Властелин поневоле-20

*  *  *

Легок же он был на помине – верховный жрец! Как только, возвратившись в Большой дом, я стал прикидывать, каким образом можно было бы попытаться послезавтра выжать из него имя премьер-министра в качестве преемника старого вождя, он пожаловал ко мне собственной персоной.

– Да подарят боги величайшему из великих продление дней его жизни до тысячи тысяч солнцеворотов! – самым елейным тоном произнес верховный жрец.

«Очень уместное приветствие! – неприязненно подумал я. – Особенно если знаешь, что послезавтра эта гнида сушеная намерена собственными руками лишить меня той самой жизни, продления которой она так сладостно желает мне сегодня».

– Ты поскупился, исчисляя срок моей жизни, многомудрый жрец, – вместо стандартного ответного приветствия сказал я. – Ведь совсем скоро я буду уподоблен богам, а значит, стану жить вечно, что гораздо больше тысячи тысяч солнцеворотов!

К такому неожиданному ответу незваный гость явно не был готов. Он молчал, сосредоточенно соображая, как продолжить разговор теперь.

– Впрочем, твои слова не зажгли в моей душе пламени гнева, – пришел я ему на помощь. – Я понимаю: смертному очень трудно смотреть на суть вещей глазами того, кто уже стоит на пороге бессмертия. Говори же, что привело тебя ко мне сегодня!

– Твоего кровного брата сюда привел сон, который минувшей ночью ему подарили боги.

– Сон? Любопытно…

– Да не обременит мой рассказ уши могущественнейшего из властелинов. Я не стал бы докучать подобной безделицей властителю суши, вод и небес, если бы мне не представлялось, что боги показали мне во сне то, что происходило той ночью на самом деле.

Властитель суши, вод и небес… Столь пышного титула я, кажется, еще не удостаивался. Интересно, к чему бы это? И моим кровным братом жрец себя пока что вроде ни разу не называл…

– Вот как! То, что происходило на самом деле… Еще более любопытно. Рассказывай…

– Сначала мне приснилось, что мой кровный брат и господин среди ночи внезапно покинул Большой дом с непонятной мне целью и едва не заблудился в ночной тьме. А потом, когда он возвратился, из Большого дома стали доноситься любовные стоны. Они звучали долго, почти до самого утра…

«Донесли! Все-таки донесли! – противный холодок, пробежавший по спине, заставил меня вздрогнуть. – Конечно, было бы наивно полагать, что у верховного жреца нет собственных соглядатаев. И сейчас он скажет мне про Мила. Что будет означать, что я окончательно погубил не только этого парня, но и Ясну».

Однако жрец заговорил не про Мила.

– Мне снился этот сон, – спокойно и неторопливо продолжал он, – и я сильно удивлялся. Ведь совсем незадолго до того я расстался с моим кровным братом и господином, потому что он повелел, чтобы я перестал докучать ему своим присутствием. Прожитый день сильно утомил его, сказал могущественнейший, и перед важным испытанием, которое предстояло ему на следующее утро, он желает как следует отдохнуть. Я согласился с моим господином: конечно, ему следует за ночь набраться сил, чтобы боги и подданные смогли в полной мере оценить великую мощь его животворящего дара. И верный слуга поверил своему повелителю и кровному брату – он удалился, дабы не нарушать покой величайшего. Однако повелитель обманул преданного ему всей душой кровного брата…

Я вздохнул с облегчением: похоже, про Мила осведомители жреца все же не дознались. И жрец пришел сюда лишь затем, чтобы прочитать мне лекцию, как нехорошо обманывать вообще, а обманывать верховных жрецов, по обычаям племени, видимо, нехорошо вдвойне. Такой разговор, конечно, тоже вряд ли способен доставить удовольствие, но занудство жреца я уж как-нибудь стерплю…

К тому же и мне ведь есть что ему сказать.

– Великий повелитель не может понять, что вызвало столь горькую обиду его кровного брата, – начал я. – Ведь здесь нет никакого обмана. Действительно, вчерашней ночью мне нужен был отдых, чтобы утром поразить ваших богов зрелищем моей животворящей мощи и тем самым заставить их послать оплодотворяющий дождь на поля племени. Однако могучий бог Прогресс, которому я служу, помог мне вызвать ливень более принятым на моей родине способом. Я полагаю, мне вполне удалось справиться с той задачей, которую ты предназначал мне на сегодняшнее утро – разве минувшей ночью на острове осталась хоть пядь земли, не политая щедро потоками воды? И, следовательно, после того как пошел дождь, у меня отпала необходимость копить к утру силы. Так неужели я был не вправе потратить их в свое удовольствие, наслаждаясь красотой и свежестью самого благоухающего цветка из моего прекрасного цветника? Или великий повелитель должен испрашивать на это чье-то соизволение?

Прежде чем ответить, жрец немного помолчал.

– Великий бог моего кровного брата наделил его способностью говорить толково и складно, – наконец произнес он. – Жаль только, что он забыл вразумить его двум очень важным вещам. Первая – на землях племени следует всегда поступать по обычаям племени. Вторая – все, обещанное верховному жрецу, должно быть выполнено беспрекословно, как бы ни изменил положение вещей бег событий. Должно быть выполнено, даже если обещавший – сам великий повелитель.

– Не поздно ли многомудрый хранитель устоев решил начать обучение своего кровного брата знанию здешних обычаев? – попытался я направить разговор к более актуальной для меня теме. – И не напрасно ли непревзойденный блюститель традиций тратит на это свои драгоценные силы и время? Ведь счастье лицезреть столь непреклонного поборника верности завещанному дедами ваших дедов и удовольствие беседовать с ним для меня очень скоро закончатся. Не успеет светило, питающее теплом и светом весь поднебесный мир, в третий раз погрузиться на ночной отдых в пучину океана, как мне предстоит вознестись над всем смертным и стать вровень с богами. Неужели мой кровный брат забыл об этом?

Жрец окинул меня взглядом, не сулящим ничего доброго.

– Забыл не я – забыл ты, чужеземец, – тон его внезапно стал совершенно другим. – Уже дважды с начала нашего разговора ты сказал о своем уподоблении богам. Сказал так, будто оно уже позади. Но ведь то, что еще не свершилось, может и не свершиться – если это свершение перестало быть угодным богам, пусть даже до него осталось единственное мгновение. Так как же смеешь ты с такой уверенностью говорить о том, что богам, в чьих руках судьбы всего сущего, будет угодно принять тебя в свой круг, когда до твоего уподобления этим бессмертным остается еще целых два восхода и два заката?

Вот тебе и раз! Уже почти трое суток все вокруг только и делают, что твердят о моем предстоящем уподоблении богам – и вдруг я слышу, что оно может и не состояться! И слышу не от кого попало – от самого верховного жреца! Но повода радоваться этому нет: из «властителя суши, вод и небес» и «кровного брата» я в один миг разжалован до «чужеземца». И это ведь тоже должно что-то означать. Но что? Думай, бакенщик, думай! Что говорить, задачка совсем не по твоему профилю. Но ты обязан ее решить – и времени у тебя со-всем немного…

Из слов жреца вроде бы следует, будто все дело в том, что я уклонился от участия в принятом у них обряде вызывания дождя, и в том, что не выполнил высказанное ему намерение отдохнуть и набраться сил. Только так ли это на самом деле?

Пока что ясно одно: действительно, причина столь резкой перемены в отношении ко мне жреца – события, происходившие ночью в Большом доме. Это единственное, за что я могу быть наказан лишением великой чести быть послезавтра утром торжественно казненным. Но ведь островитяне же не смогут обойтись без своего ритуала! Старый вождь уже три дня постится, уединившись в лесной хижине. Других чужеземцев, кроме меня, на острове, насколько мне известно, сейчас нет. Так что пока здесь будут снаряжать экспедицию за новым временным повелителем, пока доставят его на остров, пока пройдут необходимые четыре дня его правления… За это время старый вождь может запросто окочуриться в своей тайной хижине от голода, чего они вроде бы допустить не должны. Так зачем же жрец заговорил об этом? Что-то тут не сходится… Ну-ка, еще раз с самого начала…

– Ты понял, чужеземец, о чем я тебе толкую? – нетерпеливо нарушил молчание жрец.

Его устремленный на меня холодный взгляд по-прежнему пронзал, словно остро заточенная сталь.

– Подожди, многомудрый, не торопи меня, – заговорил я покорно и смиренно. – Смысл твоих слов столь глубок, что постичь его сразу моей глупой голове не по силам. Дай мне хоть немного подумать.

Такой ответ, кажется, вполне удовлетворил жреца.

– Думай! – великодушно позволил он.

Ну, спасибо за разрешение! Итак, еще раз с самого начала. Главное – правильно сформулировать вопросы.

Прежде всего, очевидно, нужно сообразить, в чем формально заключается инкриминируемое мне прегрешение, за которое может последовать столь небывалое наказание, как лишение меня возможности пройти ритуал уподобления богам. Ведь, собственно, только ради этого ритуала и затевается вся игра с временным уходом из Большого дома подлинного вождя и четырехдневным водворением на престол случайного чужеземца. И для того, чтобы правители племени приняли решение пойти на столь экстраординарный шаг, кандидат в боги должен отчебучить нечто, на их взгляд, совершенно из ряда вон выходящее. А поэтому вина моя уж, во всяком случае, не в том, что я призвал на свое ложе очередной «цветочек» из «прекрасного цветника» – пусть даже призвал в неурочный час. Тем более, что в моем конкретном случае ночной ливень действительно спас урожай – и утром мне уже совершенно не требовалось демонстрировать подданным и богам свою оплодотворяющую мощь.

Так. Пока вроде бы все логично. И, значит, весьма логично заключить, что причина лишения меня высокой чести быть уподобленным богам заключается вовсе не в том, что я якобы не сдержал данного жрецу обещания отдыхать и набираться сил. Такое нарушение обычаев со стороны не знающего этих обычаев чужеземного кандидата в боги, я думаю, верховный жрец уж как-нибудь стерпел бы, тем более, когда до ритуала остается всего двое суток…

…Верховный жрец все так же буравил меня своим пронзающим взглядом, и это страшно мешало сосредоточиться, путало все мысли. Вместо того, чтобы пытаться разобраться, что стоит за словами жреца, я вдруг опять начал думать о своем обещании прокатить Ясну на леталке. Угораздило же меня пообещать ей такое! Как будто все более важные дела уже сделаны…

С трудом прогнав эти мысли, я решил подойти к решению стоявшей передо мной задачи с другого конца. Итак, мне может быть отказано в уподоблении богам. Но какая же судьба в таком случае будет уготована для меня взамен? Неужели обычная жизнь в прежнем качестве смертного существа? Не скрою, этот вариант устроил бы меня больше всего. Но если обычай принесения замещающей реального вождя жертвы в данном племени уже доживает свой срок – а судя по всему, дело обстоит именно так, – то подобный исход, к сожалению, слишком маловероятен. Участь просто жить, как ты жил до этого, уже вряд ли может выступать здесь в качестве наказания по сравнению с участью быть торжественно казненным во имя перспективы занять место в божественном пантеоне.

Но что же тогда может стать таким наказанием? Что в их глазах может быть хуже смертной казни?

Я почти физически ощущал, как накаляется моя голова, словно некий технический агрегат, вынужденный работать с запредельной нагрузкой. Ну где же он, ответ на этот вопрос? Ведь должен же он, черт возьми, существовать!

Наконец меня осенило. Ну конечно же! Хуже смертной казни может быть только другая смертная казнь – не торжественная и почетная, а позорная и, скорее всего, предельно мучительная. Вот что мне предстоит, если угроза жреца будет исполнена.

«А ведь я уже слышал, что меня может ждать иная участь, нежели уподобление богам, – всплыла в голове мысль. – Об этом мне сказал Хитр, когда я захотел перетащить в Большой дом Мила. Тогда я подумал, что допустил ошибку, отказавшись от своего намерения, и ругал себя за то, что поздно об этом сообразил. Дескать, если отменяется уподобление богам, значит, я могу возвратиться к своему астромаяку. А вот и нет! И хорошо, что я сделал так, как сделал. Потому что отказ в уподоблении богам для временного властителя может означать лишь одно – гораздо более страшную казнь. Только сейчас я понял подлинный смысл этих слов Хитра!»

– Я жду ответа, чужеземец! – снова нарушил молчание жрец. – Ты думаешь слишком долго!

– Совсем скоро повелитель будет готов дать тебе ответ, – поспешил я успокоить жреца, заодно не упустив возможности напомнить ему, что он все же имеет дело пусть и с временным, но властелином. Вот кто бы только мне сказал, каким должен быть этот ответ…

Ладно, пойдем еще раз по новой. От того, что я сейчас скажу, будет зависеть, ждет ли меня почетная и торжественная казнь, ведущая к уподоблению богам, для чего, собственно, я и предназначался изначально, или позорная смерть, связанная, весьма вероятно, с нечеловеческими мучениями – будем считать, что это мое предположение верно. Но что такое, говоря категориями землян, настолько противоправное может заключаться в обычном любовном свидании повелителя с одной из обитательниц его гарема?

И тут меня словно по голове стукнуло. Ведь если знать, что происходило ночью в Большом доме на самом деле, свидание-то выглядит совсем не обычным – и это, по меркам аборигенов, еще более чем мягко сказано. Если даже, как поведала мне Ясна, на острове ни разу не было случая, когда обитательница «прекрасного цветника» просто оказалась бы наедине с кем-то кроме вождя, то что говорить о ситуации, когда гаремному «цветочку» устраивают с таким посторонним ночь любви? Устраивают не где-нибудь – на ложе вождя, и посторонний к тому же – нарушитель табу. Ни больше, ни меньше… А организатором этого свидания выступает тот, кто больше всех должен быть заинтересован в недопущении подобных вольностей.

Да, выходит, жрецу прекрасно известно обо всем. И это единственное объяснение, почему из «властителя суши, вод и небес» я вдруг превратился просто в «чужеземца» – других объяснений быть не может. Видимо, от того, признаю я сейчас данный факт или буду его отрицать, и зависит, какую казнь устроит мне жрец. Но почему он добивается, чтобы об этом непременно сказал я сам? Вряд ли из-за того, что их, так сказать, юридические каноны требуют обязательного признания обвиняемым своей вины. В случае с Милом, например, никто и не думал устраивать что-то похожее на такое разбирательство. Просто бросили его в яму для ожидающих наказания – и дело с концом.
Но то Мил – рядовой абориген. А мой случай касается повелителя и его наложницы. Дело, должно быть, в этом. Ну и что отсюда следует? Эх, была бы у меня возможность хоть пять минут поговорить с Ясной, с Милом, с Толстой в конце концов… Но рядом – только верховный жрец. И никакой великий бог Прогресс не подскажет мне правильного ответа.

Ну-ка, еще раз. Жрецу известно обо всем, что происходило ночью в Большом доме – остановимся на этом варианте. Вопрос о том, откуда ему это известно, пока оставляем за скобками. Но, хотя ему это известно, рассказать обо всем почему-то должен я. Или, может быть, наоборот, не должен ни о чем рассказывать… Почему? И какой из двух ответов будет более благоприятным для меня и Ясны?

Впоследствии я нередко возвращался мысленно к этому разговору с верховным жрецом. Вспоминая его, я всегда удивлялся, как не вскипели тогда от напряжения мои мозги. Но самое удивительное, что я все-таки сообразил, где тут собака зарыта! Очередное табу – вот что мешало жрецу самому напрямую предъявить обвинение мне и Ясне. Говорить что бы то ни было, что могло бросить тень на жен и наложниц повелителя, не позволено никому, кроме повелителя – вот в чем дело, догадался я. Вот почему жрец так упорно желал именно от меня услышать о признании или непризнании факта ночного свидания.

Значит, сейчас я должен был либо признать, что свидание Ясны и Мила имело место, тем самым сразу отдавая девушку на растерзание жрецу – зато покупая себе участие в церемонии уподобления богам, – либо отрицать это, приговаривая себя к позорной мучительной казни. Вот каков был смысл альтернативы, которую поставил передо мной верховный жрец! Конечно, в его глазах вина Ясны была вопиющей и беспрецедентной, а я являлся всего лишь одним из тех чужеземцев, каких он за время своей жреческой службы уже немало отправил на тот свет в ходе ритуалов уподобления богам, а может быть, и по другим поводам. И в свете традиций и обычаев племени, на страже которых жрец стоял, его намерение поступить со мной и Ясной именно так выглядело вполне логичным. Однако в мои планы подобный финал абсолютно не входил! Тем более, что оставалось совершенно непонятным, удастся ли мне в случае выбора второго варианта ответа отвратить беду от Ясны.

– Боги дали мне знак, что их терпение иссякло, – совсем без прежнего металла в голосе как-то очень уж буднично произнес жрец. – Если ты, чужеземец, не дашь ответа немедленно, они посчитают тебя недостойным высокой чести стать уподобленным им.

Я уже говорил, что соображаю весьма медленно. Но, видимо, экстремальная ситуация заставила в тот момент мой мозг работать со скоростью, какой позавидовал бы любой компьютер.

– А я уже заговорил, многомудрый, – спокойно ответил я. – Только прежде чем ты услышишь мой ответ, я хотел бы тоже рассказать тебе сон, который приснился мне минувшей ночью. Хотя свидание с наложницей, вызвавшее у тебя столь великий гнев, оставило мне для сна совсем немного времени, всемогущий бог Прогресс, которому я служу, успел наполнить мои глаза видениями интересными и удивительными. И мне сдается, что эти видения также показали то, что происходило на самом деле.

– Я пришел сюда вовсе не за тем, чтобы выслушивать бредни о твоих снах, чужеземец! – жрец, кажется, уже начинал терять терпение.

Однако я твердо продолжал стоять на своем:

– Даже если этот чужеземец – твой повелитель?

И, не давая ему возможности возразить, я заговорил, почти не делая пауз:

– Мне приснилось селение, в котором жила очень красивая девушка. У нее был жених, и они уже готовились к свадьбе. Однако вождь селения тоже был неравнодушен к этой красавице и имел на нее виды. Правда, ее сердце нисколько не лежало к нему – оно было безраздельно отдано другому. И вот, видя, что добиться ее благосклонности не удается, вождь селения задумал большую подлость – он решил навсегда разлучить любимых. И сумел сделать так, что вопреки вашим обычаям, не позволяющим забирать девушек в прекрасный цветник великого вождя, если у них уже все оговорено насчет свадьбы, эта красавица была отдана в наложницы повелителю, который, конечно же, не мог знать, что ее молодость и красота уже не должны принадлежать ему. Мой великий бог не показал мне во сне, как удалось это сделать вождю селения, но сообщил, что у того есть родич, стоящий очень близко к властителю вчерашних дней. Так что, я думаю, без содействия этого родича здесь дело не обошлось…

Только сейчас я прервал на несколько мгновений поток слов, чтобы внимательно всмотреться в верховного жреца.

Он был неподвижен, глаза его по-прежнему в упор смотрели на меня, и ни один мускул не дрогнул на застывшем лице. Но он молчал! Молчал – и я понял, что начинаю побеждать.

– Вот такая удивительная выдалась нынче ночь, – снова заговорил я. – И тебе, и мне боги подарили сны, позволившие нам приоткрыть завесы над двумя тайнами. Но моя тайна, открывшаяся тебе, не несет в себе ничего, отвергаемого вашими обычаями. А чья-то тайна, открывшаяся мне, просто вопиет о милосердии и справедливости. Вот почему я решил рассказать свой сон тебе, многомудрый, чтобы ты, стоящий на страже незыблемости вековых устоев племени, сумел покарать нечестивца, так неслыханно поправшего ваши обычаи. Ибо когда в Большой дом возвратится властитель вчерашних дней, он придет в великий гнев, узнав, что кто-то из его приближенных оказался способным вонзить занозу в самое сердце повелителя.

Я сказал все, что хотел, и теперь пристально смотрел на верховного жреца, стараясь, чтобы в моем взгляде не проступило наполнявшее меня торжество.

А верховный жрец, наверно, предпочел бы молчать и дальше. Но теперь он был просто обязан что-то ответить мне.

И вот каков был его ответ:

– От моих ушей не ускользнуло ни одно из твоих слов, повелитель. (Ага, уже не «чужеземец», а вновь «повелитель», – удовлетворенно отметил я.) Однако с величайшим сожалением вынужден я сказать, что твой великий бог на этот раз ошибся. То, что он показал тебе во сне, у нас никогда не случалось – и случиться не могло. Я уверен, что на всем нашем острове не найдется никого, кто бы осмелился на шаг, в такой степени идущий вразрез с вековыми устоями племени. Не говоря уже о тех уважаемых всеми соплеменниках, кого боги возвысили до великого счастья стоять рядом с повелителем. Но даже уверенный в этом, я все равно сделаю все, чтобы подвергнуть сказанное тобой тщательнейшей проверке. И если в твоих словах содержится хотя бы легкая тень истины, ты можешь не сомневаться: всех виновных будет ждать скорая и самая суровая кара.

Так… Значит, вопрос, уподоблять или не уподоблять меня богам, уже не стоит. Что ж, это радует.

– Повелитель согласен с твоими словами, – подытожил я, чтобы прекратить наконец этот весьма нелегкий для меня разговор. – Наверно, иногда ошибаются и боги. Но люди рано или поздно всегда доискиваются до истины.

Теперь, кажется, и жрец хотел как можно скорее распрощаться со мной.

– Позволь, повелитель, покинуть тебя, – совсем по-другому заговорил он. – Ты с честью выдержал испытание, которое должен был пройти, готовясь к тому, чтобы стать вровень с богами. И я не хочу больше нарушать твой покой.

Ну-ну. Теперь он будет выдавать свой приход и этот разговор за некое ритуальное испытание. Ловко вывернулся! Ладно, пусть думает, что я поверил ему.

– Позволяю! – великодушно разрешил я.

– Но прежде мне нужно сказать тебе еще несколько слов. Ты мало знаешь наши обычаи – и в этом нет твоей вины. Однако есть вещь, которую ты должен понимать очень хорошо. Помнишь, принимая на себя бремя верховной власти, ты дал клятву – и эту клятву мы с тобой скрепили кровью. Теперь у нас общая кровь. Так что если один из нас начнет замышлять против другого худое, это худое в равной мере обернется и против него самого.

Жрец повернулся и быстро зашагал прочь.

Да! Похоже, это больше чем просто моя победа. Похоже, это его полная и безоговорочная капитуляция…

…И только сейчас я подумал, что если себя и Ясну мне, кажется, удалось отстоять – по крайней мере, до ритуала моего уподобления богам, – то насчет участи Мила теперь вряд ли можно сказать что-то определенное. Захочется жрецу немедленно отыграться на Миле – и я уже никак не смогу защитить его.

Чтобы успокоить себя, я стал думать о том, что жрецу ведь вовсе не нужна немедленная расправа над возлюбленным Ясны. Во-первых, до возвращения в Большой дом старого вождя никого казнить нельзя – значит, расправляться придется тайно, пряча все следы и придумывая правдоподобную версию исчезновения Мила. Во-вторых, этой расправой жрец лишит соплеменников важного воспитательного мероприятия – показательного наказания нарушившего табу. А такие случаи, видимо, представляются достаточно редко. Из своей ямы Мил все равно никуда ведь не денется и ожидающей его участи никак не избежит. До его казни, как, впрочем, и до моего уподобления богам, остается меньше двух суток. Так какой у жреца резон оставлять свой народ без такого впечатляющего зрелища ради того, чтобы на несколько часов ускорить расправу над Милом? Разве только игра разбушевавшихся страстей. Но многолетнее пребывание в статусе верховного жреца должно было хорошо научить его смирять свои страсти…

Однако успокоения эти мысли мне не принесли.

«Ты рассуждаешь, исходя из логики землян, – вещал внутренний голос. – Да, до сих пор ты не сталкивался с тем, что поведение аборигенов этой планеты принципиально отличается от того, которое следовало бы ожидать в аналогичных ситуациях от людей Земли. Но кто сказал, что такое соответствие должно иметь место абсолютно в любой ситуации?»

И тут снова непонятно откуда на первый план в моих мыслях выскочило обещание, так неосторожно данное мной Ясне. Ясна и леталка… Леталка и Ясна… Интуиция подсказывала, что именно в этом сочетании заключается мое и ее спасение. И чтобы связать Ясну, леталку и благополучный исход той передряги, в которой я оказался, недоставало лишь единственного последнего звена.

Но что должно было представлять собой это звено? Ответить на данный вопрос я пока не мог.

(Продолжение http://www.proza.ru/2014/06/19/1419)