Воины в белом. Часть 9

Дорога до родного города Валеры заняла почти двое суток. Переправка из центральной России на Северный Кавказ даже с учетом отдельного купе, билет на которое он получил согласно воинскому требованию, не улучшила самочувствия Алены, и с поезда, когда он, наконец, прибыл в славный город Ессентуки, она сходила явно более бледная, чем в него садилась. Но тем не менее величественное каменное здание вокзала, чистый и в чем-то похожий на сибирский воздух, лишенный примесей химических выбросов промышленных предприятий, а так же открывшиеся ее взору горные пейзажи, который расходились буквально во все стороны, вызвали на ее лице счастливую улыбку, особенно когда она увидела отца Валеры, стоящего в компании высокого крепкого офицера на краю перрона, чуть дистанцировавшись от многочисленных встречающих. По мере того, как они приближались к встречающим их родственникам, стали ясно различимы синие петлицы на кителе офицера и эмблемы в виде щита и меча, говорящие о его принадлежности к органам госбезопасности, что заставило Алену заметно занервничать. Ее переживания длились несколько секунд, пока офицер не сделал шаг вперед и не обнял крепко Валеру за плечи.
-С возвращением, братан – произнес он – Мы с отцом вас уже заждались. – он перевел взгляд на Алену – Ну здравствуй, невестка. Рад тебя видеть. – он аккуратно пожал Алене руку и чуть отошел в сторону, освобождая дорогу высокому сухопарому мужчине с пышной гривой зачесанный наверх седых волос, который стоял, опираясь на гладко отполированную трость и смотрел на Валеру с Аленой с той особенной, хотя и слабой, улыбкой, в которой одновременно угадываются родительская любовь и гордость с одной стороны и осознание собственного возраста, чтобы не сказать старости, с другой. Заметно опираясь на трость, он сделал несколько шагов в их сторону и крепко пожал Валере руку.
-С возвращением домой, сын. Рад тебя видеть.
Валера ответно стиснул отцовскую ладонь, но потом все же не удержался и крепко обнял его, стиснув так, что у старого хирурга скрипнули кости. Он и не подозревал, насколько он соскучился по отцу за время своего отсутствия дома. Отец почти всегда был занят на работе. После войны его часто мучили боли в раненой ноге. Он не был щедр на похвалы и прочие знаки внимания, зато подзатыльник, если тот был заслуженный, мог дать такой, что, казалось, глаза выскочат с противоположной стороны. Он почти никогда не заставлял Валеру делать уроки, чистить зубы, или вовремя садиться за стол. Но он всегда уважал его, как один взрослый человек уважает другого и почти никогда не разговаривал с ним как с несмышленым младенцем, даже когда тот и являлся еще таковым. Когда Валера сказал ему, что тоже хочет стать врачом, тот не стал ни возражать, ни поддерживать его, а просто взял на следующий день с собой в операционную и заставил простоять возле операционного стола несколько часов непрерывной операции. Потом повторил эту процедуру на следующий день. Потом на следующий. И так всю неделю. Было лето, и Валера вместо обычных развлечений с приятелями во дворе и за его пределами, безропотно торчал по несколько часов в операционной, наблюдая за тем, как его отец, несмотря на боль в ноге, выстаивает у операционного стола, оперируя часто таких  же ветеранов, каким являлся и он сам, удаляя из их тел осколки и пули, воспаленные аппендиксы и разорвавшиеся после травм органы и сосуды. Там он впервые увидел небесно голубой цвет легких юной девушки-подростка, которую на колхозной ярмарке лягнула лошадь, разорвав ей одну из долей легкого осколком ребра и увидел, как совсем рядом с руками хирурга бьется настоящее сердце. По прошествии этой недели отец, выходя из операционной, в которой его сын в очередной раз несколько часов стоял рядом с ним, наблюдая за удалением изъеденного гнойным воспалением желчного пузыря, спросил:
-Ты все еще не передумал?
-Нет – коротко ответил сын, снимая операционный халат и перехватывая очередной заинтересованный взгляд очередной операционной сестры, проходящей мимо. Вопросов о пребывании молодого человека без малейших медицинских навыков в операционной было много у всего хирургического персонала, но, поскольку Валера в основном там выполнял роль мебели, словно приведение маяча в углу, а авторитет его отца был достаточно велик, чтобы удерживать от вопросов даже самых любопытных, то никто и никогда не высказывал по этому поводу ни вопросов, ни недовольства.
-Хорошо – кивнул отец. И на следующий день одному ему известным способом оформил Валеру в отделение анестезиологии и реанимации санитаром, немало удивив сына сообщением, что остаток последних его школьных летних каникул он проведет не в отдыхе с приятелями, а в больнице, выполняя не самую благодарную и точно самую грязную работу младшего медицинского персонала. Он, видимо, ожидал от сына возмущений с основным лейтмотивом «За что?», но Валера, к тому времени в общих чертах понявший смысл отцовских действий, принял эту новость спокойно и даже сам на собственные карманные деньги, которые выделялись ему родителями весьма тщательно и скудно и которые он еще тщательнее экономил, отправился к портнихе, живущей в соседнем дворе, и она, несколько удивившись такому необычному заказу, подкрепленному всей силой его юного мужского обаяния, за полдня сшила ему медицинский халат и такой же колпак из добротной ткани, которая по ее уверению должна была выдержать натиск и крови, и грязи, способствовавшей профессии, которую Валере предстояло освоить. Отец окинул взглядом сына, примерявшего халат перед маленьким зеркалом в прихожей, ничего не сказал, а на следующий день отправил его в отделение, из которого сутки спустя Валера явился, еле держась на ногах, и на призыв друзей прогуляться до речки не смог даже ответить не совсем цензурными выражениями, которые крутились у него на языке при воображении такой перспективы.  Когда он, проспав четырнадцать часов подряд, наконец, очнулся, отец сидел за своим столом и читал английское издание медицинского альманаха, которое ему выдавали из библиотеки с согласия городского отдела МГБ СССР, который внимательно следил за оборотом иностранной литературы среди населения, многие из которого прошли войну, бывали в этой связи за рубежом, где освоили основы языка, а потому стали уязвимыми для западной пропаганды. Данные специализированные издания, хотя и заказывались почти каждой более-менее крупной городской библиотекой, но все же предоставлялись для чтения только в читальном зале под надзором старшего библиотекаря, которая, по всеобщему мнению, являлась осведомительницей ГБ и почти не скрывала этого, пользуясь своим привилегированным положением в пределах, значительно превышающих библиотечные полномочия. Валера, уже тогда соображавший, как работают основные государственные механизмы, подозревал, что разрешение брать подобный альманах для чтения домой было связано не столько с авторитетом его отца как врача, сколько с тем, что его старший брат как раз получил очередное звание старшего лейтенанта государственной безопасности и что во время войны он служил в военной контрразведке, известной как «СМЕРШ», где и получил свои первые офицерские звездочки с эмблемами на погонах, которые давали право входить чуть ли не во все кабинеты, открывая дверь чуть ли не ногой. Они с отцом никогда не обсуждали при Валере события войны, но по обрывкам разговоров тот понял, что и брат, и отец служили не в простых полевых частях. Лишь через несколько лет он узнал, что брат начинал службу в частях ОСНАЗ НКВД СССР, выполняя работу, о которой он, видимо, не сможет рассказать даже на смертном одре по причине секретности, а отец относился к спецмедуправлению ГРУ, в задачу которого входило изучение достижений военной медицины противника в целью скорейшего перенимания тех нововведений в тех отраслях, в которых советская медицина пока что отставала. А перенимать было что, поскольку немцы к этому времени шагнули далеко вперед и в инструментальном обеспечении, и в анестезиологии, и в исследовании пределов возможностей человеческого организма. О том, какими путями и на ком проводились эти исследования, ни Валера, ни его отец предпочитали не говорить, но у самого Валеры не раз возникало подозрение, что отец присутствовал при допросах врачей концлагерей, которые были освобождены советскими войсками, если только не проводил их лично с целью получения новейшей научной информации, добытой на этих фабриках смерти.  Увидев, что сын проснулся, отец улыбнулся скупой улыбкой и снова поинтересовался:
-Не передумал?
-Нет – ответил Валера и перевернулся на другой бок, снова проваливаясь в пучину сновидений.
А на следующий день он попал на суточное дежурство в морг. И полвека спустя оборудование моргов с провинциальных больницах его Родины оставляло желать лучшего, а тогда, после войны, в едва восстановленной больнице, отделение патологической анатомии представляло из себя подвальное помещение, в котором стояли несколько каменных столов для вскрытия и почти отсутствовала какая-либо принудительная вентиляция, а потому ароматы формалина, крови, а так же содержимого желудка и кишечника наполняли подвал, смешиваясь с запахом сырости и создавая такую гамму впечатлений для вновь прибывшего сотрудника, что поначалу Валера с большим трудом сдержал приступ тошноты. На одном из столов как раз лежал свежедоставленный покойник, а над ним стояла хрупкого вида пожилая женщина в брезентовом фартуке, под которым с трудом угадывался бывший когда-то белым, но с тех пор изрядно посеревший медицинский халат. Глядя на застывшее в каком-то потустороннем умиротворении лицо покойника, она не спеша жевала пирожок, и Валера снова почувствовал, как его желудок начинает подниматься к горлу.
-А, ты, наверное, сын Василия Владимировича – женщина проглотила последний кусочек пирожка и обаятельно улыбнулась сверкнув искорками в глазах.
-Д-да – с запинкой ответил Валера.
-Ну проходи, проходи. Меня зовут Амалия Сергеевна, я тут старший патологоанатом. Твой отец говорил, что тебя очень интересует патанатомия, что ты собираешься поступать в медицинский и решил постичь азы нашей профессии. Хорошо, очень хорошо. Настоящая профессиональная династия, всегда приятно видеть, как молодые наследуют традиции родителей. Твой отец очень хороший врач, но ты, уверена, и так это знаешь, так что я думаю, что всему самому главному он тебя научит лучше любого института. Но вот тут – она обвела рукой бетонный саркофаг подвала, в маленьком окошке которого неспешно проворачивались лопасти электрического вентилятора – тут мое царство. И ты очень правильно сделал, что решил заранее изучить патологическую анатомию. Ведь в конце концов, именно мы ставим точку там, где не смогли справиться другие врачи, даже такие великие, как твой отец. – она говорила быстро, и голос ее чем-то напоминал щебетание маленькой птицы, что подчеркивалось миниатюрностью и хрупкостью ее фигуры.
Валера, который вовсе не горел желанием приступить к немедленному изучению патологической анатомии и уже начинал понемногу дуреть от запахов формалина и человеческих внутренностей, тем не менее нашел в себе силы улыбнуться и придать лицу подобающий случаю энтузиазм.
-Итак – Амалия одела хирургические перчатки и взяла в руки секционный нож – У нас тут свежий покойник, доставленный к нам этим прекрасным летним утром прямиком из реанимационного отделения, в котором он боролся за свою жизнь после перенесенного инсульта. Поскольку ты, как я понимаю, никогда до этого не был в прозекторской, то обучение будем сразу и тесно сочетать с практикой. А посему возьми вон тот фартук – она указала на такой же брезентовый фартук, как тот, что был одет на ней – одевай его и будешь мне помогать.
-Помогать? – переспросил Валера – Но я же совсем ничего в этом деле не знаю.
-Вот и научишься. Самая лучшая учеба – это когда живой работой занимаешься, пардон за каламбур – она подмигнула ему все с теми же веселыми искорками в глазах и перевела взгляд на лежащий перед ними труп – Значит, что мы тут имеем. Мужчина, 65 лет, обширный геморрагический инсульт, полученный два дня назад. Крепкий мужик, надо сказать, другой бы помер буквально сразу. Причина смерти на мой профессиональный взгляд очевидна, однако поскольку он не имел до этого медицинской карты, которая могла бы нам сообщить о его сопутствующих заболеваниях, а так же в силу того, что доставлен он к нам не из дома, а из отделения всеми нами любимого стационара мы обязаны провести полное вскрытие данного индивидуума, чтобы…? – она подняла на Валеру вопросительный взгляд.
-Исключить медицинскую ошибку? – робко предположил тот.
-Браво, молодой человек! – Амалия одобрительно кивнула – Быть вам отличным специалистом с такой головой – Верно, чтобы исключить ошибку в лечении данного больного во время его пребывания в реанимации. А посему с чего мы начнем?
-С чего? – тут Валера просто не знал, что предположить, но Амалия и не ждала от него двух проявлений гениальности подряд в течении всего лишь нескольких секунд.
-Начнем мы с головы. Как видишь, под затылком у него находится деревянный брусок со специальной выемкой. Для чего мы этот брусок туда положили?
-Чтобы не моталась голова?
-Верно чтобы не моталась голова, когда мы будем вскрывать черепную коробку. Держи вот тут – она взяла его руку и прижала ко лбу трупа. Кожа его была холодная и сухая, хотя с учетом сырости помещения Валера ожидал, что на окажется влажной. – Держи крепко там и смотри внимательно сюда – ловким движением руки Амалия рассекла кожу прямо по венечной линии волосистой части головы, разделив скальп на переднее и заднее полушарие что создало в голове Валеры ассоциацию с географической картой. –Здесь у нас самая главная проблема – это височные мышцы, на которых, собственно и держится весь наш скальп. Не будь их – и кожа бы ездила по черепу как плохо надетый парик.- она ухватила разошедшиеся концы кожи двумя крючками и вложила эти крючки в руки Валеры – Растяни, пожалуйста.
Оттянув в стороны концы посмертной раны, Валера и правда увидел тонкие, но плотные волокна височных мышц, которые имели три ножки и крепились к височным костям, расходясь нитями к внутренней поверхности кожи, удерживая ее, словно в большой красной паутине. Амалия отсекла секционным ножам эти ножки и почти сразу кожа потеряла упругость, разъехавшись до затылка с одной стороны и до бровей с другой с так быстро, что Валера испуганно вскинул на старшего патологоанатома глаза, опасаясь получить нахлобучку за слишком резкое движение крючками.
-Нормально, нормально – успокоила его Амалия – Вот, видишь эту пленку? – она показала на тонкую прозрачную пленочную оболочку, под которой угадывалась белизна черепной кости. –Это интерстициальная оболочка, которая разделяет кожу и черепные кости. Нужна ли она нам сейчас? Нет, не нужна. – она провела по пленке ножом и почти сразу за этим выдавила в образовавшийся разрез напористую струю сильно пахнущей спиртом жидкости. Тонкая пленка мгновенно разошлась в стороны и обнажила череп, который оказался значительно светлее черепа, венчавшего конструкцию скелета в школе Валеры. Перехватив у него крючки, Амалия резким сильным движением раздвинула кожу еще шире, а затем спустила  ее на лоб трупа, отчего напрашивалась аналогия с полуснятым чулком. Складки кожи закрыли глаза и почти весь нос, и только рот, раскрывшийся под таким давлением сверху, говорил о том, что эта часть тела все еще является лицом, хотя и сложенным в гармошку за ненадобностью. По мере того, как Амалия пилила черепные кости пилой, которая вполне, по мнению Валеры подошла бы для пилки деревьев, его первоначальное смятение почти прошло, уступив место внимательному интересу и наблюдениям за отточенными до автоматизма действиями старшего патологоанатома, которая успевала орудовать острыми и довольно опасными предметами и одновременно с этим давать максимально подробные пояснения. С глухим стуком, с которым падает на бетонный пол каменная пепельница, отпиленная по кругу крышка черепа, отвалилась, и глазам Валеры предстал человеческий мозг.
-Итак – продолжила Амалия, отложив пилу в сторону – Вот  мы и приблизились к самому главному нашему органу, который, собственно, и делает нас людьми, то есть высшей формой жизни. Он отвечает за наши мысли и, как бы поэтам не хотелось возложить эту обязанность на сердце, чувства. Как видишь, сверху мозг покрыт паутинной оболочкой, чем-то напоминающей ту, которая покрывает поверхность самого черепа. Что мы видим под ней?
Валера чуть склонился, изучая эту самую оболочку, которая напоминала слегка затвердевшую слизь и под которой отчетливо была видна переливающаяся при малейшем движении головы жидкость.
-Воду? – неуверенно предположил он.
-Почти – одобрительно кивнула Амалия – Точнее говоря, ликворную жидкость. Красноватого оттенка. Которой там не должно быть. Что наводи нас на мысль, что данный человек умер от отека мозга, последовавшего в результате крупномасштабного кровоизлияния в теменную и затылочную доли. Но ведь никогда нельзя знать наверняка, верно? – она снова улыбнулась и, едва коснувшись покрывающей мозг пленки рассекла ее тонким скальпелем, после чего запустила в череп обе руки и начала быстро орудовать там секционным ножом.
-У нас тут куча фиксирующий приспособлений, чтобы наш главный мыслительный центр сидел на одном месте, а не бился при наших движениях о стенки черепа и главным из них является продолговатый мозг, который, собственно, и соединят головной мозг со спинным. И все это нам сейчас не нужно – закончив говорить, она сделала еще одно движение в глубине черепа, затем извлекла окровавленные руки и вместе и руками черепную коробку покинул и сам головной мозг покойного. Чуть вытянутый овал его периметра пересекали многочисленные борозды и извилины, а посередине он был разделен на два почти идеально симметричных полушария. Взвесив его на весах и взяв кусочек мозговой ткани на биопсию, Амалия отложила его в сторону и перешла к основному вскрытию, для начала проведя секционным ножом от шеи до самой паховой области, открыв желтую подкожную клетчатку и мышцы брюшного пресса.
-В обморок еще не решил упасть? – спросила она Валеру, с интересом наблюдая за ним.
-Ни в коем случае. – для убедительности Валера сделал шаг вперед и оказался вплотную у самого стола.
-Тогда начнем основную работу – одобрительно кивнула Амалия.
Когда Валера вернулся домой после того рабочего дня, в его голове все еще перемешивались бесконечные потоки информации, которую по ходу вскрытия излагала ему Амалия и которую он пытался запомнить. Последовательность манипуляций, характерные особенности внутренних органов и возможные повреждения, на которые следовало обращать внимание в первую очередь, мельчайшие детали внутреннего строения, которые подчас говорили об особенностях прожитой этим человеком жизни больше, чем мог бы вспомнить он сам. К концу процедуры, Валера уже не замечал ни сырости помещения, ни характерного для такого заведения запаха, ни испытывал ни страха, ни отвращения. Он чувствовал только жгучий интерес, наблюдая за действиями Амалии, которая, словно Шерлок Холмс или индеец-следопыт, о которых он когда-то читал в книжках, по малейшим деталям воспроизводила почти всю историю болезней данного покойного гражданина, а вместе с болезнями и историю самой его жизни. Когда он вернулся домой, был уже поздний вечер. От него ощутимо несло формалином и хлоркой, но глаза выдавали прекрасное настроение. Отец сидел за своим столом и бегло просматривал какие-то таблицы, делая аккуратно пометки на полях.
-Не передумал? – спросил он, не поднимая глаз.
-Нет – ответил Валера, снимая через голову рубашку и направляясь к крану, из которого неспешно капала вода. У него мелькнула идея помыться под общим душем, но аромат, идущий от него после первого рабочего дня в морге мог серьезно испортить отношение к нему тех жителей общего двора, которые захотели бы принять душ позже. Так называемая квартира, в которой жила его семья на тот момент представляла собой двухкомнатное помещение полубарачного типа, которое располагалось по соседству с еще полудесятком таких же бараков, тесно примыкавших друг к другу общими стенами и создававших самые причудливые архитектурные изгибы своими многочисленными самодельными пристройками, которые возводились жильцами в стремлении расширить площадь жилья. Весь этот барачный ансамбль располагался почти правильным квадратом, в центре которого и находилось жилище Валеры, а пространство внутри создавало единый двор, в который вел опять же единый вход с крышей, созданной из перекинутых между двумя барачными кровлями досками, поверх которых была заботливо прибита дранка. Летом, когда двор почти засыпал, этот маленький самодельный проулок использовался влюбленными парами для первых или последних слов признаний, а иногда для дискуссий между местной шпаной на тему того, кто из представителей каждой группы круче. В последнем случае диалог обычно заканчивался дракой и вызовом милиции особо бдительными жильцами. В одном из дворовых углов стоял большой водяной резервуар, который в своей прошлой жизни, видимо был автомобильной цистерной. Гофрированный шланг, идущий от него, заканчивался в сбитой из вагонки халупе, напоминавшей по внешнему виду уличный туалет. Летом раз в неделю специальный водовоз наполнял этот резервуар, и все последующие дни он использовался в качестве летнего душа теми счастливчиками, которые успели заскочить в кабину до того, как предыдущие посетители использовали всю воду. Остальным же единственной альтернативой представлялась дорога в городскую баню, для чего опять же надо было дождаться выходного дня. Машина наполнила резервуар только прошлым вечером, и Валера не сомневался, что вода в нем еще осталась, однако предпочел пойти на кухню, где на крохотном пятачке умудрялись соседствовать маленькая печка, умывальник и стол с двумя стульями. Наскоро обмывшись под освежающими струями холодной воды, он вернулся в комнату, родителей, где отец продолжал изучать рабочие бумаги.
-Даже если завтра ты засунешь меня на кладбище, наблюдать за похоронами пациентов, которых не удалось спасти, я все равно не передумаю. Я хочу быть врачом. Я хочу стать хирургом.
-Ну что ж – отец отложил бумаги и поднял на сына глаза. Впервые за довольно долгое время на его губах играла довольная улыбка. – Будем считать, что ты меня убедил. И если за оставшийся тебе год школы ты не передумаешь, быть тебе хорошим хирургом.
-Я не передумаю.