Солдат науки

«Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом»
(из армейского фольклора)

«Наши русские Ломоносовы, как сперматозоиды: из миллионов только один добирается до цели, остальные гибнут невостребованными»
(Юрий Поляков, «Гипсовый трубач или конец фильма»)


     Я знал его с детства. Мы росли в одном дворе, и хотя не были особо дружны, но, как говорится, «поддерживали дружеские отношения». Полноценно дружить мешала разность интересов и увлечений. Меня с малых лет привлекали своей загадочностью различные механизмы, начиная от поломанного будильника, подаренного мне взрослыми для «починки», до всевозможных приспособлений бытового назначения, которые я также безуспешно пытался раскурочить. Как и многим моим сверстникам, мне было безумно интересно узнать, что же там у них «в животике» – куча шестерёнок и моторчик, или всё-таки маленький гномик, неутомимо крутящий педали и приводящий механизм в действие. Соответственно, в детсадовском возрасте моими кумирами были неутомимые механики Винтик и Шпунтик из «Незнайки в цветочном городе», сумевшие построить автомобиль, работавший на газировке с сиропом.

     Он, в отличие от меня, к различным железкам был совершенно равнодушен, зато целое лето проводил возле дворовой клумбы с сачком, ловя всякую летающую, прыгающую и ползающую живность. Пойманных букашек он тщательно сортировал и хранил как драгоценность, уважительно называя каждую по имени-отчеству. Не просто какая-то там «божья коровка», а «коровка семиточечная», или даже ещё загадочнее – Кокцинелла Семтемпунктата! И где он только набрался подобной глупости в свои шесть лет?

     В школьные годы я увлекался авиамоделизмом и картингом – гонял на таких маленьких спортивных машинках, состоящих из кресла водителя, руля, бензинового моторчика и четырёх колёс, приделанных к железной трубчатой раме. Он же ходил в кружок юных натуралистов, где был чуть ли не единственным представителем мужского пола. Однако девичьему цветнику он всё ещё предпочитал цветочные клумбы с их членистоногим и перепончатокрылым населением, а также оранжереи местного ботанического сада. В старших классах ему поручали делать доклады на заседаниях Малой Академии наук и с неизменным успехом делегировали на разные олимпиады по биологии. На выпускном сочинении он выбрал «свободную тему» и на двадцати страницах изложил свои взгляды на развитие биологических наук в свете экологических вызовов XXI века. В итоге едва получил трояк, поскольку латинской грамматикой владел гораздо лучше, чем русской.

     После школы я без проблем поступил в Технологический институт, на факультет механики и автоматизации. Это было нетрудно – в тот год там был конкурс 0,75 человека на место и брали всех, включая наманикюренных блондинок, из всех механических устройств разбирающихся разве что в щипчиках для ногтей и плойках для волос.

     Он, естественно, выбрал биологический факультет и таки поступил, правда с третьего захода, в наш местечковый университет, хотя первые два раза сдавал экзамены в МГУ. Однако тамошняя профессура почему-то не сочла его достойным служить её величеству Науке. Собственно говоря, он мог бы штурмовать столичные вузы хоть до самой пенсии – армия ему ничем не угрожала. Надев очки ещё в раннем детстве, он к восемнадцати годам умудрился довести свою близорукость до десяти диоптрий на оба глаза. Почти по одной диоптрии на каждый год сознательной жизни – это надо суметь! Неудивительно, что медицинская комиссия в военкомате была тронута такими успехами и выдала ему белый билет: «негоден в мирное время, в военное годен к нестроевой». Поскольку никакой войны в те годы не намечалось, ему так и не пришлось отведать вкус солдатской каши. Думаю, он не сильно об этом сожалел.

     Дипломы мы получили разного цвета – у меня был синий, у него – красный, но зарплаты у обоих были одинаково минимальные, как и у всех молодых специалистов в те далёкие уравниловские времена. Я стал инженерить в одной околонаучной шарашке с гордым названием «Лаборатория физических основ электронной техники», он менеэсил в каком-то НИИ с биологическим уклоном, что-то там связанное с селекцией и генетикой. Слава богу, к тому времени генетика уже не была в глазах идеологов развитого социализма «продажной девкой», а кибернетика – «лженаукой». Всё-таки нам повезло – мы оба родились после ХХ съезда компартии ещё нерушимого Союза, когда учёных за увлечение буржуазными направлениями в науке уже в тюрьму не сажали и к расстрелу, как академика Николая Ивановича Вавилова, не приговаривали.

     С целью дополнительного заработка – для «поддержания штанов» и пополнения хилого бюджета уже образовавшейся семьи, этой незыблемой ячейки общества,– я бегал после работы по халтурам, реанимируя за умеренную плату старые, ещё ламповые телевизоры «Электрон», и уже начавшие появляться в советских домах первые отечественные и зарубежные видеомагнитофоны. С ним мы виделись всё реже, в основном как-то на бегу: он допоздна засиживался в научной библиотеке, а с наступлением лета уезжал в какие-то дальние экспедиции для сбора полевого материала. Встречая его на пороге дома, одетого в выгоревшую штормовку, помнящую ещё студенческие стройотрядовские геройства, увешанного деревянными ящиками для хранения и транспортировки проб, фотоаппаратами, объективами, сачками для ловли насекомых, я неизменно шутил:

     – Ну, как, удалось поймать что-нибудь необычное?

Он неизменно улыбался своей застенчивой улыбкой и, как заговорщик, подмигивал:

     – Ищем! Как поймаю удачу за хвост, тебе непременно первому покажу, не сомневайся!

     – Ну, ты хоть защитился уже?– задавал я ещё один дежурный вопрос.

     – А на меня никто и не нападает!– так же дежурно отшучивался он.– Пойми, как только учёный начинает думать о карьере, он тут же и умирает, как учёный. Стать академиком и поселиться в пыльном кабинете? Нет, я солдат науки. Ну, разве что удастся сделать какое-нибудь сногсшибательное открытие, чтобы сразу – в нобелевские лауреаты!

     При этом он неизменно цитировал четверостишие, вычитанное им то ли у Константина Симонова, то ли у Твардовского:

«Есть начальников сполна
На фронтах литературы,
Но бросаться к амбразуре
Лишь солдатам честь дана»

     С наступлением «весёлых девяностых» мне пришлось уйти из своей лаборатории, и вовремя. Вскоре её совсем прикрыли за ненадобностью: государство, как та сказочная бабаёшкинская избушка, постепенно поворачивалось лицом к стихийно нарождающемуся капитализму и частному предпринимательству, и задом ко всему, что стало вдруг обременительным для хлипкого госбюджета. Исхитрившись, я организовал ЧП, состоявшее из меня в качестве директора, менеджера, грузчика и экспедитора (всё в одном лице, очень удобно для экономии фонда заработной платы), моей супруги сидящей на телефоне и принимающей заказы, и приходящего бухгалтера, составлявшего финансовые отчёты для налоговой. Занимались всем, исключая лишь торговлю оружием, спиртным и наркотиками. Хотя именно это было бы наиболее выгодным, но всё-таки стрёмно…

     Наш бизнес был примитивен, как сказал бы мой приятель: «на уровне жизнедеятельности одноклеточных организмов». В течение недели, по ещё работающим предприятиям собирались заказы на разные комплектующие запчасти (подшипники, сальниковые набивки, клиновидные и плоские приводные ремни, маслостойкие парониты, резина), потом я ехал за всем этим барахлом в столицу, где на оптовых мелкотоварных базах охотно распродавали за копейки остатки социалистических накоплений. На цену товара накидывался свой «интерес», впрочем, весьма по тогдашним временам скромный, не более 100-150 процентов. Плюс обязательные 20-30 процентов «наводчику» – тому снабженцу, завхозу или завгару, который обратился именно к тебе, а мог бы разместить свои заказы и у твоих конкурентов, благо таких «купи-продай» фирмочек развелось в ту пору немерянно.

     Его селекционно-генетическое НИИ, как ни странно, ещё функционировало через пень-колоду, но зарплату не платили уже почти пол года.

     – Иди ко мне в компаньоны,– уговаривал я его при каждой встрече.– Ты парень честный, не «кинешь», будешь стабильно иметь свою копеечку. Работа, конечно, тяжёлая, грязная: железки там всякие, сальниковые набивки (особенно графитовая – офигенно пачкается, собака! Пока грузовик загрузишь, весь становишься чёрный, как угольщик). Это тебе не с бабочками да кузнечиками дело иметь, зато на хлебушек с маслицем точно заработаешь – комплектующие всегда на производстве нужны..

Он отводил глаза, и вяло отнекивался:
     – Не моё это, пойми. Разве что когда совсем уж припрёт… Кстати, у нас провели аттестацию, пол института сократили, а меня оставили, сказали – такими ценными работниками не разбрасываются! Правда, потом перевели на 0,5 ставки, но обещали, что это временно…

     – Дурак ты, как и эта твоя «кокцинелла септемпунктата»! Одно слово – солдат науки!

     Однажды, выбегая ранним субботним утром в магазин за молоком для подрастающего наследника, я увидел загораживающий полдвора фургон с надписью «Грузоперевозки». Рядом стояла разнокалиберная мебель, в основном состоявшая из книжных шкафов и полок, а возле трёх хмурых и явно уже успевших опохмелиться грузчиков суетился мой приятель.

     – Ты что, переезжать собрался?– удивился я.

     – Да вот продал, понимаешь ли, оставшуюся после родителей «двушку» (между прочим в «сталинке», почти центр города!) и купил однокомнатную хрущёвку на окраине,– начал он почему-то оправдываться, как бы извиняясь за свой поступок.– Хочу на оставшиеся деньги купить компьютер, хороший микроскоп и ещё разную мелочь, нужную для работы – фотоаппарат цифровой, набор оптики, ну и всяко разно по мелочам… Понимаешь, сейчас институт финансируется исключительно в рамках зарплаты, на приборы и оборудование денег не выделяют, а работать надо. Вот и приходится выкручиваться…

     Я помог ему потаскать бесчисленные связки книг, всё ещё переваривая услышанную информацию и не находя ей разумного объяснения. Ведь если следовать формальной логике, следующим его шагом должен был стать переход на полное самофинансирование с уплатой государству определённой мзды за то, что оно не запрещает ему заниматься любимым делом, уже давно этому государству не нужным. Потом, загрузившись, мы распили в тенёчке вместе с потными грузчиками по бутылочке пива и попрощались, как я и предполагал – надолго.

     В следующий раз судьба свела нас лет через пять, в канун очередного Нового года, в маршрутке битком набитой тётками с кучей сумок, уже начавшими праздновать мужиками, и связанными «по рукам и ногам» ёлками разного размера и колкости.

     – Ну, как, солдафон науки, удалось сделать какое-нибудь открытие?– прокричал я ему поверх головы какой-то великовозрастной девахи, зажатой между нами и без умолку тараторившей по мобильному о чём-то своём, о женском.

     – Представь себе, да! – обрадовано закивал он и попытался протиснуться ко мне поближе.– Нашёл этим летом один уникальный экземпляр (тут последовало латинское название этого самого уникального «козябрика», ничего мне, человеку далёкому от энтомологии, не говорящее). Открытие на уровне мирового, ты не поверишь: мужская особь с явными признаками бифаллии!

     – Чего-чего?– не разобрал я за шумом мотора и телефонными разговорами соседки.

Он снисходительно улыбнулся моей биологической необразованности и пояснил по-простому:
     – Два половых члена у самца, вот что!

     – Не может быть!– почти хором воскликнул я вместе с девахой, которая тут же потеряла интерес к мобильнику и уставилась на него округлившимися глазами.– Это ж как?

     Он, почувствовав неподдельный интерес аудитории, с радостью оседлал своего любимого конька и пустился в научные объяснения:

     – Возможно, произошёл какой-то сбой на генетическом уровне. Возможно, это явилось следствием некоторого гормонального дисбаланса в организме животного. Ну, к примеру, двуглавому орлу ведь никто не удивляется! В общем, налицо имеем определённую мутацию, причём довольно интересную.

     – Ещё бы!– мечтательно вздохнула девица.

     – Ну и что из этого?– в отличие от дамочки я не разделял его восторга.– Нобелевскую премию за такое дают?

     – Понимаешь ли, тут не всё так просто,– оптимизма в его голосе поубавилось.– Учёные в большинстве своём консервативны… В общем, я попытался опубликовать статью о моей находке в «Вестнике академии наук», но члены нашего учёного совета, увидев, прости за каламбур, двойной член открытого мной экземпляра, посоветовали мне отправить материалы вместе с фотографиями «порнографического характера» (как изволил выразиться один седенький профессор) прямиком в журнал «Плейбой». Мол, там таким «открытиям» самое место и нечего позорить наш институт в глазах мировой общественности разными скабрезностями. Короче похихикали академики, пошушукались, кто-то рассказал по этому поводу какой-то бородатый анекдот из его давнишней молодости, да и закрыли тему, как псевдонаучную.

     Приближалась моя остановка и я, работая локтями и царапаясь об еловые ветки, начал героически протискиваться к выходу.

     – А ведь предложение с «Плейбоем» не такое уж и глупое!– крикнул я ему на прощание.– По-моему, тебе стоит пересмотреть научные акценты твоего открытия в сторону их практического применения. Удастся выявить причины подобной мутации да создать на её основе какой-нибудь препарат типа «виагры» – глядишь, женская половина человечества тебе огромное спасибо скажет!

     И я подмигнул ему, кивнув головой на нашу соседку, которая так и осталась стоять крепко прижатая к нему толпой, с раскрытым от удивления ртом, всё ещё осмысливая неожиданно услышанную информацию.

     Потом мы не виделись лет десять, если не больше. Что было довольно странно, поскольку наш почти миллионный город все местные именовали, шутя, «большой деревней»: тут все про всех знали, и индивидуальная жизнь каждого протекала как бы на глазах у всего коллектива.

     И вот совсем недавно, возвращаясь после работы, я решил заглянуть в парикмахерскую. С годами время взяло на себя заботу о моей причёске, оставив на голове не больше половины от былой растительности. Но ведь и её, оставшуюся, нужно было периодически подстригать. Ненавижу, когда лысеющие индивидуумы отращивают оставшиеся три волосины, а потом зачёсывают их через всю плешь, пытаясь таким образом спрятать очевидное.

     Пока мастер был занят с клиентом, я уселся на диванчик и стал машинально перелистывать какие-то глянцевые журналы, ожидая своей очереди. И вдруг со страниц одного из номеров «Максима» на меня уставились знакомые глаза за толстыми стёклами очков. Над фотографией помещался броский заголовок «Выдающееся открытие. Революция в мире мужского достоинства!». Сама статья представляла собой выдержки из интервью моего давнего приятеля журналисту немецкого журнала «Der Spigiel».

(Дальше позволю себе процитировать её по памяти, но очень близко к тексту. Собственно, сильно интересующиеся и сами могут её прочитать, вот только я забыл номер журнала)

     Журналист: Господин профессор, расскажите немного подробней о своей замечательной находке, которая, несомненно, сможет в будущем сделать счастливыми многих представителей сильного пола на нашей планете.

     Он: Вы знаете, как свидетельствует история, большинство научных открытий было сделано совершенно случайно. Наглядный тому пример – открытие в 1928 году британским бактериологом Александром Флемингом пенициллина, первого в истории человечества антибиотика, на основе которого впоследствии было создано чудодейственное лекарство, спасшее сотни тысяч раненных солдат во время Второй мировой войны. А толчком к открытию послужил – да, да, не удивляйтесь!– обычный беспорядок в лаборатории этого исследователя. Прекрасно проведя летний отпуск со своей семьёй, Флеминг в начале сентября 1928 года вернулся к работе и вспомнил, что перед отъездом забыл на столе часть чашек Петри с посевами культуры стафиллококов (есть такие весьма неприятные болезнетворные бактерии). Как по мне – учёный, видимо, попросту поленился их вымыть перед отпуском, оставив эту грязную работу «на потом». Каково же было его удивление, когда он заметил, что на одной из чашек появились какие-то плесневые грибы, и что вокруг них все колонии стафиллококов были уничтожены. Позже Флемингу удалось выделить из этих грибов некое активное вещество, которое и разрушало бактериальные клетки. Он назвал его «пенициллином», а сама работа была опубликована им спустя год, в 1929-м.

     Журналист: Ну, с сэром Флемингом теперь нашим читателям всё ясно. И всё-таки, как же дело обстояло в Вашем случае?

     Он: Где-то к концу девяностых годов прошлого века (как всё-таки непривычно для меня это звучит, чувствуешь себя эдаким доисторическим мастодонтом!) мне удалось попасть в закрытую после аварии на АЭС Чернобыльскую зону. С большим трудом, но я всё же «выбил» туда командировку для сбора полевого материала, правда без финансирования, то есть за свой счёт. И вот там мне случайно попался необычный экземпляр самца (дальше шла никому непонятная, кроме специалистов, латынь) с двумя половыми органами, говоря по научному – «фаллосами», а если проще – половыми членами. Как и у Флеминга – налицо улыбка Его Величества Случая. Позже я описал это необычное явление как «бифаллия», то есть «двучление». Гораздо сложнее было с презентацией подобной специфической аномалии научной общественности, особенно у меня на родине.

     Журналист: Да, да, я ещё помню эту фразу времён перестройки – в Советском Союзе секса нет!

     Он: Долгое неприятие моего открытия можно объяснить неким извечным пуританизмом в мире науки. В публикации статьи мне отказывали во многих уважающих себя научных журналах. Я уже не говорю о макрофотографиях подобной двухчленовой конструкции. А мои коллеги по работе, едва сдерживая хихиканья и двусмысленные улыбки, напрямую советовали послать материалы прямиком в какой-нибудь «мужской» журнал.

     Журналист: И что же сделали Вы?

     Он: Я, в конце концов, послушался доброго совета одного моего знакомого, физика-электронщика, тоже непризнанного гения, которого Система таки сломала – он в итоге бросил свою интереснейшую работу, так и не защитив уже практически написанную диссертацию, и ушёл в бизнес, чтобы элементарно заработать себе на жизнь. (В этом месте его интервью у меня на глаза навернулась скупая мужская слеза – ведь не забыл, паршивец, друга детства! Что ни говори, а приятно.) И я, разозлившись, таки отправил фотографии моей находки в «Плейбой», скорее из вредности, назло всем! Но, как говорят тут у вас, на Западе, реклама – двигатель торговли. Представьте, вскоре моим открытием заинтересовался одна крупная немецкая фирма, специализирующаяся на кино- и видеопродукции «для взрослых». Фирмачи предлагали мне неплохое финансирование, что-то вроде ежемесячной стипендии в течение двух лет, для продолжения начатых исследований. Как вы понимаете – их очень заинтересовал практический аспект моей находки. Одновременно мне пришло приглашение поработать в одной очень уважаемой лаборатории генной инженерии во Франкфурте, где я и смог продолжить изучение данного феномена. В итоге, после нескольких лет упорной работы, мне удалось из найденного уникального образца выделить вещество, значительно увеличивающее как непосредственно размеры мужского «достоинства», так и половую потенцию мужского индивидуума в целом. Я назвал полученный препарат «бифаллин». Без излишней скромности скажу, что с его появлением на рынке лекарств известная всему миру «виагра», несомненно, уйдёт в прошлое, как канули в Лету такие когда-то привычные нам проигрыватели виниловых пластинок или бобинные магнитофоны.

     Журналист: Прошу прощения за неудобный вопрос. Не может ли употребление Вашего препарата привести к непредсказуемым изменениям в организме человека? Ну, скажем так, процесс пойдёт не по пути увеличения размеров уже имеющегося полового члена мужской особи, а приведёт к появлению некоего новообразования в виде второго… Надеюсь, Вы меня понимаете?

     Он (смеясь): Что Вы, такое практически исключено! Я провёл массу экспериментов на лабораторных животных и, естественно, испытал полученный препарат на нескольких сотнях смельчаков-добровольцев. Представьте, в таких не было недостатка – очереди желающих участвовать в апробации нового препарата выстраивались километровые! Эксперименты показали, что вероятность появления второго пениса у потребляющего «бифаллин» человека ничтожно мала, не более одного случая на миллион.

     Корреспондент: И всё-таки, я слышал, что в вашей лаборатории был зафиксирован подобный казусный случай…

     Он: Да, я этого не скрываю. Хотя бы потому, что этот человек (я не имею морального права называть его имени) после завершения эксперимента не предъявил нам никаких претензий. Более того, прошло уже несколько лет – мы за ним внимательно наблюдаем!– и он не перестаёт благодарить препарат за свершившееся чудо: число поклонниц растёт изо дня в день, и ни одна из его сексуальных партнёрш не выказала ни малейшего недовольства от его случайного «приобретения». Скорее даже наоборот! Думаю, что со временем сторонников «бифаллизации» станет ещё больше. Это будет своеобразным ответом общества на усиливающуюся сегодня феминизацию его мужской составляющей, на навязчивое стремление части мужчин сменить пол на женский, и связанный с этим нездоровый дисбаланс в природной сексуальной гармонии человечества…


     Уже сидя в парикмахерском кресле, я ещё долго продолжал мысленно пережёвывать неожиданную информацию и искать практическое её применение для себя лично. Я имею в виду не отращивание или умножение своего, уже давно немолодого и далеко не прыткого «достоинства». Годы уже не те – как говорится, время неумолимо приближается к «половине шестого». И не всё ли равно, будет там одна большая стрелка или две маленьких. А вот разыскать в Интернете хотя бы электронный адрес моего счастливого приятеля, без пяти минут нобелевского лауреата и наверняка человека далеко не бедного… Ведь в конце-то концов идея была моя, мог бы и отсыпать немного «евриков» по старой памяти!

     При выходе из заведения, я – ещё пребывая в глубокой задумчивости, а посему невнимательный к любым проявлениям окружающей реальности,– немного замешкался, и на меня тут же исхитрился нагадить жирный голубь, лениво прогуливающийся по объёмным акриловым буквам вывески. Растирая платком въедливые птичьи экскременты (после чего на плече образовалось внушительное пятно, отдалённо напоминающее фельдмаршальский эполет, совсем как у Кутузова на картине «Военный совет в Филях»), я всё никак не мог успокоиться: «Ай да солдат науки! Вот тебе и тихоня-бессеребренник! Ну, ничего – это хорошая примета, если птичка пометила. Надо будет разыскать этого субчика, пусть поспособствует «жертве переходного периода». А вот интересно, жена, прибираясь, ещё не выкинула из кладовки папку с материалами моей диссертации? Как это говорится: каждый уважающий себя солдат... »