Взгляд на белорусскую науку почти что из Нью-Йорка

Говорят, что со стороны виднее. В таком случае выбор собеседника можно считать вполне удачным: мой давнишний приятель Михась ПОЛЯКОВ, будучи кандидатом наук «советского» производства и сотрудником Института физики АН Беларуси, года 1,5 назад удостоился чести стать действительным членом Нью-Йоркской Академии наук. Так что и наши научные дела знает и отстраненно на них взглянуть может.

-- Дошло до меня, что сейчас в научных «верхах» какая-то очередная концепция развития белорусской науки обсуждается и разрабатывается. Тебя случайно к ее разработке не привлекли?
-- Нет, конечно. Я слишком неудобен для общения – на компромиссы туго иду.

-- А вообще-то, по-твоему, новая концепция нужна?
-- Еще как!

-- Почему?
-- Потому что у нас в Беларуси результатов высшего мирового уровня маловато. Я имею такие, которые Нобелевскими премиями отмечаются.

-- Маловато – это сколько?
-- Ни одного, значит. Для сравнения: Массачусетский технологический – один институт! - дал 20 нобелевских лауреатов.

-- А еще почему?
-- Низкий уровень цитируемости наших работ и прямо связанный с ним уровень зарплаты. И то и другое раз в 15 ниже, чем в нормальных странах.

-- Как насчет общей ориентации твоей концепции?
-- Общая установка такая: делать все наоборот по отношению к тому что есть. А все добытые общественными «науками» результаты заменить на прямо противоположные.

-- Вот и видно сразу, что ты экстремист и кашу-концепцию с тобой не сваришь. Перейдем к подробностям.
-- Коллективность в науке пора заменить на принцип обеспечения условий для индивидуалов. Мысль в голову приходит одному, а ее, оказывается, надо делить на всех. Притом что нет ни одного закона природы, открытого коллективом. Что получается: условия создаются для индивидуала-фермера, и это себя оправдывает. А ведь «навуковец», «сайентист» – индивидуал нисколько не меньше.

-- Звучит красиво. Но поскольку ты тут норовишь подкопаться под научное начальство, на поддержку особенно не рассчитывай. Что еще?
-- Я здесь даже не скудную зарплату имею в виду, а частокол семинаров, советов, редакций, через которые надо зачем-то пробиваться. Хотя ни один рецензент до сих пор не ответил за ошибочно «зарубленную» работу. Ну и квинтэссенция коллективизма – принятие работ к опубликованию только от организаций.

-- Почему же этот коллективизм у нас так укоренился?
-- Потому что он создает отличные условия для иждивенчества.

-- Вот как? И ты это можешь доказать?
-- Конечно. Возьмем нашу 2-ступенчатую систему аттестации. Наша кандидатская там соответствует докторской, а наша докторская и аналогов в мире не имеет. В результате наш исследователь становится профессионалом (т.е. получает степень доктора наук) выходя на пенсию. Самая высокая квалификационная ступень и нижайший уровень развития науки – это не парадокс, а следствие. Следствие монополизма научных школ, чванства одних и холуйства других. Какой вопрос задается на защитах? «А ваша докторская на кандидатских апробирвалась?» Т.е. возможность присваивать чужой труд как бы сама собой предполагается. А чтобы и выбора никакого не было, результаты своей кандидатской в своей же докторской использовать ВАКовской инструкцией запрещено.

-- Это убедительно, особенно если учесть, что у нас каждый администратор в науке одновременно и ученый, хотя бы номинально, и как таковой, имеет право «влиять» и «направлять». В таких условиях искушения стать соавтором чужой работы мало кому удается преодолеть... Зная тебя, я могу задать неожиданный вопрос: а нужна ли вообще науке направляющая сила?
-- Вместо безответственного руководства должно быть взаимовыгодное сотрудничество творческих личностей. Руководить тем, что пока неизвестно, еще только приоткрывается, невозможно.

-- Управление через заказы, в т.ч. и госзаказы, координация научных исследований... Что еще ты допускаешь в руководстве наукой?
-- Только управление наукой через разработку критериев успешной деятельности и обеспечение условий для их реализации. Как вообще можно работать в науке на мировом уровне, если в республику не поступает научная периодика? Из Японии и Голландии научных журналов не видно уже 4 года.

-- Как ты относишься к научным школам?
-- По моим данным, периодичность появления новых знаний связана с падениями и взлетами научных школ. Новое может появиться только тогда, когда «школьники» теряют влияние. Отсюда ясно и мое отношение к науным школам.

-- Какой путь научного развития Беларуси ты мог бы наметить?
-- Сейчас уровень развития науки – это степень совершенства интегральных микросхем. По данным К.Борового, все интегральные схемы нами «содраны». Причем они, эти «переводчики с английского», уже легализовались на Западе. Так что самим надо думать. Ну а еще – информация. Она уже стала самым дорогим товаром, дальше будет только дорожать. Будут у нас развитые информационные технологии – все остальное приложится.

-- Какой, по-твоему, должны быть оплата в науке?
-- Она не должна быть какой-то особой. Если ввести особые условия оплаты, в науку полезут те, «кто был никем». Разве что льготы на рыбной питание предусмотреть, для подпитки мозго. А вот за новую идею – тут стоит подумать.

-- А нужна ли нам вообще фундаментальная наука?
-- Есть такое мнение: Беларусь так мала, что незачем ей тщиться делать вклады в мировую науку. Лучше, мол, брать из нее. Но, перестав вкладывать, мы потеряем способность осмысливать то, что в науке делается. А ведь без теоретической проработки практика оскудеет. Вот уехали из Германии ученые, спасаясь от фашизма, так она до сих пор не может восстановить свой прежний научный статус.

-- Как так у нас получилось, что наука, будучи главной производительной силой общества, стала перед необходимостью поиска концепции?
-- Одна из причин – не отслеживались мировые тенденции развития науки. А они должны не только отслеживаться, но и приниматься для исполнения. Например в мире, начиная с 1952 г., субсидии в электронику удесятерялись каждые 5 лет, а мы об этом не знали и не реагировали. Вот и получилось, что механики и математики наши идут почти в ногу с веком, а электронщики могут только заимствовать, а своего предложить не в состоянии.

-- Если ты так все понимаешь, скажи напоследок: какими фундаментальными проблемами науке следует заняться?
-- По-видимому, машинно-аналитическими решениями уравнений нелинейной механики как базы для осмысления проблем биологии в будущем. Основной же научно-практической проблемой века я считаю защиту Земли от камней с неба. Ведь достаточно глыбы размером в несколько км, чтобы погубить жизнь на Земле. От этой угрозы человечество пока защититься не может. Ну, а самые интересные результаты, как это ни странно от меня, физика, слышать, могут дать исследования в области языкознания. Зная глубинную историю языков, можно знать все.

Опубликовано в «Знамени юности» (Минск) в феврале 1996 г.