Сказки Морской Ведьмы. Глава I

Пока ещё дома

Раннее утро третьего расхаасиса в шваркарасской колонии Монронд началось не с пения птиц, а с грохота тяжелых шагов по булыжной мостовой. Заспанные порядочные граждане высовывались из окон, с любопытством рассматривая бегающих по городу солдат гарнизона. Слухи, имевшие ноги гораздо более быстрые, чем у солдат, разнесли по городу вести - пропал племянник губернатора. Отправившись несколько дней назад со своими дружками гулять в город, он будто сквозь землю провалился.
Отпрыск знатной аристократической семьи, приближенной к королевскому трону, де Сокаль о’Вьен недавно вернулся из Люзеции, где служил при дворе, но был пойман на преступлении, всколыхнувшем столицу, и выдворен вон, подальше от разбушевавшейся толпы. Он и в Монронде не был любимцем народа - обожал жестокие шутки, издевательства над трактирной обслугой, не раз и не два подбивал своих приятелей на изнасилования официанток, вел себя нагло и высокомерно в полной уверенности, что ему всё сойдет с рук. И сходило ведь до поры до времени.
А потом он пропал. Губернатор де Сокаль поднял на ноги все возможные силы, заставил подвластный ему гарнизон прочесывать все улицы. Дружки губернаторского племянника в голос утверждали, что расстались с ним в квартале от резиденции, куда он и отправился нетрезвым шагом.
К обеду третьего расхаасиса тело юнца нашли тупиковом переулке неподалёку от трактира “Зеленая кошка”. Он валялся в луже за бочками, с проломленной головой и спущенными штанами. Собаке собачья смерть - облегченно вздохнули жители города и занялись своими делами. Солдаты и полиция оцепили место происшествия, стали прочесывать ближайшие дома в поисках свидетелей, опросили всех, даже мелких детишек. Но никто ничего не видел.
Однако в злополучной “Зеленой кошке”, куда пока ещё не добрались солдаты, было два человека, которые не находили себе места от беспокойства.
- Что теперь будет?!! - рыдала девочка, лежа на кровати лицом в подушку. Светлые волосы, обычно собранные в хвост, сейчас были растрёпаны, закрывая в общем-то милое, но несколько простоватое, по-деревенски загорелое  лицо.
Взад-вперед по комнате, время от времени растерянно поглядывая на плачущего ребёнка, тяжело расхаживал крупный и сильный мужчина. Судя по весьма явному сходству его и девочки, это был её отец. Среднего возраста, с мускулистыми руками, почти без волос на теле и короткой бородой, несколько выцветшими волосами, которые раньше были золотистого оттенка, в льняных штанах, но без рубашки, он казался прямо-таки горой по сравнению с дочерью. Сильно нервничающей горой. От его шагов трясся пол и позванивала посуда на столе.   
- Я думаю, Нарь. Не реви.
Девочка продолжала всхлипывать. Она вздрагивала на каждый звук за дверью, который казался ей подозрительным, ненадолго замолкая, но снова разражалась слезами, если её подозрения не оправдывались.
- Да хватит уже! - мужчина не выдержал и рявкнул на свою дочь, от чего та испуганно сжалась и посмотрела на отца темно-карими глазами. Мужчина сменил гнев на милость, опустился на край кровати и обнял бедняжку. - Ты же сильная девочка, Нарья. Ты никогда не плакала. Мне непривычно видеть тебя такой.
- Мне страшно, па, - Нарья прижалась к отцу и всхлипнула. - Я не хотела! Он…
- Он сам умер, - усмехнулся мужчина. - Сколько раз я говорил рассчитывать силу, когда размахиваешь палками?
- Но я…
- Ты не хотела. Я знаю. Но мальчишка мертв и губернатору всё равно, хотела ты или нет. И если ты не хочешь оказаться в тюрьме, то нам надо побыстрее придумать план, как убрать тебя отсюда подальше.
Нарья задумалась. Она была романтичным ребёнком и ей сразу представились приключения, которые её могут ждать - погони с идущим по следу сыщиком, прятки, путешествия… Они с Тарьей часто играли в искателей приключений, охотников на монстров, и теперь девочке казалось, что исполнение её игр не за горами. Слёзы высохли, страх сменился любопытством и оживлённым ожиданием.
- А давай… Давай я проберусь на корабль и уплыву отсюда! - с радостным возбуждением выпрямилась девочка и восторженно посмотрела на отца. - А когда всё успокоится - вернусь!
- Нет, ты что! Это же не игра, дорогая, - мужчина было возмутился, но слова Нарьи натолкнули его на мысль. - Хотя идея неплоха. А для начала мы тебя подстрижем.
- Зачем?
- Для того, чтоб у тебя не завелись вши. За короткими волосами проще ухаживать в таких сложных условиях, - объяснил он. - И надо будет купить тебе штанов и рубашек - пассажиром тебя не возьмут, а вот юнгой - без проблем. А лазить по вантам лучше всего в штанах.
Мужчина взял ножницы, усадил девочку перед собой и очень коротко отрезал её светлые волосы, затем нарядил девочку в свою рубаху и штаны, которые, впрочем, пришлось сильно укоротить. Благодаря этому маскараду и своему крепкому телосложению, Нарья стала похожа на мальчишку.
- Я напишу письмо, - говорил отец, пока экспериментировал с внешностью дочери, - твоему дяде. Он живет на Шварке. Потом мы найдём корабль, который идёт туда, и пристроим тебя юнгой. Поживёшь у него, увидишь жизнь, другие города. Не всё же дома в этой глуши торчать.
Нарья была только за. Она уже как-то и позабыла о своих горестях, впереди маячило счастливое будущее, полное опасностей и приключений. Вот Тарья будет завидовать, - так и читалось на восторженном личике. 
Мужчина собрал отстриженные волосы в кучу и запихнул в матрас, скрывая следы перевоплощения. Сел за стол, пододвинул к себе листок бумаги и принялся писать неровным почерком, старательно выводя угловатые буквы.
“С безмерным уважением обращаюсь к Вам, мсье Нотор, передавая привет от Вашей сестры Эмилии и всей нашей семьи.
Случилось так, что одна из дочерей вашего покорного слуги и Эмилии нуждается в большем образовании, что мы здесь можем ей дать. Ей необходимо продолжить обучение у более опытного кузнеца, чем я, потому как я не могу научить её тому, к чему она стремится - оружейному делу. Нижайше прошу у Вас приюта для Нарьи, а так же помощи и поддержки в поиске достойного учителя, для чего пересылаю с банком Медини некоторую сумму подъемных.
Благодарю заранее за все усилия, приложенные Вами в достижении цели, уверяю Вас, моя дочь не будет Вам обузой, Вы вполне можете загружать её работой по хозяйству, она в этом весьма искусна.
С уваженим и признательностью, Саймон Свифт”.
Дописав письмо, мужчина встал, надел рубаху и погладил испуганно глядящую на него дочь по голове:
- Никуда не выходи, никому не открывай. Я скоро вернусь.
Он вышел из комнаты, а затем и из трактира, направляясь  в порт.
Город, в котором происходила громадная трагедия маленькой семьи, был основным городом весьма удаленной от метрополии колонии. Сначала принадлежавшая Алмарской империи, двадцать три года назад она, в силу заключенного мирного пакта между двумя гольвадийскими государствами, была передана Шваркарасу вместе со всем населением. Саймон Свифт, кузнец пятидесяти лет от роду, был отправлен сюда из Алмарского Мейна, ещё когда Монронд называли Рюссельскрейцем. Здесь Саймон, несправедливо осуждённый за участие в революции и лишенный права на возвращение, обосновался в небольшой деревеньке, открыл собственную кузницу и зарабатывал на жизнь тем, что лучше всего умел - кузнечным делом. Зарабатывал хорошо - он был единственным кузнецом на три окружающих поселения, каждый сбор урожая (а в этих широтах их могло быть до четырёх, а то и пяти) к нему выстраивались очереди - то коня подковать, то нож исправить или косы наточить. Иногда богатые люди Монронда делали ему большие заказы - витой забор или украшения для камина.   
Здесь, уже после того, как колонию без ведома жителей передали Шваркарасу, он женился на Эмилии Нотор, дочери такого же переселенца, как и он сам. Здесь родились его дети: сыновья Джоан, Бартоломью и Том; дочери-двойняшки - Нарья да Тарья.
Из всех детей только Том да Нарья пошли по стопам отца и стали учиться кузнечному делу. У Джоана душа к тяжелому труду не лежала, он по натуре был авантюристом, мечтал о странствиях и карьере наёмника. Год назад сбежал из дома. Где он теперь? Кто знает?
Бартоломью еще три года назад уехал в Люзецию постигать искусство подмастерьем у художника. Барт рос красивым и способным парнем - имел внешность истинного алмарца, высокий рост и крепкую стать. Волосы цвета сметаны с возрастом приобрели золотистый оттенок, глаза были цвета неба ясным летом, нос ровный, ни разу не разбитый, лицо узкое. А какой громадный у парня был талантище! Рисовал все - портреты, пейзажи, натюрморты. Умения, правда, не хватало.
Известный столичный художник Жером д’Муньо, живший некоторое время в Монронде, сумел разглядеть в провинциальном парнишке сияющий бриллиант таланта и увёз Бартоломью в метрополию. Но у Саймона на душе кошки скребли всякий раз, как он вспоминал того бумагомараку и его сальный взгляд, которым он любовался мальчиком.
Тарья увлеклась науками и уговорила отца отдать её в подмастерья местного инженера-любителя всяческих изобретений. Ох и много было испорчено имущества экспериментами девочки, много было споров с учителем, много слёз, но она, несмотря ни на что, упорно продолжала учиться. Мечтала поступить в Университет, стать ученым, заткнуть за пояс гартарудов с их технологиями.
Уехал Джоан, уехал Барт… Теперь вот придётся и Нарью подальше отправить. Отцовское сердце разрывалось. Как Единый несправедлив к девочке! Почему этот наглый юнец решил пристать именно к ней? Ведь есть же на улицах шлюхи и проститутки - нет, порядочную девочку подавай. 
А Нарья… неужели убежать не смогла? Зачем было хватать ту злосчастную палку? Сила есть и думать надо - всегда повторял своим детям Саймон. Но она не подумала. Она испугалась и попыталась защититься, схватив первое, что попалось на глаза - кусок деревянного забора, так напоминавший её те игрушечные мечи, которыми они с сестрой учились фехтовать. И всё-таки она должна была выбрать другой путь. Соизмерять силу. Понять, что её тренированные кузнечным молотом руки гораздо мощнее, чем черепушка мелкого насильника.
Так, снова и снова обмывая в мозгу свою проблему, кузнец не заметил, как дошёл до портовой площади. Его привел в чувство лишь стойкий запах рыбы и гниющих водорослей, характерный для всех морских портов.
Порт Монронда был огромным для такой небольшой колонии. Сюда постоянно прибывали корабли из разных мест, привозя свои товары. Отсюда они уходили уже или с пустым трюмом, но полными кошелями владельцев, либо с пустыми мошнами, но забитыми по самую палубу товарами, необходимыми в других колониях, ведь отсюда же шло сообщение окружающих поселений с метрополией.
Саймон расспросил работников и узнал, что раз в пятнадцать дней в метрополию отправляется почтовый корабль. И как раз завтра должен быть следующий рейс.
Тот же работник таможни посоветовал обратиться к капитану почтового корабля “Весточка” - иногда он, за умеренную плату, мог взять на борт пассажира при условии, если тот не будет сидеть сложа руки и будет помогать во время рейса.         
Саймону Свифту пришлось долго бродить по пристани в поисках “Весточки” - она была пришвартована к самому дальнему причалу и идти приходилось мимо всего остального бедлама. Большие корабли стояли на рейде, к ним от причалов сновали лодки, заполненные людьми и товарами.
У пристаней стояли на якоре суда небольшого тоннажа: шлюпы, иолы и бригантины, их мачты с убранными парусами походили на частокол.
“Весточка” оказалась небольшим одномачтовым куттером с косым парусом - довольно хлипкое судёнышко с малочисленной командой и совсем без пушек. Его капитан, тощий человечек с гнилыми зубами, сильно похожий на крысу, долго отнекивался и набивал цену, прежде чем взять на борт “лишний рот”, хотя сам же признался, что юнги им не хватает, а за время, оставшееся до отплытия, он никого не найдёт.
В конце концов, они сошлись во мнениях и, заплатив аванс, Саймон отправился домой.
А в это время в трактире Нарья места себе не находила. Она то лежала ничком на кровати, то вскакивала и принималась ходить по комнате, то замирала, прислушиваясь к шуму за дверью и срочно пыталась спрятаться в шкаф, когда ей казалось, что там солдаты идут за ней.
Но вскоре бояться ей надоело. Она вообще достаточно легко переключалась с одного на другое, и когда в очередной раз воображаемые солдаты прошли мимо её комнаты, она села на кровати в обнимку с подушкой и стала мечтать о приключениях.   
Две дочери-двойняшки кузнеца Свифта, Нарья и Тарья, были, что называется, со странностями. Возможно, сказалось неумение родителей воспитывать девочек, но у обеих двойняшек было стремление заниматься совсем не женскими делами. Тарья любила эксперименты, взрывы и технологии, а Нарья увлеклась кузнечным ремеслом. Лет с шести она помогала отцу в кузнице, старалась и училась, несмотря на тяжелые инструменты, высокую температуру в кузнице, смрад и прочие недетские условия труда. К десяти годам из её рук стали выходить довольно сносные ножи и плуги, к двенадцати она научилась ковать украшения и завитушки. Отец даже отдавал ей часть заказов, а они приходили не только от соседей, но и из города. Она даже пыталась научиться ковать оружие – оно не было особо популярно в колонии, но влекло девочку со страшной силой. Она училась фехтовать у местных пиратов, оставивших ремесло и осевших на земле. Эти же пираты рассказывали ей о далёких землях, о кровавых сражениях, мощных артефактах, а романы, которые торговцы время от времени привозили в колонию, наполняли фантазии злыми колдунами, могущественными охотниками за монстрами.
Поэтому нечего удивляться, что обычная будничная жизнь, наполненная тяжёлой работой в кузнице и по дому, казалась Нарье скучной и серой, как дождливый день за окном.
До сего дня она никогда не выбиралась к морю - её деревня была отсюда в нескольких часах езды на телеге, в глубине острова, а раньше отец дочь с собой в Монронд не брал. Если забраться повыше на холмы у деревни, можно было увидеть воду у горизонта, но она казалась так далеко, что даже таким сумасбродным девицам, как Нарья с Тарьей, не приходило в голову отправиться туда пешком. Однако Нарья часто упрашивала отца взять её с собой, чтобы посмотреть на море вблизи. Отец наконец согласился, и вот к чему это привело - теперь она сидит одна в комнате, запертая, без возможности выйти на улицу и боится быть пойманной жестокими солдатами. И даже моря не видела.
Зарядившись от своих фантазий энтузиазмом, Нарья, в ожидании возвращения папеньки, собрала вещи, что у неё были с собой. Их оказалось не очень много: она решила взять запасную одежду и инструменты. Не забыла положить кружку, миску, ложку, даже нож - мало ли что может случиться.
Отца долго не было, ожидание выматывало. Нарье пришла в голову мысль, что его могли схватить солдаты, и сейчас допрашивать в казематах крепости… Она не находила себе места, волновалась и постоянно выглядывала в окно, высматривая на улице фигуру кузнеца.
Вскоре она  окончательно устала от тревог, свернулась на кровати калачиком и уснула.
Снился ей тот роковой вечер, что перевернул спокойную жизнь города. В этом сне закат казался каким-то особенно жутким - кровавые полосы исчертили небо, всё вокруг тонуло в красном свете, стёкла домов зловеще плавились от лучей кровавого солнца.
Она возвращалась в “Зеленую кошку” от купца, которому относила заказанную им каминную решётку. Отец настоял на том, что бы она сама разговаривала с тем, чей заказ выполняла, а то, дескать, ему не верят.
Душу наполняла радость от похвалы, вырываясь наружу весёлой песенкой, руки постоянно тянулись к поясу, где висел кошель с оплатой, ноги вприпрыжку несли переулками к намеченной цели…
Вдруг из-за поворота появился ОН - страшное, уродливое чудовище в облике богато одетого юноши. Он шатался из стороны в сторону, протягивая руки к Нарье. Его голова была разбита в кровь, из виска торчал обломок палки, вместо глаз были черные провалы, а по лицу и шее текла кровь, капая на накрахмаленный воротник белой сорочки. Вокруг летали мухи, а из носа вылезал белый опарыш.
Чудовище попыталось схватить Нарью в охапку, но было слишком неповоротливым и единственное, что осталось у него в руках - кусок рукава. Оно упало на землю, задергалось, схватило девочку за щиколотки, уронило в грязь и полезло сверху, кривыми пальцами стягивая с себя штаны. Нарья закричала и проснулась.
Как раз в этот момент в комнату вошел Саймон. Он тут же кинулся с испуганной девочке, прижал её к груди и стал успокаивать, бормоча милые глупости, какие обычно в таких ситуациях говорят взрослые детям.

На корабле

Вечером того же дня Саймон и Нарья аккуратно выбрались из трактира и направились на встречу с капитаном “Весточки”, обходя те места, где они могли натолкнуться на солдат или неприятности. Для вещей дочери кузнец купил специальный сундучок, лёгкий и занимающий мало места, с двойным дном. В тайничок Саймон положил письмо к свату и немного денег.
- Вот, это моя дочь, - представил Свифт Нарью капитану. Нарья сделала независимый и нахальный вид. - Это мсье Лё Пен, капитан. Ты должна слушаться его, как меня, поняла?
- Дочь? Я думал, это такой наглый мальчишка, - усмехнулся капитан, пряча за пазуху кошель с оплатой. - Хотя не важно, кто ты. Давай дуй на палубу, пусть Карей покажет тебе, где ты будешь спать. Боц! К тебе юнга! Определи!
- Так точно, мон каптан! - откликнулся с палубы корабля черноволосый бородатый мужчина, телосложением не уступающий кузнецу Свифту. Посмотрев на него внимательнее, Нарья заметила, что один глаз боцмана прикрыт недавней повязкой.
Девочка вздрогнула, подумав, при каких обстоятельствах Карей мог потерять глаз, и неуверенно взглянула на отца. Тот неловко обнял её - для мужской части семьи Свифтов не было характерно бурное проявление своих чувств и привязанностей.
- Счастливого пути.
- Я люблю тебя, па! - Нарья обняла отца за шею, но трогательный момент прощания был грубо прерван недовольным ворчанием капитана. Саймон отстранился, развернул дочь за плечи и шлепком направил в сторону корабля.
- Беги давай.
Нарья взбежала по трапу на палубу и обернулась, чтоб увидеть, как её отец развернулся и медленно направился прочь, ссутулившись так, будто на его плечи обрушилась вся тяжесть мира.
- Хэй, юнга, не спать! - громкий бас боцмана прямо над ухом вырвал Нарью из грустных размышлений, - Спать будешь ночью, если повезет. Кстати, пошли, покажу, где. Там же и вещи кинешь.
Девочка послушно направилась следом за ним вглубь корабля. Полагалось, что Нарья будет спать в кубрике вместе с остальным экипажем, коего было, в общем-то, не так уж и много.
- Меня звать Николя Карей, я тут боцман. - Рассказывал по пути бородач. - Кроме меня здесь еще семнадцать человек, ты восемнадцатая будешь. Ну, с капитаном тебя уже познакомили, есть ещё врач Анна Феллипе, её помощница Янко, навигатор Крис де ля Мориньон и кок Леа Никта. Это начальство, которых ты должна знать. С остальными познакомишься потом.
Кубрик находился на нижней палубе, прямо над трюмом. Он был разделен на мужскую и женскую части ширмой. Обе части были оборудованы одинаково - гамаки для спанья, сундуки для вещей. Кроме того, в женской части к переборке было прикреплено мутное зеркало.
У капитана и офицеров были свои каюты, расположение которых Нарье пришлось запомнить - пригодится с поручениями бегать.
Выбрав одно из пустых мест в кубрике, Нарья оставила свой сундучок и отправилась дальше рассматривать корабль.
- Ань, принимай новенькую! - боцман привёл девочку в отдельное помещение, занимаемое врачом и её помошницей. Анна Феллипе оказалась миловидной женщиной с добрыми глазами. Но вскоре Нарья заметила, что Анна улыбается только одной стороной лица, вторая при этом абсолютно не двигалась.   
- Я не могу с ней нянькаться, - извиняющимся тоном объяснил Карей. - За погрузкой проследить надо, завтра с утра отходим. Так что уж покажите ей, где тут что.
Боцман ушёл. Вскоре сверху раздался его зычный голос, которым он раздавал приказы команде.
- Ну что ж, пойдём. Как тебя зовут?
- Нарья.
- Надолго ты к нам, Нарья?
- Не знаю, а сколько до Морпаньяка?
Женщина рассмеялась и потрепала девочку по взъерошенной голове. Смех Анны произвёл на Нарью жуткое впечатление. а всё из-за парализованной правой части.
Пока врач и юнга ходили по кораблю, заглядывая во все уголки, они разговорились. Анна многое рассказала девочке о строении судна, распорядке, образе жизни на нём. Много она знала и о том, что придётся делать юнге. От каких-то вопросов врач отмахивалась отмахивалась “Карей разъяснит”, не знала, стало быть. Нарья в ответ рассказала ей, куда и зачем едет, умолчав о настоящих причинах, побудивших её на этот поступок.
Янко прибыла поздно вечером, растрёпанная и весёлая. И, видимо, немного пьяная - наутро, когда отбили подъем, она долго не могла встать и полдня потом мучилась головной болью.
Анне было лет сорок, Янко - двадцать с небольшим. Их связывали узы куда более крепкие, чем наставника и ученицы. Можно было сказать, что Янко для Анны почти как дочь. И примерно так же Анна стала относиться к Нарье.
Когда после долгих посиделок с Янко, которая восторженно рассказывала о том, как она провела выходные на суше, Нарья вернулась в кубрик, она столкнулась с Леа Никтой и ещё двумя женщинами - Мартой и Агатой, по-видимому, матросами.
Почти все женщины отнеслись к появлению девочки  приветливо, кроме Леа, которая считала наличие юнги излишним. Впрочем, Леа ко всем относилась неприязненно, со всеми огрызалась и ссорилась - склочность была у неё в крови.
Так Нарья познакомилась с морем и морским делом. Со следующего дня её определили к Марте, как ученицу. Та учила её вязать узлы, рифить парус, обращаться со снастями, рассказала, что такое кнехты и битенги, как понимать фразы боцмана типа “отдать швартовы” (Нарья первым делом спросила, кому их отдавать) или “бить склянки” (зачем разбивать стеклянные банки сухопутную Нарью тоже очень интересовало). Правда, начать они смогли не сразу - едва “Весточка” вышла в море, Нарью свалила жесточайшая морская болезнь. Благодаря стараниям Анны, морская болезнь сошла на нет, но всё равно первые три дня Нарье пришлось проваляться в жутком состоянии. Матросы посмеивались над девочкой и даже Марта позволила себе несколько острых шуточек в сторону больной, отчего та дала себе слово встать на ноги как можно раньше.
Когда же это наконец случилось, для юнги не стало свободной минутки, чтоб передохнуть - с причала “Весточка” казалась миниатюрным корабликом, но когда дело доходило до мытья палубы, она вдруг превращалась в громадный фрегат, обойти который нельзя было и в несколько часов. Приходилось чистить ботинки капитану и офицерам, драить палубу и каюты, мыть посуду на камбузе, стирать бинты, помогая Анне и Янко… Да и много чего ещё делать. Каждый на корабле, кроме трёх человек (Марты, Анны и Карея) считал юнгу своим личным слугой, заставляя её бегать на посылках и выполнять разного рода, порой откровенно издевательские приказы. Однако, перегибать палку никто не смел - Николя Карей ясно дал понять команде, что взял девочку под свою защиту и не позволит вольностей в её отношении.  Да и вообще с командой Нарье, можно сказать, повезло. Капитан её попросту не замечал, пока в ней не появлялась надобность - пустое место, а не девочка. Но её это не напрягало - так было даже лучше, ведь по рассказам моряков она знала, что мог попасться жестокий тиран, который мог её бить и всячески наказывать. Ей благоволил боцман, который вспоминал свою дочь, оставшуюся в Морпаньяке - крупнейшем порту метрополии, куда и направлялась “Весточка”. У неё было место, где спать, собственное одеяло, она не мерзла ночью,  её не лишали еды - относились как к члену экипажа, требуя от неё выполнения её обязанностей.
Путь от Крага до Шварка должен был занять не больше месяца с учетом захода куттера в крупные порты, лежащие на пути следования. “Весточка” забирала и оставляла почту, стараясь задерживаться не дольше, чем до следующего прилива. 
Через неделю после отплытия Марта стала учить Нарью забираться на мачту - на марсовую площадку и выше. Высоты Нарья не боялась - немало лазила и по деревьям и по холмам, но корабль качало на волнах, а выбленки уходили из-под ног. По совету Марты Нарья, перед тем, как забираться наверх, разувалась - босыми ногами было удобнее цепляться за  кольца и тросы.
- У нас так называемый гафельный куттер, - говорила в первый день обучения парусному делу Марта. - Гафельный - потому что грота-трисель, вон тот большой парус, - четырёхугольный. Грота - потому что мачта называется грот-мачтой или гротом. Над ним маленький треугольный парус - это топсель.  А вот эти два треугольных, что от грота к носу протянулись - это стаксель и кливер.  Запомни и не перепутай - кливер крепится к утлегарю, а стаксель - нет.
Позже Нарья жаловалась Анне, что не может разобраться во всех этих селях. гротах, мачтах и тросах - у всего своё название, вышедшее то ли из сетрафийского, то ли из гартарудского языков, странное и непонятное. Анна шутила, что у них ещё всё просто, а вот на каком-нибудь фрегате, где этих мачт четыре-пять штук, да на каждой по пять рей - вот тут точно голова разболится. Нарья только устало простонала.
Но несмотря на все сложности, Нарье нравилось. К окончанию второй неделе она полюбила забираться на самую высокую точку мачты и, обвив её ногами, раскачиваться вместе с кораблём, оглядывая морские просторы. Вокруг корабля прыгали дельфины, вдалеке виднелись спины китов, иногда из воды вылетала рыба-летучка - это было очень редко, но от того более радостно. Иногда, на грани видимости, на горизонте показывалась какая-нибудь точка, в которой угадывался корабль.
Заметив однажды такую точку, Нарья удивилась её необычному поведению. Обычно корабли проходят мимо, даже не замечая “Весточку”, но это странное судно (как стало понятно несколькими часами позже), сменило курс и направилось наперерез куттеру. Нарья сообщила об этом боцману, а тот сразу же доложил капитану и навигатору.
Офицеры решили уходить. В этих морях, где был высок риск натолкнуться на пиратов, маленький почтовый кораблик без оружия был легкой, пусть и не прибыльной добычей. А ещё ходили слухи об активности работорговцев в этом районе.
“Весточка” сменила было курс, но прошло полчаса и ветер переменился, став скорее препятствием, чем подмогой. 
Странный корабль стал нагонять куттер. Уже было видно, что преследователь снаряжен по-военному. Он был больших размеров, имел лучшее парусное вооружение, видимый с “Весточки” борт ощерился пушечными портами. Судно было трёхмачтовой шебеккой, несущей на себе по меньшей мере двадцать две пушки - по восемь с борта, две, поменьше, на носу и две на корме. Ветер благоприятствовал преследователю, так что к вечеру он подошел на расстояние полутора миль.
Понимая, что жертва безоружна и не сможет отбиваться, шебекка дала сигнал лечь в дрейф. Капитан  Лё Пен, в ответ на это, приказал сделать манёвр так, чтоб наполнить паруса ветром, но не отклониться далеко от курса. Однако Карей и де ля Мориньон попытались отговорить его от этой затеи, осознавая, что в данный момент шебекка быстроходнее и на её стороне все преимущества.
- Быть может, - говорили они, - это просто какой-то патруль, который отстанет от нас, когда мы покажем документы, или пират, который поймёт, что от почтового судна ему не будет наживы.
Но капитан упорствовал. Манёвр был выполнен, но момент всё же упущен и вместо того, чтоб надуться, паруса бессильно повисли белыми тряпками. Шебекке только того и надо было. Она приблизилась ещё на несколько кабельтовых, повернулась бортом и…
Бамс, вжжж...Раздался гром пушечного залпа, от мачты отлетели щепки, одно ядро просвистело над головой матроса, который от неожиданности чуть не выпустил снасти стеньги и не упал вниз.
Капитан забеспокоился, его маленькие крысиные глазки забегали, рассматривая создавшуюся ситуацию в поисках выхода. Он приказал делать поворот чтоб не подставлять борт пушечным выстрелам, но противник был быстрее и вскоре раздался ещё один выстрел. Одно из ядер влетело в кормовую надстройку - крак! - несколько продырявило фока и грота-топселя, а последнее разнесло в щепы грота-гафель, от чего трисель провис и “Весточка” потеряла скорость ещё больше, полагаясь только на паруса фок-мачты.
Над палубой раздавался громкий бас боцмана, отдававшего отрывистые команды, матросы, в том числе и Марта, делали всё возможное, чтоб восстановить ход корабля, плотник полез на мачту, чтоб хоть как-то отремонтировать гафель…
- Крепить штаги, мать вашу! - Нарья вместе с другими матросами бросилась выполнять приказ Николя Карея. Пусть с начала обучения прошло всего-ничего, но Нарья быстро схватывала науку, которую ей преподавала Марта и чувствовала себя посреди снастей более-менее уверенно.
Вжжж, кррааа... Кусок дерева от фока-стеньги ударил Нарью по голове и  отбросил к фальшборту, в глазах потемнело и мир перевернулся.

У работорговцев

Очнулась Нарья в темном душном трюме, Лежа у самой стены на чем-то мягком, кажется, коленях. Чьи-то ласковые руки гладили её по волосам. Поначалу она ничего не видела и испугалась, что ослепла - кому она теперь такая будет нужна? Слепому в кузнице места нет - и опасно и бессмысленно. Слепой может обжечься об горн и не будет видеть, как изменяется металл под воздействием жара.
Чуть повернув голову, она уткнулась носом в чей-то живот. Пахло знакомо - запахом пота, засыхающей крови. Очень-очень тонко, почти неощутимо, духами. Марта. Это она держала девочку у себя на коленях и, устав приводить в чувство, просто ждала, когда та очнётся.
Но вскоре глаза девочки привыкли к темноте и она смогла различить, куда это она попала - в трюм всё-таки попадал свет из щелей. Он не разгонял тьму, но позволял видеть силуэты набившихся в крохотное помещение людей.
Их было очень много. Они лежали и сидели как придётся, многие из них стонали, задыхаясь от нехватки воздуха, кто-то метался в горячечном бреду, и почти все страдали от голода и жажды.
- Наконец-то. Я думала, ты больше не проснёшься, хоть Анна и говорила обратное, - раздался сверху голос Марты, - Бедняжка. Лучше бы тебе не просыпаться.
- Что… что случилось?
- Мы в плену, Нарь. - ответили рядом. Это была Анна. Её голос дрожал, будто она недавно и долго плакала.
- Пропала “Весточка”, потонула. Нас на абордаж взяли, сама же знаешь, какие из нас солдаты… - всхлипнула Марта, - Янко убили, Карея тоже, капитана я последний раз видела уже без мозгов, они отдельно по палубе растеклись. Это ужас, Нарь, что было.
Нарья лежала на коленях Марты, не в силах осознать происшедшее. Вокруг раздавались стоны таких же несчастных, как и экипаж “Весточки”, что попали в лапы известного пирата и работорговца Онтара Рассекателя. Известного своей жаждой крови, тем, что мог саблей рассечь человека от шеи до паха и тем, что сам исполнял наказания у себя на судне, плетью рассекая кожу наказуемого до мяса. Страшный был человек.
Вскоре по рассказам подруг Нарье стала ясна общая картина. Когда куттер был взят на абордаж, капитан Лё Пен сдался. Сразу же, не раздумывая. Матросы Весточки не могли тягаться в битве с головорезами Рассекателя, посему капитан решил, что так сохранит их и свою жизни. Но он не подумал, что нарвался не на простого пирата, а на работорговца. Простой пират, видя, что здесь нет наживы, отпустил бы “Весточку” восвояси, а Онтар… О, нет, он бы ни за что не отпустил живой груз, который может принести ему много больше денег, чем всё, что можно найти в трюмах.
Он переправил людей на свою шебекку, а когда Лё Пен попытался возмутиться, просто выстрелил ему в голову. Карей был убит ещё раньше, когда защищал случайно выскочившую на палубу Янко. Девушка, оказывается, давно и безнадёжно была влюблена в боцмана и сразу же после его смерти в отчаянии перерезала себе горло.
Людей они заперли между деками в узком пространстве, без притока свежего воздуха, связав каждому руки, обыскав, забрав оружие и все ценное, а куттер потопили, чтоб и следа злодеяния не осталось. Помимо матросов с “Весточки”, там были и другие пленники, попавшие в трюм несколькими неделями раньше – анималы, туземцы, даже гетербаг - все несчастные, голодные, истощённые, в лохмотьях вместо одежды. От скудного питания щеки людей ввалились, а ребра выглядывали наружу.
Марта познакомилась с девушкой из рода заев, которая рассказала, как Онтар и его люди относятся к живому грузу - кормят раз в день, водой и бобовой кашей. Их выпускали на палубу раз в день по четыре-пять человек, чтоб они могли размяться, но “прогулка” длилась всего несколько минут. Мыться им не разрешалось, по трюму и телам спящих бегали здоровые крысы.
От скудной еды, нездорового воздуха и отсутствия гигиены среди невольников начались болезни - цинга, лихорадка, дизентерия… Их не лечили, а тех, кто умирал, выкидывали за борт, привязывая к ногам камни. Вопли и стоны несчастных никак не трогали тюремщиков.  Анна тоже ничего не могла сделать - ведь все запасы лекарств остались на затонувшей “Весточке”. Когда она попыталась добиться лекарств от людей Онтара, те просто рассмеялись ей в лицо.
Делать в трюме было абсолютно нечего. По качке и шуму волн за бортом Нарья вскоре научилась определять погоду, а звон склянок, доносившийся сверху, позволял ориентироваться во времени. Нужно было чем-то занять себя, чтоб не заострять внимания на страданиях. Анна предложила рассказывать различные истории, и с тех пор каждый день пленники стали устраивать “вечер рассказов”. Достаточно много рассказывала сама Анна - о медицине, о врачебном деле, о том, как лечить переломы или выживать в диких условиях, о том, как работать при полной нехватке медикаментов. Нарья очень внимательно слушала такие рассказы и старалась всё запомнить - никогда не знаешь, что случится с тобой завтра.    
Сколько времени длилось такое плавание - никто не считал. Для Нарьи все дни слились в один бесконечный наполненный голодом и страданиями день,  разделенный только приёмами пищи. Она ослабела настолько, что еле передвигалась, волосы от недостатка пищи стали выпадать, глаза ввалились. Делать было нечего - только лежать и спать, борясь с приступами голода. От мыслей о том, что её куда-то продадут Нарье сначала становилось плохо, но чем дальше, тем чаще она мечтала об окончании этого плавания, пусть это и означало приближение страшного момента торгов. Ещё она мечтала, что шебекка нарвётся на охотников на пиратов и тот потопит этот жалкий плавучий ад, хотя бы и вместе с невольниками - смерть казалась освобождением.
В один день Нарья проснулась с тяжелой головой и ватными ногами, она даже не смогла встать, когда тюремщики пришли раздать еду. Её то трясло от холода, то кидало в жар, она бредила, - к ней вернулись отступившие было кошмары. Анна сделала всё от неё возможное, чтобы вылечить девочку, кормила её с ложки, отдавала часть своей порции, не спала ночами, дежуря рядом с  мечущимся в бреду ребёнком.
Другие пленники уговаривали Анну оставить всё как есть - если больная девочка не выдержит и умрёт - это будет для неё счастьем и одним страдальцем на земле будет меньше, но женщина мужественно переносила все невзгоды и только благодаря её помощи Нарья выкарабкалась. Болезнь отступила ни с чем, а через два дня после этого шебекка Рассекателя наконец вошла в бухту Ахайоса.
 
Невольничий рынок

Бухта Ахайоса… Самая глубокая в известном мире акватория, позволяющая швартоваться у своих причалов кораблям практически любого тоннажа. Порт, впечатляющий своими размерами, количеством кораблей, разнообразием грузов, одежды и лиц, защищенный крепостью с несколькими сотнями пушек с одной стороны и морским фортом с другой. Хмааларцы, гетербаги, зверолюды, дракийцы, гартаруды, ихтионы, симираллы… Суда купеческие, пиратские, военные, грузовые, посыльные. Пираты, шлюхи, торговцы, солдаты, представители различных банд: Безумцы, Крысы, Слепые, Цепь и множество других, которые делят этот район на зоны влияния. Порт Монронда блекнул по сравнению с жемчужиной морей - Ахайосом. Там легко было потеряться самому, потерять все деньги и жизнь в придачу, а вместо этого найти приключений на задницу.
Крики торговцев, грузчиков, вопли ограбленных или просто нищих звенели в воздухе дикой какофонией. Миазмы рыбьих кишок, гниющих водорослей, запахи специй, вонь пота, табачный дым, испарения отходов и морской воды – всё это сплелось в такой клубок, что воздух можно было резать ножом и никакой бриз не помогал.
И над всем этим многообразием полоскались на ветру флаги с черными пиками на кремовом фоне - флаги Шваркараса, официального властителя этого потрясающего места.
Одного взгляда на Ахайос, брошенного с палубы, было достаточно, чтоб увидеть двойственность этого города. Город-клоака для одних, бриллиант экваториального архипелага для других, - всё зависело от того, с какой стороны находится наблюдатель.
Расположение зданий и районов Ахайоса как бы отражало ступенчатость его общества: начинаясь от порта, город поднимался всё выше и выше - припортовые трущобы, торговые кварталы, храмовый комплекс. Центральную часть города занимали элегантные здания, принадлежащие местной аристократии, и отдельно, ярко выделяясь из гольвадийской архитектуры, виднелись пагоды диаспоры дракийцев, неизвестно что забывших так далеко от своего Дракия.
Пленников вывели на палубу, построили и разделили на разные группы - по полу, расе, даже цвету кожи или шерсти. Затем повели на невольничий рынок. Капитан Онтар стремился побыстрее продать свою добычу, но торговец, которому принадлежали торги, уговорил его подождать пару дней, чтоб хоть немного откормить товар, делая акцент на том, что тощие и больные люди будут стоить в два, а то и три раза меньше. Им дали чистую одежду, вымыли в бане, накормили. Девиц, что покрасивее – приодели, как аристократок, расчесали волосы, подвели глаза в надежде продать в бордель или как наложниц. Остальных - на плантации в качестве дешёвой рабочей силы.
Подруг, державшихся всё это время вместе, растащили в разные стороны. Нарья упиралась, но что могла сделать четырнадцатилетняя девочка двум амбалам, каждый из которых был больше её раза в три. Не абы кого нанимали торговцы живым товаром, а гетербагов из банды Безумцев.
Анну, как хорошего специалиста, увели в отдельные помещения, предназначенные для торгов профессионалами в той или иной области. Нарью же сочли недостаточно взрослой, чтоб быть проданной с торгов, недостаточно красивой, чтоб украсить чей-нибудь гарем, и недостаточно выносливой, чтоб быть отправленной на плантации, посему ей, как она услышала краем уха, предстояла роль товара, который мог купить первый попавшийся, у кого была нужная сумма.
Но Нарья оказалась строптивой. Она принесла своим продавцам много хлопот:  огрызалась, кусалась, плевала в лица любителям маленьких девочек, а когда немного отъелась, сбежать задумала.
В один прекрасный день, когда очередной покупатель захотел войти в клетку, где содержалась девочка, она улучила момент и бросилась на торговца. Крепким ударом сломав ребра и отшвырнув незадачливого щуплого мужчинку к противоположной решётке, она уже собиралась выскочить наружу, но его охранники быстро сообразили, что к чему, и, пока один вытаскивал патрона из клетки, второй занимался “воспитанием” строптивой девицы. Надо сказать, били качественно – Нарья после такого воспитания неделю не могла встать с кровати. Болело всё тело и казалось, что перепутались все внутренности, однако ни одного синяка на теле так и не появилось. После жалобы этого покупателя, торговец живым товаром надел на девочку железный ошейник с цепью, которая не давала ей далеко отойти от кровати. 
В жарком климате при постоянной духоте железная полоса жутко натирала шею, иногда до крови. над раной постоянно летали мухи, привлечённые запахом крови. А лекаря торговец решил не присылать в наказание.
Эти мучения продолжались две недели. Десять дней, в течение которых Нарья постоянно находилась под оценивающими взглядами других людей. Чувствовать себя живым товаром, есть и спать, когда на тебя смотрят, расхваливают твою выносливость, заглядывают в зубы, разглядывают, как будто лошадь или скотину какую-нибудь - всё это было крайне мерзко, стыдно, отвратительно. Под конец второй пятидневки, девушка уже стольких странных рож насмотрелась, что истощила весь свой запас отбивающих охоту уловок.
 Одному крокодилу, когда тот подошел прицениться, она плюнула в морду, безошибочно угадав в скучающем анимале любителя нахаляву пощупать товар за грудь. Кроканин явно был пиратом - характерная золотая серьга в ухе, одноглазый, без части зубов, старый, потрёпанный жизнью, весь в шрамах и при сабле. Подошел к клетке даже без охраны. Нарья слышала, как торговец отговаривал его заходить без поддержки, мол, не девочка - сущая кошка. Нарье его фамильярность не понравилась, она и харкнула, метко попав кроканину в целый глаз. На удивление, пират оказался с юмором. Поржал, стукнул девочку по плечу так, что она согнулась от тяжести, да ушел другую лапать. Торгаш разъярился, палкой грозил, кричал, разбрасывая слюни, но успокоился, когда сам заметил, что  ящеру не баба нужна была, а развлечение.
Следом кошка приходила. Черная гладкая шерсть, яркие зеленые глаза, демонический макияж и черно-красное полупрозрачное  платье, не скрывающее, а скорее открывающее все прелести кошечки. Одежда и украшения девицы явно выдавали в ней Демоницу - члена банды женщин, практикующих чернокнижные искусства. По всему видно - денег не густо, глазки бегают, лапы к чужим кошелькам тянутся по старой привычке, а туда же - нос задрала, пальчиком с когтём накрашенным в людей тычет, со всех сторон разглядывает.
Когда она решила “потыкать” в Нарью, той это, само собой не понравилось. А кошка старалась, спеца из себя корчила, то за ухо дернет, то за задницу ущипнёт. Потом полезла зубы смотреть, как будто жеребца скакового выбирала. Нарья и не удержалась - так за палец тяпнула, что кошка отскочила и завизжала, как скаженная. В общем, развлечений было, хоть отбавляй.
Нарья каждый вечер молила Единого послать ей избавление от этого позора. 
Та встреча, что послал Единый на истовые мольбы своей юной почитательницы, лишь доказывала, что и у богов есть юмор. 
Очередной наполненный скукой, жарой и посетителями рынка день не предвещал ничего хорошего. Нарья ещё до полудня устала от назойливых взглядов, изнывала от духоты и хотела пить, посему просто лежала на топчане пластом и глядела в потолок.
До неё не сразу дошло, что на неё кто-то смотрит. Девушка повернула голову и обомлела: у клетки стоял стройный и гибкий рысин с рыжими волосами, завитыми по последней моде, ярко-желтыми раскосыми глазами, как у кота, одетый дорого и тщательно, как шваркарасский щеголь, держащий руку на изысканно-вычурном эфесе сабли. Рысин был не чистокровкой, видно, мамочка в своё время котов очень любила - на лице шерсти почти нет, бреется чисто, осанка человеческая, лицо с полузвериное, от настоящего кота только уши с кисточками да хвост из стороны в сторону подёргивается. Он смотрел на Нарью с сочувствием и жалостью, так, как не смотрел до этого ещё никто из покупателей. От этого взгляда Нарья впервые в своей жизни почувствовала, как краска заливает её лицо до кончиков ушей.
Девочка не выдержала взгляда анимала, потупилась, её сердце на мгновение остановилось, а потом забилось так быстро, что она испугалась. От его взгляда ей хотелось провалиться, съежиться, пропасть, и в то же время хотелось, чтобы он не отворачивался, чтобы не уходил, чтобы купил её. Первый раз за всё время пребывания рабыней ей действительно захотелось, чтоб её купили.
Рысин постоял немного, покачал головой, что-то сказал торговцу, из рук в руки перекочевал кошель с деньгами, дверь клетки распахнулась и рысин вошел. Нарья поспешно вскочила с топчана.
Рысин со спокойствием и даже с любопытством оглядел девушку и произнёс:
- Ну что ж. Теперь ты моя, мрр, собственность. – Звук его голоса бросил Нарью сначала в жар, затем, когда смысл слов дошел до разума – в холод. – Меня зовут Фел’рис. Я отдал за тебя крупную сумму, мрр. Надеюсь, не напр-расно.
Торговец снял с девушки ошейник, рук развязывать не стал – просто протянул веревку покупателю и поблагодарил за покупку.