Калейдоскоп

Мне четыре года, брату – два. Мама выкупала нас, одела в чистое. На мне салатового цвета платьице, ноги босые, в руках – фиолетовая эмалированная кружка, а в ней ягоды из нашего сада, собранные мамой. У брата такая же кружка синего цвета. Выбегаю на улицу к мостику, любимому месту встреч детей. Пока ещё никого из моих товарищей нет, стою одна, ем ягоды. Пригревает солнышко, тепло ложится на тело, и так радостно ребёнку, такое счастье – ПРОСТО БЫТЬ... Иногда это состояние ко мне возвращается: тихо погружаюсь в радость и счастье, мне четыре года, и я ПРОСТО ЕСТЬ.

* * *
Скоро в школу. Залезаю на печь, в наш укромный уголок с немногочисленными игрушками. Беру в руки куклу и понимаю, что с игрушками покончено раз и навсегда, больше никогда не буду возиться с ними. Так и произошло – как отрезала, и без сожаления.

* * *
Отец плетёт буч, готовится к рыбалке. Изобретателен человек, когда хочет обмануть бедную рыбку! По полу рассыпаны разноцветные ароматные прутики лозы. Здесь и зелёный цвет, и коричневый, много оттенков жёлтого и буро-красного. Люблю перебирать прутики, наслаждаться их ароматом, цветом. В чём их магия, волшебство? Откуда эта радость? Мне хорошо, потому что рядом работает отец. Работает, как правило, молча. Иногда он даёт задание подобрать прутики определённой длины и толщины. Очень старается пятилетняя девочка... Бучи у отца – произведения искусства. Никто, кроме него, не плетёт – не умеют. Много хорошей рыбы поели мы благодаря бучам. Уехал отец – рыбы на столе не стало.

* * *
Зима. Мы с братом выходим на вечернюю лыжную прогулку по усадьбе. Снаряжение простое: нос валенка вставляется в плотное матерчатое кольцо и даже не закрепляется. Быстро и надёжно. Вдоль забора намело много снега, выросли высокие сугробы. Висит полная луна, загадочное небо смотрит на нас миллиардами мигающих глаз. Сердечки замирают от восторга перед бесконечностью мироздания. Мы ещё малы, чтобы понимать, мы не рассуждаем – мы чувствуем. Стоим не шевелясь и молча впитываем красоту ночи. Чёрные деревья сада выделяются на белом фоне и добавляют таинственности в пейзаж. Мы долго не знали, что такое страх, нас не запугивали и не пугали. Вот, наконец, скользим по лыжне, делаем несколько кругов вдоль забора и возвращаемся в дом, к бабушке и маме, к тёплой печке.

* * *
Ватага детей следопытов ежегодно тянется в лес за первыми цветами. В лесу ещё много снега, но это никого не смущает – очень хочется поскорее добраться до вестников весны. Как правило, приходим преждевременно. Ворошим снег под деревьями, находим веточки брусничника, с тем и возвращаемся домой. Выжидаем несколько дней – и по тем же следам, с той же целью и не раз. Первыми пролесками проводим по глазам, чтобы они стали такими же красивыми и синими, как цветочки. Голубые глаза в нашей местности – большая редкость, преобладает серый цвет. У брата глаза карие – подарок уральской земли. Мне нравятся голубые глаза, испытываю перед ними трепет, есть в них что-то неземное.
Первые цветы – маме, бабушка к ним равнодушна.

* * *
Мама любила цветы, что распускались вечером и всю ночь дарили свой волшебный аромат. Они росли под окнами и обрамляли дорожку от калитки к дому. Помню два названия: маттиола и табак душистый. Днём они спали и выглядели нелепо, а вечером оживали и казались красивыми из-за запаха.

Тихий летний вечер, закат, обволакивающее тепло. Мама сидит на нижней ступеньке крыльца, её широкая юбка клёш веером лежит на земле. Здесь же бабушка и Саша. Идёт незатейливый разговор о впечатлениях дня. Наша беседа, наши отношения, события дня – всё утопает в аромате цветов. Так уютно, спокойно, очень хорошо на душе…

Цветочный аромат всегда сопутствовал нам под родительским кровом: сначала цветут деревья в саду, затем подключается сирень, позже – жасмин, множество цветов, сосна во дворе… а свежие помидоры, клубника, сено! Пока жива была бабушка, часто пахло пирогами, хлебом. Все перечисленные запахи просто так, сами по себе, поднимают моё настроение.

* * *
Начался сенокос. Скоро можно будет спать на свежем сене под крышей сарая и любоваться звёздами через маленькую распахнутую дверь.

С утра пораньше бегу в лес, там меня ждут любимые подосиновики, притаившиеся под ворохом жёлтых листьев. Если повезёт, то набреду на растянутую пауком ловушку, украшенную сверкающими капельками росы. Обычно аккуратно пролезаю под паутиной из уважения к хозяину, застывшему в ожидании жертвы, а иной раз, наоборот, хочется подразнить его, и я подбрасываю листик или травинку в его сеть.

Наполнилась корзинка, напиталась душа, теперь бегом домой. Не расслабляюсь, сразу же приступаю к приготовлению грибного супа: молодой картофель из огорода, морковь, укроп, зелёный лучок с грядки, зажариваю сальце домашнее – всё своё, натуральное. Стоит такой аромат, что челюсти сводит. Нужно потерпеть до обеда: суп настоится, семья соберётся, вместе – вкуснее.

Жизнь на природе, всё с природой, никаких мыслей о канцерогенах, только радость, сплошная радость! Хочется петь, но бабушка против утренних песен: «Рано, пташечка, запела, смотри, чтобы кошечка не съела». Я не понимаю бабушку, но подчиняюсь. Если бы мне тогда кто-нибудь рассказал об эмоциях…

* * *
В шестом классе я написала первое стихотворение. Процесс понравился, и в кармашке моего платья поселился самодельный блокнотик. Забиралась куда-нибудь повыше – на дерево, на крышу, на чердак, чтобы никто не мешал. Прятала блокнот от родных. Писала о мире во всём мире, о природе, окружавшей меня, – ничего замысловатого в стихах, конечно, не было. Мама вычислила, чем я занимаюсь, и попросила озвучить свой «труд». Не могла я отказать маме. Её реакция была для меня неожиданной: она проявила недоверие («Ты это сама?»), а потом как-то странно рассмеялась. Я почувствовала боль, и мне этого хватило, чтобы больше никогда не браться за стихи.

Я обиделась, поэтому не задала маме ни одного вопроса. А если бы задала? Возможно, не было бы повода для обиды. К сожалению, поздно пришло знание, что обида – это грех. Живёшь и думаешь, что так и должно быть: тебя обидели – ты обижаешься. Вернее, ты об этом вовсе не думаешь, неправильный процесс идёт естественным образом. Мама никогда не разбиралась с тем, что творилось у нас внутри, её этому никто не учил, и я воспитывала детей по принципу: ребёнок расстроен – следует утешить его, переключить на что-то приятное. А ведь нужно внимательно следить за реакцией детей, спрашивать, что они чувствуют, рассматривать ситуацию со всех сторон, серьёзно разбираться с причиной огорчения. Для такой работы нужны знания, а их у нас не было.

* * *
Школа отдавала учителям, имевшим в хозяйстве коров, огромный стадион под сенокос. Мы, дети, с удовольствием принимали участие в заготовке кормов. Старшим позволялось косить, а малышам – переворачивать подсохшую траву, собирать её в небольшие стога на ночь, а утром опять растаскивать по полю. Самое замечательное – это не столько сама работа, к которой мы были привычны, сколько коллективные обеды под открытым небом. Мы успевали проголодаться, и домашняя еда на воздухе казалась необыкновенно вкусной: зелёный пучок лука в соль, ароматный огурец, ломоть чёрного хлебушка с копчёным салом или ломтиком домашнего окорока, а мама моей подруги Кристины, Феликса Викторовна, приносила вкуснейшую колбасу домашнего приготовления, имевшую у детей преференцию перед остальными яствами. Всё лучшее хранилось именно для таких коллективных обедов. Мы не голодали, но разносолов не было.

Самое важное начиналось после обеда. На отдыхе мы могли послушать, о чём говорят взрослые, наши дорогие учителя. Мне хотелось серьёзных разговоров о жизни, о старине, о других странах, городах, поэтому я, наверное, любила историю и географию. В нашей школе работали прекрасные педагоги! И в дальнейшем я замечала за собой желание побыть возле умных людей, посидеть в уголочке и послушать их. А желания, как известно, исполняются…

До сих пор храню фотографии учителей нашей школы на маёвке: потеплевшие мужчины, улыбающиеся женщины в венках из весенних цветов сидят на траве вокруг скатерти, с поднятыми бокалами, празднуют. Здесь и баянист, растянул меха… мама, молодая, красивая…

Только в детстве, только в деревне я остро чувствовала, что окружающие меня люди – это семья. Уехала в город, и незаметно это чувство ушло, чтобы однажды вернуться, но в новом качестве, по-другому, а то, начальное, было естественным, лёгким, и я тоскую о нём…

* * *
Приехала уральская бабушка Матрёна Петровна, мать отца. Она у нас придумщица: в доме поселился огромный ткацкий станок, большая редкость даже по тем временам. Матрёна Петровна решила обеспечить нас половиками из старой одежды, которая предварительно разрезается на узкие ленты. Бабушка творчески подходила к работе: придумывала узоры, заботилась о цветовой гамме, поэтому длинная пёстрая продукция не повторялась. Нам нравились бабушкины «ковровые дорожки». Нам нравилось всё, что бабушка делала. Она всех нас обшивала. Она писала письма своим многочисленным детям, разбросанным по всему Союзу, благодаря бабушке все обо всех всё знали, она не ленилась писать, не ленилась колесить по городам и весям – внуков у неё было много. Соседи часто приходили послушать бабушку: она у нас окала. Как же нам нравилась наша бабушка Матрёна, как же мы её любили и ждали! Бабушка Матрёна – это наш праздник.

* * *
Тускло горит керосиновая лампа, под ней сидит мама, проверяет школьные тетради. А мы с братом забрались под одеяло к бабушке Юлии Николаевне, слушаем её старинные истории. Мы их хорошо знаем, но готовы слушать вновь и вновь о том, как жили в старину, как вели хозяйство. Особенно мы любим слушать о поездках на старую мельницу – там собиралось много хозяев из окрестных деревень и хуторов. Бывало, они сутками томились в ожидании своей очереди, посему ночевали под открытым небом, у реки.

У вечно занятых работой людей вдруг появлялось время полюбоваться закатом, а с наступлением ночи романтики и любители мистики собирались вместе, и начиналось: тут тебе истории о необычных явлениях в природе, интересные эпизоды из жизни домашних и диких животных, не обходилось и без рассказов о таинственном исчезновении людей, о воскрешении из мёртвых, о внезапно свалившемся богатстве. Хотя мы всё знаем наизусть, сердце замирает, как в первый раз. Есть в человеке интуитивная тяга к таинственному, непознанному…
Уставшая за день бабушка нечаянно засыпает, мы её тормошим и требуем продолжить рассказ. Вмешивается мама и разгоняет нас по местам. Бабушка Юлия – это наше всё.

Я застала не только керосиновую лампу. Случались перебои с этой бесценной жидкостью – керосином, и тогда бабушка зажигала лучину. Как же долго я живу, однако! Господи, не верится даже, мгновение ведь, всего лишь одно мгновение!