Изгой

Посвящение:
Радости


Полет.

Легкое голубое небо острова подергивалось пеленой наступающих осенних туч, готовых разразиться, жгучими языками молний. Он сидел на кромке огромного серого камня, что служил пиковой точкой самой высокой горы, слушал, как переговаривались птицы - соседи, разнося над его отчизной последние новости. Не вслушиваясь в их голоса, он чувствовал себя звеном цепи острова. Ветер разносил сотни запахов: падающей листвы и воды, смешивая, будто искусный парфюмер, в отдельные истории, добавлял в свои композиции дыханье снега, который на пике горы, никогда не таял. Ему пришлось самому учиться летать, в юном возрасте, к ним в гнездо забралась проворная куница и расправилась с его семьей, в тот момент, как он выпал из гнезда. Но он предпочитал не вспоминать об этом дне, а в подтверждение своего существования и причастности к жизни на острове, часто, на этой пиковой точке стоя над обрывом, расправлял свои огромные крылья, вверяя себя небу и ветру, иногда, координирующие его полет.

На расстоянии крыла он находился от своих сородичей, что гурьбой призывали его стать частью своей стаи, но стая, ему была безразлична, да и как ему, выросшему без заботы и любви матери, понять чувство сплоченности своих братьев. Шли годы и из юного едва оперившегося птенца, он превратился в достаточно большую и сильную птицу, которая не являясь звеном, в один момент, превратилась из простой птицы, которая была рядом в изгоя, что мозолила глаза своим «братьям» нежеланием быть вместе.

Чувствуя всю ненависть и презрение, он и перелетел на гору, что принято было называть у людей «Высшая» где и жил вполне счастливо. Только иногда, вечером, когда ветер приносил новости о победах и опасностях, о свадьбах и рождениях новых птенцов, его крылья сводило сеткой больной судороги, хотелось расправить их и полететь на чудный голос птицы, что так нежно напевала свадебную песню, о поиске супруга. Перебарывая боль, он рывком срывался с высоты и камнем падал вниз, порой, слишком увлекшись, едва успевал снова взмыть в воздух. Потому, что доверял чувству, которое когда-то зародилось у него в груди, частице этой вселенной, безграничного доверия и полной отдачи. Секрету полета, в котором и крылья были не столь значимы.

Это случилось в то время, когда он пытался учиться летать, подглядывая за чужими родителями, которые с особой важностью, на второй неделе, выводили своих птенцов из гнезд и, хлопая крыльями, подавали пример того, как надо учиться летать. Желторотые птенцы наблюдали и вторили примеру, учились, по началу смешно поднимая и опуская крылья, но с каждым разом все более уверенно. Ему хорошо запомнился их гордый взгляд, когда птенцам удавалось наконец-то взмыть в воздух и нескрываемый трепет, настороженность, переживания, огоньками блестевшие во взгляде семьи.

Его же учителями были ошибки, падения, шишки и один раз - вывих правого крыла, что с того момента, разбил всю симметрию крыльев. Тайком, от чужих любопытных глаз, он учился летать с пригорка у ручья, где по сути, никого и не было, ибо пригорок тот был слишком крут и опасен. И разбежавшись, что есть силы, раскинув, маленькие крылья и закрыв от страха глаза, он кинулся в неизведанное ему пространство, что звал мечтой. Таких попыток было сотню или по две сотни на дню, пока отчаявшись, он случайно не услышал разговор матери, которая обучала полету своего младшего птенца. Тогда она невольно поведала секрет полета, который, как и все самое сложное, был прост.

Она говорила, не бойся и отдайся полету прислушайся к своему сердцу. Открой глаза и доверься, тогда, крылья сделают все сами за тебя.

С этими словами он переночевал, а на заре решил опробовать ее наставления. И забравшись повыше, долго оглядывая рельеф острова, закрыв глаза и задержав дыхание, начал прислушиваться к себе и чувству, что звало его взмыть ввысь. Неторопливо он расправил крылья, позволяя крепким рукам ветра, поддерживать его в полете и разомкнув глаза, отталкиваясь, что есть сил от обрыва, взмыл в воздух. Все пришло само собой, первый полет, что продлился так мало времени, он запомнил надолго, первая улыбка души и первое ощущение счастья и внутренней свободы. Ничто не могло омрачить того дня, даже неудачное приземление на сосну, и то, что запутавшись в сухих сучьях, он оставил большую часть перьев.

У него получилось.. радость, переполнявшая вперемежку с едким привкусом одиночества, от того, что поделиться, было совсем не с кем. Долгими ночами, он все обдумывал и прокручивал ее слова, порой ему казалось, что она стоит совсем рядом и, разговаривая с ним, шепчет столь значимые слова о доверии, свободе и про зов собственного сердца.

Однажды, когда на острове начался затяжной период дождей и птицы гнездились в своих уютных домах, прижимаясь совсем близко, друг к другу. Над морем разбушевался шторм, небо и море сроднившись, стали тяжелого серого цвета, а крупные капли дождя градом барабанили по сучьям деревьев, он наблюдал, за властью двух стихий, как ему казалось, соперничавших друг с другом, доказывая свою силу и важность, проводя параллели с птицами - волнами, что со всего размаха разбивались о прибрежные камни и белой пеной оставляли на них свои следы. Ему до ломки захотелось испытать это ощущение, проверить свою силу и свои крылья на прочность, стать третьим игроком - частью гнева этой стихии.

Выбравшись из своего гнезда, он поспешил в центр шторма, что разбушевавшись, крутил все, что попадалось ему под руку. Тогда, взмыв в небо, он почувствовал тишину и прислушиваясь сердцем к игре, начал изучать ее правила, позволив себе закрыть глаза. Крылья сделались невыносимо тяжелыми, казалось, настырный дождь, что есть силы, пытался просочиться сквозь них, наполняя их влагой, от напряжения они начали подрагивать, а силы покидать. Он окинул взглядом место над которым парил, тяжелый вымощенный брусчаткой причал и человеческий силуэт на нем, который сидел на парапете и, запрокинув голову, смотрел на волны, которые набираясь силы, то выталкивали ноги человека, то пытались забрать его полностью, поглощая затягивали и скалились.

Итог этой игры ему был известен, собрав последние силы, он воспарил ввысь, пытаясь пробиться, сквозь черные тучи, теша себя надеждой, что возможно, пробьется и выдержит, вновь почувствует теплые лучи солнца, что бережно, любовью, согреют его крылья, давая передышку для дальнейшей борьбы. Но черной стихии казалось не было конца, и сколько бы не пробивался он вверх, крылья лишь становились тяжелее и тяжелее, а дыханье все сильнее сбивалось и выпавший из знакомого ритма движений, он падал вниз, тогда, вспомнивший безудержность волн, их ярость, он стремительно набирая скорость, сложил впервые крылья вдоль тела и летел камнем вниз представляя себя той волной, что сейчас разобьется о прибрежные острые камни жизни:


«Она говорила, не бойся и отдайся полету прислушайся к своему сердцу. Открой глаза и доверься, тогда, крылья сделают все сами за тебя.»

Руки.

«Он окинул взглядом место над которым парил, тяжелый вымощенный брусчаткой причал и человеческий силуэт на нем, который сидел на парапете и, запрокинув голову, смотрел на волны, которые набираясь силы, то выталкивали ноги человека, то пытались забрать его полностью, поглощая затягивали и скалились.»

Изгой проснулся, от тепла чьих-то рук, он лежал на коленях человека, который осматривал поврежденное крыло и клюв. Человек был насквозь мокрый, уставший, с грустными глазами, а с волос и одежды каплями стекала соленая морская вода.

Море успокоилось и из-за туч вышло солнце, прогревая перья птицы. Человек встал и расстегнув рубашку, положил птицу за шиврот.

И впервые за все свое недолгое существование, птица почувствовала себя в безопасности и прижимаясь еще ближе к теплой груди человека, заснула крепким беззаботным сном.