Примета 5

5.

- Осторожнее, - сказал Новер, стоя одной ногой в лодке, а другой – на скользких вонючих камнях берега, по которым, словно живая, ползала жирная пена, пробираясь от реки вверх, к городу-крепости, мрачно возвышающемуся на фоне хмурого тёмного неба; сквозь разрывы в тучах смога воспалёнными глазами проглядывали тусклые редкие звёзды. Лода тихо вскрикнула, поскользнувшись на чём-то мерзком, но не упала, поддерживаемая надёжной рукой Новера, а перескочила в лодку.

- Тише, - прошептал Новер, - нас могут услышать. Пожалуй, тревогу они ещё не подняли, но мне будет спокойнее, когда мы уберёмся подальше. – Он взял весло и тихо оттолкнулся от берега. Река, в которой вместо воды текли разноцветные жидкости, порождающие всё, что угодно, вплоть до оживающих камней, казалась сейчас мирной и спокойной. Она не могла быть другой – слишком вязкими для этого были жидкости, тихо и незаметно слизывающие защитный слой на днище лодки. Видно, Лода думала об этом, поскольку шёпотом спросила у Новера:

- Долго нам плыть?

- Думаю, час у нас есть, - так же шёпотом ответил Новер.

- Ты уверен? – ей так хотелось, чтобы он её успокоил. Но он только покачал головой.

Где-то у самого горизонта что-то ярко горело, добавляя к небесному покрывалу ещё свою жирную копоть. Откуда-то быстро наползала «живая туча», победно захватившая уже полнеба. Она словно вглядывалась в землю, ища себе игрушки для забавы. Лода молча указала на неё Новеру, и они оба бесшумно надели защитные маски с тройными фильтрами; Новер раскрыл зонт. Нельзя шуметь, когда над тобой «живая туча», иначе уж точно заметит – и тогда конец, полный и бесповоротный. Туча их не заметила, проползла дальше, нагадив на всякий случай и прожигая в зонте дыру. Новер быстро выбросил зонт; река благодарно слизнула его, но подавилась, вспенившись чёрным, хотя и быстро успокоилась. «Живая туча» - это вам не игрушки. Одно утешает – она редко когда поворачивает назад.

Новер и Лода вздохнули облегчённо. Река всё несла и несла их мимо чёрных берегов, мимо тихой крепости – их дома, расстилающегося на многие десятки километров и ревностно оберегающего своих жильцов. Где-то там, внутри, точно термитная матка, жил Отец Счастливых Детей, который день и ночь думал, что бы ещё создать вне дома, чтобы ни единое чадо не баюкало желания казать нос за пределы радостного, счастливого дома. Но пока этот маньяк не придумал ничего, от чего нельзя было бы при определённой сноровке уберечься, необходимо рвать когти, и как можно скорее, потому что мёртвые чёрные пустыни расползались от дома-крепости всё дальше и дальше, и их надо миновать, потом пройти отравленные земли и только там, где начинается растительность, можно будет более-менее отдохнуть. А пока нужно спешить, чтоб оставить позади эту заброшенную часть крепости, куда, впрочем, частенько наведывалась стража, которая могла сейчас запросто выследить беглецов. Нехорошо бегать от папы, даже такого слабоумного садиста, как их монарх.

Они плыли и плыли. Река уже съела вёсла, как ребёнок леденец, и тихонько облизывала днище лодки. Её волны уже ощутимо толкались под ногами. Лода по-настоящему боялась, только не хотела показывать Новеру. Ему и так приходится несладко: ведь это он – технический директор их побега. Он должен был предусмотреть всё, но предусмотрел ли? Успел ли собрать за эти сутки всё, что было нужно? А медлить больше нельзя. Ещё день – и они навсегда остались бы под надзором недремлющего ока Отца. А тогда… В двадцатисемилетнем возрасте каждый мужчина и каждая женщина подвергались небольшой операции на мозге, после которой они становились милыми послушными детками, выполняющими все пожелания своего папочки беспрекословно. А завтра Новеру исполнялось двадцать семь.

Лода закашлялась. Воздух начинал драть в горле. Новер нахмурился и достал новые фильтры к маскам. Дело обстояло скверно. У них осталась ещё пара фильтров, и если так пойдёт дальше, они даже не успеют миновать их общий чёрный дом.

Крепость они всё-таки миновали и плыли теперь мимо угрюмых чёрных скал – начинались мёртвые земли. Лода тихо позвала Новера: лодка начала протекать. Новер немедленно повернул к ближнему берегу и вдруг остановил лодку, пользуясь единственным запасным веслом, которое он берёг, потому что иначе они бы стали игрушкой весело раскрашенной реки.

Когда лодка заскребла днищем по дну, на берегу ярко, страшно засверкали огни.

- Ай, детки, как нехорошо, - произнёс голос Доброй Тёти. – Ну разве можно уходить из дома, не спросив разрешения? Идите сюда, детишки, вам ничего не будет.

Новер и Лода отлично знали, что это такое – «ничего не будет». Новер включил аэросистему надувных плотов. На них можно плыть только там, где яд реки в несколько раз разбавляли воды менее ядовитых речушек и ручьёв.

- Переходи на плот, - шепнул Новер своей любимой жене, как только плот надулся. Второй надувался медленнее – видно, где-то была дыра. Лода шагнула на плот и срезу же села, чтоб не перевернуть крошечный клочок пленённого воздуха, держащий её над смертоносными водами.

- Вы вернётесь, - улыбалась Добрая Тётя в чёрном, её хорошо освещали всплески пламени факелов, которые держали стражники. Добрая Тётя приходилась родной сестрой Отцу и, следовательно, именовалась именно тётей. Она сказала:

- Мы пять минут назад выше по течению спустили в воду токсические отходы, которые не оставят от ваших жалких плотов даже воспоминания. Так что выходите-ка на бережок, детки.

Новер и Лода посмотрели друг другу в глаза. Новер перешагнул на второй плот. Их лодка с бульканьем растворилась в водах реки.

- Я всё поняла, детки, - злобно прошипела Добрая Тётя. – Ну что ж, прощайте!

Плоты относило к середине реки. Лода оглянулась на дом-крепость. По реке распространялось сияние – это текли обещанные отходы. Полоса сияния приблизилась, коснулась плотов…

- Вам лучше не смотреть, - сказал Рэли.

И Синерок  Ромесом послушно отвернулись от непроницаемого окна в мир, который не пускал их, совсем как тот, где до сих пор лежал на камнях мёртвый Лайт, а изо рта у него капля по капле сочилась кровь, остающаяся всегда в неизменном количестве.

- Страшный конец, - помолчав, произнёс Рэли. – Но я снова и снова возвращаюсь сюда и смотрю всё до конца, - у него было очень странное выражение лица.

- Почему? – спросил Ромес. – Я знаю, эта картина волнует тебя, так зачем ты каждый раз приходишь и смотришь, зная, что ничем помочь не сможешь – мир сильнее тебя, - зачем? Мир зациклился – ни конца, ни начала…

- Новер, - глухо ответил Рэли, - мой кузен. Он первым ушёл в Миры, а я – через несколько лет после того, как он не вернулся. И вот я узнал… Он встретил любовь, но расстался с жизнью. И каждый раз я иду сюда с надеждой – а вдруг найду в этом мире слабое место.

- Но ведь Конрой испортил всё совсем недавно, - вмешался Синерок. – А этот мир уже познал его влияние.

- Иногда миры стоят совсем не в том порядке, в каком ты на них смотришь. А этот мир не из недавних. Один из первых опытов управления мирами дилетанта Конроя. Неудачный, как видите.

- Но ты думаешь, мир может изменить сою силу? – спросил Ромес.

- Так, хотя и редко, всё-таки бывает. Они закрываются, запечатываются сами по себе, если в них вмешивается кто-то сильный, но неумелый. Пойдём отсюда. Всё бесполезно.

- Куда мы сейчас отправимся? Домой? – поинтересовался Синерок.

- Домой ещё рановато. Паукашка и Эрик не успели соскучиться. Ромес, а ты, случайно, не хочешь побывать у себя дома?

- Ах, какое заманчивое предложение! Соблазн велик, и я стою на цыпочках на краю пропасти. Вот-вот сорвусь. Меня там ждут папашка, мамашка, сестрёнка и братишка, все горячо любимые и обожаемые. Я вернусь к ним и буду там жить им на радость. Но рано или поздно меня потянет к вам, мои верные добрые друзья, и мне придётся уходить. А мама, да и отец тоже – хотя они и знают, что это не навсегда, что я ещё вернусь, но будут плакать каждый раз, когда мне придётся умирать. И им места на кладбище под меня не хватит. Да и, к тому же, умирать у себя дома всё-таки немного не безболезненно, разве что чего-нибудь перебрать этакого эйфорического, но чтобы не до тошноты. И уходить тогда так не захочется… А взять всех к себе я не могу. Их нельзя провести через Миры, особенно тем путём, каким шёл я.

- Хорошо, это всё понятно, но почему бы тогда тебе не писать им письма и оставлять в каком-нибудь зеркале? – предложил Рэли.

- Письма? – Ромес задумался. – Это, пожалуй, неплохая мысль. Жаль только, ответов мне не светит дождаться. Но, по крайней мере, хоть своих обрадовать…

- Можешь даже фотографию им послать, - загорелся идеей Синерок. – Представь, мы все кучкой стоим на голографическом семейном фото, у каждого на шее табличка с именем, чтоб никто не перепутал нас, а в центре – ты с Паукашкой на руках.

- В центре каждой таблички? – осведомился Ромес.

- Тьфу на тебя, Ром, вместе со всеми твоими потрохами! Я же серьёзно…

- Если серьёзно, то Паукашку я тебе разрешу подержать.

- Нет уж, премного благодарен, как-нибудь в другой раз.  Кому я нужен с оторванными руками?

- Хорошо, буду я им писать письма где-то раз в неделю. Если чаще, через день, например, то какие события могут случиться за день?

- Ром, Ром, уж кто бы говорил! – усмехнулся Рэли.

- Ладно, согласен с критикой, но всё-таки не хочется волновать своих чем-то подозрительным.

- А, вот это совсем другое дело.

- Рэли, так куда же мы отправимся дальше?

- Да так, пойдём потихоньку.

- Рэли, ты такой загадочный! У тебя вызрел какой-то коварный план, - сразу определил Синерок. – Колись, дорогой, иначе если начнём колоть тебя мы…

- Кого – Рэли? – переспросил Ромес. – Ну нет, я на такой вид самоубийства не пойду! Раскалывай его сам!

- Да? – Синерок задумался. – Хорошо, - решил он. – Колоть я тебя буду как-нибудь при удачном стечении обстоятельств.

- Отлично. Если что, я тебе напомню.

- Спасибо, Рэли, ты настоящий друг.

- Всё, сдаюсь, иначе ты меня без ножа зарежешь. Мы идём в один мир, который лежит где-то в двадцати годах и девяти месяцах в будущем. Там живёт мой двоюродный племянник.

- Как ты сказал? – изумился Синерок. – То есть у тебя в Мирах есть ещё родственники?

- Это сын Новера и Лоды. Посмертный. Зачатие in vitro. Великий Отец не может позволить себе разбрасываться генетическим материалом.

- А твой племянник знает, чей он сын?

- Он почти дикарь, но славный мальчик. И мне очень хотелось бы, чтобы он забыл об убийственном мире – его доме, и был среди друзей. Он никогда не знал тепла.

- Да, а вот меня ты никогда не называл славным мальчиком, в каком бы возрасте я ни был, - немножко обиженно заметил Ромес. – А я ведь тоже совсем даже не старый, а на несколько лет старше твоего племянника, а иногда даже и почти такой, как он.

- Ты мне скажи, Ромес, ты хоть человеком-то себя считаешь? Вот когда придёшь к окончательному выводу, сам скажи, какой из тебя славный мальчик получится.

- Если так разбираться, у меня и шансов-то с младенчества не было хотя бы выглядеть славным мальчиком. Рэли, ты меня убил, и в землю закопал, ногами притоптал и устроил на моей маленькой скромной могилке танцплощадку.

- О, милый, что-то тебя могильная тема начала интересовать. Уж не некромант ли ты? – Синерок с подозрением уставился на Ромеса.

- Синерочек, солнышко моё, а не пошёл бы ты?..

- Куда?

- Туда, куда мы все собираемся идти уже битых полчаса! Веди нас, о Рэли!

- Приступаю к выполнению, о Ромес!

Чтобы сократить путь, они пошли по Междумирьям.