дети дня восьмого

      дети дня восьмого, или так и не рассказанная сказка от (не удивляйтесь)
       не-коего «зина Николая Би»

    Именование и Метафизика Мироформирования,

             искренняя ложь о скоморошестве и коллективном бессознательном,
              существующих как круговорот личин в человеческой природе


                Кузнец, когда подковывает коня,
                На чьей он стороне - по которую от горизонта то есть?
                Или просто включен в реальность,
                Как некая неуничтожимость и данность?

                николай бизин


    В основание своей космогонии Бог полагает некоего бога, а человек возлагает на себя маленькую божественность; в основание своей космогонии каждый из нас полагает прежде всего якобы свое и ни в коем случае не чужое, но - Бог нисходит, а человек принижает! Итак, в основание своей космогонии человек полагает временного себя: отсюда временный миропорядок представляется временному же человеку некоей неизменной данностью - и ВСЕ ЭТО есть не более чем давняя банальность или ОБЩЕЕ МЕСТО.
    А вот то, что эта данность (это ОБЩЕЕ МЕСТО) есть объект человеческой политики, для временного человека может оказаться вневременной новостью, вполне способной стать вровень с божественными откровениями - в то время, как ничего нечеловеческого в этом нет и быть не может! Поэтому здесь представлены некоторые видимые размышления.
    В идеале человеческая политика есть «такая или эдакая» не только видимая, но и невидимая вещь (т.н. скоморошья маска человеческого бессознательного: «скоморошьей» или развлекательной она может называться потому, что предъявлена на потребу и продажу), и она никак НЕПОСРЕДСТВЕННО не сковывает выставляемого на продажу облика, ибо - и далее…
    Она сковывает его опосредствованно!
    Она сковывает его невидимо, но - точно так же невидимо продолжает его дальше его свободы; эта невидимая вещь есть невидимый объем человеческого коллективного бессознательного; ощутим ли этот объем? Ответить на этот вопрос можно лишь одним способом: лишиться объема и остаться птолемеевски плоским, ибо - и далее…
    Далее - эта невидимая вещь есть овеществление человеческого же сознательного, определяемого человеческим же бессознательным.
    Оттого же и человеческая космогония становится (или - может стать!) и временной, и переменной (становящейся видимой) вещью человеческого коллективного бессознательного - то есть человеческая вселенная (не только внутренняя, но и видимая) есть не более, нежели доступная трансформации маска; а оттого, что человеческая космогония есть не более чем НАПРАВЛЕННАЯ на коллективное бессознательное человеческая политика - оттого человеческая космогония есть видимая воля к власти над все тем же коллективным бессознательным, ибо…
    ИБО ВОЛЯ К ВЛАСТИ НАД МИРОМ - ЭТО УЖЕ ВЛАСТЬ НАД ЕГО ВСЕМИРНЫМ БЕССОЗНАТЕЛЬНЫМ: речь идет о мироформировании, об изменении самой видимой космогонии, и никак иначе.

    Скоморошья маска именно потому и СКОМОРОШЬЯ, что она объемна благодаря некоему искусству, что она же именно искусственным образом продолжена ДАЛЬШЕ СЕБЯ: благодаря невидимому «божьему смеху» над грехом-ха-ха, над святостью-ха-ха и т.д.; человеческая личина становится как бы продолжена и в прошлое человеческого бессознательного, и в его будущее! Человеческая политика или человеческая воля к власти нуждается в объемном скоморошестве и торгует масками - это тоже общее место!
    Но ведь политика и есть общее место человеческой нужды…
    В то время как коллективное бессознательное есть общее место нищеты духа…
    Пока что (как мы можем увидеть) речь идет о явлении невидимом и приватизации недоступном, в то время как реальная человеческая политика видима и может быть рассмотрена (то есть персонифицирована) как человеческая собственность, которой человек ПОЛАГАЕТ распорядиться: случившиеся в Москве «болотные» потрясения показали иллюзорность такой перспективы, но - они действительно являются человеческой собственностью, ибо глупость (иначе - невежество) есть дар Божий и принадлежит человеку как один из видимых человеком даров!
    Ибо то, что у человека нет и не может быть ничего ПРИВАТНО своего, кроме ИМ САМИМ ВИДИМОГО - это и является абсолютом человеческого невежества!
    Ибо человек тщится абсолютизировать им видимое и тщится полагать Бога вещью.
    Ибо человек тщится присвоить Бога.
    Но невидимое не может быть приватно; тот, кто тщится манипулировать невидимым, пытается превратить в свое орудие те явления, которые могут превышать не только его временные разумения, но даже якобы приватизированного и якобы обретшего «некий вид» Бога; дальше-больше! Так или иначе все сведется к торговле скоморошьей маской…
    Так или иначе человек частичен и - ПРОТОРГУЕТСЯ, то есть исчерпает пределы своей маски.

    Человеку неприятно слышать, что он всего лишь торгаш и торгует своей маской; еще более человеку неприятно то, что один раз надев на себя маску, он вынужден ее нести; о ВНЕШНОСТИ форм, какую примет скоморошья маска нашего коллективного бессознательного, сейчас ведут так называемый дискурс НАДЕВШИЕ НА СЕБЯ либо «болотную» личину, либо «поклонную», либо какую еще - им всем никак из пределов своих продажных личин не выбраться!
    Хотя бы потому, что эти ВНЕШНИЕ личины уже куплены.
    И об этом человеку тоже неприятно слышать - а ведь он уверен (уверили его!), что имеет право на счастье: это самое общественное «счастье» или общественная «приятность» понимается им прежде всего как успешная торговля своей скоморошьей личиной! Впрочем, в приватном и интимном человек тоже существует посредством тех или иных личин.
    Человек есть гомункул своей культуры, плодящий таких же гомункулов посредством скоморошеской торговли, но - сам человек куплен лишь постольку, поскольку куплена его личина, его маска! В то время как СКОМОРОШЕСТВО (и невидимое, придающее маске объем) ничуть не персонифицировано, то есть никак не связано с конкретными амбициями конкретного конечного человека.
    Человек не может продать НЕ СВОЕ, человек не может продать невидимое…
    Именно поэтому человеческая культура никак не считается с человеком!
    Но человек может тщиться это невидимое породить, придав ему ту или иную направленность - именно эту направленность (как некое сложение сил) человек может пытаться использовать во имя успешной или безуспешной торговли своей маской.
    Поскольку любой временный человек существует посредством торговли, но при всем этом ничего С ЭТОЙ СВОЕЙ ПОСРЕДСТВЕННОСТЬЮ не может поделать - он тщится по любому (или - полюбовно) сосчитать (ать-два, ать-два) культуру по ее частям, в то время как ЕСЛИ культура ВНЕ ВРЕМЕНИ, то и видит всего человека извне и со стороны - когда видишь ВСЕГО, не надо считать по частям!
    Ибо культура видит человека НЕПОСРЕДСТВЕННО и - напротив, ибо…
    Будучи НЕ НАПРОТИВ, та скоморошья маска культуры, которая апеллирует к видимому и относительному (или сиюминутному) абсолюту, существует изнутри и сиюминутно, и по определению не может видеть всего - такая культура лжет своей сиюминутной правдой, что хорошо подтверждено сиюминутной честностью любых кристаллически-честных революционеров - тех, кто живет сиюминутной правдой и умирает для живых ВНЕ ВРЕМЕНИ…
    Но «такие они» честно живут своей мертвой жизнью. Они даже имеют право на свою мертвую жизнь: все эти навальные, собчаки, рогожины (ни в коем случае не герой Ф. М.); единственный способ общения с такими «живыми мертвыми» - давать им имя или называть по имени, говорить им в лицо СВОЮ правду о них: смотреть на них своими, а не чужими глазами!

    Предположим, что есть другая культура, и что ей возможно БЫТЬ ПО ДРУГОМУ: апеллировать к невидимому абсолюту! Что ей нет никакого дела до «той конечности», какой производятся видимые манипуляции; человеку об этом неприятно слышать, но - он всего лишь видимая КОНЕЧНОСТЬ ТАКОЙ КУЛЬТУРЫ!
    Человек ОДНОВРЕМЕННО есть торгаш и функция - передаточное звено, поощряемое тем или иным счастьицем: он убеждает или навязывает именно свою (или - полагая, что свою) скоморошью маску; тем самым человек принимает один вид (видит одним зрением) и лишается другого вида (не видит другим зрением), поэтому ТАКОЙ человек действительно может быть счастлив ТАКИМ СЧАСТЬЕМ - ибо:
    Такой человек либо лишает себя слуха (существует в экологической нише, где его хвалят), либо лишает себя (или других - с точки зрения невидимого это все равно!) какой-либо другой жизни: является ли она ли она «здесь и сейчас» или не является - не знаю…
    Но вопросами бессмертия и посмертия не были заняты ни «поклонные», ни болотные»!
    Я тоже вынужден (ибо - homo sum) заниматься видимым.

    Итак, человек считает и по глупости своей (глупость - дар Божий), и по пальцам; человек дарует имена - и по его глупости они тоже частичны! Поэтому и «поклонная» глупость, и «болотная» глупость тоже частичны и сосчитаны: эти скоморошьи маски (в своем сиюминутном виде) и проданы, и куплены - так отчего же их носители никак не успокоятся?
    Только ли потому, что сиюминутный человек конечен и просто-напросто не успевает ПОМЕНЯТЬ МАСКУ еще при этой жизни? Можно ли назвать носителя такой маски (человека-функцию) одушевленной или едва одушевленной вещью, которая видима? Или сама по себе культура (в ее невидимой составляющей) нуждается в видимых «едва одушевленных» вещах?
    Тогда скоморошье имя, которое напялит на себя носитель, действительно не суть важно: истина (даже сиюминутная) анонимна - но так ли это?
Казалось бы, эмпирический опыт (показывающий, что «вершина» или «низина» продаж своей маски будут достигнуты если не одним «тобой», то другим «тобой» - гомункулом определенной культуры) хорошо демонстрирует, что без ответа на эти вопросы вполне можно обойтись, но -
    НО МЫ ВСЕ ЕЩЕ ЗАНЯТЫ ВИДИМЫМ!
    Или - это наше место ЗАНЯТО ВИДИМЫМ: вестимо, святу месту не быть пусту!
    Но - единственная надежда на то, что ДЕЙСТВИТЕЛЬНО святу месту не быть пустым: вся надежда на то, что маски, коими человек торгует (а на деле - тщится торговаться с Богом) действительно являются скоморошьими - тогда мы продолжены много дальше себя! Тогда остается забыть о сиюминутных «болотности» или «поклонности» и уповать лишь на то, что и те, и другие стремятся к тому, чтобы видеть происходящее СВОИМИ, А НЕ ЧУЖИМИ ГЛАЗАМИ…
    Все мы гомункулы культуры и взираем на мир нарисованными культурой глазками!
    Казалось бы, если со всеми ТАК, то и Бог с ним, но -…
    Но - если эти глазки нарисованы чужой культурой, то наше добро будет чужим добром и наше зло будет чужим злом, ибо - нет и никогда не было культуры общечеловеческой, ибо - человек как ТВАРЬ одинок и не растворен; человек потому и тщится приватизировать Бога, что в своей частичности способен присвоить часть…
    Но спросил я у человека: чего же ты хочешь?
    И ответил мне человек: всего!

    Но спросил я у себя самого: что побудило меня написать ЭТУ ОЧЕВИДНОСТЬ?
    И ответил я себе самому: если мы будем смотреть на «нашу тысячу лет» (на наше государство, на наше общество, на нашего человека) чужими глазками, то скоро не станет никакой НАШЕЙ ТЫСЯЧИ, а будет нечто чужое - это не хорошо или плохо, просто правда.

    Разумеется даже разумом и видится даже «нарисованными глазками», что правда у Бога, а мы убоги: человек стремится именовать «по своему», но именует «по чужому»; человек стремится «именно тогда», когда он УЖЕ ИМЯ - это и есть настоящее мироформирование, ибо - чтобы ДАТЬ МИРУ ИМЯ, надо ВИДЕТЬ МИР не только человеческим зрением…
    Тогда, глядя со стороны, можно видеть, ЧТО ИМЕННО ТЫ МЕНЯЕШЬ.
    Но это невозможно, ибо именем ты - homo sum!
    Это невозможно, но - без этого не обойтись; не то чтобы мирозданию так уж важно существование именно этого государства, этого общества и этого человека, но - не «живым мертвым» сие решать; БЫТЬ БОЛЬШЕ СЕБЯ - невозможно, но без этого не обойтись, иначе «живые мертвые» навяжут нам свою жизнь, ибо человек все еще полагает себя мерой вещей - считая себя вещью!
    Но даже посредством скоморошества эта вещь продолжена в невидимое.
    Но здесь еще и еще требуется небольшое (и с маленькой буквы) пояснение:

разница между актерством и скоморошеством заключена в «козьей» маске последнего именно тогда, когда зеркало первого лишь отражает чужое и ничего «своего» (а на деле - почерпнутого в невидимом) «никакому себе» не навязывает; разница между актерством и скоморошеством - именно в разнице между мирами плоскости и объема.
    ибо смех (как и всякое сущностное юродство) пограничен между мирами и способен (как и всякое добавление к достаточному) поделиться с каждым из пограничных миров своим невидимым: смех как некий объем состоит (и - делится) из видимого и невидимого.
    итак, разница между актерством и скоморошеством - в наличии или отсутствии невидимого.

    Итак, мы ведем речь об иллюзиях, в которых только «временная смерть» или «смерть, которой нет» является чем-то постоянным; человек как гомункул культуры существует в иллюзиях, порождает иллюзии и видит иллюзии; мироформирование же подразумевает саму возможность (иллюзорна она или нет - дело десятое!) другого взгляда, который делает один твой мир другим твоим миром.
    Он делает одно видимое другим видимым!
    Помянутый выше термин «живые мертвые» означает лишь, что воля к власти этих «одушевленных вещей» направлена на то, чтобы именно ты ДОБРО-ВОЛЬНО стал одушевлен по их (и ни в коем случае не по БОЛЬШЕМУ, чем их) образу и подобию: помянутый выше термин тоже иллюзорен, но - по своему!
    Итак, если уж речь зашла об иллюзиях, следует «ВИДИМО» показать, насколько иллюзорно само зрение, но - НАСКОЛЬКО при этом возможно повлиять этой иллюзией на НЕВИДИМОЕ, которое всегда БОЛЬШЕ тебя: именно поэтому в пояснении помянута «козья» маска - она лукава по имени, ибо она словно бы поименована «от лукавого»!
    Человек всегда искушаем своим пограничьем, ибо лишь там он проявлен в максиме, но - даже свое пограничье он видит глазами своей сиюминутной (ибо - образованной) культуры.
    Человек стремится именовать «по своему», но именует «по чужому».
    Человеческое зрение - всегда есть характеристика личного настроения и общественного положения, его средств и взгляда (посредством намалеванных на «козьей» морде глазок); человеческое зрение есть прежде всего наложение на СВОЕ (якобы) отношение к обществу - на деле человек как был, так и остался мало своеобычен, если не вообще ОБЫЧЕН.
    Человек любой культуры есть гомункул собственной культуры.
    А вот НЕВИДИМОЕ человеческого общества не есть сумма маленьких невидимых, то есть их количество «ать-два, ать-два» - человек тщится считать по частям и слагать из них (по Мэри Шелли) свое сосчитанное и «почти одушевленное»; впрочем, любое составление количества из «сосчитанных» делает это самое количество «живым мертвым».
    А вот любое ли человечество есть человечество количества?
    Будет ли (а ведь оно обязательно будет) другое человечество человечеством такого же количества?
    А вот об ЭТОМ судить не мне, но другому мне.

    Помянутая выше «оранжевая» рябь на водоеме человеческой мысли есть не более чем иллюстрация данной максимы: самой тварной своей природой любой человек всегда стремится навязать другому человеку СВОЕ (якобы) видение о чувствах и вкусах.
    Человечество стремится видеть следующее человечество изменившимся лишь количественно (даже в пространстве чувств); человек предъявляет другому человеку не САМОГО себя, а только внешнюю и «не свою» личину - «козью» маску, которая ему навязана извне: мировоззрение человека есть ВЫСТАВКА его общественного положения!
    Ибо общество есть зеркало умственного миропорядка, который из этой плоскости ВЫСТУПАЕТ как разновидность мироформирований.
    Объем этой самой ВЫСТАВКЕ (ибо она - птолемеевски плоcка) придает лишь невидимое - которое единственно способно создать иллюзию объема у любой пустоты; человек ищет себе иллюзорного смысла и находит его в иллюзорном объеме; человек обманывается именно для того, чтобы иметь хоть какой-то смысл.
    Недаром провокатор Навальный (сам гомункул) кричал другим гомункулам: за мной, бараны! - и «бараны» (гомункул человека может быть и гомункулом «барана») готовы были ИЗОБРАЗИТЬ из «самих себя» снежный ком и покатиться: так, собственно, и создается изображение «намалеванных глазок» на помянутой «козьей» морде толпы.
    И лживое слово едва не стало лживым делом.
    А потом, когда не стало одного лживого дела, что вовсе не значит, что не осталось другого лживого слова (сие неизбежно и существует как данность наших ощущений и зрений), наше мироформирование (в обрамлении и продолжении нашего невидимого) продолжилось.

    Человек любой культуры есть гомункул, но - не любой или произвольный, однако: мода, общепринятый обычай, общеобязательное приличие не только указывают границы личного произвола - но и сам ЭТОТ ПРОИЗВОЛ определяется вовсе не этим достаточно зыбким ограничением!
    В корне наших суждений лежит выбор - простое «я так хочу» видеть это самое нечто или ничто, передо мной представшее: этот выбор может быть «свой» или «чужой, то есть привнесенный извне»; ВНЕШНЕ этот выбор произволен, но направлен и движим по направлению взгляда человека на свое отношение к мирозданию, миропорядку и обществу.
    Человеческий произвол корректируем взглядом общества на положение и значение самого человека: как и много прежде, человеческое лицо (либо зеркало актерства, либо «козья» маска скоморошества) тонет в обществе точно так, как человеческий «свободный» выбор или произвол является дробной величиной мира.
    В корне наших суждений лежит их непрерывное дробление и составление!
    Наше суждение и есть мироформирование точно так, как наше суждение (предположим) о государстве и есть САМО государство, ибо - насколько непрочна его внешность (иначе - маска актерства или скоморошества), хорошо было показано «оранжевой» рябью на водоеме мысли.

    НО ЕЩЕ И ЕЩЕ НАПОМНЮ:

    Наше государство сформировано нашим сознанием всего тысячу лет как!!!
    В то время, как вокруг самой культуры нашего государства есть более продолжительные по времени невидимые формы, иначе - колбы для данного нам  гомункула; наше сознание сформировано и может быт переформировано - это не требует доказательств!
    Удивительно лишь, насколько непрочным оказывается внешне незыблемое.
    Есть ли у нашего государства будущее?
    То, что человеческая культура перестала считаться со своим носителем и создателем; то, что в ритме, слове, гармонии, звуке и осязании цвета человеческая культура ДАВНО УЖЕ определяется собственным ритмом, в котором есть нечто волшебное и - НЕ НАШЕ: культура заставляет нас верить, что ее будущее принадлежит нам - в то время, как наше будущее определяется ее ритмом!
    Человек верит, что непостижимое постижимо.
    Человек верит, что он разумеет рассудком.
    На самом же деле человек всего лишь доверяет самому себе, то есть находится «до веры»: наше государство сформировано нашим сознанием всего тысячу лет как, и мы ему даже не доверяем! Мы «по своему» правы и точно так же «по своему» не правы, ибо - у нас нет и не может быть полностью своего.
    Может быть, нам всем следует не доверять, а - поверить, если вера сдвигает горы?
    Может быть, тогда мы действительно БУДЕМ.
    Никто не видел, чтобы вера сдвигала горы, но ведь и веры НИКТО не видел: ОНА СУЩЕЕ В НЕВИДИМОМ, причем и поболее, и поменее любого нашего и не нашего скоморошества точно так, как вся наша жизнь начата до рождения и продолжена после смерти...
    Есть ли у такого «никакого», но - «нашего» государства будущее?
    Пока что у него есть только прошлое, которое все еще живо - ибо изменчиво: человек доверяет мысли, что прошлое у него есть, а будущего может и не быть - и это в то самое время и в том самом месте, когда ОЧЕНЬ МОЖЕТ СТАТЬ, что именно наличием у нас будущего определяется, будет ли у нас ИМЕННО ЧТО НАШЕ прошлое, но - что гораздо более интересно: будет ли оно все тем же временем тех же количеств?
    Ибо сложное - это то, что доступно сейчас.
    А вот будет ли невозможное тем, что доступно не чуть позже, а уже вчера?
    И (как это не горько) вопрос о самом существовании нас такими, каковы мы здесь и сейчас - достаточно вторичен! Более того, когда одно коллективное бессознательное поглощает другое - в этом нет ни хорошего, ни плохого, только правда.

    Как-то и когда-то (не столь уж недавно) на одной из посиделок в московском магазине элитарной (сейчас бы унизили до «креативной») литературы «Ad marginem» я  выслушал и не понял некую притчу о некоем халифе и безымянном дервише - скорей всего суфии, что не суть важно, ибо - вот она:
    Однажды НЕКИЙ ХАЛИФ совершал выезд из дворца, весь из себя (ибо - так из себя и не вышел) в сопровождении свиты и охраны; итак - халиф СОВЕРШАЛ, а народ благодарно падал ниц по обочинам; халиф-народ ехал-падал, ехал-падал, и так все дальше и продолжалось бы, и халифат (как и весь прочий миропорядок) оставался бы сам по себе - если бы не произошло невидимое НЕЧТО:
    То ли под пальмой, то ли под сакурой в цвету, то ли под рождественской елью незамутненный взгляд халифа обнаружил СИДЯЩЕГО дервиша, который даже не задумался пасть - здесь оставим в стороне аллюзии и с первородным грехом, и с освобождением от оного...
    Точно так же оставим аллюзии улыбок Абрамовича или мрачностей нынешнего Ходарковского с чавкающей пастью «оранжевого» нувориша-халифа, у которого несколько ипостасей: физическая и культурологическая, эстетическая или даже этическая - главное, каждая из них нами питается!
    Все равно (но - не равно душе) именно эта наша падшесть всегда с нами...
    Именно она дает нам наши имена!
    -  Почему ты не падаешь? - спросил халиф дервиша (ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС мы пропустили различные телодвижения, как то: приказ халифа и его немедленное выполнение кем-то из свиты или народа, предоставившего наглеца прямо перед), на что наглец (ибо - от «на глади выступит») резонно спросил:
    -  А почему я должен ТАК НИЗКО пасть?
    -  Потому что я ВЫШЕ ВСЕХ, и ты должен это признать! - сказал халиф СВОЮ очевидность.
    -  И что? Выше тебя НИКОГО нет? То есть именно ты «вышел из всех нас» и можешь понять, ЧТО МЕНЯЕШЬ?
    -  Да, - ответил, ничтоже сумняшеся, сам из себя не вышедший халиф.
    На что дервиш тотчас привел (словно бы ребенка за руку) СВОЮ очевидность:
    -  А если я и есть этот самый НИКТО? - здесь интересна аллюзия с «оранжевой нерукопожатностью»: в самом деле, как наложить руки на непостижимое «ничто»? или - как наложить свою оранжевую рябь на качественно отличную от тебя глубь или высь?
    На этом история (ее внешняя маска) была закончена.
    Ибо халиф не велел казнить дервиша!
    Ибо и здесь интересна аллюзия с «нерукопожатностью».

    Впрочем, в нашей «маргинальной» реальности руки так или иначе не налагаются: мы изначально имеем дело с невидимым, ибо у этой истории ДЕЙСТВИТЕЛЬНА лишь невидимая развязка (как некий гордиев узел, разрубленный неким Александром); впрочем - повторю: именно в нашей реальности халиф оказался достоин ПРЕВЫСИТЬ самого себя и не казнил наглеца дервиша.
    Который, быть может, был суфием, что не суть важно!
    Быть может, он знал о беседе помянутого Александра с неким обитателем бочки, результатом которой стала недосягаемость и Диогена, и царя: здесь интересна аллюзия с так называемой харизмой или (если совсем уж по простому) божественностью - она либо есть, либо ее никогда и не было!
    Если ты действительно «вышел из нас» и видишь нас ВСЕХ, и можешь уразуметь, что именно ты собираешься в нас изменить: если ты вышел из нас и действительно стал НИКТО, тогда что тебе ВЫШЕ или НИЖЕ, ПРАВО или ЛЕВО - по которую от горизонта то есть?
    Следует не стать, но всегда быть самим горизонтом; а потом - идти дальше или больше!
    Следует стать изменением горизонта!
    Следует стать «кузнецом, который подковывает коня» - ибо твое Дао тоже не более чем средство передвижения! Разумеется даже разумом, что ожидать от власть предержащих «кузнецов» подобной духовной мощи никак не следует, но…
    Но халиф не казнил дервиша!
    И Александр объявил, что если бы не был Александром, то хотел бы быть Диогеном!

    И вот здесь я как не-кий «зин Николай Би» (то есть некое целое, которое возможно переставлять по слогам) становлюсь уже «не я», а написанный с маленькой буквы николай бизин - то есть ОТЩЕПЕНЕЦ (или - дервиш) коллективного бессознательного или планетарной памяти, ибо иду мимо и ДАЛЬШЕ…
    Здесь я перестаю считать по слогам, ибо - здесь я даже не выступаю над птолемеевой плоскостью картонного глобуса человеческой космогонии! Ибо - СЧИТАТЬ ТЫ БУДЕШЬ ТОЛЬКО ТОГДА, КОГДА ПЕРЕСТАНЕШЬ ЧИТАТЬ И ПИСАТЬ.
    Но тогда ты умрешь для живой жизни.
    Ибо у человека нет никакой «свободы», ибо - он всегда жив РАЗНОЙ жизнью и «свободен» лишь умереть для «живой», но - и тогда продолжает жить «мертвой». Поэтому я не считаю зла и добра - я их читаю и пишу: точнее, списываю с коллективного бессознательного!
    Здесь я (или - «не я») не выделяюсь из коллективного бессознательного гордыней, ибо ЭТО РАВНО ВЫДЕЛЕНИЮ ЖЕЛУДОЧНЫМ СОКОМ ИЛИ СПЕРМОЙ, то есть никакого отношения не имеет к невидимому: я всего лишь показал, сколь легко менять мир и сколь трудно остаться живым в живом - гораздо проще жить мертвою жизнью.
    Впрочем, кто хочет жить мертвой жизнью, имеет на это право.
    А у меня нет никаких прав, кроме вечного интереса к вечному.
    Здесь, завершая мудрствовать о непостижимом, я как автор этого не-кого зина Николая Би (который - вослед коллективному бессознательному - и постоянен, и изменчив) должен написать постскриптум, которому было должно (точно так, как любому считыванию с неизреченного - например, николаю бизину - должно быть прописью) началу предшествовать, итак - P.S.:

    Суть мироформирование в том, что оно невозможно, ибо уже сказал Бог, что это хорошо; если ты ВСЕ ЕЩЕ есть мера всех вещей, перестань ею быть и ВООБЩЕ ПЕРЕСТАНЬ мерить собою Бога; суть мироформирования в том, чтобы стать чернорабочим в ночи наших Темных веков - это наше средневековье, мы всегда посреди и - темны...
    Стань миру невидим, а только потом выйди из внутреннего во внешнее!
    Только тогда (и то - быть может) тебя стоит увидеть.