алгебра жизни. часть 1

Университет. Это не только святилище науки и образования. Это ещё и место, где плетутся интриги и ведётся борьба за власть. Старый ректор при смерти, но свято место пусто не бывает. На пост ректора появляется сразу несколько претендентов, и война идёт не на жизнь, а на смерть. Роман основан на реальных событиях.

«Шестое чувство» Георгия Низина

Ректор Низин медленно обвёл взглядом свой новый кабинет. Он был гораздо просторнее кабинета в старом корпусе. Жаль только, что придётся скоро уступить его новому ректору. Тяжёлая болезнь пожирала Георгия Ивановича изнутри. Он понимал, что вскоре должен будет оставить свой пост. Да и возраст приближался к 70 годам, предельным для ректора. Так что уходить придётся, так или иначе. На этот случай Георгий Иванович предусмотрел в новом уставе пункт о должности президента университета, специально предназначенной для отставных ректоров, не желающих доживать свой век на пенсии.
Да какая, к чёрту, пенсия! Учёный, если он действительно учёный, а не номинальный обладатель научной степени, до преклонных лет преподаёт, читает лекции, работает в лаборатории, пишет книги и статьи. Для него не существует понятия пенсионного возраста. Просто с годами жизненная активность снижается, человек меньше времени уделяет работе, больше отдыхает.

Георгий Иванович и в свои 69 лет бурлил новыми замыслами. Он был увлечён идеями реформирования высшего образования, хотел написать учебник по математике, хватался за всё новые и новые проекты. Едва поставив на ноги университет, Георгий Иванович загорелся идеей макрополиса индивидуального развития (комплекс МИР). А ещё он был общественным деятелем, заседал в городской Думе, вносил предложения по формированию ядра центра города и стратегии развития.

Впрочем, старейшему профессору университета – доктору наук Владиславу Стейковскому было уже 75 лет, и он продолжал преподавать. Георгий Иванович встретил его во время отдыха на Крите и пригласил в молодой сибирский университет.

Там ректор Низин отдыхал ещё со своей первой женой, старухой-профессоршей. А потом, на удивление всем, развёлся и женился на молодой профессорше из своего университета. Одни тогда им восхищались: «Во мужик!» Другие иронично крутили пальцем у виска: «Седина в бороду, бес в ребро».

А ведь таким он был не всегда. От рождения болезненный и хилый, Георгий ещё в школьные годы загорелся идеей «сделать себя» через спорт. В шестом классе занялся лёгкой атлетикой и боксом. Причём в боксе его привлекала не перспектива отправить противника в нокаут, а сложная техника ударов, уходов, защиты. Спорт сделал его более организованным, а в среде тренеров он нашёл образец настоящего мужского поведения, умения ставить цели и их достигать.

Впрочем, о карьере ректора он тогда не помышлял. Юный Георгий мечтал то надеть офицерскую форму, то стоять у токарного станка, а в старших классах увлёкся математикой и физикой. Причём увлечение физикой пришло после того, как класс перестал понимать своего преподавателя и устроил «забастовку». К счастью, директор школы оказалась женщиной умной и пригласила доцента из нефтяного института, который открыл школьникам этот предмет с совершенно другой стороны. Именно он рассказал Георгию о теоретической физике и объяснил, как она использует математику для описания природы.

Школьное увлечение определило жизненный выбор – Низин поступил в Томский университет. Рамок учебной программы ему не хватало, и он с жадностью изучал любимые предметы самостоятельно, зачитываясь литературой по теории множеств, линейной алгебре, математическому анализу, дифференциальной геометрии. Его восхищала жёсткая логика математики, и только с возрастом Георгий понял, что даже сложные доказательства теорем он находил интуитивным путём.

Впрочем, студентом он был не только умным, но и вредным, любил задавать преподавателям каверзные вопросы. На лекции по политэкономии поставил преподавателя в тупик, предложив рассмотреть в качестве примера обмен мешка пшеницы на электронно-вычислительную машину (он любил юмор как возможность посмотреть на вещи с необычной стороны). А на старшем курсе поссорился с известным профессором, чем закрыл себе путь в аспирантуру. По крайней мере, в Томском университете.

Кандидатскую диссертацию он всё-таки написал – по теоретической и математической физике (так два его научных увлечения сплелись в одно). Причём по каждой из трёх частей его кандидатской можно было смело защищать отдельную диссертацию, а один из её параграфов дал впоследствии начало докторской.

По окончании университета судьба оставила Георгию Ивановичу только один выбор – вуз, созданный за год до этого: Томский университет систем управления и радиоэлектроники (тогда ещё институт).

Это парадоксально, но ректор Низин был выраженным интровертом, то есть человеком, ориентированным на себя.

– Мне не скучно с самим собой, – признавал он. И вспоминал, как в детские годы любил часами бродить в одиночестве по казахстанским горам.

Однако работа в высшей школе предполагает контакты с людьми, и в начале преподавательской деятельности ему особенно трудно давалось чтение лекций, поскольку преподавание – это экстравертный труд. Приходилось засиживаться над лекциями допоздна, но всё же их интереснее было готовить самому, чем барабанить по шаблону.
Затем был переезд во вновь созданный университет в другом городе и традиционная для вузовского учёного карьера: должность заведующего кафедрой высшей математики, защита докторской диссертации в Ленинградском университете, создание кафедры прикладной математики и математической физики (физик-теоретик в условиях отсутствия экспериментальной базы начинает искать логические аргументы и неизбежно переходит в сферу математической физики).

Его дальнейшую судьбу круто изменили новые времена. На выборах ректора Георгий Иванович выступил с собственной концепцией университета. Выступил не для того, чтобы победить. Изложив концепцию с трибуны, он снял свою кандидатуру.

Однако действующий ректор демарш Низина не забыл и при первой же возможности предпочёл отправить конкурента «на повышение» на Север: не хочешь ли там создать университет?

– «Ссылаешь» меня? – прямо спросил Георгий Иванович.
– Что ты, что ты! Будь я моложе, сам бы поехал, – слукавил ректор, который был старше Низина всего на два года.

Поначалу Георгий Иванович предложение отмёл, тем более что другой претендент до него от этой идеи уже отказался. Но через пару недель передумал. Интуиция подсказала – вот он, шанс реализовать выстраданную идею университета. Первого университета Юганского края. 

Слетал на место, познакомился с людьми, настоящими патриотами своего города и решил: берусь! Скептиков в те годы было предостаточно, в том числе среди самих горожан, но Низин понял: город по численности населения сопоставим с таким академическим центром, как Томск, и его вполне возможно сделать университетским.

Правильность выбора он ощутил ещё в самом начале, когда без конца мотался меж двух городов. Приедет – всё замечательно, уедет – упадок сил и долгая адаптация. Город будто притягивал, убеждая: твоя судьба – здесь.

Может ли интроверт быть хорошим руководителем? Казалось бы, нет. Среди администраторов преобладают экстраверты. Но происходит это только потому, что интровертам труднее пробиться на руководящую должность.

Низину повезло: его выдвинула на руководящий пост сама жизнь. А широта мышления помогла освоиться с новым делом, и он был способен общаться на равных не только с коллегами-физиками, но и с юристами и экономистами, социологами и психологами, инженерами и строителями.

И то, что у Георгия Ивановича не было опыта руководства даже факультетом, – не беда. Он создал свой стиль управления, основанный на мозговом штурме.

– Дайте нам любую проблему, и мы возьмём её «штурмом», – уверял Низин. – При обсуждении запрещается только критика, чтобы люди не стеснялись высказываться.

Проблемы. Кого-то они пугают, а Низин стремился в гущу проблем, потому что только вовлечение в бурную деятельность с непредсказуемым результатом активирует творческое мышление, ту самую интуицию, без которой невозможен прорыв.

Казалось бы, может ли строгий математический ум учёного отдавать предпочтение «шестому чувству»? Вроде бы одно противоречит другому. Но не спешите с выводами. Разве наука основана не на озарении, когда решение приходит не логическим путём, а возникает в мозгу неизвестно как? С возрастом приходишь к пониманию, что жизнь иррациональна, и если вы проанализируете свой жизненный путь, то увидите, как интуиция раз за разом выводила вас на правильную дорогу.

Впоследствии Низин признавал: идея Университета с самого начала казалась безнадёжной, была вызовом самому себе. Георгий Иванович вызов принял и не ошибся.
Университет состоялся, и по прошествии многих лет следовало признать: сама судьба готовила его к должности ректора. Хотя в жизни, как в шахматах, – чтобы победить, надо чем-то пожертвовать. Георгию Ивановичу пришлось принести в жертву собственную научную деятельность в избранной когда-то сфере теоретической физики. Но на практике он познал другую науку – науку управления…

Врач-расстрига 

– Георгий Иванович, – ожил на столе телефон, включённый на громкую связь. – Марк Тихий пришёл.
– Пусть заходит.

Марку Тихому ректор откровенно благоволил. Симпатия эта началась в далёком уже 1997 году, когда университет потряс крупный скандал, вышедший далеко за его пределы…
В тот год в вузе должны были пройти первые в его истории выборы ректора, которые Низин хотел провести на безальтернативной основе. Положительно относясь к демократии как к идее, во вверенном ему учреждении он её на дух не переносил, поскольку никакой альтернативы себе не представлял даже гипотетически.

С этим была категорически не согласна группа оппозиционно настроенных профессоров: «Как же так, у нас же демократия!» К тому же у всех на памяти было отшумевшее всего год назад драматическое противостояние на президентских выборах Зюганова и Ельцина. В общем, профессура взбунтовалась и даже накатала открытое письмо губернатору (краевые власти были соучредителями университета). Разразился скандал, который охотно пережёвывала на все лады местная пресса. Ректор созвал пресс-конференцию.

Марк Тихий, в те годы журналист одной из городских газет, вспомнил на пресс-конференции один из основных законов философии и решил поддеть профессора:
– Вы не согласны, что единство и борьба противоположностей – это источник развития?

Услыхав вопрос, кто-то из коллег-журналюг злорадно ухмыльнулся, большинство же даже не поняло его сути. Не понял и ректор. Справившись с собой, тот начал что-то отвечать, вдруг до него дошёл смысл, и он, прервав себя на полуслове, произнёс:
– То есть вы считаете, что оппозиция нужна?

А через какое-то время Тихий получил предложение ректора возглавить университетскую газету. Сам будучи любителем каверзных вопросов, Низин ценил это качество в других. Более того, читая лекции студентам, он прямо им говорил:
– Тому, кто задаст мне вопрос, ответа на который я дать не смогу, ставлю «отлично!».
Студенты старались изо всех сил, но «отл.» не заработал никто…

Дверь кабинета распахнулась, зашёл мужчина среднего роста, на вид лет 35. На самом деле он разменял уже четвёртый десяток, но никто не верил, что ему за сорок. Хорошие гены вкупе со здоровым образом жизни, регулярными занятиями спортом, сауной и отсутствием каких бы то ни было вредных привычек делали своё благое дело.

Он, как и большинство горожан, в идею университета в своё время не то чтобы не верил, но относился к ней скептически: что там за университет в здании средней школы!? И первые годы вуз этот в упор не замечал. Хотя был очень рад за подрастающее поколение. Марк слишком хорошо помнил, как мучился в институте в чужом городе, как ненавидел студенческую общагу, с каким нежеланием возвращался каждый год с летних каникул и как в буквальном смысле слова болел первые дни, пока шла адаптация к alma mater. Он поступил в институт романтическим юношей, а в общаге увидел пьянство, бл…о и мордобой.

«Пусть хоть нынешняя молодёжь имеет возможность учиться дома, – размышлял Тихий. – Желание сменить обстановку, уехать из провинции, оторваться от родительской опеки для молодого человека естественно. Но блеск больших городов меркнет при ближайшем рассмотрении. Поживёшь там полгода, и всё уже надоедает до чёртиков. Нет, кто хочет учиться в большом городе, флаг ему в руки. Главное, чтобы у молодёжи было право выбора».

Своё право выбора Марк реализовал в своё время не очень удачно. Обладая большей склонностью к гуманитарной сфере, он почему-то выбрал медицинскую стезю, в которой разочаровался ещё в годы учёбы. Переводиться в другой институт желания не было, потому что сразу вставала проблема выбора: настолько был широк спектр его интересов. К тому же сама вузовская атмосфера ему нравилась, он мечтал о карьере учёного или, на худой конец, институтского преподавателя. И то время, которое его однокурсники посвящали пиву и девушкам, Тихий с удовольствием проводил за книгами. Других увлечений у него не было.

Они появились позже, когда началась горбачёвская перестройка. На первое место выдвинулась коммерция, политика, приватизация. Карьера учёного потеряла всякий смысл.

Тихий вернулся в свой город и быстро сменил специальность, чем заслужил прозвище «врач-расстрига». Неожиданно для себя он нашёл своё призвание в журналистике, ибо только эта профессия позволяла ему реализовать свой поистине энциклопедический спектр интересов, не углубляясь детально ни в одну из сфер.

«Журналист – это профессиональный дилетант», – было любимым выражением Марка. Так и не обзаведясь журналистским дипломом, он подчёркивал разницу между понятиями «профессиональный» и «дипломированный». В самом деле, все мы слышали о профессиональных преступниках, но скажите на милость, кто из вас видел дипломы «домушника», «медвежатника», «киллера»? Настоящим профессионалом человека делает не диплом и не годы, проведённые на студенческой скамье, а умение хорошо делать своё дело. А писать Тихий умел. Работая не покладая рук, он стал одним из лучших журналистов города.

При этом Марк делил все профессии на «технические» и «творческие». «Технические» – это те, где действительно требовались знания. Например, медицина. «Творческие» же специальности требовали в первую очередь способностей. Есть способность писать – будешь журналистом и без диплома, нет – никакой журфак, даже самый лучший, помочь тебе не в состоянии.
В чём же смысл высшего образования в этом случае? Если отбросить такие распространённые среди молодёжи мотивы, как желание официально «откосить» от армии или лишние пять лет после школы не работать, а валять дурака в университете и жить вольготной студенческой жизнью, то смысл учёбы сводился к повышению образовательного уровня. А кем будешь после вуза – дело десятое. Лишь бы ты нашёл своё призвание и стал профессионалом в своём деле.

В этом плане Тихому очень импонировали взгляды ректора Низина. Тот считал, что спрогнозировать потребности в конкретных специалистах на пять лет вперёд невозможно в принципе и задача университета: дать человеку фундаментальное образование плюс способность переучиваться.

– Чем год болтаться до армии, пусть лучше проведёт это время в университете, – говорил Георгий Иванович.

Марк был согласен с ректором. Он серьёзно относился к вопросу профессионального самоопределения, но полагал, что в 17 лет определиться трудно. Понимание приходит только с годами, и чем раньше человек начинает работать, чем больше получает разнообразного трудового опыта, тем легче ему найти своё призвание. Сам Тихий на заре своей юности был экспедитором на почте, чернорабочим на стройке, рабочим в совхозе и на ТЭЦ, истопником на кочегарке, солдатом в армии и из всего своего разнообразного профессионального опыта извлёк только один вывод: такая работа ему точно не подойдёт.

Другим вопросом, который занимал Марка, были индивидуальные трудовые циклы. Это только в советские времена считалось, будто человек должен всю жизнь просидеть на одном месте. Скольким людям этот порочный принцип не дал раскрыть свои способности! Реформы расставили всё на свои места, ибо для рыночного хозяйства характерна высокая мобильность рабочей силы. В той же Америке человек не задумываясь поедет на другой конец страны, если там, на другом конце, для него есть вакансия.

Конечно, речь не идёт о том, чтобы менять работу, как перчатки. По наблюдениям Тихого, минимальный срок работы на одном месте должен составлять три месяца. Именно за это время человек либо добивается первого успеха, либо испытывает разочарование. При этом трудовые циклы строго индивидуальны. У самого Марка стаж был как у героя комедии «Каникулы строгого режима»: «три по пять». Через пять лет его либо увольняли, либо условия труда ухудшались настолько, что он сам начинал смотреть на сторону.

Никакой трагедии Тихий в этом не видел, а рассматривал очередное увольнение как возможность для нового старта. При этом по собственным следам Марк не ходил и никогда не возвращался туда, откуда ушёл. Прожив маленькую жизнь на очередном месте работы, он считал эту страницу своей жизни закрытой. Самое забавное, что каждая его последующая работа оказывалась лучше предыдущей.

Пика своей карьеры Марк достиг в университете. Оказалось, что вузовская пресса - это вовсе не «отстой журналистики», как убеждали Тихого некоторые коллеги. Жизнь в университете была насыщенной, а работа – интересной. 

Наука и религия

Взгляд Тихого упал на иконы, даже целый иконостас, так удивлявший тех, кто первый раз переступал порог ректорского кабинета. Впрочем, удивляться тут нечему. Большинство икон были посвящены небесным покровителям университета – славянским просветителям святым равноапостольным Кириллу и Мефодию.

В своё время дата подписания учредительных документов университета переносилась несколько раз и сама собой «упала» на 26 мая. Никто её ко Дню славянской письменности и культуры, 24 мая за уши не притягивал.

А сама идея сделать святых покровителями университета принадлежала доценту кафедры истории России Антону Хвостову. Когда эту мысль изложили ректору, тот засомневался:

– Не рано ли? Назвать университет именами таких людей – это очень обязывает.
Но коли так получилось, университет обратился к церкви за благословением и получил соответствующую грамоту и икону, написанную в тобольской иконописной мастерской. Остальные иконы тоже дарили, обычно в связи с открытием новых корпусов.

Позднее Антон договорился со знакомым художником, чтобы тот сделал эмблему университета с изображением Кирилла и Мефодия.  Художник не раз её переделывал, и дело порой доходило до драки. Он рисовал братьев святыми, священнослужителями, а Хвостов настаивал:
– Нет, они должны быть не монахами, а дип-ло-ма-та-ми.

В конце концов был выработан окончательный вариант, который устроил обоих. Доцент Хвостов попытался убедить ректора выпустить первый сборник научных трудов университета с предложенной эмблемой. Низин воспротивился. Тогда Антон заказал-таки в типографии цветную обложку с изображением святых. Сделали сигнальные экземпляры. Хвостов взял один и пошёл к ректору. По пути заглянул к проректору Прицепину. Тот поинтересовался:
– Ты это с ректором согласовал? Нет? Получишь по полной!

Тут заходит профессор Казанский, популярный в те годы политик, читавший в университете курс лекций по экологическому праву. Посочувствовав Антону, он предложил:
– Иди к ректору, а я чуть позже войду.
Хвостов подаёт книгу Низину, тот грозно начинает:
– Я тебе!
В эту минуту появляется Казанский, берёт сборник в руки и восклицает:
– Молодцы! Гениально! Нет слов!

Так эмблема стала официальной. И теперь оставалось только удивляться прозорливости ректора Низина, ещё в 90-е годы понявшего, какое значение будет придаваться Дню славянской письменности и культуры в будущей России.

Да и сам ректор был вовсе не чужд религии. В своё время он очень удивился, когда увидел на математическом конгрессе в Тбилиси, как учёные шли в церковь молиться. А потом нашёл этому естественнонаучное объяснение, сводившееся к открытым Юнгом архетипам коллективного бессознательного, одним из которых является вера.

Более того, понятие веры не чуждо даже такой строгой науке, как математика. В математике есть аксиомы, которые принимаются без доказательств. То есть на веру.
Конечно, кто хочет быть успешным, должен знать науку. Но знания не греют. Для внутреннего спокойствия, уверенности в жизни нужна вера. И, будучи воспитан в условиях русской культуры, ректор Низин выбрал традиционное для России православие. Хотя с терпимостью относился ко всем конфессиям.

– Разные верования являются реализацией одного архетипа. Если бы такое понимание существовало, не было бы непримиримости конфессий.  Внутри конфессий все толерантны. 500 лет назад были и крестовые походы, и святая инквизиция. Ислам на 500 лет моложе христианства. Возможно, сейчас он переживает тот же период. Так давайте же терпимо к этому относиться. А к религиозным символам – в особенности, – призывал ректор.

Так что награждение церковным орденом преподобного Сергия Радонежского стало для Георгия Ивановича свидетельством признания его заслуг.

Взгляд из Зазеркалья

- Ты видел, брат Мефодий? Варвары избрали нас покровителями Юганского университета.

Мефодий отложил книгу, которую читал, и с интересом присоединился к брату, внимательно наблюдавшим за событиями в земной реальности. Солунские братья из древнегреческого города Салоники (по-славянски Солунь), хоть и вошли в историю как славянские просветители, по происхождению своему были греками, и с детства усвоили привычку называть всех чужеземцев «варварами».

- Вижу, брат Кирилл. Почему они так решили?
- Учредительные документы подписаны вблизи дня нашей памяти, который в России считается Днём славянской письменности и культуры.
- А университет хоть достойный?
- Да кто его поймёт. Он пока маленький. Ни одного студента ещё не выпустили.
- Да, варвары проделали немалый путь. Кажется, ещё вчера мы делали для них алфавит, а сегодня они летают в космос и открывают университеты. Где он хоть находится?
- Где-то за Уралом.
- Где?
- Это горы, отделяющие Европу от Азии.
- С ума сойти! Зачем в такой глуши университет?
- Ты об этом их спроси. А вообще-то, среди варваров по этому поводу тоже нет единства мнений. Так что ты об этом думаешь?
- Университеты нашего имени есть в Болгарии и Македонии. Ещё один не помешает. Будем присматривать за ним и покровительствовать по мере сил.
- Будь по-твоему, брат Мефодий.

Итоги большого пути

Целью прихода Тихого к ректору было интервью к 15-летнему юбилею университета.
– В 15-летии есть ещё и скрытый юбилей: 10 лет первого выпуска, – говорил Низин. – Выражаясь бюрократическим языком, университет уже десять лет поставляет региону кадры. Мы выпустили около восьми тысяч специалистов. Это много, и университет вполне оправдал себя, потому что пригласить сюда на работу восемь тысяч человек – это совсем непросто. Более ста наших выпускников защитили кандидатские диссертации. А в 1993 году, когда университет открывался, на весь город насчитывался десяток кандидатов и один-два доктора наук. И это – главный итог. Университет создавался, чтобы выращивать для города собственную интеллигенцию. Превращение пролетарского города в университетский – вот перспектива. И я думаю, что с увеличением доли наших выпускников, усилением роли университета в общественной жизни город этот статус получит. Остаётся только поздравить всех с юбилеем и пожелать дальнейших успехов. У университета есть все основания, чтобы с уверенностью смотреть в будущее.

      Глядя на ректора, Марк заметил, как у того посинели губы. «Ну его на хрен, пора интервью заканчивать», – подумал Тихий.
– И последний вопрос, Георгий Иванович. Каким вы видите своё будущее?
– Здесь главное творение моей жизни, что тут лукавить. И мне не хочется от него отрываться. Зачем? Доживать свой век в тёплых краях? Я в любом случае останусь рядом с университетом.

     Итоги развития университета Тихий знал и сам. 60 профессоров, семь тысяч студентов, 70 тысяч квадратных метров аудиторий – и всё это за 15 лет! А ведь начинали в буквальном смысле слова на пустом месте. С одного кабинета и одного работника – ректора. Другим университетам на такой путь понадобились столетия.

     Конечно, дело тут не только в гении Георгия Ивановича. Свою роль сыграли и нефтедоллары, и развал Советского Союза. Тот же медицинский институт был почти полностью укомплектован выходцами из медицинской академии Караганды. Заслуга ректора Низина была в том, что он сумел использовать свой исторический шанс на сто процентов, если не на все двести…

       Тихому вспомнился давний спор, имевший место в 90-е годы. Город тогда разделился надвое: на сторонников и противников университета.
– Да кто в этом университете учиться будет?! – бушевала редактор местной газеты Наталья Сазонова.
– Горожане! Не марсиане же! Когда открывали международный аэропорт, тоже спрашивали: кто летать будет? Теперь видно, что его услуги востребованы. То же самое было и с кардиохирургическим центром, и с онкологическим диспансером. Я понимаю, что у кого есть деньги, отправят своих детей в Петербург, в Москву, в Америку. Но у большинства таких денег нет! – парировал Тихий.
– А кто учить будет? К нам приедут одни неудачники, которые у себя дома устроиться не смогли!
– Конечно, не смогли! Если должность заведующего кафедрой на ближайшие годы занята, то у тебя и нет никаких перспектив. А в новом университете тебе предлагают самому создать кафедру. К нам приедут самые активные и мобильные. Те, кто ехал сюда всегда. Всё население города – либо мигранты, либо потомки мигрантов. Коренных жителей почти нет. Если так рассуждать, так у нас весь город населён неудачниками, не сумевшими у себя на родине устроиться. И на Запад едут одни неудачники, ибо если у тебя дома всё хорошо, зачем же в эмиграцию стремиться!
        Последний аргумент был предназначен специально для Сазоновой, давно уже мечтавшей свалить в Канаду. Впрочем, на неё этот аргумент не подействовал.
– У нас в городе нет культурной среды!
– Значит, надо её создавать, открывать театры и музеи, а не констатировать факт, что у нас, видите ли, нет культуры. Почему северяне должны быть людьми второго сорта?
– Но почему мы лишаем детей возможности учиться в других городах, увидеть какую-то другую жизнь?!
– Кто хочет, пусть едет в другие города, скатертью дорога! А вот чего мы действительно не должны лишать подрастающее поколение, так это возможности выбора. Того самого выбора, которое в своё время лишили меня. Такие умники, как ты!
       На этот довод Сазоновой ответить было нечего, и она, раздосадованная, хлопнула дверью.

       Спор этот был частной деталью более общей дискуссии, посвящённой судьбе северных городов, которая велась в годы рыночных реформ. Тогда одни считали, что северные города нужно развивать и создавать там полноценную жизнь, другие – что их наоборот, надо закрывать, перепрофилировать в вахтовые посёлки, а постоянное население вывозить на «большую землю». Последнему предложению охотно рукоплескали западные страны и Китай, заинтересованные в уходе русских из Сибири и превращении этих территорий в свой сырьевой придаток.

        И часть северных городов действительно пришла тогда в упадок. Кое-где пустовали целые подъезды. Люди закрывали квартиры и уезжали.

     …Выключая диктофон, Тихий ещё не знал, что беседовал с ректором в последний раз. И что тот сдержит своё обещание и останется рядом с университетом до конца.

     На интервью к ректору ходил только он, потому что только он понимал Низина. Скорее даже не понимал, а чувствовал. В последние годы «фишкой» Георгия Ивановича стали юнговские психотипы личности. Они являются такой же врождённой особенностью, как группа крови или цвет глаз.

     Более того, Низин считал, что система образования должна учитывать психотипы, поскольку они определяют тип информационного метаболизма, то есть информационного обмена. Человек излагает информацию через свой «фильтр», а его собеседник «фильтрует» её по-своему, и если их «фильтры» «скрещены», то информация просто не доходит до слушателя.

Учителей это тоже касается. Преподаватель способен эффективно охватить только четыре психотипа из 16, то есть его КПД – всего 25 процентов. Даже сроки обучения должны коррелировать с типом психики, поскольку интроверты – тугодумы.

Свой психотип – интуит-интроверт ректор вычислил сам. Потому и команду набрал из интровертов. Экстравертов для баланса было всего один-два. Марк Тихий тоже был интуитом-интровертом и Низина понимал с полуслова.

Ему доставляло особое удовольствие работать с ректором ещё и потому, что Георгию Ивановичу не требовался спичрайтер. Он никогда не отказывал в комментариях и интервью, а тексты своих поздравлений и обращений диктовал сам. Тихий только подсказывал оптимальные формулировки.

Взгляд из Зазеркалья

Немолодая седовласая женщина с мудрыми глазами уютно устроилась в кресле у камина, подбросила дров в огонь, пошевелила в очаге кочергой и окинула взглядом шахматную доску. Да, положение короля отчаянное. Ещё ход-другой, и неминуем мат.

Здесь, по другую сторону добра и зла, она считала Георгия Ивановича лучшим учеником. Он был типичным начинателем. То есть человеком, начинающим какие-то долгосрочные проекты.

Все руководители в материальном мире делились на начинателей, продолжателей и терминаторов. Начинатели с жаром брались за дело, но их энергии хватало только на первых порах. Когда же проект твёрдо вставал на ноги, и наступало время для рутинной работы, начинателям становилось скучно, их энтузиазм угасал, и наступало время продолжателей. Они были неспособны зачать собственное дело, зато охотно подхватывали импульс начинателей и тянули проект дальше. В конце концов наступало время для терминаторов. Эти либо заканчивали проект, либо реформировали и видоизменяли его до неузнаваемости. Эти три типа отличались друг от друга своими психологическими характеристиками и выходили на сцену тогда, когда приходил их черёд.

С этим был связан, например, известный в истории феномен гибели первого поколения революционеров в ходе чисток. Когда, образно говоря, революция пожирала своих творцов.

В самом деле, что профессиональные революционеры умели, кроме как револьвером размахивать да прокламации издавать? Для совершения революции этого, быть может, и достаточно, но для построения нового государства требуются уже совершенно другие люди и другие умения. Дальше нужны не романтики, а прагматики. Революционеры же, кроме как делать революцию, ничему другому не обучены. Если они и владели какой-никакой гражданской специальностью на заре своей юности, то основательно подрастеряли свои знания и навыки за годы ссылок и жизни в подполье. Так что для руководства государством профессиональные революционеры, как правило, не годились. Поэтому и выдвинул в своё время Лев Троцкий теорию «перманентной революции»: чтобы найти занятие для оказавшихся не у дел ниспровергателей общественного строя.

И если уж мы заговорили о советской истории, то в «проекте СССР» эстафета выглядела так. Начинателями были, как известно, Ленин и Троцкий. Они по разным причинам быстро сошли со сцены, а продолжателем стал ранее державшийся в тени Сталин. После победы Советской власти Иосиф Виссарионович быстро охладел к революционерам, провёл основательную чистку в их рядах, а в сороковые годы и вовсе отказался от идеи мировой революции и разогнал Коминтерн. У Сталина эстафету перехватили Хрущёв и Брежнев. И наконец, когда «проект СССР» затрещал по швам, пришёл терминатор Горбачёв.

В кадровом резерве у матушки Истории всегда есть полный набор необходимых вождей – либералов и националистов, консерваторов и реформаторов. Она просто выдёргивает из обоймы того, кто нужнее всего на данном конкретном повороте истории.

Матушка История гордилась ректором Низиным. Она пестовала его и следила за его успехами ещё со времён Томского университета, посылала ему различные идеи и шансы, растила из него настоящего лидера. И не прогадала. Георгий Иванович понял адресованный ему намёк и взялся за реализацию идеи университета. 

Низин хорошо понял идею циклической смены руководителей и активно претворял её в жизнь. Для создания факультетов ректор использовал энергию начинателей, так называемых деканов-организаторов, которых затем сменяли другие деканы, продолжатели.

Но когда пришло время уходить ему самому, ученик сплоховал. Бурная и романтическая эпоха становления университета закончилась, пришла пора передавать бразды правления продолжателю, а Георгий Иванович всё медлил и медлил.

Ректора можно было убрать без проблем, например, при помощи инсульта или инфаркта. Но в этом случае он не оставил бы преемника, что негативно отразилось бы на проекте «Университет». Поэтому в случае с ректором была выбрана хроническая неизлечимая болезнь. Чтобы он всё осознал, закончил земные дела и назначил преемника.

Но Георгий Иванович упорно цеплялся за жизнь, за ректорское кресло и никак не хотел понимать очевидного. Ситуацию усугубляло то, что схему управления университетом Низин замкнул на себя, и в его отсутствии она дала сбой. Слабый учёный совет и ректорат в отсутствии сильного лидера оказался неспособен к полноценному управлению. Стратегические вопросы не решались, проекты зависли, университет жил на «автопилоте».

Женщина у камина с тревогой наблюдала за развитием ситуации. «Ну что же ты делаешь, Георгий Иванович! А я-то считала тебя талантливым учеником. Ты уже выполнил главную миссию, поставил университет на ноги. Уступи своё место. Уступи!»

Женщина положила палец на фигуру короля и лёгким нажатием пальца повалила его на шахматную доску. Отсчёт последних дней в жизни ректора начался. Осенью он уже не вернётся в свой кабинет. 
               
Айсберг науки

Оставшись после ухода Тихого один, ректор Низин вновь погрузился в воспоминания и размышления. Вот он сидит с чертежами недостроенного здания проектного института и ломает голову, как превратить его в корпус университета.

До этого оно несколько лет простояло в виде «коробки». Картина была ужасающей. Возникло ощущение, что это проверка на прочность. Здание ведь несколько раз переходило из рук в руки, и последним владельцем оказалась частная фирма. Речь шла о его покупке и передаче университету. Нужно было заключение, подходит оно или нет.

Всю планировку пришлось переделывать под учебный корпус, благо постройка была кирпичная. Нужны были большие аудитории, помещения лабораторий, компьютерных классов, всех служб. При этом Георгия Ивановича вдохновлял пример Тюменского университета, приспособившего под математический факультет типовое здание средней школы.

Но самая большая эпопея была связана со строительством главного корпуса. Социальным объектам на Севере долгое время не уделяли должного внимания. Быстро растущим северным городам требовалось в первую очередь жильё. Вот оно-то, а также объекты промышленной инфраструктуры и находились в центре внимания партийных и советских органов. Социальные объекты строили «подпольно». Известен случай, когда Дворец культуры проходил по документам как промышленный склад. И построили его практически без окон (на кой леший на складе окна?).

Сомнительной достопримечательностью города долгие годы оставался недостроенный Дворец молодёжи. Его возводили целых двадцать лет!

Начало проектирования Дворца пришлось на конец 70-х – начало 80-х годов. Проект москвичи сделали быстро, но он долго лежал без движения. А когда город посетил Михаил Горбачёв, и молодёжь пожаловалась ему на отсутствие культурных центров, проект достали из-под сукна. И генеральный секретарь сразу же подписал разрешение на отпуск строителям трёхсот тонн металла.

Каркас собрали быстро, однако обнаружились некачественные узлы, и на этом всё кончилось. Главный архитектор города пожаловался, что в проект вбухана уйма денег, но самое главное – сделан большой ковёр из свайных оснований. И что бы там ни строить, следовать надо тому плану свайного основания, которое заложено. Тогда стали решать, подо что его приспособить. Идеология поменялась, Дворец молодёжи вроде как уже не нужен, поскольку заказчиком было управделами ЦК ВЛКСМ. Предлагали сделать многоэтажный супермаркет, но уж больно престижное это место – центр города, пусть и неоформленный. Жалко отдавать его торговле.

И здесь колоссальную роль сыграл ректор Низин. Он заявил: «Это только университет! Как бы ни сложился центр города, университет всегда будет его частью». Георгий Иванович сказал, что нужно найти «альтернативу университета в существующих конструкциях».

Архитектор Дворца не хотел проектировать просто дом – с коридорами и комнатами. Идея была: город под крышей. Чтобы посетитель разделся в гардеробе и гулял по зданию. Проект предусматривал театр, кафе, спортзал, плавательный бассейн, широкий коридор с кружковыми комнатами по бокам. В общем, это был прообраз современного торгово-развлекательного комплекса.

И из всего этого нужно было сделать университет. На месте бассейна был спроектирован театр, а на месте театра – библиотека с атриумом. Причём новое зонирование – аудитории, театр предложил именно ректор.

Перепланировка была согласована, но ведь каркас много лет простоял под открытым небом. Появилась ржавчина, ослабли узлы. Пришлось приглашать для обследования специалистов института стали и сплавов. Спасибо инженерам, сделали усиление и фундамента, и узлов, и дополнительные металлические накладки. Весь металл был забран в бетон и практически сделан второй каркас, где старый металл стал выполнять функции арматуры.

Когда началось строительство, стало ясно, что части здания, связанные с библиотекой и театром, сильно отличаются. Причём к «театральной части» примыкало большинство аудиторий. Стало ясно, что стройку надо делить. Пришлось возводить лишнюю, разделительную стену. И это себя оправдало. Самое страшное, когда объект не переваливает 50-процентный рубеж и остаётся в стадии «незавершёнки». А после разделения все силы были брошены на первую очередь. На достройку второй очереди ушло ещё несколько лет.

Что и говорить, главную роль в строительстве сыграла настойчивость ректора Низина. Он никому не давал спуска и при необходимости сам ездил к губернатору.

В дополнение к главному корпусу было предложено сделать общежитие. Но не кондовое, а тоже город под крышей. С клубами по интересам, бассейном, большим спортивным залом и футбольным полем. Таким образом университет получил бы весь полуостров, где находился его главный корпус.

Но когда началась дискуссия, ректор «кожей почувствовал», что общежития там построить не дадут. Их построили в другом месте. А проект университетского городка так и остался мечтой…

Параметры нового корпуса впечатляли: длина – 170, ширина – 60, общая площадь – 43 тысячи квадратных метров. А высота – сорок метров делала это семиэтажное здание одним из самых высоких в городе.

Его можно было образно назвать храмом науки, потому что в здании было применено интересное архитектурное решение – атриум под пирамидой. Дополнительное сходство с русским церковным стилем придавало боковое освещение под куполом. Однако в университете корпус прозвали «кораблём». Хотя холодные серо-синие грани корпуса больше роднили его с другим морским созданием – айсбергом.

И вот наступил день торжественного открытия. Съехалось всё городское и районное начальство, созвали прессу. Ректор с символическим ключом в руках просто светился от счастья. Все были довольны. Ещё бы! В новом корпусе разместилось сразу несколько институтов и факультетов, а его аудитории были способны принять три тысячи студентов одновременно.

Гостям с гордостью демонстрировали начинку университетской библиотеки, специальное оборудование, позволяющее доставлять заказанную книгу путём нажатия кнопки. А чего стоил профессорский зал, обставленный мебелью и настольными лампами с зелёным абажуром в старинном стиле, окна которого были задрапированы такими же тяжёлыми зелёными шторами! Знатоки уверяли, что подобным залом может похвастать разве что библиотека МГУ.

Система вентиляции корпуса представляла собой целый завод по очистке воздуха, а судовой английский дизель и мощная автоматизированная система пожаротушения были призваны обезопасить университет от любых нештатных ситуаций. Здание было спроектировано с учётом всех нормативов, гарантирующих соблюдение необходимого температурно-влажностного режима в условиях лютых сибирских холодов.

Строители толпами ходили по корпусу и скандировали: «Строителям – гип-гип, ура!».

И только один человек сокрушался увиденному. Это был главный архитектор Дворца молодёжи, специально приехавший на открытие из Москвы.

– Что они сделали с моим проектом, - расстроено говорил он, стоя под атриумом. – На этом месте должен был быть театр. Я для него придумал уникальную схему. Вот вы? Как вы представляете себе театр? Сцена, ряды, балкон, да? Я же первые десять рядов амфитеатра хотел посадить на круг вместе со сценой. При вращении круга сцена оказывалась бы в середине, а зрительные места – справа и слева. Диаметр сцены равнялся классическому диаметру цирковой арены. То есть я планировал театр с возможностью устраивать цирковые представления! В министерстве руками всплеснули, когда увидели: «Кому вы строите такой Дворец?!».

– А здесь! - восклицал он уже в университетском театре, построенном, естественно, не по его проекту. – Здесь я планировал плавательный бассейн с дорожкой на 25 метров. И трёхметровую вышку для прыжков!

Собеседники проектировщика смущённо отводили глаза. Никто из них не хотел объяснять архитектору, что его проект был явно не для северных широт. Что массивные рекреации не имели никакого функционального предназначения. Что для такого огромного здания требовалось слишком много тепла. Что… Недостатков было много, но никто не хотел портить настроение старому проектировщику.

Взгляд из Зазеркалья

Солунские братья также с интересом изучали новый корпус. При этом они разделились. Мефодий отправился в университетский театр, а внимание Кирилла, который одно время был хартофилаксом - хранителем библиотеки и архивариусом при соборе Святой Софии в Константинополе, привлекла научная библиотека.

Он мог бы просочиться сквозь стену, но предпочёл войти через главный вход, расположенный на втором этаже. Миновав обычные двери, Кирилл прошёл и сквозь электронные ворота, обеспечивающие контроль и защиту от несанкционированного выноса документов на основе технологии радиочастотной идентификации. Проще говоря, защиту от воровства.

Пройдя ворота, Кирилл попал в сектор регистрации читателей, но осмотр предпочёл начать с расположенного внизу книгохранилища, рассчитанного на хранение более 700 тысяч единиц учебников, научной литературы и периодических изданий. Подумать только, сколько бы писцов пришлось задействовать, если Иоганн Гутенберг не изобрёл свой печатный пресс!

Просветитель с интересом разглядывал мобильные стеллажи, позволяющие максимально использовать площадь, и даже попытался сдвинуть один из них, но его плечо только бессильно проскользнуло сквозь полку. Именно отсюда литература будет подниматься по лифтовому оборудованию, соединяющему все шесть этажей библиотеки.

Кирилл прекрасно знал, что книги требуют определённого микроклимата, и заметил в различных местах хранилища гигрографы, позволяющие следить за влажностью.

Не менее важным условием сохранности фондов была очистка книг от пыли и грибка. С византийских времён библиотекари всё это делали вручную во время санитарных дней. Но в университетской библиотеке Кирилл приметил новинку – итальянскую машину для обеспыливания и санации книг. Она была проста в управлении и обрабатывала по 12 экземпляров в минуту. А благодаря особой технологии чистки с книг не только убиралась пыль, но и снималось статическое электричество и удалялись вредные микроорганизмы.

Любовно погладив корешки книг, Кирилл оставил хранилище и попал в центр копировальных и переплётных работ, оснащённый диковинным оборудованием: переплётной машиной, листоподборщиком, брошюровщиком, напольным резаком для бумаги, машиной для ламинирования, цветным принтером, ксероксом, мощным степлером, скоростным сканером.

Затем солунский брат двинулся обратно и оказался в зале каталогов, посетители которого могли работать как с электронным, так и с традиционными карточными каталогами – алфавитным и систематическим. Кирилл завис над рабочим столом библиотекаря-консультанта и представил, как тот даёт советы студентам и профессорам.

Потом он попал в зал новых поступлений, на витринах которого были выставлены книжные новинки. Просветитель с интересом полистал тематические планы издательств, прайс-листы книготорговых организаций, обратил внимание на свежую прессу в удобных газетницах и на столах-трансформерах.

Легко оттолкнувшись от пола, Кирилл парил в атриуме, проплывая мимо отраслевых и специализированных читальных залов, занимающих пространство библиотеки с третьего по шестой этажи. Попав в профессорский зал, солунский брат с удовольствием уселся в удобное кресло и включил настольную лампу. Рабочее место профессора озарил мягкий свет из-под зелёного абажура. Глаза Кирилла не нуждались в освещении как таковом. Ему просто хотелось оценить удобства, предоставленные профессорам.

Переместившись в читальный зал иностранной литературы, просветитель обратил внимание на самую знаменитую и исчерпывающую в мире энциклопедию на английском языке – «Британнику». 32 её тома включали 44 миллиона слов. Здесь же Кирилл увидел роскошную Лингвистическую энциклопедию, тоже на английском языке. Полистав выбранный наугад том, просветитель разочарованно поставил его на полку: тот варварский «новояз», которым была написана энциклопедия, солунский брат недолюбливал. Во времена Кирилла в Византии преобладала латынь и так называемый среднегреческий (византийский) язык.

Выходя из зала, просветитель заметил кабинку, при ближайшем рассмотрении которой оказалось, что предназначена она для индивидуальных занятий тех, кто любит работать в тиши и уединении. Здесь же стоял какой-то агрегат. Кирилл нажал на кнопку, и машина, натужно заурчав, выплюнула лист. Копировальный аппарат, догадался солунский брат.

Следующим был зал электронных ресурсов, позволяющий работать в локальной и глобальной Сети. Удобства Интернета просветитель уже успел оценить, но электронные книги откровенно не любил. За тысячу лет Кирилл настолько привык к традиционной форме книги – сначала рукописной, затем печатной, что электронные страницы совершенно не воспринимал. Книга для него была неотделима от красивого переплёта, запаха типографской краски и тихого шелеста страниц.

Последним на его пути оказался зал ценных коллекций, где экспонировались уникальные издания XIX – начала ХХ веков. Здесь находилось более трёхсот экземпляров редких и ценных изданий по истории, философии, медицине, религии, юриспруденции, географии, языкознанию. Многие книги хранили в себе знаки ушедших времён – владельческие надписи, штампы, экслибрисы. Были издания с автографами учёных, писателей, общественных деятелей. Присутствовали так называемые «библиофильские экземпляры» в ценных индивидуальных переплётах либо имеющие оригинальный формат. Некоторые являлись настоящим образцом полиграфического и художественного мастерства. Отдельно стояли миниатюрные книжицы размером со спичечный коробок. Присмотревшись к ним повнимательнее, просветитель с удовлетворением отметил, что напечатаны они на кириллице.

Солунскому брату оставалось только сожалеть, что в этом зале не было византийских книг. Впрочем, кто в современном мире мог их прочесть, кроме горстки специалистов по древним языкам?

Просветитель продолжал осматривать полки, когда ощутил на своём плече прикосновение бесплотной руки. Вернулся Мефодий.

- Ты чего здесь задержался, брат? Я в поисках тебя весь университет осмотрел, и только потом догадался, где нужно искать. Понравилась библиотека?
- Очень, Мефодий. Она одна целого университета стоит.
- Ну ты загнул, брат. Что значат книги без людей, которые могут написанное растолковать? Летим лучше домой, сегодня был тяжёлый день.
И братья, взявшись за руки, медленно растаяли в воздухе.

Славянское наследие

Наступило 24 мая, которое с недавних пор считается в России Днём славянской письменности и культуры. Студенты выстроились у закладного камня на месте будущего памятника Кириллу и Мефодию и приготовились запустить в небо наполненные лёгким газом воздушные шары. Шариков было ровно 33. На каждом из них значилась какая-либо буква русского алфавита.

Проректор по строительству Мухин стоял рядом со священником местного прихода и о чём-то вполголоса разговаривал. Студенты держали в руках плакат: «Спасибо Кириллу и Мефодию за русское слово». Юноши и девушки ёжились под порывами холодного северного ветра и кутались в шарфы. На улице стояла обычная для этих северных широт погода.

- Родственники пишут, на «большой земле» все деревья и кустарники уже зелёные. А у нас! Даже листья ещё не распустились. Одно слово – Север! - переговаривались между собой преподаватели. Вопрос, что держит их в таком случае в этих суровых местах, оставался почему-то без ответа.

В толпе одетых по случаю праздника в профессорские мантии людей Марк Тихий заметил декана факультета общественных наук Тамару Максименко и в знак приветствия кивнул головой. Максименко была лишь доцентом, но пост декана позволял ей носить мантию профессора. Мантия в этом случае давалась как бы на вырост.

Праздник начался, и девушки из местного церковного хора с косынками на голове исполнили какую-то песню. Слово взял профессор филологии Чижевский:
- На нас на всех лежит благодать, так как уже много веков мы используем кириллицу. Другое дело, как мы относимся к достоянию предков. В последние десятилетия грамотность населения заметно ухудшилась, что прослеживается не только в речи простых обывателей, но и в литературе, средствах массовой информации, Интернете и официальных документах. Смешно и грустно одновременно, что даже напоминания о Дне славянской письменности и культуры, составленные в солидных организациях, грешат речевыми ошибками. Казалось бы, невелика беда в пропущенной запятой или неправильно поставленном ударении. Однако даже мирским людям нелишне помнить, что в частностях скрывается дьявол. Приходится слышать: «Ну и что, что грамотность страдает? Зато мы – нация Пушкина и Гоголя, Бунина и Толстого». Всё это так. Но давайте не прятаться за бакенбарды Пушкина и гусарскую венгерку Лермонтова. Безграмотный француз не будет прикрываться Бальзаком.

Чижевский сделал паузу, в толпе раздались аплодисменты.
- Складывается впечатление, что против русского языка ведётся война, - продолжил профессор, и все присутствующие поняли, что Олег Павлович сел на своего любимого конька. - Впечатление такое, что боевые действия по всем фронтам возглавляют журналисты, которые слабо знают иностранные языки и недостаточно хорошо владеют русским. Они не понимают, что нельзя механически переносить на родную почву английские слова и конструкции. Хотя русский язык гибок и, в отличие от других языков, легко впитывает иностранные слова. Если мы возьмём финно-угорские языки, тот же венгерский или эстонский, то там иностранные выражения просто переводят. В Будапеште вывески не прочтёшь, поскольку все они на венгерском.

Обратимся к извечным русским вопросам: кто виноват и что делать? Итак, кто испортил русский язык? Испортили мы все, одни активно, другие пассивно – своим непротивлением. К языку, как и к музыке, нужно иметь слух. У одних он врождённый, другим его надо разрабатывать. И если в советское время основной проблемой был канцеляризм, то сейчас язык совершенно раскрепостился. Его даже можно сравнить с немолодой женщиной, которая публично раздевается.

Последние слова профессора потонули в резком порыве ветра, и Чижевский пожалел, что не поддел под мантию что-нибудь тёплое. Судя по настроению толпы, речь пора было завершать.

- Что делать? – задал Олег Павлович извечный русский вопрос. - Переводчикам, филологам и лингвистам нужно отслеживать тенденции, корректно объяснять, как правильно, привлекать внимание. Надо заниматься просвещением. Нельзя губить великий русский язык! И эта задача мне представляется важнее бронзовых монументов.
В толпе снова зааплодировали. Студенты отпустили шарики, и те стали медленно подниматься в небо.

- Ну вот, опять вредительством занимаются, - кивнул в сторону шариков начальник университетской пресс-службы Владимир Ленский. Когда-то он окончил инженерный институт и не упускал случая порассуждать о том, какие помехи такие шары, запускаемые во время празднеств, создают самолётам.

Из-за холодной погоды участники праздника постарались поскорее закончить митинг и начали расходиться. Отопление коммунальщики ещё не отключили, так что в аудиториях было по-прежнему тепло. Впрочем, сколько бы ни было градусов на улице, 1 июня батареи в любом случае переставали греть. Правила правилами, но от профилактических работ на сетях коммунальщиков никто не освобождал.

Марк подошёл к профессору Чижевскому, поздоровался и заметил:
- Олег Павлович, а ведь в вашу речь закралась неточность.
- Да? Какая же?
- Сейчас среди историков возобладало мнение, что солунские братья оставили нам не кириллическое, а глаголическое письмо. Что же касается кириллицы, то её считают разработкой ученика славянских просветителей Климента Охридского.
- Во-первых, эту точку зрения разделяют не все. Во-вторых, даже если кириллические начертания букв и были разработаны Климентом, то опирался он на работу по вычленению звуков славянского языка, проделанную Кириллом и Мефодием, а именно это и есть главная часть всякой работы по созданию новой письменности. Современные учёные отмечают высокий уровень этой работы, давшей обозначения практически для всех научно выделяемых славянских звуков, чему мы обязаны, видимо, отмеченным в первоисточниках выдающимся лингвистическим способностям Кирилла.
- Так что же нам делать, Олег Павлович?
- Читайте хорошую советскую и русскую литературу, Марк Александрович. Это вечный совет на все века и времена.

Взгляд из Зазеркалья

Для солунских братьев День славянской письменности и культуры был любимым праздником в году. У каждого из просветителей был в календаре свой день. Память Кирилла русская православная церковь отмечала 14 февраля, а Мефодия – 6 апреля (по старому стилю). 11 (24) мая было их общим праздником, в который почитали обоих святых. В этот день они обычно путешествовали по городам и весям, наблюдая за торжествами. В нынешний праздник братья решили «проинспектировать» Юганский университет.

- Смотри, брат, как почитают варвары кириллицу, - изрёк Мефодий и хитро прищурил невидимый глаз, намекая на то, в чью честь названо славянское письмо. Последний уловил привычную иронию брата и отнёсся к ней снисходительно.
- Тебе бы больше понравилось название «мефодица»?
- Что ты, что ты, разве кто-то ставит под сомнение твои лингвистические способности, Кирилл! Я полагаю, варвары назвали свою азбуку по справедливости.
- Дело не в названии, брат. Знал бы я, как варвары со временем отнесутся к славянской письменности, ни за что не стал бы за неё браться. Взяли б за основу латиницу, и дело с концом.

Горечь Кирилла имела своё объяснение. В 1919 году научный отдел Наркомпроса не без участия наркома Луначарского высказался «…о желательности введения латинского шрифта для всех народностей, населяющих территорию Республики … что является логическим шагом по тому пути, на который Россия уже вступила, приняв новый календарный стиль и метрическую систему мер и весов», что явилось бы завершением азбучной реформы Петра I и последней орфографической реформы.
Правда, после 1936 года о переводе русского письма на латиницу, должно быть, уже никто не задумывался, поскольку начался противоположный процесс - кириллизация. Идея записи русской речи латиницей перешла в плоскость разработок систем транслитерации.

- Но ведь варвары в итоге отказались от латиницы, Кирилл, - примирительно сказал Мефодий.
- Да, конечно. Только как они относятся к своему языку? СМСки зачастую пишут на латинице, в речи телевизионных ведущих то и дело встречаются дефекты, в Интернете сформировалась собственная лингвистическая субкультура, и даже профессиональные филологи уже не считают зазорным использовать специфические сокращения и пропускать знаки препинания при письме. Варвары растут технологически, но духовно падают обратно пропорционально техническому прогрессу.

Продолжение следует...