Записки провинциального книгопродавца

На исходе сил, на закате лет, на один глаз ослеп, другой видит чуть получше, и всё туда же – на книжные ряды пришёл. Стоит, наклонившись над столом, книжки гладит, пытаясь что-то разглядеть.

- Матвеич, да куда ж тебе гранит грызть – вон и зубов для этого дела не осталось, - съязвил суховатый Митич.
- Так я хоть с мяконького боку отхвачу немного, - неспешно и с достоинством отвечает Матвей, жмуря на позднеосеннее солнышко выцветшие с синевой глаза.
В результате он приобретает «Божественную комедию», подмигнув мне:
- Сколько лет на свете живу, а так не прочёл… Самое время теперь.

***
Самое время.
На книжные развалы приходят люди-осколки. Осколки прошлого и настоящего. Сектанты, таинственно переговаривающиеся с помощью только им понятных знаков, слов, имён.
- Богомолов…
- Хайдеггер…
- Мережковский…
- Роза мира…
- Каменный пояс…
- Я одолел только «Путь к Свану»
- И всё-таки «Поминки по Финнегану – произведение, предназначенное исключительно для филологов и лингвистов…
- Бегбедер содрал у Уэльбека, а Минаев у Бегбедера…
- Газданов и Набоков… тем не менее это русская литература
***

К нашим рядам подходит молодой парень, одетый неброско, но со вкусом:
- У вас есть Чарльз Буковски?
- Нет, - отвечаю.
- А Генри Чинаски? - хитро прищуривается.
- Нет, он с бодуна мается, - парирую.
Заговорщически хохочем.
***
А вот местный интеллектуал и эрудит, похожий на Олега Табакова, идет чуть ли не под ручку с другим всезнайкой – сутулым, сухощавым, в очках-телескопах, глаза горят, периодически похихикивает:
- Иван Никифорович, а вам известно, что вся эта грязная пена, вылезшая в девяностые, в частности – Воронин, так называемый автор целой серии «Слепых». «Слепой в ответе за Глухого», «Слепой идёт в отказ», «Слепой разбушевался» и прочая-прочая. Что это всё «ПИПы».
- Что это такое?
- Писательско-издательские проекты. То есть набирается группка студентов-филологов, литературных негров так называемых, и они стряпают такие детективчики по-быстрому. Студентикам – на пиво, издательству – дивиденды, мифическому Воронину – слава.
- Хи-хи… по сравнению с этим делом Маринина, выходит, ещё ничего.
- Маринина по крайней мере крепкий стилист…
Смех заговорщиков.
***

- Писать бы Лимонову книги и не лезть в политику эту… романы у него лучше получаются
- Да ну, как же можно. Эти его ипостаси неразрывны – без политика умрёт писатель. Ты как будто не читал его.
- Хрущёв был Троцкистом… Ты что, не знал?
- Я не задумывался.
- Про Прилепина разве что на заборе пока не пишут…
- Да ладно, радоваться надо. Глядишь, и оживёт литературный процесс.
- Батенька, к вашему сведению, может он и неоднороден этот процесс, но кипит он вовсю. Гениев, может и нет, но то, что они рано или поздно появятся – факт.
Ежеминутно ветер доносит до моего слуха обрывки подобных  разговоров.
Большинство прохожих норовит прошмыгнуть мимо столов с книгами, не удосужившись хотя бы на мгновение задержаться. В лучшем случае – скользящий взгляд, как на какую-то невидаль, извлеченную с музейных полок.
- Папа, а зачем книжки?
- Чтобы читать.
- А зачем читать?
- Чтобы умным быть.
- А зачем?
Озадаченный папа не знает что ответить. Судорожная работа мысли вознаграждается пространной фразой «Чтобы учиться».
- А учиться?
- Чтобы работать...
Всё предельно ясно. Ха-ха.
***
- Буду мемуары писать.
- Так ты ж не видишь уже ни хрена.
- На свою офицерскую пенсию найму стенографистку и вот тебе вся недолга…
***
Вот мы и работаем тут. Доктора наук, аспиранты, преподаватели, студенты филологических, исторических, политологических и прочих отделений, круглосуточные тусовщики в отставке, авторы афоризмов и пособий по занимательному виноварению, местные сумасшедшие совсем не провинциального масштаба. Самый высокий процент шукшинских «чудиков» сосредоточен именно на этом пятачке. Власти пытались прикрыть «блошиный рынок», если пользоваться их формулировкой, «с целью придания городу его истинного, культурного лица». На алее, что неподалёку, стоят памятники поэтов, не имеющих никакого отношения к городу, установка монументов инициирована властями и меценатами, являющимися их поклонниками. Право на существование книжного рынка было отвоёвано со всей убедительностью и беспрецедентностью. Кто-то осмелился дать Дракону власти хорошего пинка. Филофонисты, филателисты, нумизматы и другие коллекционеры (и продавцы) редкого товара, к сожалению, в этой борьбе за выживание не смогли отстоять своё место под солнцем. Букинисты оказались более жизнеспособным видом, своего рода мамонтами, приспособившимися к глобальному потеплению или похолоданию – с какой стороны посмотреть. Накал драматизма, присущий брэдберревскому «451 градусу по Фаренгейту», пока нам не грозит.
***
- Дожили! Трамваев нету, а эти всё время бессовестно врут. От машин задыхаешься. Безобразие! Всё забыли, всё продали. Грязь кругом…
Городские сумасшедшие. Вот один из них. Идёт, непроизвольно потрясывая головой и выдавая чрезвычайно эмоциональные тирады в адрес мирового зла. Раньше он был профессором на кафедре философии, объяснял студентам про базис и надстройку, про историческую необходимость, закономерную смену общественно-экономических формаций:

- Классовая борьба – источник развития классово антагонистических обществ
- Одни из буржуазных социологов прямо заявляют, что в современном капиталистическом обществе нет ни эксплуатации, ни противоположных классов, что есть только общественные слои (страты), которые объединяют людей в зависимости от профессии, образования, дохода, возраста, религиозных, политических взглядов и ряда других признаков. Никакими отношениями собственности люди, принадлежащие к этим слоям, якобы не связаны, отношения между ними представляют полнейшую гармонию… Выдумки апологетов капитализма об отсутствии классов и классовой борьбы в современном буржуазном обществе подхватили реформистские и ревизионистские деятели. Так, американский реформист Ф. Мэррей прямо пишет, что в Америке нет классов, что там якобы «все рабочие» и что, в конечном счете интересы фермеров, промышленных рабочих, бизнесменов, служащих и интеллигеции совпадают… Ещё вторят ревизионисты…  А в действительности – ни о каком исчезновении классов не может идти и речи. В современном буржуазном обществе господствует капиталистическая собственность, а потому есть и классы-антагонисты – буржуазия и пролетариат. Ожесточённая классовая борьба между ними продолжается и в настоящее время.

Однажды, кажется в 90-е, у него «помутился рассудок». Тем не менее, многое, им высказанное на книжных рядах, прямо так, в пространство, никому конкретно и, одновременно – всем и сразу, не так абсурдно, неадекватно и дико. Я жалею, что у меня не было тогда диктофона и самой идеи запечатлеть эти бесценные свидетельства эпохи очередного безумия, на чьей ветке мы сидим, вместе с которой когда-нибудь дружно с гиком и треском грохнемся:
- Они нас успокаивают, дескать, всё хорошо, дескать  - Олимпиада, Родина встаёт с колен. А пусть они проедутся в общественном транспорте или навестят так называемого «простого жителя». Пусть поработают на бессмысленной работе пять дней в неделю, хотя они тоже работают на, своего рода, бессмысленной работе. А их Олимпиада – голые понты.

Представьте себе семью, которой нечего есть, детям не в чем ходить в школу – сплошные лохмотья, на учебники денег нет, жена тяжело болеет и прочая-прочая. А сосед в это время купил себе «Порше». Отец семейства не находит ничего лучшего, кроме как невиданным способом (может кредит взял) купить себе «Бентли» последней модели и таким образом утереть нос соседу… Вот она ваша Олимпиада.


Они рассказывают о пользе Никеля для экономики региона, но пусть они тогда вместе со своими семьями поселятся где-нибудь там – в тех краях, где собираются его добывать, да поживут годков с десять…
«Годков-с-десять» выходит особенно эмоционально, и я убеждаюсь, что он не больший безумец, чем я или другие подобные мне. Жаль только, что эти мысли вслух выдаются спонтанно и тут же сменяются другими, создавая сумбур:
- Так. Пособие по тяжёлой атлетике, - раскрывает, листает, - Нет! Дрянь! – отбрасывает, - Полнейшая дрянь. Где фотографии, где схемы, где указания, как соблюдать диету. Иллюстрации если и есть, то какие-то невнятные. Нет! И спорт уже не мир, а рынок. Ни патриотизма, НИ-ЧЕ-ГО!!!


Ах да, одет он экстравагантно: широкополая старая шляпа, пальто серого цвета, многочисленными заплатами превращённое почти в карту мира, только материков, островков, островов и полуостровов, архипелагов, здесь несказанно больше. Хромовые сапоги (и где он их только достал?!), потёртые джинсы «Левайс»… А вообще, в нём есть что-то от ваганта или ещё какого-нибудь средневекового чудака.


Его речь как граммофонная иголка, скачущая по заезженной пластинке, тем не менее, это одна и та же пластинка, одни и те же наболевшие проблемы.
Прохожие с опаской косятся на этого человека, стараются побыстрей пройти, не останавливаясь даже взглядом на книгах.
- Буржуазные идеологи и их реформистские соратники хвастливо трубят о «всеобщей демократии», «демократии для всех», якобы существующей в капиталистическом мире. Этой «чистой» буржуазной демократии они противопоставляют диктатуру пролетариата как якобы бюрократическую, недемократическую власть. На поверку же всё оказывается с точностью до наоборот. Хвалёная буржуазная демократия, как мы уже видели, является только ширмой, за которой скрываются всесилие денежного мешка и фактическое бесправие трудящихся. Увековечить капиталистические порядки, эксплуатацию миллионов трудящихся ничтожным меньшинством собственников – вот какова задача буржуазной демократии…
На сегодня все свободны, лекция окончена…

***
Мой напарник выдаёт перл:
- Я бы никогда не стал читать книги, которые кто-то читал до меня. Поэтому я здесь и не покупаю ничего, только в магазине.
- Так в магазине их щупают, пролистывают тоже. Абсолютной стерильности не существует.
- Да дело не в этом. Нет. Не в стерильности дело, а в собственности. Это же как девушка… Впрочем я запутался…
***
- Молодой человек, а вы знаете, что в мире только одна книга, которую нужно обязательно прочитать. Остальные – не обязательно.
- Что же это – «Фауст» Гёте что ли?
- А вот и нет. Это «Библия»!!! Молодёжь…
***
- Я считаю Андрея Платонова гением.
- Многовато их будет тогда, этих гениев, если каждого считать таковым. Но не все достойны…
- Ну и кто, по-вашему, достоин?
- Данте, Шекспир… Пушкин.
- Но ведь каждому времени нужен свой гений, не так ли?!
- Пожалуй… нет. Лучше вообще никаких, чем абы каких.
- Семён Моисеевич, давайте, пока наша полемика не трансформировалась в драку, прекратим сей спор.
***
Мимо проходят девочки-хипстеры с филфака. Одна из них, наиболее яркая и симпатичная, подходит к нашему столу, увидев «Бунтующего человека» Камю, да всего за сто пятьдесят рублей, она оглашает окрестности радостным воплем, и стремглав покупает.
- Сегодняшняя «продвинутая» молодёжь достаточно предсказуемая, - говорит мне друг, работающий в книжном магазине неподалёку.
- В плане?
- Стоит кому-нибудь из них зайти в магазин, как я уже с точностью до 90 процентов знаю, что они будут покупать. Джентльменский набор таков: Ницше, Камю, возможно – Сартр, вероятно – Шопенгауэр. Ну и битники впридачу.
***
Работал здесь раньше мужик, очень похожий на Конфуция, немного на Тосиро Мифунэ или на какого-нибудь Диогена из Синопа. В свободное от развалов время не гнушался лазать по помойкам. Книги на его рядах самые дорогие. Однажды его били на глазах у всего рынка. Просто деньги, которые он взял взаймы на покупку книг, вернуть же их ему как-то не удалось – то ли пропил, то ли выручка невелика оказалась. Разочарованные инвесторы посильными способами избавлялись от стресса.
***
На дворе стояло бабье лето. В такие дни и народу больше на рынок приходит, и вообще душа поёт. Торговый день близился к концу, когда подошли два элегантно, на манер французских интеллектуалов, одетых молодых юноши, покуривая на редкость душистый табачок, они спросили книги, посвящённые киноискусству, философии, поэзии, живописи. В результате они взяли три альбома импрессионистов, карманное издание «Опавших листьев» Василия Розанова и сборник стихов Уильяма Блейка. Потом, не торопясь, отошли в сторонку, сели на лавочку под раскидистым деревом и продолжили сеанс неторопливой, оскаруайльдовской беседы и воскуривания прелестного табачку. Я не утерпел и подошёл к ребятам:
- Можно у вас угоститься? Чудесно, на всю округу разлился аромат от вашего табака и от прелых осенних листьев.
- Выбирайте: есть сигареты, а есть табак и бумага для самокруток, из которых вы сами можете свернуть себе покурить.
- Второй вариант, джентльмены. Спасибо.
Присел с ними рядом и поинтересовался о житье-бытье. Оказывается, один снимает фильмы, другой – писатель, правда, по-кафкиански пишет всё в стол.
- Учились ли вы где-нибудь для того, чтобы снимать фильмы?
- Нет, зачем? Джармуш, например, не учился.
- Нет, он учился в киношколе, но потом грант, данный ему на образование, потратил на съёмки первого, и, одного из лучших своих фильмов «Permanent vacation».
- Ясно. Это один из моих любимых режиссёров. Но, всё-таки, продолжая говорить о вас, мне интересно узнать, где я мог бы увидеть ваши работы?
- Проще всего в Интернете, спишемся в социальных сетях, я вам дам ссылку. Антуан Китогон я.
- Хорошо. А как звать вас? - обращаюсь к писателю.
- Максим Боц.
- Позвольте, Максим, поинтересоваться, а что вам мешает опубликовать свои произведения.
- Сейчас публикуются все кому не лень, не хочется залезать в ванну, в которой до меня поплескалось миллиона три.
- Если так рассуждать, можно далеко зайти. Писак всегда много было. И писателей, кстати, тоже. Если ваша проза или поэзия выше среднего, то будет обидно, если о вас никто не узнает. А как о вас узнают, если вы сидите в своей башне слоновой кости и набивает на своей алмазной печатной машинке на пергаменте, выделанном из кожи единорога свои серебряные строки, и носа не кажете на улицу.
- Почему же? Я выхожу покурить. И потом, сценарии с этим Феллини мы пишем вместе.
Неожиданно пошёл дождь, и мне нужно было накрывать книги клеёнками. Откланявшись, я покинул молодых художников.
***
Парочка лихих бритоголовых парней проходящих мимо нашего столика, задержалась на мгновение, точнее задержался один из них, второй же нетерпеливо дёргал его:
- Аллё, пойдём, ничего тут интересного нет.
- Нет, погоди, - у вас «Капитал» Маркса есть?
- Нет.
- А «Майн кампф»?
- Тоже нет.
- Да, действительно, читать нечего.
***
Костлявый мужичонка с нервным тиком, невзрачно одетый, взял заинтересовавшую его книгу и, заикаясь, спросил, сколько она стоит.
- Сто рублей.
- А м-может за пятьдесят?
- Восемьдесят
- А м-может…
Торг – дело обычное. Через некоторое время искомый компромисс найден, мужичок расплачивается, и, не остыв еще после торга, уходит… забыв книгу.
- Мужчина, книжку забыли, забыли книжку, мужчина!
***

Мы зачем-то вышли торговать, когда на улице стояла температура минус 10 градусов по Цельсию. Покупателей – ни единой души. Азарт торговли, что говорить, сам собой питаться не может. Ты приободряешь себя: «Лимонов работал в юности книгоношей, и у меня это только начало. Когда-нибудь напишу если не книгу, то рассказ про эти дни, а материала ого-го как много!».
Напарники приходили-уходили, менялись, я тоже приходил-уходил, но от возможности подработать на книжном рынке редко отказывался.
Никакая другая работа не оставляла столько простора для мечты и для жизни, нигде я не располагал столь богатой коллекцией самых разнообразных характеров и типажей и нигде не узнавал каждый день столько новых, а скорее – забытых имён или неизвестных или малоизвестных, и уж если быть точным – неизвестных мне:
 Левитов
 Слепцов
 Кораблинов
 Роберт Крайтон
 Камило Хосе Села
 Тауфик Аль Хаким
Эдмонд Гуссерль
Музиль
Брох
…
Помню, как откладывал на пятитомник Марселя Пруста, который до сих пор не прочитал.
Спорадические дискуссии возникающие тут и там, особенно когда не слишком жарко и не слишком холодно. Обо всём на свете, в особенности – об отвлечённых вещах.
Один из продавцов – вылитый Захар Прилепин, а другой – И. А. Гончаров.