Быдло

  Как-то меня поставили в наряд по роте. Дневальным.
  Я стоял на тумбочке, снизу поднимался Сахарок.
  - Быдло здесь? - спросил он.
  - Кто? - удивился я.
  - Ротный.
  Пояснений у «дедушки» Сахарка я не попросил. Объяснил мне все Щучкин.
  - Ты же теперь не наводчик-оператор. На стрельбах с нами не был. Если хорошо отстреляется БМП, то ротный всех похвалит. А если плохо, то станешь у него быдлом, обезьяной и чем-еще похуже. Он знаешь, как орет?
  «Да, хорошо, что я не наводчик», - подумал я.
  Гнева ротного мне испытать не пришлось. Но и не скажу, что я как-то отличился для его похвалы. Такого тоже не было.
  Можно сказать, что «любил» он Трёхгубого, который был у него писарем: разговаривал с ним мягко, по-граждански называл Гошей.
  Поощрял сержантов: Хосиева, Абсурдямова.
  Наш командир был властный, уверенный в себе мужчина. Можно сказать, что он был безупречным командиром, насколько это возможно. Беспрекословное подчинение подчиненных, отличное выполнение приказов начальства, грамотное проведение учебных занятий, то есть воспитание из нас настоящих разведчиков. Все было на высоком уровне.
  Казарма наша блестела, чистота была везде и внутри, и на территории вокруг нее.
  Как-то в наше дежурство раздался громкий голос ротного:
  - Макаров!
  - Я, товарищ старший лейтенант!
  - Почему на территории беспорядок?
  - Где?
  - Посмотри в окно.
  Под майским солнышком на  нашей территории лежал, расстегнувшись, старший сержант танкистов.
  - Связать!
  Мы с Макаровым побежали исполнять приказание. Рывком перевернули танкиста на живот. Я стал связывать ему ноги брючным ремнем, Макаров — руки. Сержант испугался, закричал.
  - Ты извини, - говорил Макаров, туго затягивая ремень. - Приказ командира.
  Танкист вопил, ничего не понимая:
  - Братцы, отпустите!!! Вы чего?!!
  У себя в роте он был самым главным среди солдат, ходил королем. И улегся днем, потому что мог себе это позволить. А тут все его величие моментально исчезло.
  Оставив на траве несчастного танкиста, мы пошли в казарму. Из окна второго этажа на нас сурово смотрел ротный.
  Поднявшись, мы подбежали к окну. Танкист поднялся на колени, потом встал и медленно, чтобы не терять равновесия, попрыгал к себе.
  - Хреново связали! - сказал ротный.
  Но пару раз было такое, что ротный испугался.
  Первый раз, когда мы шли на наши полевые занятия, ротный кинул нам под ноги взрывпакет. Он думал, что все отпрыгнут, но Щучкин схватил взрывпакет и отбросил в сторону. Пакет взорвался в кустах.
  - Ты что?!! - закричал ротный. - Дурак!!! Смотрите!
  Он положил на землю новый взрывпакет, поджег фитиль и накрыл его каской. Раздался взрыв. Каска взлетела метров на десять вверх.
   - Остался бы без пальцев, а мне отвечать! - кричал ротный.
  Хотя никто из нас не просил его о таких шутках.
  Во второй раз поволноваться ему пришлось не так сильно, зато долго по времени.
  Одним из вновь прибывших в нашу роту был младший сержант Стрельчиков. Стрельчикову многое у нас не нравилось. Жесткая дисциплина, бега, ну, и «дедушки», конечно.
  Как-то Абсурдямов отправил всех спать, не дав времени на вечернюю помывку ног. Он был дежурным по роте и спешил, чтобы его дневальные поскорее приступили к надраиванию полов.
  Стрельчиков лежал на верхнем ярусе моей кровати. Он свесил голову ко мне:
  - Я не могу спать, если я ноги не помою.
  Он подождал полчаса, слез с кровати и попытался пробраться к умывальнику.
  - Ты куда? - закричал Абсурдямов. - Я всем отбой объявил!
  - Я ноги хотел помыть, - сказал Стрельчиков.
  - Ты, чистюля! - зло выговорил Абсурдямов. - Самым мытым хочешь быть? А ну пошел в кровать! Поспишь и так!
  Стрельчиков понуро вернулся. Этот случай стал поворотным в его разведчицкой карьере.
  Стрельчиков стал всем рассказывать, что собирается убежать. Такие бегуны периодически появлялись. И мы всем полком их вылавливали по лесам.
  Ротный был очень обеспокоен. Если Стрельчиков убежит, то получается, что в роте не только беглец, но и дедовщина. Не просто же так он убежал! Ротного за это по головке не погладят.
  Командир собрал к себе сержантский и старослужащий состав, объяснил ситуацию и попросил обходиться со Стрельчиковым по возможности без давления. А младшему сержанту Макарову поручил находиться неотступно при Стрельчикове и не дать ему уйти в неизвестном направлении.
  Потенциальный беглец увидел такое к себе отношение, но идее своей не изменил. Он говорил рядом стоящему, сидящему и идущему Макарову о своем несгибаемом намерении.
  Тогда ротный вызвал Стрельчикова к себе для конфиденциальной беседы. Стрельчиков сказал, что долго думал и решил, что он хочет быть поближе к природе и поэтому просит перевести его на свинарник. Свинарник был на окраине полка возле леса и небольшой речки.
  По рекомендации нашего ротного командир полка перевел Стрельчикова на свинарник. 
  Я его навещал там несколько раз. Стрельчиков ходил в полугражданской одежде, у него водились деньги или, по-местному, «пеньонзы». На свинарнике он был более похож на свободного и хомосапиенсного человека, чем мы в казармах. Там у него появилась возможность мыться в любое время.
  Нам предстоял новый маршбросок. Ротный к нему приготовился. Он придумал вот что. У старых сапог отрезалась тяжелая подошва, а из легкой резины вырезалась новая и приклеивалась на место старой. Получались сапоги даже легче кроссовок. Это была отличная дизайнерская мысль! Не совсем, правда, законная. На всю роту приготовили такие сапоги.
  В этот раз с нами должны были бежать и наши офицеры. Ротный решил еще подстраховать себя и приготовил велосипед в кустах. С велосипедом посадили меня. У меня был грибок и болячки на ногах и меня освободили от бега. Я должен был при приближении ротного выскочить на дорогу и отдать ему велосипед. Ротный бы проехал маршрут, а у финиша добежал бы уже сам. Пишу «бы», потому что этого не произошло.
  Я замечтался и пропустил бегущую роту. Ротному пришлось бежать самому. Ничего в этот раз мы не выиграли.
  Тащась с велосипедом, я готовился к самому худшему. Правда, что это за «худшее», я не знал. В отпуск я уже съездил, тяжелые «молодые» времена миновали. Покричит, наверное.
  Командир выбрал стратегическое решение. При роте ничего сказано не было. История с велосипедом была ему невыгодна.
  Я зашел к нему в кабинет.
  - Проспал?
  - Так точно, товарищ старший лейтенант!
  - Иди.
  У нас его не очень любили. Да, и вообще, есть ли любовь между солдатами и офицерами?
  Наш писарь, Трёхгубый, к которому все офицеры относились очень хорошо, рассказывал при встрече после окончания службы:
  - Стою я в очереди, и офицер подходит: «Пропусти, пожалуйста, опаздываю очень!» А я ему говорю: «Нет, товарищ лейтенант. Я в армии солдатом служил». И он все понял, не стал настаивать».