Палата 13

     О горожанах он всегда отзывался
с презрением, говоря, что их грубое
невежество и сонная животная жизнь
кажутся ему мерзкими и отвратительными.
Говорил он тенором, громко, горячо
и не иначе, как негодуя и возмущаясь,
или с восторгом и удивлением, и всегда
искренне. О чем, бывало не заговоришь
с ним, он все сводит к одному... у
общества нет высших интересов, оно
ведет тусклую, бессмысленную жизнь,
разнообразя ее насилием, грубым
развратом и лицемерием; подлецы сыты
и одеты, а честные питаются крохами...
В своих суждениях о людях он клал
густые краски, не признавая никаких
оттенков...

               А.П.Чехов. Палата № 6.



     Этого мужчину положили на свободную койку рано утром, когда остальные обитатели палаты еще спали. А рано утром вошла сестра Наденька и стала будить больных и раздавать им градусники.
     - Наденька, что такая грустная? - спросил один из больных, которого, как оказалось, звали Никита Никитич. - Смотри, какое утро прекрасное!
     - Устала, - коротко ответила та. - Ночь была беспокойная, ни на минутку даже не присела.
     - Слушай, - обратился к ней второй больной, - я схожу покурить на полчасика, а ты пока приляг - врачебный обход будет не раньше, чем через пару часов, отдохни.
     - Спасибо, Станислав Степанович, - поблагодарила она его. - А кто будет за меня разносить лекарства, сдавать смену?
     - Дома-то все в порядке? - спросил Никита Никитич. - Как успехи у дочки в школе?
     - Все хорошо, - ответила та уже от двери.
     - Замечательная девушка, - ни к кому конкретно не обращаясь, сказал Станислав Степанович. - Жаль, что муж дурной попался.
    - Ну, знаете, - возразил ему Никита Никитич. - На вкус, на цвет товарищей нет...
     - Да уж, - согласился с ним тот, кого звали Станислав Степанович. - Никогда не знаешь, когда и во что вляпаешься.
     - Григорий Евгеньевич, - обратился Никита Никитич к третьему, молчавшему, больному. - Как себя чувствуете?
     - Спасибо, все нормально, - ответил тот. - Просто задумался...
     - А что это у нас новичок молчит? - не отставал неугомонный Никита Никитич. - Будьте любезны, представьтесь старожилам.
     - Семён Дронович, старший научный сотрудник, материаловед, - сообщил о себе новичок.
     - Какое редкое отчество, - вступил в разговор Григорий Евгеньевич. - Жаль, что мы стали забывать старинные русские имена. А какие они звучные - Феофан, Глафира, Модест, Меланья, Ананий, Липушка, Фрол, Дарья...
     - Позвольте представиться и нам, - снова заговорил Никита Никитич. - Я - кандидат экономических наук, преподаю в ВУЗе. Станислав Степанович - начальник конструкторского бюро оборонного предприятия. Григорий Евгеньевич - хирург этого самого заведения, в котором мы находимся.
     - Интеллектуальный состав, - усмехнулся Григорий Евгеньевич.
     - Номер нашей палаты - тринадцать, - не сдержался Станислав Степанович. - Поэтому сюда и кладут таких, как мы - знают, что мы не верим в дурные приметы. У нас уже был сандал по этому поводу, когда один мужчина категорически отказался ложиться в палату с номером в чертову дюжину.
     - Какая дикость, - заметил Никита Никитич.
     Их беседу прервали - принесли лекарства, а затем и завтрак. Больные полезли в свои тумбочки, чтобы разнообразить скудный завтрак принесенными родными продуктами.
     Врачебный обход состоялся как обычно: доктор интересовался состоянием здоровья, проверял пульс, назначал новые лекарства или рекомендовал продолжить лечение по избранной им схеме.
     У кровати Григория Евгеньевича доктор задержался, поговорив с пациентом о ситуации в больнице и в хирургическом отделении в частности.
     Почти сразу за врачебным обходом в палату вошла неразговорчивая Екатерина Ивановна, медсестра, сменившая Наденьку. Не здороваясь, она поставила капельницу хирургу и Семену Дроновичу и также молча вышла.
     - Серьёзная дамочка, - негромко проговорил Семён Дронович.
     - Не повезло ей в жизни, - откликнулся словоохотливый Никита Никитич. - Жизнь прожила, а замуж так и не вышла. И родных нет... Вот и замкнулась в себе.
     На некоторое время в палате наступила тишина. Наконец, Никита Никитич предложил:
     - Ну, будем смотреть трагикомедию с шаблонным названием "Время"?
     - Включайте, - ответил за всех Станислав Степанович. - Послушаем, что на этот раз эти болтуны нам на уши навешают.
     - Дикторы не виноваты, - вступился за них Семён Дронович. - Они, как попки, читают то, что им дали.
     - Не хотел бы я быть на их месте, - пробормотал Никита Никитич, включая телевизор. - Выставлять свою физиономию на обозрение всей страны и при этом прекрасно понимать, что оболваниваешь народ...
     - Они за эти "моральные страдания" получают неплохие деньги,- встрял в разговор Григорий Евгеньевич.
     - И очень даже неплохие, - поддержал его Никита Никитич. - Вон у них коттеджи какие, и они без конца мотаются на зарубежные курорты и ездят на новых иномарках.
     - Верные слуги государевы всегда неплохо подкармливались, - вмешался в беседу Станислав Станиславович.
     - Здесь еще следует учитывать рабскую психологию людей, - перебил его Никита Никитич. - Несмотря на то, что император Александр II законодательно отменил рабство, по факту оно сохранилось.
     - И этому во многом способствовали наши правители, организуя то Крымскую войну, то войну с Японией и Германией, потом две революции, Гражданскую войну. войны с Польшей, финнами, Афганистаном... А любая война - та же неприкрытая форма рабства, - начал было рассуждать Станислав Степанович, но его перебил Григорий Евгеньевич:
     - Не забудьте репрессии, сопутствующие войнам и промежуткам между ними. Да и то, что нынче обычных тружеников держат в черном теле, а стариков фактически уничтожают ничтожными пенсиями - это также форма рабства и нравственного и физического унижения. Вон, на периферии врачи и учителя получают  не более 5-7 тысяч рублей в месяц. При этом едва ли не половину из этого нищенского заработка приходится отдавать акулам из жилищно-коммунального хозяйства.
     - Нам толкуют о финансовых трудностях, в которых находится экономика страны. А как им не быть? - начал рассуждать экономист. - Если десятки миллиардов долларов наши олигархи ежегодно вывозят из страны на свои зарубежные счета. Берут на Западе кредиты с тем, чтобы значительную часть их разворовать. Чиновники высшего ранга, включая депутатов, банковских служащих и крупных предприятий  сами себе назначают зарплаты, бонусы и "золотые парашюты", не отягощаясь никакими моральными принципами.
     - А что вы хотите, если пьяница-президент, отбросивший страну не менее, чем на век, назначил себе преемника, не имеющего никакого опыта государственного управления, - снова заговорил Никита Никитич. - Тот набрал себе соответствующую команду, они и начали чудить: сельским хозяйством поставили управлять сначала железнодорожника, потом врача, министерством внутренних дел - бывшего учителя физики, обороны - директора мебельного магазина...
     - У большинства из соправителей возникла страстная тяга к неуёмному богатству, - дополнил его Семён Дронович. - Кажется, у нашего современника, английского писателя Йена Пирса в романе "Бюст Бернини" есть замечательная фраза: "У него было больше денег, чем здравого смысла".
     В это время диктор телевидения заговорил о переименовании милиции в полицию.
     - Какая глупость, - возмутился Станислав Степанович. - В памяти людей еще жива недобрая память о полицаях - прислужниках фашистов. И вот на тебе - они снова появятся на наших улицах.
     - Я что-то не припомню, они ходили в форме или как? - спросил Григорий Евгеньевич.
     - Если я не ошибаюсь, они, кажется, сначала ходили в цивильной форме и носили белые повязки на рукавах, - начал вспоминать Семён Дронович. - А уж потом им пошили форму черного цвета.
     - Все-таки "наши изобретатели идей" - люди весьма и весьма ограниченные, - начал рассуждать Станислав Степанович. - Конечно, нельзя было назвать милицию жандармами - и о них сохранилась недобрая память. Но почему они не вспомнили о нейтральном названии "городовой"?
     - Для этого мыслить надо, - усмехнулся Никита Никитич. - А все мысли у многих нынешних депутатов рождаются в том месте, на котором они сидят. Кстати, я перед тем, как меня положили в больницу, в районной газетке прочитал интересный анекдот о будущей полиции.
     - Расскажите, - попросил Григорий Евгеньевич.
     - Так вот. Приходит бабка в дежурку: "Помогите, кошелек украли" - "А где украли?" - "В поселке". - Это не к нам. Идите вы в ПОПу" - "Куда-куда?" _ "В поселковый отдел полиции". Приходит бабка, куда ее послали: "Помогите, кошелек украли" - "А где украли-то?" - "Да на вокзале" - "Это не к нам, идите вы в ЖОПу". - "Куда-куда?" - "В железнодорожный отдел полиции..."
     Громовой хохот вырвался в коридор, откуда в палату немедленно прибежала Екатерина Ивановна и дежурный врач. За открытой дверью сгрудились пациенты из других палат.
     Увидев, что больные чувствуют себя нормально, доктор обратился к лежащему коллеге:
     - С ума сошел? Не тебе объяснять, что волноваться нельзя...
     Тот в ответ только отмахнулся:
     - Все нормально. Нормально...
     Доктор повернулся к Екатерине Ивановне и распорядился:
     - Введите ему глюкозу.   
     Та быстро вышла и через минуту уже вводила ему внутривенно лекарство.

     В ночь с субботы на воскресенье, когда больные уже заснули, дверь в палату приоткрылась, осветив помещение светом из коридора. Вошедшие медсестра Надя и дежурный по отделению доктор Виктор Владимирович приблизились к постели Григория Евгеньевича и стали тихо будить его.
     - Что случилось? - полусонным голосом спросил тот.
     - Беда, Гриша, - зашептал доктор. - Посоветуй, что делать?
     - Пожар? - хирург протер глаза и посмотрел на коллег более осмысленно.
     - Если бы. Понимаешь, привезли больную девушку. Сделали рентген - у ней перитонит на фоне гнойного аппендицита.
     - Ну, а я при чем?
     - Ни одного хирурга нет, а, сам понимаешь, оперировать надо немедленно, иначе потеряем ее.
     - Так вызовите хирургов из дома.
     - Не можем. Афанасий Арсеньевич в отпуске, уехал на родину на Украину. А Владимир Кузьмич на выходные смотался в деревню на свадьбу брата. Оттуда скоро не выберешься, да и наверняка он не в том состоянии, чтобы оперировать. В лучшем случае его привезут только завтра к полудню...
     - Витя, ты не забыл, где я нахожусь и в каком состоянии я сам? - спросил Григорий Евгеньевич. - Потом, ты же изучал хирургию...
     - Когда это было, - отозвался доктор. - Студентом покопался в трупах, и ни одной операции. Я же терапевт. Если бы простой аппендицит, а тут...
     - Девчонка-то молодая?
     - Двадцать три, - отозвалась Наденька. - Дочке год, без отца растет.
     - Нагуляла?
     - Не она первая, не она последняя, - вздохнул Виктор Владимирович.
     В это время из коридора послышались тяжелые шаги и громкая ругань. После этого в палату ввалился крупный человек лет тридцати пяти ростом едва ли не под два метра.
     - Охренели совсем, - загремел он на всю палату, протягивая свою огромную ладонь Григорию Евгеньевичу. - Нет, ты представляешь, я три дня назад уволился з этого чертового стационара, а ко мне ночью вваливается целая бабская делегация  поднимает меня с постели. А под окном тарахтит Егорыч на своем драндулете...
     - Ну, ты, Федор, совсем не меняешься - как был кипятком в студентах, таким и остался. Не напрасно тебя прозвали Громобой.
     - Посуди сам: лежу с женой, тискаю ее и вот на тебе! Да еще теща с нашим грудным ребенком шепелявит: "Вы же давали клятву Гиппократа!" А я ей: "А вы читали ее до конца? Так вот, там говорится, что больные обязаны достойно содержать лекаря. Достойно, а не за эти сраные гроши, что нам платят!"
     - Но у нас же не осталось анастезиолога, а здесь человек помирает, - тихо сказала Люба, операционная сестра, приехавшая вместе с ним.
     - Помолчи, козявка. Представляешь, - он снова обратился к Григорию Евгеньевичу, - устроили облаву. Сначала ее выдернули из постели с молодым мужем, а потом и меня.
     - Потом посмотрел на Любу и прикрикнул на нее:
     - Чего стоишь? Иди, готовь операционную.
     Та пулей вылетела в коридор.
     - Зря ты так на нее. Она хорошая девушка и замечательная помощница.
     - Да я знаю, - уже спокойно ответил Фёдор. - Ты же знаешь, что я её люблю, а она меня. Надюшка, помоги ей.
     - Раскомандовался, - проворчала та, но встала и собиралась было выходить, когда анастезиолог легонько хлопнул ее по попе.
     - Помочь тебе подняться? - теперь он обратился к приятелю. - А то на руках отнесу...
     - Что вы со мной делаете, изверги? - проговорил с усмешкой Григорий Евгеньевич.
     - Да ладно тебе ворчать. Ишь, развалился, разленился на казенных харчах, - засмеялся Федор.
     - Уронишь еще, - улыбнулся хирург.
     - Если только тогда, когда понесу обратно, - захохотал Федор. - Пошли, калека...
     - Когда доктора стали выходить из палаты, Станислав Степанович, Никита Никитич и Семен Дронович дружно пожелали удачи хирургу. В ответ тот только кивнул головой - в мыслях он был уже за операционным столом. А когда Виктор Владимирович потянулся к выключателю, больные попросили:
     - Доктор, не выключайте, пожалуйста. Какой уж теперь сон!
     Доктор кивнул головой и последовал вслед за остальными, плотно прикрыв дверь в палату.
     - Ну и работка у них, - вздохнул Никита Никитич. - Врагу не пожелаешь!
     - Это какими же человеконенавистниками надо быть, чтобы платить гроши за такую работу, - поддержал его Семён Дронович.
     - А ведь у него двое детишек и полупарализованная жена, - вставил Станислав Степанович. Вот он и пахал на двух ставках.
     - Допахался, свалился сам, - вздохнул Никита Никитич. - Господи, помоги ему...
     - Не дай бог, сляжет сам. Что с семьёй-то будет, - продолжал сожалеть Станислав Степанович.
     - Не накаркайте, авось все обойдется, - заключил Никита Никитич. - Ну что, спать будем?
     - Да какой там сон! - отозвался Семен Дронович. - Разве заснешь теперь.
     Мужчины помолчали. Наконец, Никита Никитич не выдержал:
     - Пойду гляну, что да как...
     - Вместе пойдем, все равно делать нечего, - согласились его товарищи.
     Перед операционной они остановились. Вдруг оттуда вышел Виктор Владимирович.
     - Ну, как там? - начали было тормошить его больные, но тот распорядился:
     - Ну-ка, марш в палату. Без вас все обойдется.
     - А вы-то что? - спросил Никита Никитич.
     - У меня отделение осталось без надзора. Всё! Спать, спать. Все будет хорошо.
     Рассвет застал больных за обеденным столом - они сидели и пили утренний чай. Дверь в палату открылась и вошла Надя. Она была необычайно бледной и, войдя, закрыла за собой дверь и прислонилась к косяку.
     - Ну? - глядя на нее, спросил Станислав Степанович.
     - Григорий Евгеньевич только закончил операцию, отошел от операционного стола и тут же упал...
     - Что с ним? - одновременно воскликнул мужчины.
     - Не знаю, - Наденька заплакала. - Федор Вениаминович отнес его на руках в реанимацию, но у нас нет реаниматолога...
     - Как нет? - взвился Никита Никитич.
     Он подошел к девушке и помог ей сесть за стол.
     - Выпей-ка чайку, - предложил он.
     Прошло не менее получаса. когда в палату вошла санитарка и молча стала сворачивать матрац на постели Григория Евгеньевича. И вдруг упала на этот свернутый рулон и зарыдала.
     - Твою мать! - выругался Станислав Степанович, а Наденька, закрыв лицо руками, выскочила вон.
     - Тринадцатая палата, - ни к кому конкретно не обращаясь, проворчал Никита Никитич...