правленцам стало вдруг можно не впускать нас внутрь здания, так как были внесены неадекватные поправки в устав, полностью нарушающие гражданский кодекс РФ.
- Мы составим исковое заявление, и вам надо будет приложить к нему копии всех указанных здесь документов, по три копии каждого документа, - юристка перла как танк и бледный Пузыкин, который верил в то, что юрист сделает все за нас и за него самостоятельно, становился еще бледнее.
Рядом со мной на стуле потела Юленька Возницкая, которая бросила на сегодняшний день работу, чтобы иметь возможность лично оценить качество рекомендованного юриста.
Тем временем, в аквариуме нежно плавали рыбки, выполняя показательные, четкие развороты при помощи красных хвостов. Анна Ивановна делала большие уморительные глаза, удачно подыгрывая ситуации, как ей казалось. Она пыталась внести в этот визит некую юмористическую нотку, но учитывая ее нестабильное психическое состояние, никто не поддерживал этого фривольного настроения.
- Мы будем с вами указывать в иске, что пять физических лиц внесли изменения в устав без проведения общего собрания, что полностью противоречит законодательству! - глаза Олеговны горели огнем благородной мести, ведь за полуторачасовое разъяснение ей полагалось три тысячи рублей из собранных денег пайщиков.
- Да, но уставом закреплено такое право за правлением – вносить изменения в устав, - неуверенно «промяукала» я и все взоры обратились в мою сторону. Пузыкин одобряюще кивнул и с готовностью положил устав перед юристкой. – Как с этим быть?
- Этот факт нарушает действующее законодательство, устав противоречит гражданскому кодексу, - парировала Олеговна.
- Значит суд будет в нашу пользу? – спросила Возницкая с большим градусом надежды.
Я знала, что сейчас ответит Олеговна, и она это ответила:
- Все будет зависеть от судьи. Вот будет у нее хорошее настроение и она отменит все поправки к уставу, а будет плохое и она примет на милость новую версию устава, сославшись на то, что вы все должны были прочитать, до того, как вступили в кооператив!
- И что же нам тогда делать? – хриплым от волнения голосом спросил Сергей.
- Подавать апелляцию в другой суд, обжаловать предыдущее решение.
Мне привиделась бескрайняя пустыня, те самые Кызыл-Кумы, в которых я родилась и прожила половину своего детства. Прямо от порога маленького домика она тянулась вдаль красивыми правильными холмами, ветер без устали рисовал вычурные взволнованные узоры на изогнутых спинах песчаных бугров, лишь изредка пробегал по раскаленной спине Кызыл-Кума разбуженный кем-то варан, да медленно ползли черепахи…
Кустики перекати поля катили вместе с ветрами свою спелую горячую жизнь, цепляясь по пути за, цветущие розовым цветом, верблюжьи колючки. Иногда, ближе к закату, вдали проходил маленький верблюжий караван. То узбекские пастухи вели свои «корабли» в пустыню на прогулку и пропитание, подальше от вытоптанного песка вокруг юрт. Я сидела на крылечке, подперев кулачками румяные горячие щечки, смотрела в эту даль через маленький деревянный штакетник, а возле меня крутился огромный черный пес Валет, да изредка пробегали пустынные пауки каракурты. На грядке передо мной зацветали дыни и помидоры, которые неимоверным трудом были приговорены жить моими мамой и папой. Особенно – помидоры. Иногда они сгорали заживо, если в раскаленный день на них попадали капли воды, которые имели эффект линзы, собирающей солнечный свет в беспощадный, жгущий все на своем пути, луч.
Так же, подперев румяные горячие щечки, я смотрела сейчас на своих коллег по несчастьям. Мне нельзя было говорить им, что пустыня бывает бесконечна. И до оазиса, до воды и решения многих проблем доходит только тот, кто верит, что где-то на самом деле существует оазис.
Я прекрасно видела, что ребята уже наполовину сдались, и именно это заставляло меня стать на время решительнее и сильнее. Мне оставалось всего-то: собрать весь пакет документов и отвезти иск в суд, чтобы начать хоть какие-то активные действия против Десяткина и его компании.
- Проверьте себя и этот город, - так завещал нам в одном телефонном звонке помощник представителя президента в ровненском администрации, на которого, как на Господа Бога, уповали многие инициативные пайщики. – Не надо писать нам обращений и захламлять стол, мы не компетентны в таких вопросах. Ваше дело может решить только суд.
- Город – дерьмо, - мгновенно отреагировал на цитату Хранитель.
Глава 9
Я ненавидела лето, но оно неумолимо приближалось. На горизонте уже пританцовывал, подпоясанный тертым кушаком, май. Уже буйно цвели акации и каштаны. Жаль, что нам не дано было ощутить и увидеть всего этого в полной мере соцветий, скрещений и судеб. Я ненавидела лето, потому что летом умирало все. Ровненький покрывался пылью от песка, насыпанного на улицы еще в страшные зимние гололеды. Город изнывал от жары и неги, люд замирал на полушаге, полу-взгляде в сонный синий небосвод. Стремительно падала активность всего происходящего, а происходящее сейчас имело невероятно большой вес. Мы могли потерять все, что имели одним днем, буквально в одночасье. Но я уже видела, как ленивые пайщики расползаются по дачам и огородам, топят жажду и перегревы в пиве на берегу теплой зеленоватой реки. Правленцы ждали этого часа, как избавления от всех грехов. И время, весело перебирая палочками на ксилофоне, играло против меня, против нас.
Самым трудным из затеянного судебного делопроизводства – оказалось собрать подписи под самим иском. Истцов было десять человек, но каждый из них, то уезжал куда-то, то не мог подойти ко мне на этаж, чтобы просто поставить подпись, и я начинала понимать, что люди вовсю спрыгивают с этого воза, а кобыле становится ничуть не легче.
Когда же подписи были, наконец, собраны мы с Хранителем отправились в наш районный суд для передачи пакета документов и восстановления справедливости.
А в судах определенно чего-то боялись. На входе вооруженная охрана, чистенько, светло, богато. Вычурная лепнина на потолке, оставленная здесь еще со времен царя Гороха, мраморный, идеально гладкий пол и резная полосатая мебель из фильма «Двенадцать стульев». При всем этом великолепии, выглядел весьма странным тот факт, что для сотрудников суда напрочь отсутствовал дресс код, и милые сотрудницы канцелярии разгуливали прямо в джинсиках и маечках посреди интерьера девятнадцатого века.
И пока мы с Алексеем восторженно озирались по сторонам и рассматривали все великолепие здания правосудия, девушка-канцелярша в джинсиках, усмехнувшись спросила:
- А остальные где?
- Кто остальные? – не поверила я своим ушам.
- Остальные истцы. Вы должны были прийти сюда все, с паспортами, чтобы я приняла ваш иск.
- Юрист ничего об этом не сказал… Как же быть?
- Вы можете отправить документы почтой России, заказным письмом.
Что ж, пусть будет письмо. И после того, как мы честно отстояли сорокаминутную очередь, дело не сдвинулось с мертвой точки ни на сантиметр.
Дело принимало серьезный оборот. Письмо мы, конечно, отправили, и оно пошло замудреными почтовыми тропами на соседнюю улицу через огороды и сонные дворы, через длинные майские праздники, через неразбериху дней перенесенных со среды на субботу или наоборот, чтобы через двенадцать дней, кто-то из помощников судьи, появившийся, наконец, в своем кабинете резко, одним движением, вскрыл конверт, как подгулявший нарыв, и написал нам в судебном определении…
Когда юрист Олеговна принялась за дело и озвучила цену собственных услуг, включая сопровождение в суде, то выяснилось, что собранная сумма денег ничтожно мала. Вот почему инициативная группа изготовила небольшие листовки и разнесла их поквартирно, в них мы просили пайщиков прийти вечером на шестой этаж для сбора средств на юриста и правосудие в целом.
Серьезность оборота заключалась в том, что чаша терпения у всех была наполнена в разной степени. А кто-то и вовсе был доволен и счастливым своим странным положением.
- Есть вода и свет, парковка. Что здесь может не устраивать? – искренне удивлялись те пайщики, которые приобрели свои доли совсем недавно и им обещали не жилые квартиры, а обыкновенный коммерческий нежилой фонд. Эти люди и знать не ведали, что пять лет назад каждому из нас клятвенно пообещали, что этот дом будет жилым в прямом и законодательном смыслах слова.
Холуи правления тоже не бездействовали. Их уши и глаза располагались повсюду. Там, куда не достигали камеры, без устали сновали водопроводчики, электрики, нанятые в штат уборщицы и прочие приспешники правленцев. Уборщицам были отданы приказы – вынимать из дверей жильцов любые наши листовки, чтобы информация не доходила до членов кооператива, водопроводчик всегда мелькал на всех сборах пайщиков, как бы невзначай проходя мимо, или вообще стоял и ловил каждое мое слово. Из каждой камеры над нашей головой смотрели с прищуром и хохотали пять физических лиц, а особенно громко смеялся Десяткин, наш неуловимый председатель. В ту ночь, перед которой мы разнесли листовке о сборе средств, по длинным темным коридорам всю ночь ходили какие-то люди. Они путешествовали туда и сюда, останавливаясь у моей двери, замирая и словно прислушиваясь к тому, что происходит в моей квартире.
Я ночевала одна, на диванчике вместе с сыном, мне слышался каждый посторонний шаг снаружи, гулким звуком отдающий через дверь. Половину ночи меня не покидало ощущение, что сейчас они непременно постучат, потребуют открыть им дверь. Сынишка сладко сопел и ворочался у стены, а я стояла в полутемном коридоре с незаряженным травматическим пистолетом в руках. И хотя Хранитель триста раз показывал мне, как заряжать это нелепое короткое оружие, я никак могла вставить патроны в ствол, поэтому держала пистолет полым, нервно поглаживая пальцами тяжелую штуку по курку и думала о чем-то далеком и совсем не смешном. Боюсь, что в подъезде был отчетливо слышен каждый удар моего сердца.
Скорее всего, это бродили и страдали бессонницей охранники из холла, им тоже был отдан приказ вынимать из дверей любые листовки. И если бы они действительно постучали, то защиты искать было бы негде и бессмысленно. А поутру я увидела, что вся моя дверь оклеена листовками, собранными за ночь по этажам. Мне показалось это очень детским и глупым поступком, и я с облечением рассмеялась.
Собравшиеся по листовкам люди с недоверием рассматривали меня, и это недоверие было не беспочвенным. Ведь им было виднее – как и что надо сделать! Ведь в то время, пока я прогуливалась по судам, следственным комитетам и отделам полиции, они просто работали работу и пили пиво в деревне на своих законных выходных днях.
Дама в очках, Мила Ольгина, трепетно рассказывала о том, как ее принимал депутат, и посоветовал найти грамотного юриста.
- Очень жаль, что со мной никто не пошел! – возмущалась она в толпу. – Беседа получилась очень содержательной, мне даже предложили юриста от депутатов бесплатно! – и Мила, выделив ударением слово «бесплатно», выжидательно посмотрела в толпу.
Среди нас, собравшихся на шестом этаже, никто не знал, кто такие именно - эти депутаты. Нет, мы понимали, что это люди, выбранные народом, проводники нашего волеизъявления и глупых народных мечт и идей. Но на самом деле, мы и представления не имели о том, какими полномочиями награждает народ своих представителей у власти? Каковы реальные возможности слуг народа? Да, они хорошо зарабатывают, причем настолько, что могут обеспечить несколько поколений своей собственной семьи, да у них хорошие дома и машины с ровненькими номерами «001» или «002», но по сути – чем они полезны обществу в целом? Вот почему содержательность вышеописанной беседы вызывала много вопросов.
- Они не компетентны в таких вопросах, и у них нет полномочий разбирать наше дело, - продолжала Мила уверенным тоном, - Но депутат намекнул, что ситуация у нас сложная и потребуется много времени для ее разрешения.
После чего собравшийся народ потерял к Миле, депутату и бесплатному юристу всякий интерес.
Пузыкин нежно вздыхал в стороне, но по сути, он был здесь единственным юридически полуграмотным человеком. Сережка с удовольствием копался в буквах закона, изучал полные версии всех уставов кооператива со времен его основания. И ему вполне можно было поручить нудную юридическую сторону дела.
Не умолкая тараторила в центре собравшихся вечно бодрая Ксения Шиканова, она грозилась засудить все правление «до смерти» за факты мошенничества и самодурства – только дайте ей в руки средства на юриста! Ксении вполне можно было доверить матчасть развязанной войны. Она была готова вырывать добровольные пожертвования буквально зубами, чего лично я делать и не умела, и не могла.
Были еще Тема, Ирина, Андрей, Антон, Ваня и Катя. Была и Анна Ивановна, которой была уготована роль ледокола при атаках на безнадежных заиндевелых позициях. Но нас было мало! Мало!!! Все остальные жались к стенам и подоконникам, совсем как на собрании «Меча и Орала» в «Двенадцати стульях», мечтали поскорее сдать средства и незамедлительно уйти таким образом, чтобы камеры видеофиксации сняли только их профиль или взлохмаченный нестриженный затылок.
В итоге мы смогли собрать еще двадцать тысяч рублей, хотя собирали теперь уже по тысяче с каждого, а пришло на встречу человек пятьдесят-семьдесят. Нам никогда не узнать – о чем думали те, кто приходил и молчал, кто не сдавал и кто оставался всем и всегда доволен. Но без поддержки абсолютного большинства, наши шансы были, мягко говоря, нулевыми.
Глава 10
Спустя почти месяц планомерного исследования инстанций, до наступления грандиозного празднования Первомая, я могла подвести некоторые предварительные итоги затеянных мероприятий: никто не мог и не хотел нам помочь, потому что решение кооперативных проблем было в его собственной компетенции. Неглупые правленцы сделали очень правильный шаг, когда поставили на человеческое равнодушие, нерешительность и трусость. Десяткину и Новозудову не виделось и в страшном сне, что однажды их кооперативные «хомячки» восстанут из руин многоэтажного недостроя и затеют хоть какой-то маломальский бунт. Но бунт был затеян, и были даже первые победы.
Мы так подозревали, что именно прокурор Казимцева стала виновницей того, что исчез официальный сайт СПК, через который они активно и до сих пор рекламировали свои апартаменты-студии. Внезапно, как и появились, исчезли рослые холуи с первого этажа, прихватив с собою бумажное объявление формата А4 о том, что должников не будут впускать в помещения.
И даже начали поговаривать… что скоро будут получены документы по государственной экспертизе здания, что предшествовало его полной сдаче в эксплуатацию. То есть муравей все-таки толкнул слона…
Но мы решили ни за что и никогда больше не верить Десяткину и не сдавать своих напористых позиций. Выяснилось, что хороший депутат все-таки что-то может. Хороший депутат может поднять хороший шум в нужных местах и предать огласке все дело, вплоть до трибуны на думском заседании. Здорово!
И мы начали штурмовать депутатские троны. Анна Ивановна и Андрей направились в приемную Единой России, а меня делегировали в местный корпус Компартии.
- У нас сегодня коммунисты, - напомнила я Хранителю за завтраком об очередных запланированных мерах воздействия на ситуацию. У нас с утра теперь всегда что-то было. И мы составляли плотный график передвижения по городу, лишь изредка пользуясь общественными деньгами для того, чтобы залить в пустой бак бензин.
Я медленно обрастала кипой бумаг, компроматные материалы кружили надо мной в воздухе, лежали на столе, в пакетах, в дамской сумке, под вазой на комоде и даже в тайном среднем карманчике сумки, где я хранила только документы на автомобиль. Мне было невыразимо трудно разбираться в этом потоке списков, протоколов, прений и законодательных словоблудий - я ненавидела документацию во всех ее проявлениях. Но меня попросили люди… И я делала то, о чем меня попросили.
Спустя некоторое время я начала замечать, что серьезно забросила работу и даже не помню заряжен ли в моем фотоаппарате аккумулятор и стоит ли там чистая флэшка для фотосъемок, что давным-давно я не упражнялась в креативной обработке фотографий и не просматривала видеоуроки мастеров фотодела. Московский юрист Михаил переместился на страницы интернет-ресурсов, где мы и перекидывались с ним парой слов в день. Он прекрасно понимал, что не интересует меня, как партнер и как мужчина, но он даже не представлял себе, как он был далек от истины!
- Привет с Бали, - писал он мне в коротких сообщениях и прикреплял к записке фото божественного морского заката.
- Ничего, ничего, и я смогу так! Я тоже буду смотреть на этот закат своими глазами, - беззлобно шипела я и погружалась в изучение юридических страниц в соседнем с Михаилом окне Виндоус.
Я теряла время, я теряла силы. О, кремовые «позолоченные» стены! Во что вы превратили мою, нашу жизнь?..
- Не хочу ехать к коммунистам, - внезапно воспротивился мой муж. – Я даже пионером не был. И что они вообще могут сделать? Сейчас приедем туда, а там два флага, три горна и барабан на шее их предводителя.
- Не предводителя, а первого секретаря! Давай, поехали! – и я с прищуром, прицельно отвесила Алексею легкий подзатыльник.
- Поехали. Но это далеко не выход, ты же понимаешь?
Я все понимала, и мы поехали узкими извилистыми закоулками через частный сектор к новенькому коттеджу – резиденции Коммунистической партии нашего региона. Хранитель не то чтобы нервничал, но была замечена в нем определенная сумятица чувств. Видимо, через молоко матери нам всем передалось почитание и уважение к великой и могучей КПСС еще тех далеких и настоящих времен. Это сейчас времена были хлипкими, как пластиковый корпус китайского планшета. А раньше отливали из стали и чугуна, а если и из пластика, то только из советского, по ГОСТу, об который ломались молотки.
Коттедж был смешным, но зато двухэтажным. Его совсем немного не достроили, это проглядывало в недокрашенной фасадной стене и неотделанном крыльце перед дверью. Крыша как-то неуклюже нависала над верхним этажом, окна не подчинялись никакому закону симметрии. Единственная дверь была прочной, железной с маленьким дверным глазком и прочной железной ручкой. Все сооружение было обнесено высоким каменным забором. Мы действительно слегка оробели перед тем как войти, Хранитель слегка толкнул меня в спину, чтобы я ускорила шаг и совершенно некстати сказал:
- А я в детстве октябренком был! – как бы заготавливая ответ на строгий вопросительный взгляд первого секретаря Обкома.
С этими словами мы нажали на кнопку звонка и после добродушного ответа из домофона: «Открыто!», сразу попали в небольшой полутемный холл коттеджа. Алексей прыснул со смеху, а я остановилась как вкопанная, понимая, что такого зрелища я больше не увижу никогда.
Холл был поделен надвое перепадом внутренних высот. Сначала мы поднялись на две ступеньки, прошли несколько шагов, огибая серую колонну и сразу же спустились три ступени вниз. Весь изгиб холла был завален красными атрибутами советских времен – флагами, вымпелами, горнами. Повсюду стояли большие и малые бюсты товарища Ленина и хитро поглядывали нам в лицо. Зачем-то здесь были и патефоны, и макулатура из пухлых стопок газет «Правда», журнала «Огонек» и «Крокодил». К стенам неаккуратной толпой прислонились заготовленные к будущим митингам сурового вида плакаты.
- Может ты и прав… Может первый секретарь действительно встретит нас с барабаном на шее, - в растерянности произнесла я.
- Клоуны. Город клоунов. Каким образом все это может нам помочь? – и Хранитель очертил широкий выразительный круг ладонью вокруг себя.
- Нам нужен любой шум, любая огласка. Пусть даже и такая нелепая…
Первый секретарь Ветров был без барабана. Он спокойно сидел за столом и уже давно поджидал нас. На второй этаж, к трону депутата КПРФ нас привела хлипкая деревянная лестница, стены второго этажа были оклеены розовенькими обоями, хотя и не в цветочек, но тоже очень веселыми.
Молодой, подтянутый ухоженный Ветров посмотрел на нас так, как будто мы всегда были здесь и очень давно с ним знакомы. Просто выходили куда-то на пару минут, например, подудеть в горн.
- Слушаю. Здравствуйте!
Первый секретарь сидел за своим шатким полированным темного дерева столом и иногда поглядывал на монитор перед собой, который был произведен, скорее всего в одна тысяча девятьсот восемьдесят пятом году. Такая квадратная серая долговязая ламповая штука, в диаметре не более двадцати сантиметров. Под монитором стоял системный блок немного помоложе самого монитора. При этом оба устройства были совершенно выключены и вообще вряд ли недавно работали.
Хранитель едва сдерживал смех, пока я рассказывала нашу долгую историю, пытаясь уложить ее в десять минут. Но это оказалось очень трудным – рассказывать сагу в безнадежном направлении. История не интересовала Ветрова. «Замыленный» глаз депутата был искушен и не податлив на всякого рода удивления.
- Хорошо. Все расскажу, на заседании губернатору все расскажу. Сто процентов гарантии, что он услышит это от меня лично. Скиньте мне на компьютер текст вашего обращения, если он есть?
Я даже слегка наклонилась вперед, чтобы убедиться, что не ослышалась. Скинуть информацию куда? В эту доисторическую штуковину?..
Ветров поймал мое изумление, как бабочку на ладонь, и сразу поспешно парировал:
- В другом кабинете, там Валера все сделает. Спасибо, что пришли. Оставайтесь на связи!
- Что это было? - спросила я у Алексея, когда мы вышли на свет из красного царства.
- Показуха, атрибуты. Политическая игра, не более. Ты думаешь они сами верят во все это?
- А патефоны зачем???
- Да откуда я знаю! Клоуны, - ответил Хранитель сдавленно, через плечо, пытаясь развернуть машину в узком проулке лежбища КПРФ.
Глава 11
Анна Ивановна иногда захаживала ко мне. От ее зависти не укрывалось ничего: ни мой внешний вид и моя моложавость при том, что сама Анна Ивановна выглядела гораздо хуже и старше своих лет, ни внушительная площадь нашей квартиры, ни пятиметровая высота потолков и вызывающий африканский интерьер. Ни то обстоятельство, что я уверенно и планомерно двигалась по тропе войны и вела за собой народ.
- Когда я подняла тут шум два года назад, никто ко мне даже не присоединился. Потоптались, послушались и разбежались по своим домам. Как здорово, что ты – есть! Я прямо горжусь тем, что живу с такими людьми под одной крышей!
Худенькая Анна выдвигала проект за проектом, один безумнее другого, и во многие из них я попросту не хотела вникать. Она сама путешествовала по отделам по борьбе с экономической преступностью и собиралась в генеральную прокуратуру.
- Послушай, нас коммунисты на митинг зовут. Пойдем? Собери этих, своих?
Я прекрасно знала, что выражаясь языком Анны «эти, свои» никуда не пойдут. Для неторопливой неспешной, ленивой толпы поход на митинг пока еще был сродни публичному позору. И результат от такого стихийного мероприятия будет примерно равен тому, который месяц назад дал нам приезд местного телевидения, когда ни один человек не вышел к камерам, и Анна Ивановна одна отдувалась за целый дом, стоя спиной к журналистке. Сейчас могло получиться то же самое.
- Аня, я не могу заставить людей идти куда-то. И я знаю, что они вряд ли захотят в подобном участвовать. Но сама постараюсь пойти и текст для плакатов тоже придумаю.
Анна стояла передо мной вся измученная. Большие темные круги под глазами говорили о том, что она давно плохо спит, и окна ее квартиры редко открываются для проветривания, так как выходят на сторону промышленного предприятия, из-за которого нам и не смогут никогда присвоить жилой фонд. Мне было ее искренне жаль, так как моя собственная ситуация выглядела гораздо привлекательнее. Окна выходили на север, на чистый далекий горизонт, квартира была чуть ли не в два раза больше и отделана с большим вкусом, муж мог добыть гораздо больше денег практически из ниоткуда, исполняя каждое мое желание или прихоть.
- Вы платите долги? - спросила вдруг Анна Ивановна.
- Да, часть выплатили, остальные – ждемс, когда правление ответит что-то вразумительное по поводу оформления документов, - я произнесла это с каким-то неуместным вызовом или гордостью, плохая черта – гордиться своими собственными заслугами или достижениями…
Анна почуяла это и как кошка прижала уши, предупреждая о скором нападении.
Хранитель провел ладонью по моему горячему лбу и сообщил мне следующее:
- Ты заболела.
Меня действительно слегка лихорадило весь вечер, распирало в области бронхов и появилось какое-то болезненное покашливание. Я ходила по квартире, пошатываясь и придерживаясь за стены. А завтрашний день сулил Первомай и день рождения мамы Алексея.
- Как? Как я переживу все это? – спросила я мужа одними губами и вытащила из-под мышки градусник. Тридцать семь и пять. Температура моего тела никогда не поднималась выше, и эта отметка была уже достаточно высокой и роковой. За окном тихонько шевелился дождь, перекатывая песок и жухлые травинки от лужи к луже. Холодно. – Я не пойду завтра на демонстрацию. Я писала в группе, что возможно пойду, если смогу.
На демонстрацию мы хотели идти все вместе, семьей. Я, Барсук и Хранитель. И теперь я понимала, что если мы выполним эту часть обязательств, то окончательно слягу не только я, но может и реально заболеть и мой сын. Потому что – холодно…
- Так не делают. Если ты затеяла что-то, надо выполнить это до конца.
Алексей сидел возле меня на пышном диванчике и растирал пальцы моих ног.
В этом, неограниченном никаким барьерами, путешествии по бездорожью закона, я иногда забывала смотреть на мужа всерьез. Я переставала видеть, как он силен, красив, как умело умеет управляться со мной и нежно баюкает мои сомнения в предзакатные раскрасневшиеся часы. Как, на зависть всем, он безгранично любит меня и обогатил меня этой любовью настолько, что сумма прибылей и морального достатка уже давно не поддавалась никаким измерениям.
Но в заданном уравнении по-прежнему было много неизвестных, без вычисления которых обычное человеческое счастье оставалось призрачным, зыбким «далеко»…
- Я ничего не затевала, - зло ответила я и выдернула ногу из рук Хранителя. – Она сама это предложила и втянула меня в этот поход. Она ведь не планирует вести с собой дочь и мужа? Она частенько пытается загрести жар чужими руками, поэтому у нее получается то, что получается! А эта ее фраза «приведи своих»! Они что – бараны, чтобы их водить?
- Ну, смотри сама. Я тебя не учу, я говорю, как это будет выглядеть со стороны.
На утро я спустилась в холл в весьма болезненном состоянии и без макияжа. Мне почему-то было стыдно и я краснела вместе с восходящим солнцем, хотя вины моей не могло быть и не было ни в чем. За истекший месяц мы внесли такую огромную лепту в положительные события, что я вполне могла себе позволить прогулять хотя бы одно мероприятие.
На диванчике холла сидели Катя и Андрей. Они одиноко прижались друг к другу и спокойно ждали остальных отсутствующих.
- Привет, я заболела,.. – сказала я ребятам с тоской. – Может не пойдем никуда? Я так понимаю, что людей больше не будет.
Они улыбнулись мне как-то недоверчиво.
- Что, больше никого не будет?
- Ну Анна Ивановна еще должна подойти и Тема. Остальные никак не отреагировали.
Мы вышли во двор и я с удовольствием закурила, как в последний раз перед палачом и казнью.
Анна пришла с опозданием, не по ситуации бодрая и улыбающаяся во весь рот.
- Привет, я заболела, - снова сказала я.
- Ну что, идем? – ответила она мне и тон ее был готов сорваться в истерику.
- Я не пойду, я заболела и пришла сюда, чтобы сказать это. Если я сейчас пойду, то слягу на неделю, кто будет заниматься исками и документами для судов? Может ты? – спросила я подошедшего Тему. – Или ты? – придвинулась я к Анне Ивановне.
На фоне бившего меня озноба, я начинала злиться от того, что никому из присутствующих было совершенно меня не жаль. Они серьезно недопонимали ситуацию. Я везла этот воз совершенно одна. Дома у меня были заброшенные сын и муж, гора нестираных не штопанных носков, пустой холодильник, постоянные идеологические стычки. И если я сейчас еще и заболею, то послезавтра просто не смогу поехать к юристу для составления второго судебного иска, за который было уже оплачено. Да что там юрист? В случае внезапного отъезда Алексея, я даже не смогу отвести ребенка в школу! Или кто-то из них готов подставить мне свое плечо? Ребята немного опешили от моей резкости и грустным маршем, во главе с гарцующей, ярко накрашенной Анной, отправились в направлении, которое им указывал Первомай.
Чувство ответственности –это бронированная неудобоваримая паутина. Ты рождаешься в ней и путаешься там до самой смерти. Ответственность никогда не была и не будет поездом, из которого выходят на приглянувшемся полустанке. И все Изгои едут в этом поезде навсегда.
Вот почему отправленная на Первомай группа не давала мне покоя. И после полудня, по пути на день рождения свекрови, я искренне и честно набрала номер телефона Анны.
- Привет? Как вы там?
- Где? – спросила она в ответ ледяным тоном.
- Как где, на демонстрации… Ты уже дома?
- Если бы ты сама пошла, то сама бы все увидела, - ледяной тон не унимался.
- Почему ты так со мной разговариваешь? – искренно и по детски обиделась я.
- Потому что ты нас подставила! Ты больше никогда не соберешь людей, тебе больше нет никакого доверия!!! – мне не казалось. На меня активно и всерьез кричали.
- Ты понимаешь, что я заболела? Что у моего сына кроме меня – никого нет? Что я не могу везде и всегда присутствовать хотя бы для того, чтобы выжить? – мой тон оставался ровным, но сдерживать себя становилось все труднее.
- Ты тогда и с телевидением меня подставила. Я просила тебя позвать народ и никто не пришел! Ты прячешься за мою спину в своих действиях! А мы вот взяли и пошли, а все, кто не пошли сегодня – предатели! Верни мне деньги, которые я сдавала на суды, я больше ни в чем не хочу участвовать, если в этом участвуешь ты!
- А знаешь что, делай-ка ты все сама, Анна Ивановна, - громко сказала я и выключила телефон.
Мы уже почти приехали к маме Хранителя, святой женщине, которая безумно любила сына и была готова ради него на все. А мои глаза непроизвольно наполнялись крупными, размером с горох, детскими горючими слезами, в горле стоял ком от злости на весь мир и на саму себя!
Часть 3
Определенная невесомость
«Какой же это стыд, зависеть от чужой собственности! Как нелепо и беспомощно чувствуешь себя, когда в любой момент может прийти человек и сказать:
- Выметайтесь. Квартира продана!
Две фразы... А сколько сразу встает за этим! Я знаю, есть люди, которым этого просто не понять. Но я, переехавшая в своей жизни более двух десятков раз, всегда содрогаюсь при мысли о новом внеплановом переезде.»
Глава 1
Был еще следственный комитет, про который часто показывали в кино. Мне казалось, что тигры из его отделов должны непременно разорвать пятерых кроликов правления СПК. Налицо был факт мошенничества – нам заведомо обещали то, чего ни в коем случае не должно было быть. Нам обещали золотые горы и легальные документы на жилой фонд и прописку в квартире только для того, чтобы мы купили этот проклятый пай и увеличили благосостояние правленцев! В документе подписанном большим количеством пайщиков мы умудрились зафиксировать этот факт. А одна из нас, дотошная Анна Ивановна, хранила даже видеоролик с подобными обещаниями, которые раздавал предыдущий администратор кооператива - Ирина.
Я смотрела на следователя в немой печали. Мужчина напротив меня, Иван Перепелец, откровенно скучал. По стенам его просторного кабинета висело несколько уличных фоторабот в рамках, на полке шкафа виднелись кофра и штатив.
- Я бывший фотограф, - улыбнувшись сказал он, проследив мой взгляд.
- Я тоже фотограф. Коллега, так как нам быть с создавшейся ситуацией?
- Для доказательства мошенничества нужны неоспоримые факты. И если бы ваши правленцы сбежали вместе с деньгами, это стало бы завершающим звеном в цепи всей схемы. Но они на месте? Они пытаются что-то предпринять? Значит злобный умысел не состоялся и у них просто что-то не срослось в их положительных намерениях, понимаете? – обаятельный пятидесятилетний Иван водил ручкой по листу бумаги и рисовал круг за кругом цепь положительных и отрицательных намерений кроликов. – Вы можете, конечно, составить заявление и мы примем его по всей форме, потом кто-то из нашего отдела что-то «нагавнякает» вам в ответ, в рамках служебной проверки и отписки, согласно установленного законом порядка делопроизводства…
- У вас здесь тоже отдел по борьбе с бумагами, поступающими от населения?
- Как вы сказали? – иронично прищурился Иван.
- Да ничего… так, мысли вслух, - я чувствовала, что сейчас заплачу. Неуловимые, злобные, неправомерные кролики СПК были недосягаемы для серьезных статей закона. И более чем пятьсот человек, проживающих сейчас в восьмиэтажном недострое не представляли для них никакой, абсолютно никакой угрозы…
Инициативная группа работала на износ. Нас осталось всего пятеро. Возницкая давно спрыгнула с «воза», Анна Ивановна тоже исчезла, облив меня напоследок грязью в закрытой группе СПК. Но я не вычеркнула ее из списка истцов, которые хотели отсудить себе право пользования помещениями при любом ветре и любом настроении правленцев, а только вернула ей внесенные деньги через посредников, потому что мне было стыдно встречаться с ней лицом к лицу. Стыдно за нее.
Все остальные плавно, по спирали, утратили свою активность и перешли в полный настроенческий штиль. Правление ликовало! Правда, оставались еще кое-какие «но».
Совершенно неожиданно прокурор Казимцева передала наше дело в отдел по борьбе с экономическими преступлениями с формулировкой: «Явные признаки мошенничества». Наверное, она, как и Перепелец тоже оказалась хорошим человеком. Мы прекрасно видели, что люди нас жалеют и всячески силятся нам помочь. Но броня Ровненького, тихий мощный протест элитного батальона, не дают пробиться этой жалости дальше доброго слова или молчаливого согласия с нами.
Отдел по борьбе с экономическими преступлениями тщательно опросил меня, со всеми подробностями и деталями, вписав эту историю в пухлое дело СПК. Глаза молодого следователя горели, как горят глаза собаки на первой настоящей охоте. Но спустя две недели его взор так же угас, а нам пришла очередная отписка о том, что в связи с тем, что сам Десяткин пока не найден, а так же – не предоставлены никакие документы от СПК, считать его вину обоснованной – преждевременно.
- Что нам делать с этой квартирой? – громко, по слогам спросил меня утром Алексей. – Что?
- Я не хочу выезжать отсюда, - жалобно проскулила я.
- И что дальше? Мы так и будем ждать, когда нам дадут хоть какие-то документы?
- Сейчас они заговорили о том, что оформят дом как гостиницу, и мы будем владеть гостиничным номером… Это, конечно, совсем не то, что мне хотелось, но с документами ее можно будет хотя бы продать и купить тот домик… помнишь, мы видели в интернете, в городке Гуменне?
- Тот домик успеют продать, снести и выстроить заново, пока мы топчемся тут на ровном месте в Ровненьком.
- Почему, когда мне больно и плохо ты стремишься сделать еще больнее? Зачем ты заставляешь меня думать о том, что, возможно, где-то есть другой человек, который сумеет поддерживать меня по настоящему, не причиняя страданий? – спросила я и подумала про Михаила.
- Да? А этот другой человек тоже принесет тебе в зубах два миллиона на покупку неизвестно чего?.. – Хранитель переходил на тон скандала. Но на данный момент он действительно являлся единственным Ангелом Хранителем всей ситуации и моей души.
- Мы сейчас погашаем долг семимильными шагами, то есть вносим деньги в бездну. Что там с судами? Особенно с тем, который о праве пользования закрепленном за каждым из нас помещением?
Он прекрасно знал, что там с судами… Но я ответила ему еще раз только для того, чтобы выговорить эту боль.
- Первый иск о самовольном изменении устава правлением нам вернули назад с просьбой уточнить – в чем именно мы видим нарушение наших прав, хотя юрист вписала в иск весь перечень нарушений со ссылкой на законы. А в законе сказано, что менять устав и вносить в него любые изменения можно только путем решений общих собраний кооператива. Мы с ней составили частную жалобу на это неправомерное определение в областной суд. Это стоило еще две тысячи рублей.
- А второй, тот, который наш? – насупился Алексей.
- Второй нам тоже вернули назад. В определении написано, что мы подали его не в тот районный суд, хотя подобные иски рассматриваются именно по месту происходящих споров. Олеговна пояснила, что судья, которому определили наше дело собирается в отпуск, вот он и выбросил наш иск, чтобы успеть закончить все дела и спокойно уехать.
- Мда… Так что же нам делать с этой квартирой?..
- Ты знаешь о чем я мечтаю?.. – внезапно спросила я.
- О чем?
Я с удовольствием закурила, устроилась поудобнее на белом кухонном стуле и продолжала:
- Вот представь – время примерно за полночь, призрачный свет Луны оглаживает редкие кучевые облака. Вдали небольшое озерцо, а мимо него, через свежую зеленую траву пролегает ровная узенькая тропинка. Луна над озером оставляет на поверхности воды яркий манящий след.
Тишина. В таинственном свете, вдоль туманной кромки воды, уверенно едет группа людей на велосипедах, шурша шинами и деловито поскрипывая педальками. Я внимательно вглядываюсь в их лица и узнаю среди них всех, кто меня когда-то обидел: Десяткин, Новозудов, Мямликов, сбежавший в отпуск судья, начальник СТО, который когда-то сломал мне машину… Они едут мимо меня, а я закуриваю, выпускаю в воздух плотное облачко дыма и произношу:
- Смотрите, это мои – вдаль поехали… И дальше в кадре – титры.
Я еще не успела договорить, как Алексея обуял дикий хохот.
- Слушай, ну не могу! Я представил, да! Едут, деловито переваливаются с боку на бок, пыхтят, стараются! А куда едут-то?
- Вдаль, Леша… Вдаль!
- А почему на велосипедах?
- Мне кажется – для них это самое страшное наказание, когда в наличии из всего транспорта остался один только велосипед…
- Я, кстати, видел этого начальника СТО. Пешком ходит…
- Догадываюсь почему. Скорее всего – прав лишили. Не на того нарвался.
Глава 2
Внезапно, приемная Единой России ответила на наши мольбы о помощи Круглым столом с заместителем главы администрации - Кипеловой. К этому времени никто из нас уже ни во что не верил. Круглый стол, круглый пол, круглая Земля… Было все равно. Мы заматерели и стали достаточно хорошо подкованы коридорами инстанций - администрации и приемные не смогут и не захотят решать наших проблем.
Анна Ивановна разнесла благую весть через открытую группу: выложила длинный текст с датой и временем проведения Круглого стола. Все ее действия стали отныне резки и суетливы, она чем-то напоминала мартышку на звоннице, звонящую во все колокола.
К указанному времени пришли все, кто мог и даже те, кого мы никогда не видели всуе. Примерно сорок человек пайщиков стояли скромным хороводом у крыльца приемной, когда мимо нас проследовал сам Десяткин и юристка Любочка, сегодня в брючках и в темных очках. Некоторые из нас увидели председателя впервые и даже спутали со спины с одним из водопроводчиков кооператива.
- Смотрите, Десяткин, Десяткин идет! – пронеслось по хороводу.
- Да нет, это же наш водопроводчик, он что будет представлять интересы правления сегодня?
- Нет, это Десяткин, - утверждали те, кто знал председателя в лицо.
- Как нехорошо, не здороваться с теми, кто тебя обеспечивает, – сказала я в удаляющуюся спину Десяткина и направилась в сторону входной двери. Остальные молча направились за мной.
Мы никак не могли ожидать, что Круглый стол с заместителем главы администрации будет настолько большим, круглым и с таким количеством пришедших представителей прессы! Повсюду стояли камеры, журналисты перемещали по столу микрофоны, пока мы все, включая Десяткина, неуверенно топтались в области дверей и порога.
- Проходите, проходите пожалуйста! – призывала высокая симпатичная дама, видимо сама Кипелова, и хлебосольным жестом указывала на круглый стол.
Десяткин мялся по ту сторону объектива, я видела, что он нервничает и боится поднять глаза. Мы с Пузыкиным уселись в первом ряду зрительного зала, но наблюдая за жестами и словами Кипеловой, я понимала, что именно нам придется пересесть прямо за круглый стол – в аккурат напротив председателя кооператива.
- Пойдем, Сережа… - я слегка толкнула его под локоток, давая понять, что сопротивление бесполезно. – Пойдем, а иначе – зачем мы все это затеяли?..
Через несколько секунд все уже было закончено. Я, Тема и раскрасневшийся Пузыкин сидели по правую сторону от группы чиновников, юристов и приглашенных депутатов. Десяткин – по левую и точно напротив нас. Весь небольшой зал наполнился расстроенными пайщиками, и мы чувствовали их безмолвную безмерную поддержку.
Краем глаза я наблюдала за Сергеем, как-бы контролируя его внутреннее состояние. Он держался молодцом, и за время движения сопротивления, за полтора месяца тихой незаметной борьбы он значительно вырос и начал превращаться в настоящего политика. И хотя его пальчики сейчас нервно барабанили по папке с документами, а вторая рука потянулась к стакану с водой, я знала, что он не подведет, и мне не придется вести одинокий монолог в этом собрании.
Итак, мотор. Камеры прицелились, дали крупный план моего и чужих лиц, боковой свет выявил все недостатки моей внешности, но пересаживаться и менять световую локацию было уже поздновато.
- Мы собрались здесь для того, чтобы спросить у вас – чем мы можем вам помочь? Чего вы хотели добиться своими обращениями в приемную партии и в администрацию города? – Кипелова картинно повела рукой и посмотрела прямо на меня.
«Вот так поворот!» - подумала я. «А мы собрались здесь для того, чтобы спросить у вас – каким таким образом в центре города процветают воры и мошенники?»
Все тоже посмотрели на меня, и поэтому продолжать раздумья казалось далее неприличным. У меня не было ответа на этот вопрос и я сказала:
- Мы хотим узнать, когда, в какие сроки и какими документами мы сможем узаконить наши права на приобретенные паи? Наше правление всегда ссылается на то, что городская администрация ставит всевозможные барьеры на пути узаконивания здания. И мы все просим вас – помогите нам в получение документов на собственность!
Десяткин выглянул на меня из-за микрофона. Его добрый с прищуром взгляд, его кругленькая фигура и бритая голова с оттопыренными ушками – делали его сейчас похожим на Винни-Пуха, которого пчелы уличили в охоте на мед. Он смотрел на меня так невинно, так по-детски поправлял очки, что обижаться на него становилось просто неприличным.
Кипелова так же оказалась не готова к такому повороту, слегка замялась, засомневалась, припоминая были ли какие ее противодействия на действия «святых» людей из правления СПК, и с облегчением вспомнив – что ничего такого не было, нашлась с ответом:
- С моей, нашей стороны, мы никогда не препятствовали никакому прохождению разрешений и бумаг по вашему вопросу. Насколько я помню, их особенно и не было. Подскажите – когда вы планируете узаконить дом? – обратилась Кипелова к председателю.
- М-м-м, я-я-я, м-м-м, э-м-м, - заговорил Десяткин как профессиональный заклинатель змей. Все молчали, никто не смел нарушать этот долгожданный монолог. Бровь Кипеловой изумленно-вопросительно пошла наверх, но вслух не было произнесено ни слова.
Мне казалось, что председатель сейчас пинает под столом ножку Любочки, чтобы та вывела его из словесного ступора, потому что Любочка краснела и с усилием перекладывала по круглому столу заготовленные бумаги.
- Чрез месяц мы ждем акт экспертизы, - выдал, наконец, председатель и весь зал с облегчением вздохнул.
Круглый стол продолжался более часа. И за этот час депутаты и юристы смогли так запутать нашего правленца, что он перестал отвечать на вопросы, переложив эту часть обязанностей полностью на Любочку. Та, в свою очередь, покрылась красными пятнами и старалась не поднимать глаз, делая вид, что усиленно изучает давно изученные документы.
- Что вы продали людям, выше четвертого этажа, если по документам у вас четырехэтажное здание, а по факту - восьми? Вы торгуете воздухом? - На каком основании вы предлагали людям перевести здание в Жилой фонд, если земля под зданием промышленного назначения СП-4? – Вы понимаете, что грамотный юрист так распутает все эти ваши махинации, что уголовное дело станет единственным способом решения вопроса? - сыпалось без остановки от группы чиновников.
- Какова ваша заинтересованность в этом здании, если у вас в нем давно нет закрепленных помещений и вы даже не обладаете правом голоса на собраниях? – этот вопрос поступил от осмелевшего Пузыкина.
- Мы думаем, что это все частные вопросы, которые не стоит выносить на обсуждение Круглого стола, - в ужасе отвечала Любочка.
- А знаете, что? - со своего места поднялся бодрый депутат лет пятидесяти пяти, Андрей Больших. – А гоните-ка вы этих мошенников в шею! Собирайте собрание и переизбирайте их к чертовой матери! Любую поддержку, консультации, участие от приемной Единой России – я вам гарантирую!
Эти простые громкие слова моментально убили в людях страх. И если, до этой фразы депутата мы еще чего-то и опасались, то теперь нам было абсолютно все равно, что сделают с нами правленцы, если мы их действительно выгоним к чертовой матери. Нам дал такой наказ сам Больших! Не мы это придумали…
- В завершение Круглого стола, я хочу вам сказать – вы должны были хорошенько изучить правовое поле, прежде чем совершить сделку с СПК! В том, что сейчас происходит, есть большая часть вашей вины, - поднявшись со своего места пыталась «закруглиться» Кипелова. – Правление прошу – выйти на диалог с пайщиками, перестать прятаться и скрывать свою деятельность и всю документацию! Возьмите в правление кого-то из их группы! Пусть они понимают, что там у вас происходит на самом деле! И еще, ваш дом, ваше здание не будет жилым фондом НИ-КОГ-ДА! Прошу вас это понять и запомнить.
И наверное, именно для таких как Кипелова, кто-то из великих вывел однажды верную житейскую формулировку «Никогда не говори – никогда!» Поэтому ее последняя фраза возымела действие только на особ чувствительных и легковерных, на пять процентов из ста… Хотя, именно эту фразу, вырванную из контекста, прокрутили вечером все новостные ровненские канальчики и каналы, где Десяткин фигурировал, как Десятов и все было искажено с точностью до наоборот.
Глава 3
Небольшая кухонная зона в двадцатиметровой «студии» Пузыкина могла вместить не более двоих человек. Мы сидели напротив друг друга за крохотным кукольным столом и всерьез обсуждали наше дальнейшее.
- Если их переизбрать, то кого поставить на их место? - озадаченно думала я вслух и чертила ручкой на бумажке кривую траекторию нашего бреющего полета.
- Да какая уже теперь разница? Лишь бы убрать это чванство из власти! Вот смотри, они собирают с дома почти полтора миллиона рублей в месяц! Хотя, за свет нагорает всего пятьдесят тысяч рублей. Вода – это еще ну, пусть тысяч сто! В доме ведь половина людей просто не живет. Куда идут остальные деньги? Если мы их перевыберем, то хотя бы сможем контролировать хождение средств. Судя по заявлениям в официальной группе – кооператив чуть ли не банкрот! Куда они девают такие суммы денег?
- Тут ты прав, я их совершенно не желаю содержать, а то, что все средства уходят на персональные нужды правления, я ничуть не сомневаюсь.
- Как нам поднять народ на перевыборы? – и ясные чистые глаза Сергея пристально посмотрели на меня. Я с удивлением начинала замечать, что мне нравится Пузыкин. Мне была крайне симпатична его гражданская позиция, сдержанное и уместное чувство юмора, его решительность в нужные моменты и его обаятельная, легкая, наивная слабина перед неизведанным, которая быстро проходила, стоило ему лишь напомнить о том, сколько сделанного осталось позади.
- Я думаю вот что… Нам надо подготовить небольшие листы-опросники и раздать прямо в руки по квартирам. Пусть каждый пайщик впишет туда свои данные и свое согласие или несогласие с перевыборами. Может, мы сможем собрать необходимое количество согласных с нами жильцов? Нам ведь требуется две трети голосов от общего количества? А согласно реестру, который мы видели в прокуратуре, это – сто шестьдесят человек от двухсот пятидесяти членов кооператива. В принципе, не так уж и много. И если, согласных будет достаточно, то основываясь на их мнении можно делать перевыборы, как учил нас Больших.
- Да уж, немного, - улыбнулся Пузыкин и по-детски прищурил небесно-голубые глаза. – Ты потом продавать помещение будешь, когда документы дадут?
- Ой, не знаю… Все так хорошо устроено в квартире, все так удобно и школа рядом, так не хочется ничего менять! Но если эти люди останутся в правлении и будут такими же унизительными методами действовать дальше – я не останусь, мне противно.
- А у меня ипотека, как заноза. Надо продавать срочно, а то не выпутаюсь из долгов. Три дня назад клиенты сорвались и все из-за того, что нет соответствующих документов!
- Ладно, все будет гуд! С такими-то бойцами! – и я ободряюще легонько коснулась Сережиного плеча. – Пойду я к себе. Там меня уже давно заждались…
- Пока.
- Пока!
Мне захотелось подняться на свой этаж пешком по лестнице, минуя блестящий китайский лифт. Этажи в доме были высокими, между каждым пролегало по три пролета лестничных керамических маршей. Между третьим и четвертым этажом меня настиг звук прилетевшей от кого-то смс. Мне теперь часто звонили и писали все, кому не лень – пайщики СПК высказывали свои пожелания и опасения, работники полиции и прокуратуры звонили с целью получения дополнительной информации, торговые центры заманивали на скидочную бросовую продукцию, Мегафон все время напоминал о зловещем пороге отключения. Не звонили только заказчики жаждущие фотоуслуг, не звонили друзья.
Но это был не Мегафон.
- Привет, Алена! Я приглашаю тебя на кофе! – писал мне Михаил. И я сразу как-то обмякла и присела на низкий подоконник между двух пролетов лестницы, ведущей в привычный мир. В небольшом окне прекрасно читалось мое отражение, на фоне наступающего весеннего сумрака за стеклом. Внезапно, я обрела долгожданный глоток свободы, покоя и тишины, здесь на нейтральной территории, между этажами, под прицелом камер внутреннего наблюдения, где никто и никогда не ходил, я была совершенно и абсолютно одна. И мысли мои потекли спокойно и размеренно.
Настойчивость московского юриста вызывала бесспорное уважение. Он видел меня всего единожды, но проявлял стабильный и качественный интерес к моей персоне. Это льстило. Миша даже не представлял, какое воздействие оказывают на меня эти его маленькие тихие послания с противоположного мирного берега реки. Одной такой смс хватало на три дня полноценной самодостаточной женской жизни. Вот и сейчас, после его приветки, я начала старательно рассматривать свои длинные ногти, придираясь к каждой мелкой неровности покрытия и к каждому заусенцу. Мне немедленно-важно захотелось вымыть голову, навести пышное изумление на голове и побежать купить то розовенькое гипюровое платьице, которое я совсем недавно и просто так померяла в присутствии Хранителя. Помню, как он насупился и отвел взгляд. Платье делало красивую меня еще красивее! И он не мог мне его купить, вернее не сейчас, и не завтра, а, может быть потом, в другой жизни и в другой раз…
У меня тоже не было денег на розовое платьице, а смс от Михаила была. И этот факт ставил меня в беспросветный тупик.
- Я не хочу воевать… Я хочу быть просто женщиной! – шептала я в пустоту. – Неужели я так дешево стою, что принимаю эту нищую, безрадостную жизнь? Зачем я ввязалась в эту проигранную войну? И если бы у меня было достаточно средств, разве попала бы я в такую патовую ситуацию?
- Нет! – ответило что-то изнутри.
- Победит тот, кто не устанет. Здесь победит тот, кто не устанет, - доносился с верхнего этажа чей-то поющий голос. Пел мужчина голосом тихим и робким, таким же как у Пузыкина, которого я покинула два этажа назад.
- Победит тот, кто не устанет, - почти беззвучно повторила я.
До моего затюканного мира тоже оставалось два этажа.
- Завтра в обед смогу. Привет! – ответила я Михаилу и побежала к себе домой, чтобы успеть навести на голове пышное изумление.
- Как-то ты долго, - встретил меня «приветливый» муж. И я мгновенно попала под «колпак» его гнета и наблюдений. Он делал квартиру душной, мелкой и неуютной. Мы двигались друг между друга, почти соприкасаясь боками с той осторожностью, которая требуется саперам. Но если соприкосновение все-таки происходило, то разражался настоящий скандал!
- Послушай, когда ты уже уедешь? Когда ты займешься хоть чем-нибудь? И не надо мне сейчас говорить, что ты привез кучу денег на оплату моих «хочу». Ты их занял! И это не может мне нравится. Езжай и делай что-нибудь, иначе мы здесь передушим друг друга…
- Глупая курица, - просто ответил он.
- Баран! - не растерялась я. – Да, ты – упрямый баран!
Несколько фраз, несколько нескладных неверных слов и он сразу истер во мне всю благость, подаренную низким подоконником и тенью весны за окном. Как он это делал? Не знаю. Но делал он это профессионально!
Михаил не будет писать мне безответные смс вечно. А жаль…
Глава 4
Назавтра в обед я молча уехала из дома. Хранитель проводил меня недовольным взглядом, но не увязался вослед и я была ему за это очень благодарна. «Все будет как всегда,» - думала я по дороге. «Я снова разочаруюсь, прибегу домой и пойму, что лучше моего Хранителя никогда и нигде нет. Люди легкомысленны и непостоянны. Никто не сможет выносить меня долго и терпеть мой тяжеловесный бред. Поэтому Алексей и есть со мной сейчас. Потому что все вокруг – тяжеловесно… Ну что же ты делаешь?..»
Я оправдывала себя, я твердила себе, что мне необходимо с кем-то общаться, чтобы не сойти с ума! Я цитировала наизусть все заповеди успешной жизни. Я мечтала выпрыгнуть с этой военной лодки на любой нелегальной станции, так же внезапно, как я на ней оказалась.
- Привет, - я легонько опустилась на стул возле Михаила и положила сумку на соседний стул. – Извини, я немного опоздала…
Миша расплылся в ласковой улыбке и необидно «подраздел» меня быстрым оценивающим мужским взглядом. На мне были модные рваные джинсы и симпатичная розовая маечка в нежный узор, что являлось смелым нарядом для дамы, разменявшей пятый десяток… Господи, неужели я когда-нибудь постарею…
- Привет! Я очень рад тебя видеть! Рассказывай, как твои дела? Что нового в вашем кооперативном деле?
Вряд ли ему на самом деле было интересно то, о чем он меня спрашивал. Я покручивала на влажном столе белый кораблик салфетницы и горько ухмылялась.
- Наши дела не плохи и не хороши, Михаил. Повсюду, куда бы мы не обращались, инстанции поворачивают дышло закона таким образом, чтобы правление оказалось правым. Кому как ни тебе знать, что в любом законе нашей страны предусмотрена лазейка для элиты. Любого другого на их месте давно упекли бы по уголовной статье, а с этих – как с гуся вода! Смеются, огрызаются. Даже назначили дату «очередного» общего собрания, вывесили маленькую бумажку с мелким шрифтом, чтобы никто ничего не смог прочитать. Время проведения – обед буднего дня, все для того, чтобы снизить явку… А по факту – это ведь первое собрание за пять лет!
Я вовремя опомнилась и прекратила этот разговор. Еще не хватало обсуждать здесь в кафе, эти надоевшие гадкие правленческие темы! И как спасение, прозвучал телефонный звонок.
- Алло, да мам? Нормально! Не нравится? А почему? Ну возьмите тогда за полтора миллиона, если не нравится… Ладно, давай попозже? Я занят сейчас… Пока.
- Мама звонит, - виновато улыбнулся он. – Она всегда за меня переживает, говорит, чтобы я был осторожен, ну и все такое. БМВ покупают и не могут выбрать, за миллион двести им не понравилось, с салоном там что-то не то.
Я опустила глаза на салфетный кораблик, закрученный мною в мертвый штопор. Меня поразил не размах, меня поразило то, с какой простотой говорил Михаил об этих сложных вещах…
Однажды мне тоже купили машину за полтора миллиона, потом были и другие машины, и другие важные покупки. Но такое простое отношение к дорогим предметам – было настоящей роскошью в наши дни. Люди давились за возможность стать богаче и немедленно выставить это богатство на всеобщее обозрение и показ! Или эта процедура была свойственна только Ровненькому? Я мечтала попасть в мир других людей! Как гадкий утенок я всю жизнь протягивала свою тоненькую шейку в сторону того, что казалось мне столь прекрасным и недоступным, щедрым и одновременно простым. Из меня никак не получалось лебедя, хотя всем своим нутром я ощущала себя причастной к чему-то высокому и настоящему.
Я настолько провалилась в себя, что не заметила, как Михаил поглаживает мою руку и внимательно изучает меня через чашку капучино, пирожные и высохший стол.
- Алена, я прочитал несколько твоих работ и вообще изучил твое творчество. Мне бы хотелось сделать с тобой совместный проект. Мне безумно интересно и даже необходимо сделать это! И если все получится и пройдет так, как надо, я бы хотел забрать тебя в Москву…
Он говорил мне, что я – Лебедь. Я не ослышалась.
После таких полуденных перевоплощений мне всегда становилось стыдно. И становилось очень трудным и невозможным понять – где я настоящая? Там, за столиком переговоров в кафе, или здесь, в бамбуковом раю, за который еще платить и платить. Вот убери сейчас все эти долги, правленческую ложь, неразбериху в документах и охлаждение в отношениях с мужем, получается – я буду совершенно счастлива? И получалось именно так.
Вернувшись домой, я с удивлением заметила, что Хранитель там не один. Рядом с ним сидит на диване моя подруга Светка, недовольно пыхтит и утирает с носа микро капельки пота. Достав из сумки свой телефон, я обнаружила там пару-тройку непринятых вызовов от обоих и приготовилась отражать справедливую атаку.
Светке минуло сорок семь лет, она была достаточно грузной в следствие неправильной деятельности щитовидной железы, но не смотря на это, она клятвенно обещала похудеть сначала к прошлому, а затем к следующему лету. Моя подруга приехала сюда совсем недавно, всего год назад из Костромы, почти сразу после того, как нашла меня в интернете при помощи всемогущих социальных сетей. Света действительно устала от одиночества и безысходности своей собственной жизни. Так же как и я, после приезда в Россию, она очень много лет промыкалась по съемным квартирам, но в отличие от меня, никаких перспектив на ее горизонте начертано не было. Вот почему, она легко собрала свой увесистый чемодан и поменяла Кострому на Ровненький, желая опереться на хрупкое плечо давней любящей подруги. Только вот подруга была уже не та, и сама пыталась опереться хотя бы на что-то устойчивое и вертикальное.
Светкины серые глаза с удивлением посмотрели на меня из глубоких темных впадин. Выглядела она на самом деле плохо, и от того, что я совершенно ничем не могу ей помочь, мне стало сразу еще хуже, чем было до того, когда я проворачивала ключ в замке.
- Ой, привет! Ты как тут оказалась? – я притворно удивилась и осторожно обняла Светку за пухлые плечи. Мне стало передаваться это общее нервозное состояние, царящее в кооперативных покоях на шестом этаже.
- Да вот, решила заехать. Привет! Как у тебя дела? Я позвонила, ты не ответила, а я уже мимо шла, дай, думаю, зайду!
Это «дай, думаю, зайду» наше поколение тянуло еще с советских простых времен, когда не было ни одного из нормальных способов связи. Я помню, сколько человеко-часов просидела Светка в моей квартире под этим уютным предлогом. Меня давно коробило от такой навязчивой простоты, но Света не могла быть всерьез виновата в том, что отчаянно происходило в моей «кособокой», наклонной жизни. И поэтому я ответила:
- Вот и молодец, что зашла! Как твои дела?
Хранитель ушел в сторону кухни и больше не показывался, давая нам понять, что мы круглые законченные идиотки.
- Да у меня как… устаю, как лошадь, работаю сейчас в две смены в этом салоне красоты. Ноги отекают страшно… Слушай, я тут отпариватель вертикальный купила, тебе случайно не надо? Купила не знаю зачем, просто вещь понравилась, - и она виновато улыбнулась, сморщив свой длинный смешной нос.
Мне было ее жальче всех, но купить отпариватель я не могла, средства в нашей квартире были расписаны на несколько месяцев вперед, и утюгов с отпаривателями там, конечно, не было…
- Свет, я бы купила, но сама понимаешь… У нас тут грозит выселение за долги. Какие уж тут отпариватели… Сама видишь, как живем. Вроде бы все есть, но это все – единственное или последнее.
- Ну да, я понимаю, - закручинилась она. – Денег ни на что не хватает, а тут еще Вовка собрался приезжать, - закручинилась подруга окончательно.
Вовка был целой историей. Он приблудился к Свете в Костроме и пригласил ее проживать в свою небольшую комнату в заводской общаге. И все бы ничего, но Вовка умел делать в жизни всего три вещи – есть, смотреть кинофильмы и играть в виртуальные игры на телефоне. Единственный преимуществом кавалера был возраст – на десять лет младше Светки. Но это не обещало и не гарантировало никаких растущих перспектив. И вот теперь, этот самый Вовка планировал приехать в Ровненький, смело и отважно сесть в попутный паровоз впервые жизни!
- Алена, он готов ехать сюда один, а на самом деле, он один даже справку из ЖЭКа взять не в состоянии! Говорит, что умирает от любви и даже был сердечный приступ! А ведь я уехала из Костромы и из-за него в том числе! Он ни черта не делает, а только жрет! Все деньги уходили на его содержание.
- Ну так, может, он и не доедет? Или передумает?
- Не передумает… Он уже билет купил.
- Света, он не от любви умирает, а от того, что его теперь некому кормить… Не надо ему сюда ехать, он тебя потопит…
Но я уже понимала, что добрая пышнотелая Светка не откажет кавалеру в приюте. Тем более, что со мной она общалась крайне редко из-за всех возникших вокруг меня дурацких обстоятельств. Ей требовалось любое плечо, пусть и такое разорительное, как вовкино…
После ее ухода остался горький осадок. Наше поколение, разорванное пополам проклятой Перестройкой, потеряло целую жизнь. Мы так никем и не стали, потому что всегда занимались только одним – пытались выжить. Мало кто из наших мог похвалиться удачной карьерой и внутренним стопроцентным душевным покоем. Такими же потерянными выросли и наши дети. Вот уже близок был закат, а жизнь все казалось не начатой, не состоявшейся, путь не обозначенным, а цели туманно вырисовывались на горизонте. Как и в десятом классе, мы все еще не знали ответа на вопрос – кем мы хотим стать, потому что всю жизнь подрабатывали уборщицами, вальцовщицами, что-то фасовали и готовили полуфабрикаты в ресторанном праздничном чужом пиру.
Хранитель вызывающе посмотрел на меня и присел рядом для содержательной беседы. Его торжество было вызвано именно тем, что моя жизнь так и не состоялась.
- Ну что, наобщалась? Я не понимаю, как можно участвовать в такой ерунде? Тебе не могут быть интересны такие вещи, как отпариватель, и уж тем более – Вовик! Что за бред?
Он был прав. Мне не могли быть интересны такие вещи. Ведь пока я отчаянно цеплялась за порог с отметкой в тридцать, Светку без оглядки уносил мощный поток с отметкой в пятьдесят. И если я сейчас протяну ей руку и попытаюсь выдернуть из омута прошлых воспоминаний, то рискую сама быть смытой туда, в небытие, как смывает любой мусор наш мощный, экологически чистый унитаз марки «Иддис». Но меня злило торжество Алексея. Меня злила беспечность и успешность Михаила. Меня злила Светкина глупость и ее всепрощение!
- Послушай, а ведь именно ты сделал так, что я потеряла интерес к отпаривателям и мультиваркам! Ты сделал меня полностью асоциальной и неинтересной другим людям. Именно ты накрыл меня плотной паутиной страха и возомнил, что ты хранитель этой бредовой паутины! Ты опутываешь меня сомнениями и выдуманными страданиями уже много лет! Ты! Ты… презираешь и боишься всего, что тебе непонятно или недоступно. Ты смеешься над каждым неудачником, а каждый успешный человек для тебя – законченный идиот! Господи… да как я еще жива после всего этого?
- Я? – бровь Алексея изумленно поползла вверх.
- Ты. Да, ты. Я не знаю, чем закончится эта дрянная история с квартирой, но я хочу прекратить эти отношения. Я хочу закончить это нелепое существование прямо сейчас! Я задыхаюсь рядом с тобой, Алексей! В чем перед тобой провинилась Светка? Как смеешь ты осуждать ее действия или ее жизнь? Да, она дурочка. Но она чистый, честный человек. С такими качествами нельзя разбогатеть или сесть на гребень успеха! Это же касается и нас, между прочим…
Я стремительно вышла на кухню, не желая продолжать этот никчемный разговор. Закурила по-взрослому и задумалась: что было бы сейчас со мной, если бы не Алексей?..
Квартира была бы точно меньшей площади, ведь нам с сыном хватило бы одного дивана и одного письменного стола. Возможно, я бы ее давно выкупила. Моя карьера фотографа развивалась бы гораздо более успешно, так как мне не приходилось бы согласовывать каждое подозрительное место съемки с бдительным Хранителем. У меня было бы три-четыре поклонника, и я вполне могла бы за их счет компенсировать любые дыры в семейном бюджете. Возможно, я бы уже дважды слетала в Египет и один раз в Турцию. Наверняка, посетила бы Европу вместе с сыном и фотоаппаратов в руках… Мда…
А, возможно, все было бы и совсем не так… И мне резко-неприятно вспомнились картины из прошлого, когда я мыкалась по свету с чемоданом в руках, пыльная, вздорная и никому не нужная. Когда никто не участвовал в моей судьбе, никто не прижимал к своему плечу со словами: «Я все решу, ты только не переживай». И тогда получалось, что Хранитель становился необходим, как воздух, как огненно-рыжий закат из волос уходящего солнца.
И вот он снова подошел осторожно сзади, положил мне ладонь на плечо и накрыл паутиной сомнений, тревог и страха, чтобы разгонять эти страхи, развеивать сомнения и бороться как с мельницами – с хороводами моих тревог.
Глава 5
Большой восьмиэтажный красавец оставался по-прежнему прекрасным. Но уже были едва заметны легкие следы запустения от неумелых попыток правления – исправить то, чего нельзя исправить, или хотя бы оставить все – как есть.
Народ крепчал в своей вере, что его не просто обманули, его презрительно «кинули», использовали в своих грязных целях. И теперь, когда весь город знал о нечистом на руку Десяткине, правлению было уже все равно до неотделимых улучшений на территории дома.
Исправно трудились только уборщицы, три вахтера и водопроводчик. Все остальные – безмолвно удалились от выполнения своих обязанностей и обещаний. Парковка во дворе полностью покрылась песком, освещение территории двора так же осталось только на бумаге. Почта России отказывалась приносить письма в здание, у которого нет никакого официального адреса. Между тем, суммы на содержание дома росли как на дрожжах. И из всего этого можно было сделать выводы – что крысы скоро побегут с тонущего корабля, их надо только подтолкнуть. Их надо «затрепать» до бесчувствия, как треплет крупный шестимесячный щенок добермана случайно найденную цветную развеселую тряпку. Здесь победит тот, кто не устанет…
Мы не получили никакой действенной поддержки ни от одной инстанции города Ровненький. И именно поэтому в отчетах власти перед вышестоящими инстанциями все оставалось ровно, крепко, правильно и справедливо. Нас «заморозили» на областном уровне, тщательно скрывая информацию от уровня федерального. И глупый федеральный уровень исправно слал в бюджет Ровненького крупные суммы денег на «распил», «развор» и «растрат». В общем, все шло своим чередом, хотя «собаки лаяли нещадно», но кто-то очень умный внимательно, аккуратно контролировал все.
«Лай собак» заставил правление выполнить малую долю своих прямых обязанностей, и однажды, на доске объявлений холла первого этажа действительно появилось маленькое скромное объявление о предстоящем очередном собрании членов кооператива! Бумагу составили и развесили таким образом, что явка пайщиков становилась весьма проблематичной.
Шрифт был не виден даже мне, при росте метр семьдесят, а время собрания - одиннадцать часов, понижало шансы многих попасть туда в разгар рабочего дня. Десяткин боялся людей, он боялся, что их придет слишком много, более двухсот человек, и они «рубанут» своими голосами и повестку дня, и состав правления, и тревожно-туманные обещания председателя. Мы сумели загнать их в угол. Но и наши шансы равнялись по-прежнему нулю. Я понимала, что на собрании никого не будет, а будем снова только мы – тридцать человек, которые затеяли эту неравную борьбу.
- Послушай, бросай ты это дело! – весело просил меня Михаил по телефону. – Я хочу дать тебе историю, которую ты запишешь, я могу ее издать за свой счет и мы по договору разделим прибыль от продаж. Согласна?
Я? Да, я была согласна.
- Что за история? О чем, - менее весело спрашивал я, стоя в небольшой ровной пробке города Ровненький. Мимо меня проезжали «777», «555», и я так подозревала, что это именно они не дают нам спокойно жить в нашем кооперативном доме.
- История одного адвоката, его клиенты и их судьбы. Стоящий материал, если добавить немного профессиональной романтики. Ты где сейчас? – продолжал Миша со свойственным ему тактичным напором.
Нигде – хотелось ответить мне. Но я ответила, что я еду домой для подготовки документов к предстоящему собранию.
- Миша, я смогу заняться этим после собрания. Я сейчас не могу отвернуться от проблемы, слишком много не сделано, и слишком многие верят и надеются на меня.
- Алена! Ты должна думать о себе, о себе! Давай, на связи. Даю тебе срок – две недели, потом мне надо уехать. И вообще, смотри, чтобы это предложение не прошло мимо тебя! – Михаил сказал так, чтобы разозлить меня и наверняка подтолкнуть к действиям. Он меня и разозлил, но не в том ключе, в котором ему хотелось. Я выключила телефон и прошептала: «Иди ты к черту со своей спешкой!»
- Прогнись, не шипи, изловчись, - доносилось с заднего сиденья, хотя я ехала совсем одна.
- Кто еще сделает для тебя столько, сколько делаю я? - послышался злой охрипший голос Хранителя откуда-то сбоку.
- Я уйду от тебя хоть к чертовой матери! – произнесла я и беспечно прибавила звук магнитолы. В уши долгожданно влился знакомый, привычный горячий американский рэп.
Наивен тот, кто никогда не жил… А я ведь жила, но начала подготовку к собранию в полной мере и со всей ответственностью. Наша группа приняла решение пригласить на собрание нашего юриста – Олеговну, хотя удовольствие выглядело недешевым, еще десять тысяч рублей.
Мои визиты к юристу стали более частыми и короткими. Она подготовила для нас несколько бумаг, которые полностью соблюдали процедуру собрания и позволяли внести изменения в повестку дня. Олеговна полностью проработала устав кооператива и перерыла весь гражданский кодекс, чтобы помочь нам привести устав в непререкаемое соответствие с действующим законодательством.
Мы шли благой, зеленой, ровной тропой закона к исполнению заветной цели. Но ведь и правление опиралось на закон, составленный ими в качестве своеобразного собственного устава…
- Послушай, это объявление надо укрупнить, его ведь никто не прочитает! – обратилась я к Сергею в один из вечеров. И уже через два часа объявление с увеличенным текстом на белом большом листе мог прочитать каждый, кто подходил к лифту.
- Давай попробуем перенести время собрания на вечер, напишем им письмо с такой просьбой? – в свою очередь писал мне Пузыкин в социальных сетях.
- Давай, но результата не будет. Им ни к чему большое количество нас, дурачков…
Результата от письма на самом деле не было никакого, зато мы подстраховались листовками, которые раскидали по почтовым ящикам всем жильцам. И уверенные в том, что отныне каждый пайщик извещен о месте и времени общего собрания кооператива, вооруженные юристом и заручившиеся поддержкой прессы, мы принялись спокойно ждать назначенного числа.
Вечером, накануне собрания, Алексей подсел ко мне на диван и осторожно погладил мои светлые растрепанные волосы.
- Волнуешься? – тихо спросил он и уткнулся губами в мой затылок, потом нежно подул в макушку и отстранился, чтобы посмотреть мне в глаза.
- Нет, не волнуюсь. Я знаю, что никаких перевыборов не будет, и правление тоже не придет, но очень надеюсь, что народ узнает еще больше правды и примет правильное решение после такого очередного собрания…
- Ну и правильно, и не волнуйся. Я начинаю подозревать, что из этой ситуации просто нет никакого выхода, или есть один, который все и сразу… Кстати, там действительно офис правления, там, куда ты проследила Минея. И они все там, и официальные, и теневые короли нашего «бунгало».
Глава 6
С самого утра меня просто «зазвонили»:
- Алена, во сколько лучше подъехать? - Ты меня возьмешь с собой на машине? - Привет, телевидение в силе? – гомонили мои соратники на разные лады.
- Да, да, да! – на все вопросы я отвечала только это и начинала чувствовать, как нервозная обстановка понемногу передается и мне самой, хотя, всего полчаса назад я ощущала себя в теплой неге равнодушного наблюдателя. Я твердо решила просто посмотреть, как поведет себя правление и придет ли оно вообще на этот сбор? Я захотела прийти на это собрание удивительно красивой, нежной доброй и справедливой, не позволять себе никаких колкостей и не язвить в адрес наших оппонентов. Вот почему я надела розовую пышную юбку нежнейшего шелка и розовую (уже надеванную в этой книге) маечку в ласковый мелкий узор. Волосы я подобрала наверх, сделав таким образом шею длиннее, взгляд – более открытым целеустремленным. Хороша! И мы поехали.
За полчаса до начала процедуры регистрации пайщиков холл этажа в здании Профсоюзов, где нам определили место сбора был девственно пуст… Для вахтера стало полной неожиданностью наше внезапное появление перед ее клетушкой, около которой стояло несколько облезлых коричневых стульчиков вдоль стены. Сам зал заседаний располагался здесь, через один дверной проем, но он был закрыт, а ключ от зала хранил именно вахтер, пребывающий в изумлении.
Нам некуда было спешить и мы с Хранителем вольготно опустились на пару стульев, заняли наиболее выгодную позицию для того, чтобы встречать всех приходящих на сбор.
А за окном, как медведь-шатун давно расхаживало пьяненькое лето. Жаркие дни уступали место дождливым ночам и оглушительным, нещадным июньским грозам. Небо придыхало невероятной, незабываемой синью, разбавляя свою озорную гульбу перегаром крупных кучевых облаков…
Мимо больших окон дома Профсоюзов лениво фланировали полуголые люди, но пайщики все не шли, и я начинала нервно поглядывать на телефон, как на часы.
- Ну наконец-то! – с облегчением произнесла я, когда увидела Пузыкина и Олеговну, приехавших вместе. Сережка радостно отдувался и с чувством выполненного долга плюхнулся на стул возле меня. Олеговна выглядела хорошо, даже по-боевому. С толстой пачкой документов она в полной профессиональной готовности заняла место у свободного окна.
До начала регистрации оставалось всего десять минут, а возле нас жалкой кучкой толпилось всего человек пятнадцать народу. Да, да, правильно, это снова были наши, те, кому мы доверяли всегда и во всем… И редким ручейком подтягивались под одному – по двое, обычные члены кооператива те, кто вообще не знал или почти не знал ни о чем.
Наш бывший «ледокол», Анна Ивановна, в голубом обтягивающем коктейльном платье, держалась в стороне, под ручку с мужем. Ей почему-то тоже обязательно хотелось быть сегодня нежной и красивой. Не знаю, насколько ей это удалось, нам действительно было не до нее.
Мы начинали понимать, что собрание провалено с треском! И если мы с Сергеем рассчитывали на явку в сто пятьдесят – сто двадцать человек, то мы были сумасшедшими!
- Я возьму ключ и открою зал заседаний, мы ведь не можем стоять здесь вечно! – эта ответственность за пайщиков распространялась во мне абсолютно во всем. Мне постоянно хотелось обуютить их, успокоить, вывести к чистому ручью на хрустальный водопой. Но мы давно не пили чистой воды. Так получалось…
Зал заседаний существовал в том поразительном коричневом цвете, в каком существовали только классы НВП средних советских школ. Эти деревянные стены, эти деревянные давно не крашеные полы нельзя спутать ни с чем. Эти картинки автоматов Калашникова и разборного оружия «Сайги», эти противогазы и манекены для экспериментов с оказанием первой медицинской помощи несли в себе целую эпоху потерянного навсегда поколения!
Пайщики невольно замерли на пороге и с прищуров начали всматриваться в ряды школьных парт, к каждой из которых было придвинуто по три стула.
- Прошлый век, изысканный стиль, - бодренько оценила обстановку Ксения Шиканова и одним движением руки подняла рубильник, который включил тридцать ламп под потолком, облаченных в квадратные полу-хрустальные «топорные» плафоны. Мутный свет липко пролился с потолка, тоскливо освещая наше неуютное место сбора.
- Проходите сюда, на первый ряд, - пригласила я нашего юриста извиняющимся тоном.
- Хорошо, спасибо, - немного освоившись отреагировала она.
Пришедший народ занял едва ли треть зала, хотя зал был рассчитан всего на семьдесят мест. Для того, чтобы не терять времени даром, я взяла слово и обратилась ко всем присутствующим:
- Всем добрый день! Пока наше правление благополучно отсутствует, хочу сказать вам от лица нашей инициативной группы, что в связи с нашей сложной ситуацией в доме, мы обошли все инстанции Ровненького, за исключением пожарных частей и горводоканала, пожалуй. И все инстанции от полиции до областной прокуратуры и суда сказали нам одно – нас спасут только перевыборы! Другого способа решить нашу проблему у нас нет. Решение нашей проблемы заложено в пунктах нашего устава, где написано, что любой вопрос решается только путем общего собрания кооператива, и никаким другим больше. Казалось бы, все просто. Но! – я набрала побольше воздуха, чтобы сказать последнюю фразу на одном дыхании. – Для того, чтобы собрания считалось состоявшимся необходимо присутствие двухсот шестидесяти голосов! Посмотрите вокруг, сегодня мы не набираем и пятьдесят…
Люди не совсем понимали, что происходит. Я смотрела на них с известной долей тревоги за них же самих. Дома, в верхнем ящике выдвижного комода, у меня лежало около двадцати писем из инстанций с отказными материалами по всем нашим вопросам. Мне всегда казалось, что я ничего еще и не сделала из того, о чем меня так просили люди, но сейчас, глядя в их глаза я с ужасом понимала, что для полного рассказа о пройденном пути мне потребуется написать книгу, читать которую придется не один час…
Меня осторожно толкала в бок Олеговна.
- Представьте меня, представьте. Я расскажу им общую суть сегодняшнего собрания и расскажу пайщикам их права.
Послушно, не без пафоса, представив юриста, я выскользнула в коридор и оттуда на крыльцо в пьяный июньский жар. Мне хотелось курить…
«Нет, все не плохо! Все не так плохо», - судорожно думала я, делая короткие суетливые затяжки сигаретой. «Наша квартира превосходна и когда-то отсутствующий здесь Десяткин вручит мне документ о собственности на мое кровное жилье! Я больше не буду и не должна скитаться по миру с чемоданом в руках. Десяткин, конечно, сволочь, но не такая, как мы о нем думаем! Может быть я уеду с Мишей и создам этот долбаный творческий проект, а может и не уеду, потому что Хранитель «перекупит» меня своими вниманием, заботой, любовью и обыкновенной добротой. Нет, все не может быть так плохо!» - моя сигарета и мои мысли уже почти совсем закончились, когда в поле моего зрения попали юристка СПК Любочка и председатель легендарного кооператива Десяткин, направляющиеся к центральному входу дома Профсоюзов. Они молча прошли сквозь меня, как через невидимый портал и исчезли в глубине полутемного холла.
Глава 7
Жидкие аплодисменты за смелость приболевшему председателю… Десяткин и впрямь был болен, казалось, что ему трудно сидеть, поэтому он встал между двух стульев и оперся руками об их пошарпанные спинки. У него, очевидно, болела спина, боль передавалась по седалищному нерву прямиком в ногу. И, возможно, был недалек тот час, когда мы увидим его с тросточкой, жалкого и хромого. В аккурат над его головой красовался плакат «Разборное автоматическое оружие Сайга», и ствол, отчетливо прорисованный художником был направлен точно в висок председателя. Зло. Зло пропитывало все вокруг!
Любочка с невозмутимым спокойствием достала аккуратную стопку бланков и начала процесс регистрации явившихся пайщиков. Это длилось очень долго и приболевший председатель, утирая мелкие капельки пота с блестящей лысины, несколько раз выходил в коридор для перекура и разговора с Минеюшкой, который так же был здесь. В холле блуждала и пара безымянных приспешников правления, которых мы видели только в период карательных мер на первом этаже.
Все блестящее собрание прогуливалось по коричневому залу, перекидывалось редкими фразами и задавало вопросы юристу Олеговне, когда Любочка вдруг начала заносить в списки присутствующих никому неизвестных лиц.
У стола регистрации стояла некая Зайкина, молодая дама в вызывающей мини юбке и наглых карих глазах. Зайкина утверждала, что она присутствует в этом собрании по доверенностям сразу от пятнадцати лиц, которые ввели ее в курс дела и сопроводили на данное мероприятие!
- Да, мне доверили и известили о ходе событий. Я буду здесь голосовать за этих пятнадцать человек, - неприятно звучал ее уверенный голос.
Мы оторопели от такой наглости. Но Ксению Шиканову, как испорченный паровоз, было не свернуть!
- Вот как? И какие же у нас тут развиваются события? – насмешливо с хрипотцой спросила она. – За что голосовать-то собрались? Кворума нет, даже мартышкам понятно. И не стыдно? Взрослый человек приносит рукописные доверенности, подписанные Десяткиным, без печати, второпях «настроченные» на коленке! Да, товарищи, цирковой состав сегодня в ударе! – Ксения плавно фланировала между столом и Зайкиной, все время мешая Любочке сосредоточиться на документах.
- Ксения, сядьте! Вы затягиваете процесс регистрации! – слегка разозлилась юрист.
- Нет, здесь другие сядут! – мгновенно нашлась Ксения и под общий одобрительный хохот вышла из зала заседаний.
Шутки, шутками, но даже при такой минимальной явке, правление на основании подставных лиц и их «липовых» доверенностей имело абсолютный перевес голосов в свою пользу. И мне показалось, что это природный «дрожжевой» процесс. С увеличением количества голосов – «против», они бы с легкостью обеспечили достаточный вес голосов «за».
В уставе кооператива была одна противная незаконная вещь, связанная именно с голосами: один голос приравнивался к одному помещению, которым владел пайщик. Поэтому одно и то же физическое лицо могло обладать разными полномочиями на собрании, например, если он внезапно купил целый этаж, то у него сразу появлялось сорок пять голосов, которые он мог отдать за кого угодно и когда угодно… И вот в этой-то вакханалии и заключалось все дело! Документация была подтасована, скрыта от посторонних глаз и правление имело твердый шанс в любой момент фиктивно закрепить за собой любое пустующее помещение, безо всяких взносов, платежей и прочих процедур оформления.
Насколько мы помнили, за Круглым столом в администрации города выявился факт совершенно нищего состояния правленцев. Десяткин даже и не отрицал, что за ними не закреплено ни одного помещения в доме. И наша инициативная группа просто ликовала от того, что правление будет лишено права голоса на любых собраниях! И этот факт, и факт сегодняшний были зафиксированы на телекамеры всех каналов и канальчиков города Ровненький. Хотя, сегодня, Любочка была в ударе и не только раздавала помещения налево и направо, но сгоряча пообещала еще и перевести здание в Жилой фонд, только бы от нее навсегда отстали.
- В гостиницу, - пытался поправить ее краснеющий председатель.
- Ну да, а потом ходатайство для перевода в Жилой фонд! – и Любочке было глубоко наплевать, что заместитель главы администрации города, буквально несколько недель назад, поставила вето «никогда» на любые обещания подобного рода.
Тем временем, юристка Любочка, продолжала регистрировать полномочную гражданку Зайкину, и вносила всех доверивших ей свою судьбу пайщиков с указанием номеров помещений! Мы в немом изумлении следили за тем, как это делается… В официальном реестре членов кооператива, внизу, чьей-то ловкой рукой были приписаны фамилии доверителей и номера квартир, которых до этого в реестре попросту не было. Что это значило? Это значило то, что буквально накануне собрания, ну вот прямо вчера, эти пятнадцать человек купили себе по несколько паев в СПК и обрели священное право голоса!
Я готова была отдать сейчас руку за то, что ни одного документа, подтверждающего законность вышеуказанной сделки у правления не было!!!
- Что ты на это скажешь? – спросил меня Сергей.
- Я? Я скажу, что ничего сделать невозможно. Мы можем щипать их, как гуси исподтишка, судами, проверками и грязными кляузами. Но сместить их мы не сможем. Боюсь, никогда…
- Вы Алена? – ко мне подошел приятный ухоженный мужчина лет сорока пяти с легким поклоном.
- Да, - улыбнулась я. – Вы кто?
- Я Лев, живу в Москве, но вот сегодня не случайно оказался здесь. Как наши оппозиционные успехи? – он определенно был нашим, это читалось по его заинтересованным добрым глазам.
- Как видите, Лев… Пока все не очень. Народ безмолвствует, правление ликует, - ответила я и перевела взгляд на прихрамывающего, не совсем ликующего, Десяткина.
- Вы знаете, Алена, а мне поступали звонки от правления именно по поводу этого собрания. Меня настойчиво спрашивали – хочу ли я передать свой голос по доверенности, чтобы не тратить время зря.
- Вот как, - протянула я и перевела взгляд на Пузыкина. – Сережа… скорее всего они проделали большую работу, и одному Небу известно, что говорили они пайщикам при таких телефонных звонках.
- Мда уж… Теперь мы сами похожи на идиотов! Двадцать человек из трехсот, которых вечно что-то не устраивает, - Сережка опустил вниз свои детские синие глаза и глубоко задумался.
Нет! Я не имела претензий к пайщикам СПК, которые плюнули на все, во всем разуверились либо вообще не ведали что к чему и просто сегодня не пришли! Я имела претензии к себе: как я могла ввязаться во все это??? Как я могла всерьез поверить в то, что мы сможем копнуть и сдвинуть с места мертвую гору у этой мутной реки? Мой взгляд скользил по всем нашим, которые покорно сидели за партами, как школьники старательно выучившие урок. За первой партой Катя с камерой, рядом с ней юристка с синей папочкой наизготове, Тема с блокнотиком, Андрей и Миша с пустыми руками и светлой головой. Все выглядело кукольно, нелепо. Напряженные спины членов кооператива давно затекли от долгого ожидания процедуры регистрации.
- Давайте уже побыстрее, - торопили они Ксению, которая все еще отчаянно пыталась восстановить справедливость. Она делала это ради пайщиков… И тут раздалось определяющее и отчаянное:
- Мне идти уже пора, давайте начинать!!!
Все повернулись в сторону этого внезапного ненужного крика. Женщина с последнего ряда и не думала опускать глаза.
- Я работу оставила ненадолго, думала мы тут всего на час. Прекращайте этот балаган!
Пытающаяся соблюсти протокол и правила регистрации Олеговна в отчаянии махнула рукой… Ее саму вообще отказались регистрировать, хотя она действовала на основании генеральной доверенности от моего имени.
Последним в списки присутствующих угодил Десяткин, и ему так же было внезапно присвоено помещение на втором этаже.
Глава 8
- А начинать собственно нечего! – победоносно промурлыкала Любочка, поправив ленточку в своей идеальной косе. – Собрание не может быть открытым, так как у нас нет кворума! И сейчас мы занесем все эти факты в протокол, закроем несостоявшееся собрание по всей форме и вы можете быть свободны! – она даже немного привстала, так распирало ее от собственной юридической грамотности.
Я сидела за первой партой рядом с Олеговной и спиной чувствовала взгляды людей. Они пребывали в шоке. Им все казалось, что правление пригласило их за дом на завалинку, где их мнения подобострастно выслушают и примут всевозможные положительные решения. Нет, и еще раз нет!
- Как так? А вы на вопросы наши хотя бы ответите? А как же отчет и выборы ревизионной комиссии? – доносилось с последних рядов.
- Выборов быть не может, мы не правомочны голосовать! Ну отчет, так и быть, председатель зачитает.
Председатель все так же топтался между двумя стульями, тягостно опираясь на них, и был похож на старого коня, который постоянно трется спиной о ветхие доски забора.
- Что с вами? – одними губами, не без радости, спросила я его.
- Спина, - скривившись ответил он. – Из больницы сейчас приехал.
Но его никому не было жаль.
- Читайте отчет! Отчет о проделанной работе!
И Десяткин, стараясь ускорить ход событий, под дулом нарисованного на плакате автомата «Сайга», начал читать пресловутый отчет, в котором были одни слова без цифр, в том числе и освещение парковки, оставшееся на бумаге. Отчет быстро закончился и наступила гробовая тишина, которая внезапно наполнилась гулом подлетающего бомбардировщика. Пайщики загомонили невпопад, пытаясь перекричать друг друга и задать свой, только свой и такой наболевший вопрос – когда будут готовы документы на собственность помещений в здании? И они даже не слышали, что вразнобой, не сговариваясь, в воздухе повис один и тот же, единственный, общий вопрос.
- Не устраивайте тут балаган! – сказал вдруг осмелевший Десяткин. Про балаган говорил человек, который и затеял когда-то все это мероприятие, околпачил триста человек простого народа, довел ситуацию до полнейшего безумия и сам запутался во всех, поставленных перед ним, вопросах!
- Мда, - снова услышала я от Пузыкина, который сидел слева о меня, через проход. – Это еще спорный вопрос, кто устроил тут балаган.
- Через пару месяцев мы ждем ответ от государственной экспертизы, - попробовала начать Любочка тираду от прошлых собраний и присутственных мест.
- Уууу, - полетело по рядам. – Уууу, - самолетным рокотом поднялось к мутно-желтому потолку.
- А что, собственно, ууу? - поднялась с места я и передразнила народ. – Пока мы их не перевыберем мы будем слышать только это – жирные добротные обещания на квартал-два вперед.
- Для того, чтобы нас переизбрать, вам надо собрать двести шестьдесят голосов, из которых две трети будут за то, чтобы нас действительно переизбрали. Дерзайте, а я пошел в больницу! – и наш хитрый жадный Винни Пух, наш постылый облезлый котяра, наш затрепанный пайщиками председатель вальяжно покинул зал.
Мы еще немного задержались там, в этом кабинете НВП советских времен…
- Давайте тоже вооружимся доверенностями от пайщиков? Пусть у каждого из нас будет по пятьдесят таких вот бумажных голосов? – старательно строила логическую цепь Ксения. Все остальные угрюмо молчали, потому что уже начинали понимать что… Что это невозможно! Что никто не отдаст свой голос просто так, каждый будет заранивать тень сомнения и сопротивляться, и думать – а куда, собственно, уйдет мой голос? И получался замкнутый круг – для того, чтобы победить их, нам требовалось победить нас самих! Нам требовалось выстоять против людей, сломить их мощное сопротивление, чтобы затем, на веревочке вывезти весь поезд на нормальные ровные рельсы! Но наши ряды стремительно редели. Сейчас, за закрытой дверью зала заседаний, нас стояло всего десять человек…
Осторожно выбираясь из под шаткого карточного домика, мы побрели кто куда. В моей сумочке лежала свеженькая отписка от участкового, которому передали дело СПК об экономических преступлениях из районного ОБЭП. ОБЭП схитрил и смог доказать, что действие и факт передачи денег за помещения происходил не на их подведомственном участке. И поэтому именно местный участковый, «гуру» экономических преступлений, развалил все дело за один час. Он опросил всего лишь юристку Любочку, которая «ни сном, ни духом» даже и не представляла себе весь предыдущий размах кооперативного дельца. И Любочка откровенно лжесвидетельствовала синей пастой на белой бумаге о том, что Жилого фонда никогда и никому обещано не было! Что каждый читал устав СПК, перед тем, как купить проклятущий пай. А еще она добавила: будем ходатайствовать о переводе здания в Жилой фонд совместно со всеми пайщиками. Любочка имела в виду средства пайщиков, которые потребуются для ходатайства по этому гиблому дрянному делу. Но зачем же тогда ходатайствовать, если обещано ничего не было?.. Таким образом, в трех соснах объяснительной юристка запуталась намертво и нарушила сразу несколько статей закона, один из которых носил весьма уголовный характер. И так захотелось распутать этот грязный клубок зацепившись именно за это место!
Я не хотела показывать своим соратникам это гадкое письмецо, свернутое вчетверо и засунутое в маленький, дешевый уродливый конверт. Я шла и неожиданно-тихо радовалась за правление. Пока мы валялись в бреду собственных ожиданий, оно планомерно обирало нас по всем статьям, предусмотренным уставом: паевые взносы, дополнительные членские взносы, взносы за платную парковку во дворе, взносы за лифт с жителей первого этажа и так далее… Нет, ну какие молодцы!!!
- И что, что в том такого? - теряя терпение спрашивал меня уже дома Хранитель. Мы вернулись около часа назад, но наши споры все не улегались, колыхались, как сироп в наклонной банке, рискуя опрокинуться наружу липким скандалом.
- Ну как что? У меня есть бумага и ест видео – где сказано, что обещали. А Любочка в полиции пишет, что ни черта не обещали, а ведь ее предупреждают об ответственности за дачу ложных показаний! – я тоже начинала терять терпение. Если нас пригласили на тропу правового нигилизма, то следует цепляться за каждое слово, как за протянутую соломинку! Изворачиваться, спорить, думать и тратить время, да что там время - жизнь только на то, чтобы положить противника на лопатки.
Хранитель сдал. Он стал давно не тем, с кем я начинала поход на эту войну. Еще совсем чуть-чуть и он скажет, как Миша – бросай ты это дело, займись чем-нибудь другим. Он лениво втягивал в себя суть событий, пренебрегал важнейшими деталями и фактами, которые могли бы положительно повлиять на ход событий.
И мне начинало казаться, что устали все: и участковый, который спал и грезил о маленьком песчаном пляже на окраине Ровненького, и прокурор Казимцева, которая перелистывала бумаги и читала их просто наугад, чтобы как-то дожить сначала до вечера, а потом до утра, желтолицая Мадина, которая давно утратила подлинное восприятие и как сомнамбула бродила промеж нестриженных газонов. У меня не было к ним претензий! У меня оставалось несколько вопросов, которые я намеревалась им задать. В этом стройном уравнении две части между знаком равенства – не были равны!!!
- Ты придешь с этим в полицию и что? Ну запишут они это все, ну скажут, что обещала какая-то неизвестная бухгалтерша СПК, может она пьяная была или еще что? Спишут все на человеческий фактор, а Любочку твою выставят в «лунном» свете, что вот, мол, гражданка пытается «разрулить» вопрос, к которому не имеет никакого прямого отношения! Сделают ее героем, а тебя кляузницей. Ты этого хочешь? – во время всего монолога Хранитель пытался открыть банку консервов, импортный вращающийся нож постоянно соскальзывал с края банки, и в итоге полуоткрытый тунец выскользнул из крепких мужских рук и победоносно залил половину кухни собственным соком…
- Да, я этого хочу. Потому что я уверена – где-то существует предел безумия. Не может быть весь город Ровненький так «отупогорошен», как это кажется или казалось до сих пор! Мы были с тобой в суде и ты помнишь, что туда приходили другие люди, и у кого-то из них суд состоялся наверняка, а кто-то даже решил вопрос в свою пользу. Так почему этими кем-то завтра не можем стать мы? Ты сам говорил мне про «Черного лебедя», про эффект внезапного невероятного везения. Я не верю, что это не может сработать в нашем случае! Фарт переменчив, правление обязательно где-нибудь споткнется и наступит наш час!
- Не споткнется, если его не «споткнуть», - ответил Алексей откуда-то из-под стола. – Ты так и не поняла главного. Здесь нет никакого государства в обычном понимании этого слова! – он прошел мимо меня в ванную комнату с мокрой тряпкой и продолжал уже оттуда. – Это метафора, миф. Ты ведь знаешь, что такое миф? – его слова заглушали струи воды. – Вот полиция она вроде бы есть, а ее как-бы и нет, - Хранитель снова вернулся на кухню и занял место точно напротив меня. – Да, они охраняют общественный порядок, но от кого? От пьяненьких, от драчунов, от побирушек у вокзала. Но если у тебя возникли проблемы с шумным соседом – здесь уже не факт, что полиция повлияет на него, потому что это зависит от того, кто у тебя сосед. Административное правонарушение? Штраф? Редкий раз дело доходит до этого. Как ты выпишешь штраф шумному соседу, если просто не откроет тебе дверь, а имени его ты не знаешь, а войти в эту дверь у тебя нет прав? Подскажи? – Хранитель прищурился и внимательно начал следить за моей реакцией.
- Наверное, никак,.. – растерянно ответила я.
- Именно! – торжествующе продолжал он. – А ты просишь их прийти в офис СПК и проверить их документы! Как они должны по-твоему это сделать, если они не правомочны изымать у них документы, второе – адрес офиса им неизвестен, третье - на пытку сотрудников СПК у них тоже нет никаких прав! Получается, что они могут довольствоваться только этими объяснительными, которые потом пересылают тебе! На обыск нужен ордер, так?
- Так, - я медленно начинала соображать, что свечи в этом «лабиринте» гаснут одна за одной.
- Ордер выдает кто? Прокурор! Проверка прокурорская тоже была… Но в прокуратуру были предоставлены только те документы, которые удобно предоставить самому СПК, а на получение других документов нужен ордер на обыск и уголовное дело. Так?
- Ну, так…
- А где же это уголовное дело взять, если полицаи собрали объяснительные, все правление СПК на месте в полном составе, обещания свои намерены твердо и четко исполнять, а прокуратура через страницу зачитала удобоваримые, правильные документы. Мне продолжать? – Хранитель перегибал палку и все не могло быть так глухо, как он это поведал.
- Но такого не может быть! – мне хотелось оспорить каждое его слово!
- Я сейчас не о возможности такого, я о том, как оно есть на самом деле…
- Ты хочешь мне сейчас сказать, что в стране не работает вообще ничего? Что мы ничем не защищены и что гражданско-правовое поле бездействует?
- В нашем случае абсолютное да. И уж тем более - никто не будет их сажать. Для того, чтобы их посадить, нужны веские причины или сильнейшее вертикальное давление оттуда, - и Алексей поднял указательный палец наверх.
- Кто же тогда охраняет нас всех от произвола, от нападок третьих лиц? Откуда в людях эта непоколебимая уверенность в том, что они под защитой государства, судов, полиции? Эти фразы, которые я слышу отовсюду – мы живем в правовом государстве! Как такое возможно?
- Это все результат работы средств массовой информации, прессы. Где-то кого-то одного сняли за взятки и вся страна с облегчением вздохнула – здорово, беззаконие наказано, ура! Кипит правовая деятельность, стражи порядка не дремлют! Я скажу тебе честно, дремлют, Алена. Этот объект охраняется Господом Богом и больше никем…
- А-а-а, как я все это ненавижу! И покорное молчание вокруг ненавижу вдвойне! - от невыносимой внутренней боли я расплакалась как ребенок и закрыла ладонями глаза. – Гиблый народ, который сам вырастил проклятых правленцев, посадил себе на шею! Кидают нам косточки с мясом, чтобы не тявкали почем зря! И все ведь молчат, и будут молчать, вы им только чего-нибудь дайте!!! Дайте!!! Можно и дерьма на лопате, если оно «нахаляву»! Невежество непутевое, молчаливые рогатые олени в стойле! А-а-а, я ненавижу, ненавижу это все!!!
- Ты просто устала, - спокойным тоном предположил Хранитель совершенно не желая утирать моих слез.
- Я? Я не устала, - мой голос моментально стал холодным и "каменным". Ему не жаль меня? Я найду, чем ответить на это...
Обидевшись и поджав коленки к груди, я села на низкий подоконник, привычная даль встретила меня как старую знакомую и накрыла таинством далекого туманного горизонта. Далеко-далеко, в этой иссиня-серой грозовой дали, виднелся золотой купол маленькой церкви, свежий, блестящий, только что умытый идущим там летним проливным дождем.
- Небесный Боженька, прошу тебя, помоги нам! С верой и мольбой к тебе, от имени всех пайщиков, раба твоя легковерная и глупая обращается… – нечаянно зашептали мои губы. – Кроме тебя нету нам никакой защиты. Все способы испробовали мы здесь, на Земле… Прошу тебя, Отец наш небесный, дай нам силы, чтобы идти дальше по этому трудному пути. Дай нам силы, чтобы одолеть врагов наших, чтобы смотреть спокойно на их злорадные усмешки. Защити нас от дураков, Господи… Обогрей наши сердца и ладони, здесь, среди злых людей, так холодно, Господи. Прошу тебя, Небесный Боженька, не оставляй нас и прости, если мы в чем-то провинились перед тобой… Только покажи нам свет правды, Господи. Мы знаем, веруем, что он где-то есть…
Глава 9
Михаил кружил надо мной, как муха над фаянсовой тарелкой вчерашнего супа. Проект, проект и еще раз проект. И результате его титанических усилий, я сидела, скрестив ножки, на плетеном стульчике у окна, на втором этаже в квартире Михаила, потому что он звонил мне вчера.
Квартира была отделана в легком, европейском невесомом стиле с большим количеством белых полупрозрачных занавесок. Все три окна выходили на широкий проспект и открывали взору большую оживленную часть центра города. Даже и не думала, что в Ровненьком так серьезно кипит жизнь…
- Вот послушай, пока я закажу суши и сварю кофе, - Миша положил передо мной маленький серебристый диктофон с записью его трогательных адвокатских историй. И такой же трогательный голос начал рассказ о скромной организованной преступной группировке, участников которой осудили на пятнадцать лет за поджоги, грабежи, вымогательства и целую серию убийств.
Михаил исподтишка поглядывал на меня, как бы проверяя градус моей заинтересованности, и я делала вид, что все идет замечательно и мне интересно, и даже крайне хорошо. Но до сегодняшнего дня я ни разу не писала ничего подобного и данная тема была для меня так же темна, как смешанный лес после захода солнца.
Другая часть меня постоянно твердила одно и то же: «Ты ведь помнишь, сколько поставлено на этот проект? Зачем ты сюда пришла и чего от этого хочешь? Соберись, тряпка! Книги – это всего лишь слова, поставленные в правильном, верном порядке!»
И вторая часть меня была абсолютно права. Но в целом, я понимала, что речь в этой уютной европейской квартирке пойдет не только о проекте или книге. Краем глаза, проходя по коридору, я успела заметить не заправленную шикарную бежевую кровать в спальне и справедливо подозревала, что работа над проектом начнется именно там. И вот в этом вопросе, как бы не упорствовала и не подгоняла меня бессовестная другая часть, я ни в какую не хотела с ней согласиться!
Ну кухонных полочках длинной убегающей очередью стояли диковинные сувениры в порядке пребывания Михаила в той или иной стране. Счастливый московский юрист с мирного берега реки, словно помахивал мне оттуда этими слониками, веерами, тростниковыми безделушками и магнитиками, приглашая отбыть в следующую страну вдвоем. Или мне казалось?
- Слушай, вот меня Бали поразил! – услышав мои мысли начал Михаил и выключил диктофон на самом интересном месте. Мне тревожно хотелось закурить, как после боя, после трудной и долгой атаки, которая оказалась отбита и вообще оказалась – зря. Но я терпела, юристу сильно не нравились курящие женщины.
- Люди там живут по полгода. Приезжают не недельку и остаются там практически навсегда… Виза не нужна, достаточно обновить въезд и получить новую полугодовую регистрацию. Представляешь? Снять нормальный домик несколько удаленный от берега стоит всего пятьсот долларов, а прожить вполне можно на тридцать долларов в день! Скромные расходы и такие же скромные нужды. Кто-то подрабатывает по разным мелким кафе, кто-то фотографирует. Но в основном там живут наши, которые работают в интернете, ну, или творческие люди. Понимаешь, о чем я? – Михаил выжидательно вытянул шею и напряженно хрустнул костяшками кистей. Казалось, что он начинал уставать от языка двусмысленных намеков.
Я завороженно слушала эту его мантру и в ярких красках представляла все, как оно было там и сейчас. Развеселые осевшие на Бали туристы яростно штурмовали океан на расписных серфах, резали поперек любую волну и бегали по берегу в беспечном нарядном неглиже с фотоаппаратами в руках. Да что там говорить? Здорово!
- Здорово, - так и сказала я Михаилу, откровенное не понимая, какое отношение это могло иметь ко мне… Где я и где сейчас Бали?
- Ты бы хотела так?
О-о-о! Я бы хотела и так, и немного не так, а потом еще по другому и все разом и вместе!
- Миша, да разве это возможно? - страдальчески-нежно спросила я, и это все решило. Михаил рьяно отставил горячий кофейник и потянулся ко мне для робкого, скромного, почти братского поцелуя… Затем, он легонько взял меня за руку на удивление крепкой ладонью и куда-то повлек за собой…
Случилось? Нет, ничего не случилось, хотя другая часть меня яростно толкала в объятия этого чужого московского мужчины, требовала прекратить всякое сопротивление и плыть по волнам судьбы. Нет, не случилось! В разгар пламенного, двадцатого по счету поцелуя, когда руки Михаила уже почти закончили избавлять меня от одежды и совестливых оков зазвонил мой телефон. И я знала, кто это звонит…
- Ты где? – злой голос Хранителя звучал слишком близко и я оглянулась.
- Я? – все во мне звучало удивлением.
- Да, ты!
- Я на встрече по-поводу книги. Помнишь, я говорила тебе, что возможен заказ. Так вот, он возможен, - пролепетала я, понимая, что возможности тают на глазах.
- Мне надо срочно уехать на три дня. Давай, не задерживайся там с заказчиком. Я позвоню, пока.
- Пока, - ответил я мужу не испытав никакого облегчения.
Вот, куда его интересно понесло?..
- Миша, прости меня, Миша, - мои слова летели мимо Михаила и натыкались на крупный шкаф-купе. – Я не могу сейчас, понимаешь? Мне надо срочной уйти… Твой материал, он очень интересный. Я заберу его с собой, если хочешь. Если не хочешь, то увидимся в другой раз, - я говорила все это и мечтала только об одном: побыстрее одеться и закурить где-нибудь за углом, в тени летних деревьев.
- Как же так, Алена? Ты не можешь сейчас уйти! Мы ведь даже не начали…
Он был прав! И, если я буду поступать так каждый раз, я никогда не сдвинусь ни на сантиметр и буду похоронена неизвестно кем здесь, в этом ненавистном городишке Ровненький!
- Ну и пусть! – говорила я сама себе.
- Нет, дорогая, останься! – отчаянно спорила другая часть меня.
Это был не первый раз в жизни, но справедливости ради стоит сказать, что это был редкий раз, когда я внезапно решила… все-таки послушать другую часть меня и назло всем и всему - остаться.
Глава 10
Вечером того же дня, после первого свидания с Михаилом, которое продолжалось более двух часов под внимательными взглядами таиландских и балийских сувениров, ко мне в дверь постучали. Этот стук прервал мою вечернюю негу по-поводу грядущих перспектив. Я томно потягивалась на диване и планировала завтрашний поход к знакомой маникюрше в обнимку с обыкновенным бабским счастьем. Стук настойчиво повторился. Наверное, это вернулся Хранитель, который передумал уезжать. Я медленно побрела к двери, муж умел звонить и приезжать не вовремя. Есть люди, которые получают такой странный дар при самом рождении. Что я скажу ему? Как я провела этот день? Внимательно прислушиваясь к себе на семнадцатиметровом пути ко входной двери, я не ощутила никаких угрызений совести. То, что я сделала сегодня днем было скорее закономерным, нежели из ряда вон выходящим событием. Хранитель любил повторять: «Иди, найди себе другого дурака!» И можно было легко утверждать, что я просто выполнила его просьбу. Окончательно успокоив себя таким несложным образом, я резко-механически открыла дверь и приготовила для встречи с мужем однообразно-скучное лицо, которое у меня было припасено специально для таких случаев.
На пороге стоял следователь районного отдела полиции немолодой уже Семечкин. И судя по его взъерошенному загривку, день у служивого выдался сегодня не очень… Растерявшись, я сделала несколько шагов назад, наступила на кошку, которая издала низкий утробный звук и дьявольски зашипела.
- Разрешите? – грубовато напросился он и в свою очередь сделал несколько шагов вперед. Его тусклые глаза внимательно озирались по пыльной бамбуковой перегородке, ставшей уже легендой. Затем он перевел взгляд на меня и в упор спросил:
- Где вы были сегодня в пятнадцать часов дня?
Внутри меня все противно зашумело. Из кино я прекрасно знала в каких именно случаях задаются такие вопросы. И знала, что самое глупое сейчас отвечать вопросом на вопрос:
- А что собственно случилось?..
- Давайте, вопросы будут задавать я! – Семечкин немного повысил голос и без приглашения опустил свое грузное тело на табурет. В воздухе тревожно поплыл запах грязных мужских носочков.
- Мама, кто там? – раздался со второго этажа голос сынишки. – Леша?
- Нет, сынок, это ко мне, по какому-то делу, - я судорожно соображала, что же такого могло случиться, если мне нанесли личный полицейский визит. Я была у Михаила, и если все серьезно, то мне придется повторять это не один раз. Так как же поступить с такой правдой? Она немедленно достигнет ушей Хранителя… Так же, из фильмов, я знала, что врать сейчас – это самое последнее, гиблое дело, вот почему после неприличной паузы и хаотичных раздумий, я честно ответила:
- Я была у знакомого, на квартире.
- Он сможет это подтвердить? - явно в надежде на «нет» спросил Семечкин.
- Думаю, что сможет, если у него нет врожденного порока памяти, и если…
- Девушка, мне сейчас не до шуточек, - сурово оборвал меня полицейский.
- Вы можете мне объяснить – что здесь вообще происходит?
- Могу… Сегодня в пятнадцать ноль-ноль в офисе СПК произошла перестрелка из разборного оружия - автомат «Сайга». Убиты четыре человека и один, вернее одна несильно ранена. Задето только ухо.
Во мне все оборвалось… Я вспомнила звонок и внезапный отъезд мужа на три дня. Мне захотелось срочно проверить оставил или взял с собой он эту тяжеленную разборную «Сайгу» в спортивной сумке… Но проверить наличие оружия я сейчас никак не могла, за мной внимательно и недружелюбно наблюдал следователь районного отдела полиции.
- Мы выяснили, что за вашим мужем числиться единица стрелкового оружия с таким же наименованием, которое сегодня применили в офисе. Где оно? И где ваш муж?
- Я не знаю, - соврала я. – Понятия не имею ни о каком оружии. Мой муж не способен на такое!!! – страдальчески агитировала я Семечкина на свою сторону.
Он смотрел сквозь меня, предвидя длинное бесперспективное расследование убийства, больше напоминающее самосуд в диком лесу среди пугливых папуасов.
- Вам надо завтра явиться в отделение для дачи показаний. Под подозрением вся инициативная группа пайщиков СПК. Вам каждому придется доказывать свое стопроцентное алиби. Шумное у вас получается дельце… Не замнешь, не сотрешь.
- Сколько человек ворвалось в офис? Кого именно убили?
- Судя по камерам видеонаблюдения – четверо, но стреляли только двое. Кого убили сказать не могу. Тайна следствия…
- Значит, для перевыборов оказалось достаточным всего четыре голоса, а говорили, что потребуется двести шестьдесят, - равнодушно-отстраненно прошептала я.
- Девушка, вы бы сейчас не шутили, очень вас прошу! Ваш муж первый в списке подозреваемых!
Семечкин шумно поднялся с табурета, взял под мышку черную папочку, и оставляя в воздухе тревожный шлейф, отправился дальше, по этажам, в поиске жестоких убийц членов правления кооператива.
Я периодически набирала номер телефона Хранителя, но он не отвечал. Его телефон был недоступен целый вечер и первую половину ночи. Пора было прекращать истерику! Случилось то, что случилось. «Сайги» на месте ее хранения в доме – не оказалось.
Я приникла к компьютерному монитору в надежде, что чья-то новость в открытой группе СПК про убийство просочится в онлайн эфир. Но пайщики молчали, хотя Семечкин, и я была этом уверена, обошел за вечер более десятка квартир с подозреваемыми. Новостные ровненские каналы так же не выдавили из себя ни единого слова. Город погрузился во мрак и таинственный туман…
Мне подумалось, что это священный кошмар! Что молитвы сотен людей достигли неба и сверглись оттуда каким-то яростным карающим мечом! Никто из наших не мог не посмел бы так поступить! Мы, конечно, смотрели на правление со всей своей ненавистью, но чтобы убить… Ну, кто из нас? Пузыкин, Тема, Катерина или Анна Ивановна? Нет и еще раз нет. Я сидела на диване в неудобной скрюченной позе и была абсолютно уверена, что в тех же позах выжидательно сидят на своих диванах все они. Каждый подозревал каждого. Но никто из нас не хотел знать исполнителя, хотя был заранее безмерно ему благодарен!
Только вот Хранитель… Где он был в пятнадцать ноль-ноль сегодняшнего дня?..
Спохватившись на ночь глядя, я призывно набрала номер Михаила.
- Привет? – искренне удивился он.
- Привет, Миша! У нас тут случилось страшное… Наших правленцев кто-то пристрелил в тот момент, когда я была у тебя. Да, в три дня! От меня просят стопроцентное алиби! Ты ведь подтвердишь, что я была у тебя?
- Так, ну ты успокойся. Конечно, подтвержу. Твой муж разве не дома? – некстати спросил он. Привыкшего к «страшному» московского юриста было трудно этим страшным удивить.
- В том-то и дело, что не дома. Его до сих пор нет и не будет еще три дня. Его подозревают, Миша! Стреляли из «Сайги», а у него и есть эта «Сайга».
- Перестань. «Сайга» сегодня есть у всех. Спи, все обойдется!
Я не представляла, как и что может теперь обойтись? Я даже не имела возможности сообщить Алексею о том, что ждет его здесь после возвращения. Может, ему теперь лучше вообще не приезжать?
Глава 11
Нет, Алексей не мог этого совершить. Перебирая половину ночи в памяти все последние дни и разговоры с ним, я приходила к выводу, что градус его ненависти давно не тот. Хотя, ненависть здесь была совершенно не при чем. Месть это блюдо, которое подают холодным.
Я спускалась в лифте вместе с Пузыкиным и Юленькой Возницкой. Мы смотрели друг на друга во все глаза, но кроме обычного «привет» не произнесли вслух ни единого слова. Они все подозревали Хранителя, это было написано на их лицах. Юленька внезапно приоткрывала пухлый ротик так, словно хотела немедленно что-то спросить и тут же передумывала, тушевалась и не спрашивала ничего. Это была самая тягостная поездка в лифте для всех нас за последний год.
Дом продолжал медленно жить. Мадина и Минеюшка с опаской продолжали несмело руководить, поглядывая на членов инициативной группы. Никто не хотел быть уволенным тем способом, которым совершили перевыборы пару дней назад. Часть жильцов вообще не знала об этом страшном событии. И во всем здании воцарилась такая тягостная гнетущая тишина, что было слышно, как шуршит новенький блестящий китайский лифт.
На парковке я сразу заметила Хранителя, вокруг его машины еще не успела осесть поднятая колесами пыль, а к нему уже стремительно подбегал неизвестно откуда взявшийся здесь Семечкин. Пузыкин, Возницкая и я приостановились на крыльце, Сергей незаметно тронул меня за локоть в знак дружеского участия, и они медленно побрели к своим машинам, постоянно оглядываясь на Хранителя.
Семечкин, с трудом соблюдая вежливость и превозмогая страх, объяснял Алексею какие-то странные непонятные вещи, от которых тяжелая спортивная сумка с «Сайгой» медленно сползла с плеча и оказалась в кисти рук. Неудобоваримая информация плохо усваивалась в его уставшей бессонной голове.
- Привет! – торопливо вмешалась я. – Рано приехал, ведь должен был завтра? Все хорошо? Все ведь хорошо? – я поцеловала его в пыльную потную щеку и сразу отпрянула, такой тревогой и тоской несло от нее.
- Привет. Что хочет от меня этот человек? – устало спросил меня Хранитель и ткнул пальцем в сторону пуговиц униформы следователя.
- Да здесь неприятность случилась. Кого-то из правления застрелили в офисе. Под подозрением все мы… Товарищ Семечкин ищет алиби для каждого из инициативной группы.
- Да неужели??? Когда? – поперхнувшись спросил Хранитель.
- Два дня назад. В пятнадцать ноль-ноль, как часы.
Хватало одного беглого взгляда на Алексея, чтобы понять: даже если у него будет тройное алиби, он все равно останется под подозрением. Злой, усталый, решительный взгляд, пыльные дорожные ботинки, разгоряченный солнцем, грязный капот автомобиля и сумка с «Сайгой» в правой руке…
- Где вы были в пятницу днем? – решил вставить хоть слово Семечкин.
И мы оба вопросительно с большим градусом надежды уставились на Хранителя.
- Был. Я не могу сказать, где я был… Арестуете? - усмехнулся мой муж.
- Арестуем, - со вздохом облегчения ответил майор. Он уже успел арестовать троих, но двое выходили завтра обратно на свободу, так как никаких зацепок за это липкое дело найти не удалось. – Арестуем!
Я не верила ни глазам своим, ни чужим ветреным словам. Совершенно не понимая происходящего, я наблюдала, как Хранитель покорно отдал майору тяжеленную сумку, забрал из машины какие-то свои личные вещи и, укутав их в дырявый желтый пакет, передал мне. Потом замер напротив меня и трудно выдавил из себя подобие улыбки.
- Леша… Это ведь не ты?
- Это я.
- Я спрашиваю – не ты это сделал?
- Не я сделал. Но сейчас здесь, в этой ситуации перед тобой именно я…
Мне думалось, что сейчас надо разрыдаться и броситься к нему на шею с причитаниями и стонами, как это обычно делают в кино или разных романтичных книжицах. Но в кино врут. Меня обуял жесточайший ступор, я не могла выдавить из себя ни единого доброго слова для человека, с которым жила четвертый год. Эта фронтальная картинка передо мной - не могла быть правдой.
Тем временем, Семечкин, дождавшись служебной машины ППС, и даже не дав Хранителю переодеться, погрузил его в свой железный коробок на колесах и бы таков…
- Позвони адвокату! – прокричала я вслед. – И я позвоню! Завтра будешь дома, а может и сегодня, - задумчиво добавила я и поняла, что сильно сомневаюсь в этом.
Эпилог
На высоком холме, усыпанном цветами, в самом центре города Ровненький, подгулявший ветерок ласково играл с моими распущенными волосами… Торопливость, суетность, побеги амбиций и тщеты ушли из меня, покинули желтой листвой мое некогда цветущее древо. Я хоронила на этом холме оконченную борьбу за несуществующие человеческие права.
Самое громкое преступление в Ровненьком осталось нераскрытым. У каждого члена инициативной группы пайщиков СПК было стопроцентное алиби, которое невозможно было не принять во внимание даже нашим «спустярукавишным» полицейским.
Экспертиза показала, что из карабина «Сайга», которое носил за собой по свету неугомонный Хранитель вот уже несколько месяцев не было произведено ни единого выстрела. Эту экспертизу сначала пытались не принимать во внимание, но дотошная Олеговна извлекла блеклый листок на свет божий, чем полностью оправдала Алексея и добилась для него публичного извинения за двадцатидневный арест… Где он был именно в этот день навсегда останется тайной.
Михаил повел себя по-детски. И когда я попросила его принять участие в защите прав моего мужа, он наотрез отказался:
- Зачем тебе это надо? Твое алиби я подтвердил и ты всегда говорила, что хочешь начать новую жизнь! Самое время сделать это. Мне нужна ты и твоя работа. Если я вытащу его оттуда – все останется так, как есть. Ты понимаешь это??? Да, я смогу это сделать, но какой мне в этом резон? Я его выну, а он опять станет контролировать каждый твой шаг! Тебе сколько лет? И ты думаешь, что шансы будут постоянно пришвартовываться к тебе, как в бухту пароходы? Ты видела здесь на речке одинокий кораблик возле унылой набережной? Так вот, садись в этот кораблик и не выпендривайся! Он единственный, ты должна это понимать!
- Я подумаю, Михаил, - ответил я и горько разрыдалась после того, как отключила телефон. Мишина хата с краю. Он ничего не знает.
Семечкин рассказал Хранителю про мое алиби, и я понимала, что после его возвращения нас ждет очередное испытание ненужным разговором. Я могла бы сказать, что просто обсуждала книгу, часть которой, кстати, я уже успела записать в виде текстового файла. Но Хранитель не поверит. «Все успешные люди – законченные идиоты, потому что до поры до времени, они спокойно ходят по человеческим головам. И когда-нибудь, ты поймешь, почувствуешь это…» - любил повторять Алексей словно заранее рисуя мне портрет щупленького белобрысого юриста Михаила. И у меня не повернется язык сказать мужу, что я отдалась такому ничтожеству… за призрачные обещания и надежды.
Через неделю после жестокой расправы над правлением, в которой погибли четыре члена из пяти, включая председателя Десяткина, администрация города спешно вручила нам через Минеюшку, документы о сдаче дома в эксплуатацию. Только после этих событий, незамедлительно, каждый пайщик смог получить право собственности на свой кровный клочок пола и стен в стране. Но радость была какой-то горькой, неладной, неправильной. Многие пайщики продавали свои «клочки», только для того, чтобы навсегда забыть об этой грязной истории.
Я не тоже могла оставаться в этом доме по многим причинам. Большинство жильцов уверовали в то, что мои руки запятнаны в крови, что я причастна к этой расправе в той или иной степени. И теперь, мне всегда приходилось опускать глаза, когда я встречалась с кем-то из них в длинном коридоре. Жестокие хомячки. Они оказались еще злее правления, потому что предали меня на завершающем этапе мероприятий.
К высокому холму подходил Алексей. Но это уже не могло изменить или исправить ход моих пружинящих мыслей. Он молча опустился возле меня на траву и намотал на свой палец мой светлый локон, поиграл с ним как ветер, отпустил небрежно и тоже задумался.
Солнце медленно сползало к горизонту.
- А знаешь, что? – спросил вдруг муж.
- Что? – отрешенно спросила я.
- Напиши об этом книгу?
- Книгу? Это же политика, кому это интересно?..
- Я думаю, что если бы власти не попустительствовали всяким неуемным Десяткиным, то не было бы и историй про человеческий самосуд. Напиши это для властей?
- Им не понравится…
- Но ведь и нам с тобой это тоже не понравилось?
- А кто будет убийцей в книге? – заинтересованно спросила я.
- Убийцей? – Хранитель набрал немного воздуха и продолжил. – Дежурный с поста ГАИ на выезде из города показал, что в день убийства, через его пост в направлении Ростова, Ровненький покинули два автомобиля черного цвета марки «Ниссан» с государственными номерными знаками не из нашего региона. Не имея никаких подозрений или оснований для остановки транспортных средств, дежурный Вальков, просто проводил их взглядом и продолжал созерцать и курить под жарким июльским солнцем.
- Это правда? – с подозрением спросила я.
- Правда, - улыбнулся Хранитель и поцеловал меня в нос. – Пошли!
© Copyright: Юта Тен, 2014
Свидетельство о публикации №214061500990
Свидетельство о публикации №214061500990
Рецензии