отрывок Комендант Ада

Колонна выехала на грунтовую площадь, и УАЗ–452 остановился перед дверями сельсовета. «Совсем разбитая попалась!», – пнул ногой колесо Михаил. – «Машины все хуже и хуже поставляют. Гонят в «зону» самый хлам. Оно и понятно: кому надо везти в один конец новье?». Над входом танцевали гопак вывешенные к праздникам два флага – Страны Советов и Украинской ССР. Полотна шлепали на ветру друг друга красным атласом и периодически раскрывались, показывая золотистые рукоятки серпа и молота. Вдруг ветер стих, и кумачи обвисли, как усы захмелевшего казака.
– Здравствуйте. Я – майор Михаил Бергман, военный комендант Чернобыля. Вы председатель сельсовета?
Навстречу ему поднялся невысокий плотный человек.
– Приветствую. Сергиенко Иван Иванович. Это мы с вами по телефону разговаривали?
– Со мной.
Он протянул Бергману большую шершавую ладонь, в которой угадывался человек, выросший на земле.
– С председателем вашего колхоза я вчера на совещании познакомился. Жители уже собрались?
– В клубе. С утра всі дворы обошли, всіх позвали.
– Ну, так идемте!..
– Минуту, Михал Михалыч… – Сергиенко замялся.
– Что?
– Ты мне ответь, как на духу, комендант…
– Да.
– Что же, что все-таки там случилось? У нас многие у селі той ночью слышали взрыв Мы із жiнкой у кума день народження справляли. Горілочки выпили, вийшли з хати покурить и слышим, как что-то такое – трэсь… Неначе суха ветка переломилася. Далеко так…
Язык председателя представлял жуткий суржик – смесь русского и украинского языков. Было видно, что язык Пушкина дается ему намного сложнее, чем мова Шевченко, но он старался, по возможности, контролировать себя. Когда волнение било через край, родной язык брал верх, и председатель переходил на украинский. Но, в основном, из него пер малороссийский Гоголь, только в худшем, безграмотном варианте.
– Рассказывають, шо столб светящийся из станції в небо упирался!
Народ каже, шо це діверсия. Так це правда, чи не? Обещаю – если секрет, то ни одна жива душа не узнает.
– Сам не знаю, Иван Иваныч! – Бергман солгал. – Одно скажу: жителей придется эвакуировать. Комиссия вместе с учеными такое решение приняли. Не нам с тобой решать.
– Значит, не будешь говорить, – насупился председатель и закурил.
С ним закурил и Михаил. Вдруг председатель перешел на чистый русский.
– У меня дочка в Припяти замужем за прорабом со строительства
пятого блока. И внучка. Четыре годика. Неделю от них никаких вестей.
– Из Припяти эвакуировали всех жителей. С ними и твоих. Не переживай. Скоро все выяснится. Еще пару дней, и вернется внучка к деду на ручки.
Иван Иванович посмотрел в глаза Михаилу своими серо-голубыми добрыми глазами, и в уголках появились прозрачные капельки.
– Скорей бы.
Бергман встал и поправил висевшую через плечо кожаную полевую сумку.
– Иван Иванович. Нас ждут люди.
– Да, да… Пора.
* * *
Зал дома культуры не смог вместить всех пришедших.
– Плотніше, товариші, плотніше! Продвигайтесь вперед! – уговаривал селян Сергиенко. Толпа недовольно гудела. Женщины, перебивая друг друга, несли какую-то околесицу на непонятном коменданту украинском языке.
Уговоры председателя сельсовета не возымели никакого действия. В помещении было ни протолкнуться, ни продохнуть. Снаружи осталось не менее трети жителей. В воздухе резко запахло потом.
– Хоть скажите – надолго нас вывозят?
– Рішення комісії – временное отселение. Три-чотыри дні, – оправдывался перед народом Сергиенко…, – максімум – тиждень.
– Один тоже думал. Сам знаешь, где оказался…
– Правду говори. Или не можешь?…
– Партия не велит?
Михаил оценил нервозную обстановку и принял решение. Он отодвинул мягкотелого председателя и ловко заскочил на маленькую дощатую сцену.
– Всем выйти из зала! Собраться на площади!
Комендант и председатель вышли последними. Бергман поднялся на ступеньки. Его сразу окружило плотное кольцо жителей Чистогаловки.
– Товарищи! В связи с аварией на Чернобыльской АЭС, государственной комиссией принято решение о временном отселении жителей ряда сел. В том числе, и вашего. После проведения дезактивации
местности, жители смогут вернуться в свои дома. Скоро в село зайдет
колонна техники и автобусы. Прошу немедленно разойтись на корот-
кие сборы. С собой можно взять только документы, деньги и ценно-
сти. Вещи не берите. Еду тоже. Вас там покормят. Через два-три дня
вернетесь домой.
Людская масса всколыхнулась. Поднялся гвалт.
– А на кого ж я своє господарство залишу? Хоч би хто пояснив! У
мене ж усе добро розкрадуть! .
– А худобу куди подіти?
Михаил повернулся к Сергиенко.
– Иван Иванович, а где председатель колхоза?
– Пилипенко, чи як його там…– вперед выступила горластая баба,
– шукай його, твого Пилипенка, голови засраного! Евакуювався він, падлюка!
– А ну тихо всем! Досить! Ганна, цыц! – осадил крикунью крепкий
мужчина, пробираясь сквозь толпу.
– Никуда председатель не убежал, – обратился он по-русски к Ми-
хаилу.
– Я – парторг колхоза. Гребенников Сергей Иванович. Председатель на своем «газике» людей с полей и ферм собирает.
Парторг повернулся к галдящей людской массе.
– Товарищи! Пилипенко сказал, чтобы все выгнали скотину во дворы, оставили много корма и воды.
– Так поворуют все!
– Кто же воровать будет? Всех вывозят. А солдаты и милиция будут охранять.
– Доїти корів теж солдати будуть?
Михаил протиснулся к машине и включил рацию.
– «Карат» вызывает «Птицелова».
– «Птицелов» на связи. Прием.
– Коновалов, заводи!
Колонна автобусов и грузовиков, сопровождаемая военной автоинспекцией, медленно вползала в село. На плетеных и дощатых заборах висели любопытные пацаны, а в калитках, опершись локтями, встречали колонну колоритные бабки. Машины остановились на площади возле правления. Из кузовов бортовых ЗИЛов выпрыгнули солдаты и милиционеры, одетые в химкомплекты. В нарушение всех инструкций, многие сняли респираторы и закурили.
Жители Чистогаловки с удивлением разглядывали военных, одетых в непривычные глазу одеяния, ходивших по улицам села с приборами замера радиации.
Михаил поинтересовался у старшего лейтенанта, командовавшего «химиками»:
– Что намеряли?
Старлей опасливо огляделся, убеждаясь, что рядом нет посторонних.
– Товарищ майор. У меня в некоторых местах прибор зашкалил на тысяче микрорентген в секунду!
– Ты популярнее объясни.
– Больше трех с половиной рентген в час! Сейчас «дэпэшку» возьму, перемеряю.
Поколдовав над прибором ДП–5, старший лейтенант быстро натянул на лицо респиратор.
– Вы бы тоже нацепили...
– Сколько?
– Ну, вот здесь, где стоим, семь рентген в час. Очень пыль «фонит».
Закончив свою работу, на центральную площадь села возвращались дозиметристы, сопровождаемые местными мальчишками.
Время поджимало, и Михаил начал нервничать. «Где же Сергиенко?».
Михаил полез в карман за «Примой». Привезенный с собой из Тирасполя «Космос» давно закончился, и комендант перешел, как и все, кто здесь находился, на эти незамысловатые сигареты в коробке из красного картона. «Приму» привозили в Чернобыль производства трех
табачных фабрик – Киевской, Прилукской и Черкасской. Так вот последняя считалась, по непонятно каким причинам, лучшей. Возможно, просто их лучше сушили и их плотнее набивала машина. Бергман прокрутил между пальцев овальный сверточек и закурил. Мимо него прошла пожилая женщина. Она тащила за собой старую детскую коляску, точнее – остов на колесах, переделанный под тележку. На ней, тесно прижавшись друг к другу, стояла дюжина пустых трехлитровых банок. «Пустые… не к добру», – подумал Михаил. Женщина, словно услышала его мысли и подняла на него свои голубые глаза.
– А звідки ж йому узятися, добру? Усе добро залишиться тут…
* * *
Председатель сельсовета ходил по дворам и тщетно умолял людей поторопиться. Между тем, жители особо не спешили занимать места в автобусах. Женщины и мужчины без суеты занимались повседневным бытом. Скрипели колодезные журавли, водой заполнялись всевозможные емкости. К Бергману подошел лейтенант-«химик».
– Дозиметристы закончили работу. Уровень – около восьми рентген в час на северной оконечности села. В центре – семь рентген, к югу – падает до пяти. Это очень много! Предельно допустимая доза для населения – пол-рентгена в год. Получается, что за час люди получают десятилетнюю норму! Если в городе асфальт можно было помыть с порошком, то здесь бесполезно. Все «светится» – и земля, и вода, и деревья, и дома…
– Все! – Михаил посмотрел на часы. – Ждать больше не можем!
Товарищи офицеры! – Михаил махнул рукой двум капитанам – армейскому и милицейскому. – Собирайте людей!
Через четверть часа по улицам медленно пошли автобусы, сопровождаемые милиционерами и военными. Они останавливались возле каждого дома и патрульные, чуть ли не под руки, выводили селян, тащивших с собой огромные узлы, чемоданы и сундуки.
 – Що ж це робиться! Хлопчики?! – плакал старик в потертом, видавшем виды пиджаке, увешанном медалями. – Як же я коровку оставлю? Хiба це так можна? Німці й ті такого не творили!
В соседнем дворе горластая Ганна волокла по пыльной, пронизанной радиацией земле замотанную, в покрывало перину.
– Не залишу! Це ж моє придане!
Дети, мальчишка и девчонка лет десяти, в корзинке несли в автобус кошку с новорожденными слепыми котятами.
– Ну, нельзя, ребятки, животных с собой брать, – уговаривал их усатый милиционер, виновато отводя глаза от плачущей девчонки. – Дождутся вас ваши питомцы. Он протянул руку, чтобы забрать корзинку, но почувствовал на себе тяжелый взгляд Михаила.
– Ладно, мои хорошие, только поставьте корзинку куда-нибудь под ноги, вниз.
Девчушка мгновенно просияла и подскочила, чтобы поцеловать усатого стража порядка. Сопровождаемая автоинспекцией, колонна вытягивалась из села. Вместе с ними выехали и военнослужащие. В селе остались только милиция и комендант. Михаил провел долгим взглядом замыкающий автобус, подошел к машине и включил рацию.
– «Карат» вызывает «Алмаз». Колонна с жителями объекта выехала в направлении КПП номер четырнадцать. Принимайте.
– Вас понял, «Карат». Точно никого не осталось в селе?
– Два раза проверили, товарищ генерал, – Михаил узнал искаженный радиопомехами голос Еремина.
– Спасибо, майор. Акты отчуждения имущества все подписали?
Тогда можешь возвращаться. Только дождись военных строителей. – Еремин замолчал. – Разрушителей...
По селу разносились выстрелы: милиция вместе с охотниками – добровольцами занимались «зачисткой» домашних животных. Сухой треск выстрелов был заглушен ревом экскаваторов и бульдозеров, с ходу начавших крушить еще не остывшие от людского тепла дома.
Несколько часов назад село еще жило своей обыденной жизнью, а теперь жизнь уходила отсюда, оседая сломанными коньками сыплющих черепицей крыш.
Выезжая из Чистогаловки, Михаил никак не мог оторвать взгляд от разрушенных домов.
– Товарищ майор, смотрите! – Бессонов показал на стоящий на обочине «газик». Бергман увидел, как, сидя на дороге, плакал председатель колхоза Пилипенко.
– «Озон» вызывает «Карат… «Озон» вызывает «Карат»…
Ответьте! – голос Решетникова звучал из «Алмаза» на удивление чисто и без
помех.
– Слушаю тебя, Евгений Александрович. Ты уже на месте?
– Нет, Михаил Михайлович. Еще в Копачах. Застряли.
– Я возвращаюсь. Заскочу по дороге. Дождись меня.
* * *

На окраине Копачей столпились военные, милиция и несколько местных жителей. Одновременно с Бергманом подъехал подполковник Марченко.
– А я тобі кажу, що не залишу скотинку! – горячился небритый мужчина в засаленной кепке, грозя Решетникову суковатой палкой. –Люди вже розказали, що ви наробили в сусіднім селі! Повбивали всіх корівок і кіз! Не віддам, хоч стріляйте в мене!
Его соседи согласно кивали головами, недобро косясь на подъехавший УАЗ–452. На гражданке полюбившийся и служивший верой и правдой автомобиль называли «буханкой» за внешнее сходство кузова с хлебом. В армии же за ним закрепилось прозвище «таблетка».
– Вот видишь, что творится, Михалыч, – Решетников чуть не плакал. – И еще человек пять, как минимум, в лес со скотом ушли. А там радиация больше пятнадцати рентген местами и мест тех – неисчислимо. Кто их там будет искать?
– Механизаторы в поле работали, видели, как в Чистогаловке дома начали рушить и скот стрелять, – продолжил разговор Марченко, которому не нашлось химкомплекта Л–1 и защитой от радиации ему служил плотный плащ ОЗК. – Слухи быстро распространяются. Легко принимать решения о выселении, а вот как их исполнять, скажите вы мне? – Марченко повернулся к колхозникам.
– Сьогодні корів доїли?
– А як же! Звичайно!
– Несіть сюди молоко …
Через несколько минут принесли помятый алюминиевый бидончик, полный еще теплого парного молока.
– Пригощайтеся! Нам не шкода, – хозяин кепки обиженно поджал губы.
Марченко махнул рукой одному из дозиметристов:
– Ну-ка, померяй.
Стрелка «дэпэшки», поколебавшись, застыла напротив цифры пять.
– Вот недельку такого молочка попьешь – и прямой дорогой на кладбище. Да и не проживет твоя коровка эту недельку. Кирдык, дядя.
– Так може, хоч на м’ясо… – неуверенно протянул небритый.
– А от мяса ты и неделю не протянешь! Я тебя не убедил? Тогда быстро бери гроши, документы, собирай своих, зови соседей оставшихся и быстрей в автобус. Скоро отправляем. Не успеете – пешком пойдете.
Через полчаса в селе никого из жителей не осталось. Решетников задумчиво смотрел на забытый бидончик. Подошел к нему, толкнул носком сапога. Молоко, смешавшись с дорожной пылью, ручейком заструилось по земле. 
* * *
Ужинали в комендантском кунге. Бодрые расспросы не принимавших участия в эвакуации помощников были резко оборваны комендантом. Они не понимали подавленного настроения Бергмана и Решетникова и молча, продолжали свой ужин.
– Опять печенка жареная! – Михаил вяло поковырял вилкой бурые
куски.
– Так она нуклиды какие-то из организма выводит.
–Ты обратил внимание, какая бедность в селах?
– Я сам родом с Кубани, – Решетников не стал садиться, а подошел к окну и задумчиво посмотрел в темноту. – Там народ все же богаче живет. А здесь такое ощущение, что война не сорок лет назад закончилась, а десять.
– Согнали людей с насиженных мест, отняв то немногое, что они нажили. Ну, дадут им какую-то компенсацию. Помогут построить дома, хотя это еще не факт. Вот, возьми дерево, выкопай и на другое место пересади. Поливай его, удобряй – все равно корни повреждены.
Молодое дерево, может, и приживется. А старое? Ведь погибнет же наверняка. Вот и здесь так. Переживут ли эти старики и старухи, которые войну сдюжили, переселение?
– Лес рубят – щепки летят, – подал голос Коновалов.
– Щепки летят, говоришь?.. – Решетников повернулся к молодому помощнику коменданта. – Да пол-Европы этих щепок в земле! Если всех погибших не в братские могилы закапывать, а по одному хоронить, то от Волги до Эльбы ни дома бы не строили, ни землю бы не пахали, а могилы рыли!
Коновалов, не ожидавший такой бурной реакции на свои слова, растерянно мигал, уставившись в тарелку.
– Ну-ка, ребята, выйдите на перекур…
Вараксин и Коновалов, не дожидаясь повторного приглашения, выскочили из кунга.
– Чего ты себе и мне душу рвешь? Самому тошно.
– Ну почему у нас так всегда, Михалыч?! Почему вечно гланды удаляют через сам знаешь, что?!