29. Двойники. Воздухи Фонтанного Дома

                29. Воздухи Фонтанного Дома   

Есть еще одна «быличка» о портрете – это произошло в Шереметьевском Дворце, на том же берегу Фонтанки, и как-то «рифмуется» с историей  портрета Пушкина.

Тогдашний Хозяин Фонтанного дома, граф Николай Петрович Шереметев, только что похоронил свою жену, Прасковью Ивановну Жемчугову (Бесконечная минута).

В светских пересудах имя Жемчуговой «каталось горошинкой счастья».

Графиня-крестьянка. Барышня-пейзанка. Госпожа-служанка.

Крепостная актриса (ярко одаренная, но полуобразованная, неуловимо-привлекательная, но не красавица), ставшая в одночасье столбовой дворянкой Шереметевой, владелицей многих тысяч душ.

Но, как это бывает в жизни легендарных созданий (чье предназначение на свете, кажется, только: войти в предание), едва исполнились все мечты – мечтательницы не стало. Отчего она умерла? От чахотки? От тяжелых родов? От непереносимости мысли, что ей больше не петь на сцене?

Не люди, суккубы, сосущие упыри рока – вот ее враги и обидчики.

Граф Николай в горе бродил по анфиладам и лестницам своего запутанного дворца, и плакал навзрыд, не таясь от прислуги. И вот, в одной из зал он увидал жену, с дорогим лицом ее, горестным и детски-удивленным, с полуоткрытыми губами, которые, казалось, силились произнести: «За что?» – вечный упрек слабых душ, жертв судьбы. Она шла к нему навстречу. Он вскрикнул, отшатнулся. И в следующий момент опамятовался – то был, конечно, портрет: кисти крепостного художника, Николая Аргунова (еще один бастард-полугений).

Изображенье в полный рост, заказанное незадолго до смерти оригинала: беременная Прасковья в беленьком домашнем – почти больничном – чепце, с крупным тяжелым медальоном на цепочке (эмалевый профиль мужа, «портрет в портрете»). Этот медальон, словно бы, обременял ее, сутулил.

На щеках твоих алые пятна;
Шла бы ты в полотно обратно;
Ведь сегодня такая ночь,
Когда надо платить по счету…
А дурманящую дремоту
Мне трудней, чем смерть превозмочь.

Анна Ахматова, которая долгие годы провела под надзором Шереметьевских лип и кленов, «свидетелей всего на свете», знала эту историю. Мало того, не легла ли тенью судьба Параши Жемчуговой на судьбу Акумы?

У обеих в тот самый миг, когда, кажется, рассеялись заклятия и сбылись желания – с трудом выстроенный мир  рушится, словно карточный домик.

Пропитанный мистикой, словно ароматами настоявшихся зелий, духов и ядов Фонтанный дом. 

Шереметьевские магические зеркала, шереметьевские злые домовые, шереметьевские очумелые соловьи…

В нем жила еще Таня Гранатова, тоже крепостная актерка. Слегка сниженный, но более благополучный двойник Жемчуговой (жемчуг-слезы и винно-красный гранат). После смерти подруги, Таня стала приемной матерью ее сыну.

Там обитал во флигеле князь Павел Петрович Вяземский, сын пушкинского  друга. Прелюбопытнейшая личность, этот «русский маркиз де Сад», одаренный и не до конца раскрывшийся писатель, мастер литературных мистификаций, вольнодумец, но совсем не чуждый веры в потустороннее.

В комнатки к Прасковье (голубую и малиновую) захаживал погреться у камелька старик Джакомо Кваренги. Безобразный, схожий с бородавчатой, морщинистой жабой (фамилию свою Кваренги, требовал произносить и писать, как Гваренги, оскорбляясь лягушечьим  кваканьем первого слога).

Последние годы  его были печальны – он  похоронил жену, умершую от родов четырнадцатого своего ребенка, вынужден был отправить к родным в Италию тринадцать старших детей. Остался один в разоренном гнезде. Старик плакал о своем позднем вдовстве, и встречал сердечное сочувствие молодой графини.

История любви

У Николая Шереметева было две сестры, Варвара и Анна. В один и тот же проклятый год сначала скончалась мать Варвара Алексеевна (камер-фрейлина Елизаветы Петровны), потом старшая дочь Аннушка.

По слухам, Анну накануне свадьбы отравила бывшая содержанка ее жениха, графа Никиты Панина. Брошенная любовница прислала невесте дорогой ларец, в качестве свадебного подарка «от неизвестной». Не побереглась невеста, открыла ларчик…

Внутри его лежала  «оспинная материя» – лоскуток рубашки, умершего от оспы.  Прививок тогда не было. Анна вдохнула чумного воздуха, заразилась бациллами, вскоре скончалась.

Тело девушки, как сказано в эпитафии на надгробном камне, «вместо брачного чертога, было предано земле» (вновь «шереметьевский рок»!).

Ревность, ненависть, сами по себе, яд.

А ты думал, я тоже такая,
Что можно забыть меня,
И что брошусь, моля и рыдая
Под копыта гнедого коня.
Или стану просить у знахарок
В наговорной воде порошок,
И пришлю тебя страшный подарок –
Мой заветный душистый платок…
 
«Душистый платок» – тоже своего рода «оспинная материя». Страшный подарок. Знала ли Ахматова шереметьевское предание?

В память о матери и сестре Варвара Петровна Шереметева сделала богатое подношение в недавно возведенную Владимирскую церковь (Святыня фэнсиона). Ее дар – большой «воздух» с двумя малыми покровцами.

Церковные воздухи – это особые покрывала, используемые священником во время причастия, накидки для дискоса (блюда) и потира (чаши). Воздухами  также накрывают в гробу умерших монахинь, иноков.

Два крестообразных покровца и большой прямоугольный воздух были сшиты из малинового бархата с каймой из золотой бахромы и позумента, рельефным шитьем, жемчугом (снова знак Параши).

Так мистический воздух Фонтанного дома перенесен был (опять с помощью платка) в наш фэнсион.

Некие «оспенные» флюиды, страстей и судеб попали сюда, вместе с покрывалами малинового бархата.