Воины в белом. Часть 10

Когда Валера, наконец, отпустил отца, тот хлопнул его по плечу сухой, но крепкой рукой с длинными цепкими пальцами хирурга и почти сразу перевел взгляд на Алену, которая продолжала стоять у края перрона, неуверенно теребя в руках платок и наблюдая за встречей, давно не видевших друг друга членов клана.
-Ну здравствуй, дочка – произнес старый хирург, чудесным образом освободившись на несколько секунд от своей хромоты и, подойдя к ней, коснулся ее щеки седой щеточкой усов. – Валера не преувеличивал, ты настоящая красавица.
-Здравствуйте – робко ответила Алена, позволив себе тоже слегка обнять свекра и все так же опасливо поглядывая на старшего брата Валеры, который с широкой улыбкой продолжал стоять рядом, ожидая знакомства и заслоняя своим могучим телосложением чуть ли не половину перрона. –Да ты не бойся его – Василий Владимирович перехватил взгляд невестки и широко улыбнулся, одновременно снова опираясь на трость – Это он только с виду такой страшный, а на самом деле мухи не обидит. Только шпионов и диверсантов.
-Да вы его не слушайте, Алена, – в свою очередь улыбнулся Анатолий,– он каждому говорит, что я чуть ли не Гитлера в плен лично брал.
-А вы не брали? – улыбнулась в ответ Алена.
-Нет, я в тот день был занят.
-Ну все ,– патриарх семейства нетерпеливо повел тростью ,– пойдем отсюда, не гоже беременной женщине жариться на открытом солнце так долго. 
-У нас перенесли автобусную остановку? – спросил Валера, видя, как отец направляется в сторону противоположную той, куда шли почти все остальные пассажиры прибывшего поезда.
-Нет, – ответил отец, не оборачиваясь и не снижая темпа движения.
 – Если хочешь проникнуться ощущением единения с родным городом, то можешь отправляться на остановку. Но Алену в этот битком набитый автобус я не пущу, – перекинув трость в другую руку, он распахнул перед Аленой заднюю дверь скромной Эмки.
 Из-за руля стремительно выбрался молодой парень, но старый врач остановил его движением руки.
– Не надо, Вася, позволь мне самому поухаживать за невесткой самому.
-Отец? – Валера обалдело смотрел, как Алена скользнула в салон.
-Что? – обернулся к нему Василий Владимирович.
 – Может главный врач центральной городской больницы позволить себе хоть иногда использовать служебный автомобиль в личных целях?
-Главный врач? – Валера окончательно застопорился.
-Ты давно не был дома, младший – стукнул его по плечу старший брат.
-Не называй меня так, – буркнул Валера.
-Но ты ведь и правда младший. А теперь даже по званию,– он еще раз стукнул его в плечо и весело подмигнул.
Валера непроизвольно бросил взгляд на майорские звезды у него на погонах и тяжко вздохнул. Ощущение самостоятельности и полноценности жизни быстро проходило. Он снова был самый младший в семье.
-Толик, вечером чтобы был как штык, – отец крепко пожал руку старшему сыну и тот с улыбкой козырнул.
-Слушаюсь, товарищ майор.
-Валера, ты едешь или так и будешь стоять, как низко срубленное дерево? – спросил отец, садясь на переднее сиденье.
-Вперед, старший лейтенант, – подтолкнул его брат.
-А ты?
-Я на службе. Но вечером буду обязательно. Я рад, что вернулся домой.
-Я не вернулся! – успел сказать ему вслед Валера, но тот уже решительным шагом направлялся к автобусу, словно ледокол, разводя в стороны людские потоки, которые сами собой расходились при виде синей фуражки и золотых погон с эмблемами МГБ.
-Когда ты стал главврачом? – спросил Валера, когда машина вырулила с территории вокзала, с неожиданной для ее вида изящностью объехав крестьянскую телегу с рыжей лошадью, которая презрительно фыркнула на свою железную конкурентку и в доказательство своего превосходства почти сразу выдала большую порцию свежего навоза.
-Полгода назад – ответил отец.- Ты думаешь, я просто из лени не приехал на твою свадьбу? Кстати, Аленушка, вам за это отельные извинения.
-О, ну что вы, Василий Владимирович, я понимаю.
-Мы построили новый корпус. Шимченко как раз ушел на пенсию, так что мне пришлось принимать хозяйство буквально на ходу. И когда ты написал, что женишься, я просто не мог вырваться.
-Я понимаю, папа – кивнул Валера.- А отделения? Должны ведь были добавить новые отделения.
-Ну еще бы – отец довольно улыбнулся – Мы стали первой городской больницей с собственной кардиохирургией. И если эти бюрократы не загонят меня в могилу своими придиркам, я все-таки открою отделение пульмонологии, – он обернулся назад и впервые за все время их знакомства Алена поняла, насколько похожи отец и сын. Когда они начинали говорить о своей работе, в глазах у них появлялись огни, словно отражения горящего пламени и в этот момент они казались, словно ушедшими в другое измерение, где могли говорить на своем языке, не доступном для остальных. – Ты можешь себе представить, что мне сказал этот толстяк в горздравотделе? Ваша больница, мол, недостаточно высокого уровня для проведения подобных операций.
-И что ты ответил?
-Ха- старый хирург снова улыбнулся – Я ему сказал, что в США Гиббон уже два года как проводит операции в условиях искусственного кровообращения, а Хафнагель уже семь, ты только представь себе, семь лет как имплантирует искусственные клапаны в сердечную полость. Но поскольку, это хряк бюрократический о кардиохирургии знает только ее название, то на него мое заявление не произвело большого впечатления.
-И тогда? – Валера хорошо знал манеру рассказа отца и понимал, что от него ждут проявления интереса.
-И тогда я спросил его, считает ли он, что советские врачи хуже американских. Потому что, если он так считает, то я приму его мнение к сведению и подниму данный вопрос на очередном совещании городского управления здравоохранения и, возможно, нам в таком случае следует отправить в выше стоящие инстанции рационализаторское предложение отправлять наших выпускников медицинских институтов на стажировку в США. Не можем же мы позволить, чтобы советские граждане получали медицинскую помощь худшего качества только потому, что наше медицинское образование недостаточно развито в сравнении с американским. Видел бы ты его лицо.
Валера, который примерно представлял выражение лица чиновника, которому предложили признать, что в его ведомстве уровень работы хуже, чем у главного геополитического противника его родины, не смог сдержать улыбки.
-В общем, он, наверное, решил, что, выйдя из его кабинета, я немедленно напишу на него донос, тем более, что где служит мой старший сын, он однозначно, знал. Так что к концу разговора я получил разрешение на формирование отделения кардихирургии при условии, что весь набор специалистов будет проходить только под мою ответственность. Решил меня этим напугать, идиот.
-И вы делаете имплантацию? А ВГА подшиваете? А АИК у вас какой?
Алена сидела рядом с мужем и с плавающей на губах улыбкой слушала его разговор с отцом, который для нее все больше напоминал иностранный язык. Причем даже более непонятный, чем китайский. Город, который проносился за окном автомобиля, почти сразу очаровал ее. Прежде всего, он почти утопал в цветах. Тут и там были разбиты аккуратные клумбы, которые поразительно гармонировали между собой как цветовой гаммой, так и формами. Когда машина проезжала мимо парка, из-за фигурной ограды донеслись звуки живой музыки, и Алена заинтересованно выглянула в окно.
-Как красиво – сказала она, разглядывая двух каменных львов, восседающих по обе стороны от входа в большое старинное здание, раскинувшееся, словно древнеримский сенат, от края до края огромной площади, выложенной белым известняком, с фигурным фонтаном по центру и резными каменными перилами, идущими по периметру. Многочисленные арки и колонны, идущие по карнизам барельефы и внутренние дворики усиливали впечатление, что архитекторы этого строения прибыли то ли из древнего Рима, то ли их столь же древней Греции. – Что это?
-Грязелечебница – ответил Валера.
-Ну вот кто так представляет родной город? – тут же возмутился с переднего сиденья его отец – Это, Аленушка, императорская грязелечебница, построенная по приказу Николая Второго еще в первых годах нашего века. Является крупнейшей на юге нашей страны и по уровню комфорта и диапазону лечебных процедур не имеет равных не только в стране, но даже в Европе. Потому что тут используется уникальная грязь наших минеральных озер, которой можно добиться почти всего, кроме разве что бессмертия.
-Вот теперь я точно впечатлена – улыбнулась в ответ Алена.
-А еще у нас тут единственная в мире целебная минеральная вода, которой можно вылечить большинство желудочных и почечных заболеваний, чем данные граждане в данный момент и занимаются – старый врач указал на несколько групп людей, потягивающих на ходу минеральную воду из маленьких стаканов самых разнообразных форм, в которых сразу можно было узнать приезжих, настолько активно они крутили головами, а другие внимательно слушали экскурсоводов, которые, собрав вокруг себя небольшую толпу, вели обширное повествование о достопримечательностях города, его истории и целебных возможностях городских источников. –У нас, кстати, крупнейшая санаторная база на Кавминводах – с гордостью добавил Василий Владимирович. – Хотя на этот счет и ведутся бесконечные дискуссии с аналогичными и беспочвенными мнениями о себе Кисловодска, Пятигорска и прочих второстепенных городов.
-Отец имеет в виду, что в сравнении с нашим городом остальные блекнут и главной причиной является то, что он работает именно тут, а не там, а потому соседние города никак не могут сравниться с Ессентуками.
-Ремня я тебе давно не давал, – беззлобно отозвался отец .
– Запомни, сын, никогда и нигде ты не увидишь города лучше того, в котором ты родился и вырос. Если, конечно, человеку посчастливилось совместить оба этих процесса в одном населенном пункте. Будут города более красивые, более роскошные, более крупные и так далее. Но это город навсегда останется самым лучшим. Именно потому, что он – часть тебя. Все, что ты узнал в детстве на пути во взрослую жизнь, ты узнал здесь. Все, новое, что ты впервые попробовал, ты пробовал здесь. И все надежды и мечты, которые занесли тебя сейчас на край света, родились у тебя здесь. И, если когда-нибудь, хоть и не дай бог, конечно, тебе придется отправляться на передовую, то, сжимая в руках оружие, ты будешь защищать не только свою советскую родину, хотя, конечно, это будет главной твоей задачей. Но ты будешь защищать именно этот город.  Потому что, когда комиссар будет говорить о вражеском сапоге, который топчет родную землю, каждый из нас будет представлять этот сапог, ступающим именно по той земле, которая грела ему ноги в детстве.
-Ну в общем, я прав, этот город самый лучший только потому, что он тут живет и работает – подмигнул Валера Алене, однако та не ответила на подмигивание, она почти зачарованно слушала старого врача, внезапно осознав, что, случись завтра война, и она пошла бы на передовую. Именно так она всегда представляла себя в случае войны. Никаких тыловых работ, никаких заводов или узлов связи. С оружием и в первых рядах. Но только теперь она поняла, что защищала бы она не только свою страну и все остальное, столь же большое, что учили ценить советских детей чуть ли ни детского сада, а больше свой город. Тот, из которого она сбежала, как только получила возможность. Который она никогда особо не любила, считая его слишком заурядным для себя, слишком обычным, слишком серым. В который она никогда не хотела вернуться и который она была готова защищать от внешней угрозы любыми способами.
Между тем удивление Валеры не ослабевало, поскольку маршрут явно отклонялся в сторону, противоположную той, в которой находился его дом. Он было открыл рот, чтобы задать вопрос на эту тему, но промолчал. Водитель уверенно вел машину по явно привычному для него маршруту, отец не спеша рассказывал о работе в больнице, а значит, куда бы они ни ехали, так все и было задумано старшим мужчиной семьи. Единственное, что смущало Валеру, это усталость Алены, которая с учетом дороги и своего состояния держалась поистине героически, однако и эти опасения оказались напрасными, поскольку буквально через десять минут, автомобиль остановился возле трехэтажного, многоквартирного дома самой что ни на есть свежей постройки.
-Какие еще перемены, о которых я не знаю, произошли у нас в семье? - спросил Валера, выходя из машины вслед за отцом и направляясь к подъезду.
Кроме двухкомнатной квартиры, в которой теперь жил главный врач городской больницы, явным атрибутом выросшего благосостояния служил телевизор «Север-53», увенчанный огромной линзой, которая превращала его миниатюрный кинескоп в почти пригодный для зрения экран, гордо возвышался на тумбочке в углу большой комнаты, раскинув рога антенны в стороны, словно прислушиваясь к эфирному пространству. Полированное дерево корпуса благородно отражало свет, льющийся из окна, а решетки динамиков напоминали глаза инопланетного пришельца, взглядом которых он встречал каждого зашедшего в комнату.
-Ну ничего себе! – выдохнула Алена, – и вы его смотрите сами?
-Ну…,-довольно улыбнулся Василий Владимирович ,– иногда к нам заходят некоторые соседи. Особенно когда транслируют футбол или хоккей. Мать считает, что из-за этого телевизора наша отдельная квартира не такая уж и отдельная и без конца меня за это пилит, – сказал он, повернувшись к Валере.
– Но не могу же я лишить людей святого.
-Это вот этот агрегат – святое? – вскинул брови Валера.
-Как ты был тугодумом, так и остался, – вздохнул отец.
 – Святое – это созерцание наших спортивных побед. В мирное время единственное поле боя, на котором люди хотят видеть сражения – это спортивное поле. Так что время от времени у нас тут собирается небольшой кинозал, но ради вас я так и быть на некоторое время отложу киносеансы.
-Чем заодно и мать порадуешь.
-Всегда стремился выдать то, что нужно именно ему за пользу для всех. – пожаловался отец Алене.
За те две недели, которые они провели в Ессентуках, Алена почти привыкла к этому маленькому курортному городу с чистотой его улиц и улыбающимися людьми, многие из которых проделали путь в несколько тысяч километров, чтобы попить волшебной минеральной воды и принять столь же волшебные ванны, и почти отвыкла от мужа. Дело в том, что буквально через день после того, как Алена была официально представлена всей семье, включая свекровь, знакомства с которой она боялась больше всего, отец пригласил Валеру в больницу, чтобы тот оценил внесенные им изменения и, возможно, предложил пару свежих идей, а заодно и ознакомился с новыми техниками операций, которые стали проводить в больнице после  открытия в нем кардиохирургического отделения. Алена поначалу отнеслась к этому спокойно и даже не придала данному приглашению сына отцом большого значения, но уже через несколько дней поняла, что ее беспечность по этому поводу была большой ошибкой. Ибо Валера отправился в больницу и…пропал. Нет, он все так же проводил вечера дома и периодически ей даже удавалось вытащить его на прогулку по парку или на сеанс в кино, но основное время он стал проводить в кардиохирургическом отделении, где знакомился в новым оборудованием и специалистами, которые первые на юге СССР начали делать операции по вживлению искусственного клапана сердца и операции с использованием аппарата искусственного кровообращения. Валера был зачарован простотой и гениальностью этого аппарата, позволявшего отключать от системы кровообращения ее главный насос, само сердце, после чего оно становилось доступным для хирургического вмешательства. Остановку проводили одним из двух возможных путей: электрическим или гипотермическим. Электрический был легче и фактически представлял собой удар током непосредственно в миокард, в результате чего останавливал работу сам центр сердечного автоматизма. Гипотермический же предполагал глубокое охлаждение сердечной мышцы, фактически заморозка живого сердца, для чего после вскрытия грудной клетки и перикариального мешка его орошали специальным летучим веществом, мгновенно понижающим температуру в зоне своего действия до трех градусов по цельсию при столь резком и сильном охлаждении импульсы, генерируемые центром автоматизма сердечной мышцы сначала переставали доходить до миокарда, а потом отключался и сам этот центр. При полностью функционирующем организме сердце, словно медведь зимой, погружалось в глубокую спячку. Присутствуя на операциях, которые проводил его отец, он зачарованно следил за быстрыми и почти неуловимыми движениями старого хирурга, который одинаково уверенно удалял аппендицит у  маленького ребенка и вскрывал сердечную сумку у пожилого человека. Главному врачу не пристало проводить много времени в операционной, поскольку данная должность подразумевала значительный перевес бумажной работы над практической медициной, однако Василий Владимирович упорно и регулярно перекладывал значительную часть своих обязанностей на одного из трех своих заместителей  и возвращался в операционный блок. В то время только начинали делать операции на сердце с использованием аппаратов искусственного кровообращения и по понятным причинам большинство врачей опасались новой методики, предпочитая использовать несовершенную и очень травматичную для больного, но гораздо более привычную послойную местную анестезию, риски которой были хорошо изучены и преодолевались при необходимости буквального на рефлексах. Видя, что основной лечебный состав вовсе не горит желанием идти на риск, отец Валеры начал решительно и просто – «Ориентирую». И первым отправился в операционную, где стоял готовый к работе, но еще ни разу не опробованный в данной больнице АИК. Первой операцией, которая была с его помощью проведена в данной больнице, стало устранение приобретенного порока сердца в виде сросшихся створок митрального клапана, в результате чего суживался проход из левого желудочка в центральную артерию организма – аорту. Так называемый стеноз клапана представлял собой большую опасность для его обладателя тем, что довольно быстро приводил к гипертрофии левой части миокарда, а затем и к сердечной недостаточности. До недавнего времени операции в самой полости сердца считались практически невозможными, поскольку любое проникновение в нее приводило к мгновенным сбоям в работе миокарда и его остановке. И только АИК дал возможность, не прерывая кровообращения, войти внутрь главного насоса организма. Гораздо позже, когда и сам Валера освоил операции на клапанах,  отец сказал ему, что в тот день, когда он впервые ощутил пальцами створки митрального клапана, сросшиеся между собой рубцовой тканью, ноги у него от страха подкашивались настолько сильно, что он серьезно опасался, как бы не рухнуть прямо возле операционного стола. Не говоря о практически неизученном пути, по которому он в тот день сделал первый робкий шаг, на него в это время смотрели почти все свободные хирурги, многие из которых ради этого пришли в операционную, даже не взирая на отпуска и выходные. Своего рода это было наблюдение стаи за вожаком, который, как ему и было положено по статусу, первый вышел на наиболее опасную дичь, поединок с которой в равной степени мог послужить как признанию его авторитета абсолютным, так и полному низвержению, ибо в случае неудачи список неприятностей, которые ему грозили, был поистине неисчерпаем и практически полностью исключал возможность вновь подняться на какую-либо руководящую должность, не говоря о том, что вполне мог закончиться тюремным сроком по обвинению во вредительстве. Спустя несколько лет, когда в далеком Благовещенске Валера впервые в истории госпиталя проводил операцию по перевязке корня легкого, он, сам того не зная, пошел по тому же пути, что и его отец, с той лишь разницей, что в виду молодого возраста и отсутствия известности имени ему бы в случае неудачи простили намного большее, чем старому именитому хирургу, который за свою долгую работу сумел обзавестись не только толпой благодарных спасенных им пациентов, раскиданных по всему СССР, но и массой недоброжелателей, которые, не имея смелости пойти по новому пути сами, всячески стремились утопить тех, кто на это отважился, особенно если эти отважившиеся терпели неудачу. И в отличии от пациентов данные недоброжелатели были собраны волей профессии и судьбы гораздо компактнее, и значительная их часть в тот день находилась в операционной, наблюдая как Лазаров старший пальцами разрывает спаявшие створки клапана комиссуры, давая возможность крови снова в полном объеме проходить из сердца в аорту. За то время, что Валера провел в родном городе, он несколько раз пытался подбить отца на должностное преступление в разрешения участвовать в одной из таких операций, но каждый раз наталкивался на решительный, хотя и спокойный отказ.
-Отец, но почему? Я же с подросткового возраста у тебя в операционных как у себя дома. А теперь я еще и могу помочь и столькому при этом научиться.
-Ну…- старый врач откинулся на спинку кресла, - видишь ли в чем дело… Когда ты только выбирал свой путь, я был твоим проводником в мире неведомого. А теперь ты прозрел, и моя спина начинает загораживать тебе солнце.
-О чем ты говоришь, отец? Ты же великий врач, я и половины не знаю того, что знаешь ты. Не говоря об умении.
-Ты и сейчас торчишь в больнице как у себя дома. Но я не хочу, чтобы ты там работал. И тем более, чтобы работал вместе со мной.
-Но почему? – Валера все больше обалдевал от услышанного.
 – Отец и сын, работающие вместе. Что может быть лучше?
-Я не хочу, чтобы ты находился в моей тени. Видишь ли, я умудрился создать себе неплохую репутацию в своём профессиональном кругу.
-Это еще мягко сказано, – вставил Валера. Но отец, движением руки ,не дал ему развить тему.
-Вместе с этой репутацией появились и люди, которые, скажем так, не довольны моими решениями и направлением, в котором иду я сам и подчиненная мне теперь больница.
-Я не понимаю,– покачал головой Валера.
-Ну…есть два мнения в нашем здравоохранении. Одни считают, что каждая больница должна осваивать все возможные новые методики, которые появляются в современной оперативной хирургии и стараться внести в эти методики что-то свое. Это так называемый принцип мозаики. Каждая часть является кусочком большой картины. Например, ты знаешь, что даже простейшая операция по удалению аппендицита будет серьезно отличаться в плане проведения анестезии, когда будут оперировать, например, жителя юго-восточной Азии и жителя крайнего севера?
-Ээээ, нет – Валера удивленно вскинул брови – Я этого не знал. А в чем разница?
-А разница в отличиях ферментативной функции печени и климатически обусловленных отличиях эндокринной системы организмов, живущих в северных и южных широтах. Эта теория пока не получила официального признания, но уверяю тебя, что так оно и есть. Если будет желание, я ознакомлю тебя с результатами моих исследований чуть позже.
-Еще спрашиваешь
-Ну так вот. Данная теория мозаики – как раз та самая, которую отстаиваю я и мои друзья. А есть другое направление. Его представители считают, что небольшие больницы, вроде нашей, не должны заниматься исследовательской работой, ибо она отнимает много времени и сил при сравнительно небольшом количестве персонала. По их мнению, мы должны заниматься теми видами операций, которые давно и хорошо освоены и могут быть поставлены на поточную основу, как производство тридцатьчетверок во время войны. Таким образом, будет оказана максимальная помощь людям с самыми ходовыми заболеваниями. Однако в этом случае, мы будем лишены способности двигаться вперед в лечении таких заболеваний, которые требуют проникновения в полость сердца. Данные наши коллеги считают, что вся научная работа по данным направлениям должна быть сосредоточена в крупных клиниках крупных же городов. Потому что именно там находится основной научный и технический потенциал нашей медицины.
-В общем-то, обе версии имеют свои права на существование – заметил Валера.
-В общем-то, да – согласился отец – Однако, как я говорил, я сторонник первой. Все верно, каждое новое направление требует много времени и сил и в чем-то снижает наши возможности по оперированию простых варикозов, ножевых ранений грудной клетки, а равно и прочих мелочей вроде язвы желудка или удалений желчных пузырей. Но дело в том, что такие ходовые операции может делать любая больница любого города нашего региона. А вот комиссуротомию или имплантацию искусственного митрального клапана на данное время на юге СССР могут делать только у нас в стационаре.
-Это все очень интересно, но какое отношение это имеет ко мне? И к моей просьбе участвовать в твоих операциях.
-А такое, что я все еще иду сравнительно новой дорогой. И как мне не прискорбно в этом признаваться, могу ошибиться и даже иногда ошибаюсь.  Пока эти ошибки только мои и отвечать за них приходится мне. Несмотря на все усилия тех моих уважаемых коллег, которые хотят меня утопить, я все еще умудряюсь внедрять в нашем кардиологическом отделении новые операции.  Но если ты начнешь работать вместе со мной, то каждая моя ошибка будет бить и по тебе тоже. Причем гораздо сильнее, поскольку каждый твой успех будет приписан моему покровительству. А каждая наша совместная неудача будет приписана тебе как наименее опытному. Что неминуемо отразится на твоем будущем как практикующего хирурга.
-Отец, ты все преувеличиваешь, мы вместе…
-Мы вместе можем сидеть тут или в больнице и обсуждать преимущества или недостатки тех или иных операций. Но работать вместе конкретно в направлении кардиохирургии нам не стоит, – старый хирург демонстративно поднялся, заканчивая разговор. Он не мог сказать сыну, что не хочет пускать его за стол рядом с собой по еще одной причине. Последнее время у него все чаще начинали дрожать руки. Не только во время операций, иногда едва заметный тремор появлялся практически на ровном месте, но когда у тебя в руках скальпель или тонкая лигатура, сдерживать эти почти неуловимые колебательные движения пальцев становилось особенно сложно. Первые симптомы появились почти полгода назад, и вначале он не придал этому значения, списав на усталость. Однако после второго, третьего, а потом пятого и десятого случаев, когда внезапно появлявшаяся дрожь не позволяла ему надеть лигатуру на сосуд или останавливала операцию по вживлению искусственного клапана, продолжить которую, кроме него, не мог никто, он забеспокоился всерьез. И первым делом набрал номер заведующего неврологическим отделением военного госпиталя северокавказского военного округа. Старый боевой товарищ, с которым они вместе в свое время входили в освобожденные Варшаву и Прагу, Будапешт и Берлин, с которым просматривали тысячи страниц медицинского управления вермахта, с которым допрашивали врачей Освенцима и Дахау, Треблинки и Саласпилса, принял его на следующий день. А еще через месяц подтвердил диагноз, который Василий Владимирович Лазаров уже поставил себе и сам: рассеянный склероз. Фактически этот диагноз являлся смертным приговором, причем намного более страшным, чем всем известный рак или чего еще там боятся обычные люди, не имеющие отношения к медицине. Расхожее слово склероз, которое сплошь и рядом употреблялось в качестве синонима забывчивости у старушек, на самом деле несло в себе намного более страшное недомогание. По сути оно означало медленное отмирание нервной системы человека при полном сохранении его сознания, когда мозг в течении недель, месяцев или лет наблюдал, как умирает тело, лишаясь проводников электрических импульсов, идущих от центральной нервной системы к периферической. Василий Лазаров не стал мучить своего коллегу тривиальным вопросом «Сколько мне осталось, доктор?». Он знал, что никто не сможет сказать этого ему наверняка. Как не сможет сказать и того, почему это страшное заболевание обрушилось именно на него при всей своей редкости. Тем более он не хотел говорить об этом сыну, в котором уже видел будущего хорошего врача, способного на то, что когда-то сделало успешным хирургом и его самого – идти неизведанными дорогами, не боясь их только из-за того, что никто и никогда по ним раньше не ходил. Поэтому во время операций он приказывал сыну находиться на расстоянии от стола, чтобы не мешать, мол, операционной бригаде, даже когда присутствие лишнего хирурга было бы, скорее, на пользу, чем во вред. Потому он так резко закончил и нынешний разговор, оставив Валеру с ощущением, что ему не доверяют в связи с его молодостью и малоопытностью.  Тем не менее оставшееся время Валера с удовольствием проводил в больнице родного города, общаясь с отцовскими коллегами и постигая небольшие, но важные детали профессионального мастерства каждого из них. А через полторы недели такого неувядающего профессионального интереса он получил первую в его семейной жизни ссору с женой. Не вдаваясь в детали, суть сказанного Аленой сводилась к следующему: если бы она знала, что в славном городе Ессентуки она фактически станет соломенной вдовой только потому, что ее мужу более интересна техника копания в чужих внутренностях, чем уделение внимания молодой и к тому же беременной жене, то она бы поехала на море, причем не смотря на весь риск, о котором предупреждал ее Валера в Благовещенске и что она все еще может предпринять эту попытку в одиночку, а он, если работа для него важнее всего на свете, может продолжать потрошить пациентов на операционных столах, после чего, вернувшись в Благовещенск, может ознакомиться со свидетельством о разводе, на который она подаст сама, если он немедленно не вспомнит, что они в первом в их совместной жизни отпуске и не переключит все свое внимание на оставшееся время на любимую и единственную женщину его жизни, то есть, на нее. Заявления жены были услышаны и приняты к сведению, в результате чего оставшиеся отпускные дни Валера не ступал на порог больницы даже краем ноги. В немалой степени этому способствовало и внушение, которое ему один на один сделала мать, объяснив, что Алена на данный момент не счастлива из-за его чрезмерного увлечения работой во время отпуска, и если она продолжит оставаться несчастливой, то очень скоро он тоже станет несчастлив. Познакомившись в первый день приезда молодоженов, две женщины, хоть и не прониклись друг к другу горячей симпатией, но все же довольно быстро установили ровные наблюдательные отношения, не торопясь с выводами относительно друг друга, но без колебаний принимая сторону друг друга в каждом споре, который у одной из них возникал с мужчинами семейства. Когда мать явилась вечером первого дня после тридцатишестичасового дежурства на скорой помощи, она первым делом обратила внимание не на вернувшегося после долгого отсутствия сына, который за это время из подростка-студента превратился в мужчину и офицера, а на новоявленную невестку. После взаимных слов приветствия был сделан короткий и информативный вывод:
-Красива и умна. Гремучее сочетание. Но зато ты в надежных руках – это уже относилось к Валере. Она коснулась губами щеки Валеры.
 – С возвращением, сынок.
Валера, который и не ждал от матери больших проявлений нежности, к которым она, по его убеждению не была склонна в принципе, тем не менее оценил скорость, с которой она расшифровала Алену и в дальнейшем с интересом наблюдал за общением двух женщин, представлявшим по сути поединок напора молодости и предусмотрительности опыта. В отличии от отца, мать почти никогда не разговаривала дома о работе, хотя возвращалась с дежурств почти полумертвая от усталости и вместо отдыха часто начинала заниматься домашним хозяйством, несмотря на возражения мужа, а теперь и сына и их предложения отдохнуть после тяжелой работы.
-Если я сейчас лягу отдыхать, – говорила она – вы меня не поднимете следующие несколько дней. А потом я снова уйду на полтора суток и снова захочу отдыхать после их окончания. А вы, которые мужчины, за это время помрете с голоду, если до того окончательно не зарастете грязью.
Ни Валера, ни его отец не были грязнулями, и оба при необходимости умели приготовить себе обед, но когда мать произносила эту фразу, в нее как-то безусловно верилось. Просто потому, что дом, в его внутреннем, ментальном смысле, создавался именно ею, и любые попытки мужчин принять эту функцию на себя, когда она им это позволяла просто из спортивного интереса заканчивались полным провалом, поскольку насквозь рациональному мужскому уму было просто не под силу понять ту интуитивную цепочку принятия решений, в результате использования которой в доме всегда было тепло и уютно, даже если сама хозяйка при этом находилась на работе.  Когда мать сделала ему очередной втык на тему отсутствия внимания к Алене и чрезмерного увлечения профессией, он нутром почувствовал, что она поймала его буквально на краю семейной катастрофы и оставшееся время полностью посвятил жене, которая оказалась благодарной за это не столько ему, сколько свекрови, поскольку отлично поняла, благодаря кому Валера столь внезапно прозрел, но тем не менее сменила гнев на милость и разговоров о его грядущей холостой жизни больше не заводила, хотя и начинала смутно подозревать, что зря при выходе замуж рассчитывала занимать первое место в его сердце.
А в один из последних вечеров пребывания под родительской крышей, Валера оказался участником неожиданного для него разговора. Близилась полночь, женщины уже спали, а Валера вместе с отцом и старшим братом сидели за закрытой дверью на кухне и без особого шума занимались излюбленным мужским делом – разговором за жизнь под водочку-закусочку. Через пару дней ему предстояло вернуться в Благовещенск, подписать контракт и стать кадровым советским офицером, и это, возможно, послужило одной из причин того, что отец и старший брат разговаривали не без него и полушепотом, а в его присутствии и откровенно.
-Грядут большие проблемы, – старший брат опрокинул в себя рюмку водки, внимательно выслушал ощущение ее движения до желудка и затянулся сигаретой.
-Что ты имеешь в виду? – Валера даже не пытался сохранить со старшим братом паритет в количестве выпитого, поскольку тот отличался поистине луженой печенью и обычно продолжал солидно произносить тосты, даже когда остальные участники застолья уже не могли ни поддержать их, ни даже понять смысла сказанного, поскольку из-под стола, где они лежали, слышно было не очень хорошо.
-Он имеет в виду, что своим докладом Хрущ выбил у нас почву из-под ног не только внутри страны, но и за ее пределами, – пояснил отец. Пил он значительно меньше обоих сыновей, и Валера подумал, что наблюдает в отце первые признаки наступившей старости.
-В контору пришла директива усилить бдительность по политической благонадежности личного состава армии и флота на западном направлении.  – Анатолий выпустил вниз струю серого дыма и переместил папиросу в другой угол рта.
-И о чем это должно говорить? – не понял Валера.
-Это говорит о том, что конкретно западное направление скоро может получить боевую задачу. И руководство страны хочет быть уверено, что личный состав эту задачу выполнит.
-Война? – ошарашено спросил Валера – Ты думаешь…
-Ничего я не думаю – прервал его старший брат.
 – Я просто говорю тебе о том, что знаю наверняка. И говорю это потому, что в случае чего ты окажешься в самой гуще событий, поэтому хочу, чтобы ты хотя бы морально приготовился в роли воина-освободителя, которая всего несколько лет назад была отыграна нами с отцом.
 Видя, что Валера продолжает пялиться на него вопросительно-удивленным взглядом, старший брат вздохнул и без особой охоты развил тему: «Ну, вот ты сам подумай, что являлось главным аргументом нашего пребывания в Восточной Европе после войны и до сегодняшнего дня?»
-Ээээ…ну как…- Валера попытался припомнить уроки политической подготовки, не забывая, что говорит хотя и с братом, но при этом со старшим офицером ГБ – Наша военная мощь, которая гарантирует неприкосновенность свободы восточноевропейских стран со стороны запада и потом…
-Валера ,– тихо перебил его отец, – если не знаешь ответа на заданный тебе вопрос, просто так и скажи. Поверь, это вызовет к тебе значительно большую симпатию у собеседника, чем попытка вместо обдуманного ответа продолдонить заученную глупость политуправления.
Валера, в очередной раз обалдевший от такого отзыва о политической составляющей Красной армии, вообще заткнулся, решив, что самое время больше слушать и меньше говорить, поскольку оба его собеседника явно знают в разы больше него.
-Главное, что обосновывает наше там присутствие – это идея, – продолжил старший брат. И идея эта состоит в том, что наш путь, путь нашего государства и общества – единственно верный. Только потому нашу военную силу, которую мы там держим, считают дружественной. Только потому в наших солдат не стреляют из-за угла, как это делали с немецкими войсками, которые часто стояли в тех же местах, где сейчас дислоцируются наши части. Потому, что верят в нашу идею. В то, что мы идем единственно правильным путем, а соответственно и они тоже. Согласен?
Валера был полностью согласен, хотя никогда раньше не раскладывал эту мысль по полочкам, как это сделал его старший брат. Сравнение Красной армии, в которой ему волей судьбы довелось служить, с Вермахтом несколько покоробило его, но он понимал, что старший прав. Две самые мощные военные машины в мире на протяжении всего одного десятилетия сменили друг друга в одних и тех же регионах. И если первым до самого падения Берлина постоянно оказывалось сопротивление, то вторых встретили как освободителей и до сих пор называли если не старшими братьями, то друзьями точно. А ведь вся разница только и заключалась, что в идее. СССР принес идею, которая прижилась, а Германия с этой задачей не справилась. Поэтому, когда Вермахт напрягал последние силы, стараясь удержать ситуацию на восточном фронте, Гитлера все равно продолжал держать в странах Восточной Европы десятки полнокровных дивизий, переброска которых на фронт грозила почти мгновенным мятежом чуть ли не на всей занятой территории. Советская Армия тоже держала там же такие же крупные силы, но в отличии от Вермахта ее солдаты не ходили по улицам с оружием и ловили партизан и отряды сопротивления по каждому селу да лесу. Просто потому что ни сопротивления, ни партизан не было. Советская идея имела авторитет. Авторитет победителя. Ведь любая война на ментальном уровне является просто поединком идеологий. Поединком веры. Кто сильнее верит, тот как правило и побеждает. А победителю уже верят все остальные просто потому, что он победой доказал превосходство своей идеи над идеей противника. И еще до того, как заговорил отец, Валера понял, что главное в любой идее – ее символы. А кто был главным символом советской идеи?
-А теперь представь, что человека, который является главным носителем этой идеи, ее главным символом, объявили преступником. Что все тяготы и лишения, которые эти народы перенесли после признания вассальной зависимости от СССР, оказались перенесенными не ради великой цели и мудрого учителя, а ради преступных замыслов параноика. Что из сорока лет существования государства, которое они называют старшим братом, почти тридцать лет им управлял злодей. Как, по-твоему, сколько времени понадобится, чтобы осознание этого факта привело к ощущению обмана и предательства большими маленьких? А затем и к вполне логичному желанию маленьких выйти из подчинения большим.
-Ты говоришь о мятеже?
-В каком-то смысле. Я говорю об угрозе полного развала оборонительного блока, который Иосиф Виссарионович создал в Европе, чтобы ситуация 41-го больше никогда не повторилась. Если хотя бы одна спичка там сейчас вспыхнет, то очень быстро сгорит весь коробок. И мы снова окажемся одни.
-И ты думаешь, что эта спичка вспыхнет?
-Я почти уверен в этом – кивнул старший брат. – Вопрос лишь в том, как быстро и как далеко наше руководство будет готово зайти, чтобы остановить распространение пожара.
Валера, постепенно осознавая всю картину, которую ему нарисовал старший, поежился и опрокинул очередной глоток огненной воды.
-Самое плохое, – тихо сказал отец ,– что нашлось много людей, которые поверили этому лысому идиоту. И это при том, что сам он творил на Украине такие дела, что волосы дыбом встанут.
-А какие? – повернулся к нему Валера, но наткнулся на жесткий отцовский взгляд.
-Ты вот что, сынок. Никогда не задавай таких вопросов. Если на то будет желание и возможность, тебе про это и так расскажут. А в противном случае лучше просто не спрашивать.
-Не буду ,– покорно согласился Валера.
-Вы еще не устали переливать из пустого в порожнее, стратеги? – услышали они за спиной голос матери. За полночь уже, а вы тут политические занятия утроили.
-Иди спать, – не поворачиваясь, буркнул отец, блуждая взглядом где-то в глубинах прошлого.  Твой день восьмое марта.
-Дурак ты,– беззлобно ответила она.
-Мам, правда, не мешай разговору, а? – подал голос старший.
-И ты дурак, хоть и майор, – бросила на него мимолетный взгляд мать.
Валера счел за лучшее промолчать и потому не удостоился качественной оценки его умственных способностей. Оценив молчание мужчин как признание поражения, мать так же тихо исчезла в тишине квартиры, как и появилась из нее.
-Я вот что хотел сказать, – снова заговорил отец, когда они остались в мужской компании . Никогда не верь людям, которые критикуют прошлое. Так делают только дураки или подлецы. Первые в силу умственной отсталости, а вторые из-за желания затереть собственные грехи. Потому что каждое наше решение принимается в каждый момент времени исходя из обстоятельств на этот самый момент. И только тот, кто его принимает, знает всю картинку целиком. В этом профессии руководителя  и врача очень похожи. Всегда кто-то считает, что смог бы выполнить твою работу лучше тебя. Но как только большинство из этих критиков оказываются перед подобными задачами, то делают те же, а иногда и более страшные ошибки.  Вспоминай это, когда будет поливать грязью тебя за ошибки, которые ты еще не раз совершишь, и когда у тебя будет появляться искушение подвергнуть критике другого.
-Я запомню, – кивнул Валера.
Прощание с родителями и родным городом было столь же краткое, как приветствие. Мать украдкой перекрестила его на прощание и, отказавшись ехать на вокзал, отправилась в больницу на какую-то конференцию, которая требовала ее присутствия, как решил Валера, больше для того, чтобы скрыть проявление чувств, нежели из-за невозможности задержаться на полчаса. С братом они попрощались накануне, поскольку в славный день отъезда молодой семьи, он находился на почетном посту оперативного ответственного местного отдела ГУГБ МВД СССР и просто не мог покинуть дежурную часть даже на несколько минут. Поэтому на перроне их провожал только отец. Когда Алена уже зашла в вагон, он крепко пожал сыну руку и только тут Валера ощутил, что пальцы отца едва заметно дрогнули. Затем еще раз. И еще. Затем дрожь исчезла, и отцовская рука снова обрела твердость.
-Рад был тебя увидеть ,– сказал старый врач. Рад был увидеть вас обоих, – он кивнул в сторону вагона, через окно которого было видно, как Алена медленно продвигается в сторону их купе. Береги её.
-Я стараюсь, – ответил Валера, гадая, почему обычно суровый отец смотрит на него с такой теплотой и одновременно тоской в глазах. Хотя она и уверена, что это именно она бережет меня.
-И она права.  Для того мужчина и должен беречь свою женщину, чтобы было кому беречь его самого. Иначе рано или поздно он потеряется в море жизни.
Он еще раз окинул сына взглядом с головы до ног.
 – Ты стал настоящим мужчиной.
-С твоим-то воспитанием, я был просто обречен им стать, – улыбнулся Валера.
-Мое воспитание могло тебя и сломать, и закалить. И я рад, что первого не произошло.
Он неожиданно крепко обнял сына, а затем отступил в назад и подтолкнул его к вагону.
 – Ну, все, счастливого пути. Езжай и не оглядывайся. Никогда не оглядывайся.
Валера поднялся в вагон, а когда он обернулся, отец уже шагал к выходу с вокзала. За все время, что Валера следил за ним взглядом, старый хирург ни разу не оглянулся.