В плену свободы. Глава 13
- Он не прав, нет. Он жалкий неудачник! Что он знает? Что он знает?! – возмущался Оливер, тяжело проговаривая слова, борясь со своим же обмякшим языком, пока Алан заталкивал его в салон такси. Закончив с Оливером, он залез за ним следом, хлопнул дверью, и автомобиль плавно тронулся с места, издав скрип от дешевых тормозных колодок.
- Алан, ну скажи мне наконец. Скажи, что он не прав! – вцепился в него Оливер и Алан увидел, что на щеке у него блестит извилистая бороздка от слезы. Внутри Алана что-то перевернулось. Что же так могло сломать самого сильного человека в твоей жизни? Что же будет тогда с тобой? Нет, не думай о себе. Сейчас ты нужен ему.
- Ничего он не знает, старина. Ничего он не знает. Я только недавно думал, что только мы с тобой кое-что да знаем. А они ничего не понимают. И знаешь что еще? Скоро я покажу тебе одно замечательное место. Тебе очень понравится.– Он приобнял Оливера и похлопал по спине, затем тот облокотился на запотевшее стекло и уснул.
Автомобиль поначалу не хотели пропускать во двор особняка, но затем все же с трудом узнали Оливера и распахнули ворота. Алан передал пьяницу в руки прислуги, оставил записку и вернулся домой. Слова Мартина не оказали на него такого влияния, как на Оливера, хотя тот и читал его жизнь, как открытую книгу. Должны были, но не оказали. Все это Алан слышал не в первый раз, в том числе и в своей голове, а к тому, что так часто слышишь – привыкаешь. Устал он от этого нытья вокруг и не в силах понять тех, кто этим живет с этим и с этим умирает. А этот Льюис еще и пишет об этом. Почему-то он особенно запал ему в душу. Возможно - поймал себя Алан на мысли - Льюис воплощение худшего исхода событий и страшно было бы однажды признать его в своем отражении. Да и к тому же, все вокруг только и твердят о безысходности, о неминуемых страданиях и, наконец, о смерти. К черту! Надоело! Разве это может хоть к чему-то привести? Разве это дает хоть какие-то ответы? Это даже не стоит твоих мыслей, лучше сядь и перечитай свою книгу, поищи ошибки, а на следующей неделе пойдешь с ней в Утопию, Ансельмо и остальные утописты подскажут тебе, что с этим делать.
На протяжении последующих пары дней Алан проверял свою работу на ошибки, перепечатывая целые листы ради одной запятой и вот, настал тот момент, когда книга была окончательно завершена. Алан собрал все листы в кипу и обхватил руками. Невероятное чувство, - подумал он, ощутив благоговение и гордость, и в то же время по спине его пробежал небольшой холодок. – Что ж, осталось узнать, счастливый ли конец у этой истории? – вздохнул он и подошел к окну, за которым на серой стене вновь мерцала неоновая вывеска «Букмекерская контора», то и дело слабо освещая подворотню своим сине-фиолетовым мерцанием. Глянь-ка, все никак не сдается. Опершись руками на подоконник, Алан смотрел сквозь окно и пытался решить, что делать дальше, но раздумья прервал глухой стук в дверь. Отворив ее, Алан увидел того, кого и ожидал увидеть – Оливера.
- Ну что, пройдемся? – посмотрел он вопросительно на Алана, а тот, улыбнувшись, молча натянул куртку.
Оливер выглядел намного лучше, воспрянул, хоть вид его и был уставшим. Погода была мягкая и теплая, и все это говорило о том, что лето в этом году будет ранним. Идти было приятно, слабый ветерок скользил по лицу и одежде, слегка теребил волосы, не позволяя яркому солнцу припекать. Они шли некоторое время молча, и было даже приятно слушать звук собственных шагов, которые привели их в излюбленную когда-то Аланом и Евой кафешку. Официанты в это время выносили столики на улицу, заранее перейдя в летний режим, и друзья уселись за один из таких столиков, сразу заказав пару чашек кофе.
- Знаешь, Алан, я много думал после того вечера с Мартином. Он во многом прав. Во многом, но далеко не во всем. И он умен, но умен неправильно. Позволь я объясню. Ты же помнишь Лайонела Стивенсона?
- Ну. – Утвердительно кивнул Алан и сделал маленький глоток.- И что ты о нем думаешь? В смысле умен ли он?
- Создает такое впечатление, по крайней мере.
- Так вот, Лайонел как раз из такого типа людей. С рождения они крепки, наделены умом, целеустремлены и тверды. Собственно, без этих качеств он и не стал бы тем, кем является. На протяжении всей своей жизни он был верен своим принципам и своей жизненной философии. Ну еще бы, ведь они его не подводили. А потому он и уверен в своей правоте как никто. Год за годом он оттачивал свою позицию, как клинок, вроде тех коллекционных, которые вешают на стену. Он заточил его до тех пор, пока не довел его до совершенства. А что делать с таким клинком? Разумеется, повесить его на стену. И он повесил его, он им горд, он показывает его первым делом, сдувает с него любую пылинку. Он настолько горд своим клинком, настолько им восхищается, что не замечает главного. Его клинок единственный висит на стене. Она пуста, она необъятна и пуста. Ты понимаешь о чем я, Ал? – Тот еще раз утвердительно кивнул. – Потому он никогда и не признает чужого мнения.
- А что с Мартином?
- Почти так же. Разница в том, что ему не удалось заточить его. Лезвие испорчено, но он все равно повесил его на стену, и, каждый раз взглянув, отступает, сраженный стыдом. Перед ним целая голая стена, а он оплакивает свой единственный испорченный клинок. И все же, они многое знают о жизни и читают наши, как книгу, но только потому, что многие наши главы совпадают. Именно это меня и ужасало. Даже больше - это меня уничтожало. Лайонел прав в том, что деньги рано даровали мне свободу действий. Но в то же время, они слишком рано вынудили меня размышлять об истинной свободе. Для Лайонела, к сожалению, эти понятия равны. А Мартин прав в том, что мы, Алан, молоды, и слишком много на себя берем. Но откуда, черт возьми, ему знать, что мы не выдержим этого груза? Все, чего он добился – испорченный клинок. Конечно, прав он и в том, что эта работа убьет меня заживо, как убила и его. Она мне ненавистна, была ненавистна еще до того, как я к ней приступил. В университете я, скрипя зубами, заучивал все эти законы, а мне ведь смешно от одного его слова. Закон. Вот и сейчас мне смешно. Как можно посвятить свою жизнь тому, что настолько незначимо в нашем мире, тому, что придумали тысячу лет назад, чтобы ответить на многие вопросы, но в итоге получить только новые. Тому, что извилистым путем затащило нас в тупик. Представить мир одним большим механизмом – самая большая наша ошибка. Поскольку мир – это хаос. Я хорошо помню, как все изменилось, но почему все изменилось, я не могу понять до сих пор. Просто однажды я перестал всех понимать, а душа моя противилась каждому слову однокурсников. Поначалу я утешал себя тем, что столько людей не могут ошибаться, и проблема, стало быть, во мне. Я пытался понять их еще не раз, но так и не смог. Со временем, все они стали мне отвратительны, мерзко было слушать их помпезные речи и зачитывать свои лживые. Они обсуждали то, в кого превратятся, но не то, кем станут. Рассуждали о том, куда пойдут работать, куда переедут и что когда-нибудь смогут позволить себе купить. А я боюсь. Боюсь знать, что будет завтра. Не спорю, кто-то рожден для такой жизни. Был у меня один знакомый – плотник. Лучший в своем деле – единогласное мнение всех его коллег и окружающих. Однажды ему предложили руководящую должность, с окладом больше раза в три, но он, не раздумывая, отказался. Он так и прожил жизнь в согласии со своим сердцем, до конца своих дней работая со своей бригадой наравне. Но ведь таких счастливых единицы. Я встречал множество людей и знаю, о чем говорю. Мы сами заковали себя в рамки. Но, повторюсь, обвиняем во всем систему. Нам нужно одно большое путешествие, старина. Путешествие на грани нашего разума, там, где нас ждет наша мечта. Только вместе, подступившись к этой стене, мы ее разрушим. Тогда все и изменится. Холодок бежит по всему телу, когда я об этом думаю.
- Рад, что ты вернулся, друг. – Рассмеялся Алан. - И что же ты будешь теперь делать?
- Для начала, я должен поговорить с отцом.
- А потом, что потом?
- Не знаю, займусь тем, что делало меня счастливым. Буду путешествовать. Буду думать дальше. Кто, если не мы, Ал?
Алан поставил локоть на стол, поднес кулак к губам и сидел так некоторое время в раздумьях. Затем улыбнулся, взглянул на Оливера и сказал: - Я хочу показать тебе одно место. Тебе понравится.
До вечера они шастали по Городу, а затем, купив провизии, отправились в
Утопию. Уже подходя к дому, Алан обратился к Оливеру: - Попробуй им объяснить то, что говорил мне сегодня днем. У тебя это хорошо получается. Алан отодвинул занавес и пустил первым Оливера, а сам с интересом смотрел на его изумленное лицо. Сегодня здесь было полно народу. Были все, кроме Ансельмо и Оскара. Даже Мила и ее группа вот-вот снова должны были выступить. Их встретил Эд и все вместе они уселись за большой стол к другим утопистам и поочередно передавали друг другу трубку кальяна, болтали и слушали главного заводилу сегодняшнего вечера – Оливера. Вновь чарующая музыка окутала все вокруг и этим обрядом приняла нового члена их общества. В этот раз они не сидели допоздна, поскольку и Алану и Оливеру завтра необходимо было быть на работе. Тепло распрощавшись, они вышли на улицу, где к вечеру немного похолодало, но идти пешком было по-прежнему очень приятно.
- Чудесное место, никогда прежде не встречал такого, а ведь я где только не побывал. – Похвалил Утопию Оливер, перед этим глубоко вздохнув и медленно выдохнув. – Жаль, что завтра придется снова перечитывать эту постылую главу одной и той же книги.
- О чем это ты?
- Да все о том же…все о том же. Вроде бы я и не так долго работаю, а мне уже кажется, что я перечитываю одну и ту же страницу, пытаюсь ее перелистнуть, а за ней – пустота. Повествование обрывается, и вся история от этого кажется абсурдной и бессмысленной.
- Ты говоришь совсем, как они. – Махнул рукой на удаляющееся здание Алан.
- Не совсем. Они боятся сделать шаг. Хотят, боятся, и все толкуют о том, что ничего не добились. Сомневаются, дрожат даже перед самым маленьким шажком. Боятся даже просто перелистнуть страницу. А я хочу, я жажду, но не могу. Порой мне даже кажется, что эти страницы просто слиплись, а за ними спрятана еще целая глава, а может даже целый новый том. Они смирились, а я не могу. Я начал думать обо всем этом, и уже никогда не смогу остановиться. Недавно мне приснился сон: я чувствовал, что от меня что-то ускользает. Но что ускользает – я не знал. И я вижу, что держу большой мешок полный тайн и смыслов, но он где-то прохудился и пустеет с каждым мгновением. Я пытаюсь найти брешь, но тщетно. И вот я уже стою с рваной тряпкой в руках. И мне страшно, поскольку сон начинает сбываться. А чего боишься ты, Ал?
- Боюсь, что я ошибся. Я только и думал о том, что напишу книгу, и все в одночасье изменится. Мысль о неудаче даже не посещала мою голову. А теперь мне страшно. Ведь если начал писать - это до конца твоих дней.
- С чего ты взял, что ничего не выйдет? Быть может все так в одночасье и изменится.
- Дело в том, что я дописал книгу. Мое представление о будущем можно сравнить с мозаикой. Я четко видел красивую картинку. Но чем ближе я подбирался к будущему, тем быстрее она рассыпалась. И вот, осталось уже совсем чуть-чуть.
- Ты говоришь совсем, как они. – Передразнил Оливер. – Знаешь, что? Я не прочитаю твою книгу, пока она не появится на прилавках! Ты только посмотри, в каких нытиков мы превратились. У нас все получится, старина. – Он схватил Алана за плечо и встряхнул. – Кто, если не мы?
Свидетельство о публикации №214061900136