Гл. 6. Пришёл отравленный Ленин и толпы убитых

Гл.6.Пришёл отравленный Ленин и толпы убитых.

В назначенное время записанная в единственном экземпляре пластинка с 23-м концертом Моцарта лежала на столе у Сталина.
И произошло невероятное.
На целых три дня вождь стал затворником. Он попросил, чтобы ему приносили чай с бутербродами. А сам днём и ночью слушал адажио из концерта Моцарта в исполнении оркестра и пианистки Марии Юдиной.
Надо сказать, что вначале Сталин был удивлён и даже раздосадован.
Это была не та музыка, которая столь потрясла его накануне.
Разумеется, Сталин не знал, что музыку исполнял оркестр из других исполнителей. Но главная причина отличия ночного исполнения моцартовского концерта была не в этом.
Гораздо важнее было другое.
Дело в том, что в первом варианте исполнения Мария Юдина играла 23-й концерт Моцарта для утешения и укрепления измученного войной и террором многострадального советского народа. А теперь на пластинке звучала музыка, посвящённая горячему призыву к прозрению и покаянию верховного правителя, диктатора и палача этого народа.
Ситуация намного усложнялась тем, что миллионы людей, в том числе и репрессированных, любили этого человека и поклонялись ему, словно живому богу.
Впрочем, через минуту-другую, Сталин чутко уловил эти интонации неосуждения, великой любви, сострадания и светлого призыва к духовному очищению и ещё к чему-то пронзительному и высокому, от чего он горько и безутешно заплакал, зарыдал.
Это было как бы продолжением и углублением вчерашних прозрений. Бедный диктатор взволнованно вскакивал с кресла, ходил по кабинету. То курил трубку, то забывал обо всём, погружаясь в давно забытое детство, отрочество, юность. Потом всплывали лица и события из разных лет его  зрелой жизни, столь насыщенной драматизмом и трагедиями.
А когда музыка заканчивалась, он снова ставил патефонную иглу в начало пластинки и опять слушал эту музыку, которая помогала ему прозревать, духовно исцеляться и открывать для себя какие-то новые и неведомые ему прежде тайны и в себе, и в своей жизни, и в окружающем его скорбном и суровом мире.
Слушал музыку и плакал.
Удивлялся наивно, откуда у него берётся столько слёз.
И ощущал себя самым несчастным на земле человеком. Ибо участь диктаторов и тиранов не может быть иной. Наступает в жизни тирана момент, когда загубленные по его вине души приходят и начинают стучать в его сердце, начинают предъявлять ему нескончаемые и горькие свитки грозных счётов.
Пришёл отравленный по его приказу Ленин, затем убитый Киров, расстрелянные Бухарин, Рыков, Томский и многие десятки, сотни, тысячи бывших его соратников, друзей, врагов.
Проходили бесконечными рядами, толпами и в одиночку работники министерств, ведомств, партийных комитетов. Шли деятели науки, культуры, литературы, театра, музыки, кино. Врачей, инженеров, изобретателей, военных сменяли простые рабочие, селяне, казаки, священники, женщины, старики, детишки…
Одни из них лишь молча и с укором смотрели на своего палача, другие предъявляли счёты, третьи требовали поступить с ним так же, как он поступил с каждым из них.
И он не мог сказать, что не знает их, что абсолютное большинство этих людей он никогда не встречал в земной жизни. Сейчас прозревший Сталин ясно понимал, что подавляющее большинство этих людей стали жертвами именно по его вине.
По причине беспощадной войны, развязанной им и его любимой революцией против собственного народа.
А почему это любимой?
Да хотя бы потому, что до революции он был воистину никем, а после революции стал, без преувеличения, всем. По крайней мере, нынешняя власть его, Сталина, уже давно гораздо могущественнее, чем была у свергнутого буржуазной революцией чуткого и сострадательного (то есть, мягкотелого, по твёрдому убеждению диктатора) российского императора Николая 2-го.
Своей добротой и совестливостью этот наивный император очень напоминал великому вождю безмерно доброго Христа, которого Сталин решительно не понимал. А в глубине души, осуждал и даже презирал…
Разумеется, диктатор знал, что многие из погибших и репрессированных, так называемых советских людей, искренне любили его, Сталина, и называли своим отцом.
А он, бывало, называл их своими детьми.
Где-то он уже слышал рассказ об отце, который приказывал побивать насмерть камнями своих многочисленных детей за те или иные их прегрешения.
Но кто это был такой, Сталин почему-то не мог сейчас вспомнить.

Продолжение следует.