Тётя Маня

…Вышла Люба.
— Господи, до чего же жалко ее стало! — сказала она. — Прямо сердце заломило.
— Поехали, — велел Егор. Развернулись… Егор последний раз глянул на избу и погнал машину. Молчали. Люба думала о старухе, тоже взгрустнула. Выехали за деревню. Егор остановил машину, лег головой на руль и крепко зажмурил глаза.
— Чего, Егор? — испугалась Люба.
— Погоди… постоим… — осевшим голосом сказал Егор. — Тоже, знаешь… сердце заломило. Мать это, Люба. Моя мать.
/Василий Шукшин. Калина красная/

Точно такое чувство как у Егора возникло у меня, когда я, идя по деревне, постучался в дверь дома, где живет моя последняя из живых тётушек. Родная тетя Мария из рода моей покойной мамы. Открыв дверь, она сначала не узнала, а узнав, обняла и заплакала навзрыд с причитаниями: — Ваня, Ванечка пришел… Не забыл тётку! И мне стало стыдно, ведь два года я приезжая в деревню не проведывал тетю. Стыд, стыд, стыд….

А ведь она последняя из многочисленных тетушек и дядьев родных со стороны покойной мамы. А всего их было шестнадцать. Знал же я из них только шестерых — остальных выкосила война и последующие невзгоды.


И вот теперь я сижу у тёти Мани и слушаю её бесхитростные рассказы:

— да всё у меня есть,- показывает вокруг,-хата, телевизор, еды хватает, пенсия тринадцать тысяч. Два раза в неделю приходит женщина помогает мне дрова, уголь, из магазина товары приносит. Я ей тысячу плачу за заботу. Саша (сын) не забывает, постоянно приезжает. А Вовка (старший сын) забыл мать! Но я его не виню…. Вот только года (81 год) и здоровья нет, — плачет;

— деда моего Савелия Лаврентьевича Чхало с семьей выслали из Киевской губернии, мельница у него была там (возможно две мельницы???- И.П), забрали её. А он и в Сибири тоже построил ветряк, и тоже забрали потом её;

— когда папу забирали на фронт, он сказал: — Прощайте мои родные, дорогие я уже не вернусь! Видно чувствовал судьбу,-заплакала тётя,-ведь он и в мировую с немцем воевал и в гражданскую с белыми. Так и получилось, получили мы известие, что пропал без вести наш родной Петр Савельевич. Мама потом бегала в Покровку. Там вернулся израненный мужик с фронта, они вместе уходили на войну, но так ничего она не узнала;

— папа перед самой войной дом поставил, без единого гвоздя. Хорошая изба получилась, а люди потом сказали, что хата у Чхалов хорошая, только духом человеческим не пахнет из неё,- заплакала, вспоминая тётя,- а как ей пахнуть, если папа на войне погиб, а мама Ульяна в сорок шестом году умерла;

— остались мы одни: мне- 13 лет, Лена, твоей маме — 8 лет и дяде Леве — 5 лет. И начали мы пухнуть от голода. А потом кто-то сказал Кольке (старший брат): — Ты чего бросил своих?- он как с фронта пришел бригадиром в колхозе работал и у него уже своя семья была. Тогда он приехал и привез булку хлеба и сказал, чтобы каждое утро мы приходили к амбару, где он хлеб на бригаду получает. И тогда мы начали оправляться;

— А потом Колька забрал Лену и Лёву к себе, но там не мёд был. Нинка (его жинка) сильно била Лену, да и Лёвке доставалось. Однажды Лена гуску не выпустила, так Нинка избила её, черная была от побоев. А вечером Колька с бригады ехал, ему соседи говорят:- Ленка что — то страшно кричала. Он как увидел мамку твою синюю, жинка Нинка пыталась Ванькой (сыном) прикрыться, он вырвал его из Нинкиных рук, бросил на кровать и страшно избил её;

— приехал из Томска Алексей (брат), он там жил после трудармии с новой женой Татьяной и забрал от Кольки Лену и Лёвку к себе. Но там тоже не мёдом было помазано, Татьяна их обижала, а кому чужие дети нужны? Особенно в те годы. Я же уже большенькая была и отказалась ехать наотрез. А хату нашу продали;

— Алёшку в войну забрили в трудовую армию, ведь у него в детстве глаз вытек. У него осталась семья, Ганна-жена, и двое деток, мал мала. И вот когда голод подступил, Ганна работала на веялке, веяла хлеб, не удержалась, спрятала в грудях мешочек с зерном для деток и её поймали. Два года тюрьмы дали. А детки умерли… Мама Ульяна забрала их к себе, но они были уже простужены. Ганна, чтобы хоть как прокормить детей, в свою хату пустила контору колхозную. Люди там постоянно ходили, а дети по полу лазили вот и застудила она их;

— дядя Лёша семь лет в трудармии прослужил до сорок девятого года включительно, а там голод у них был страшный, почти не кормили их. Мы-то хоть за счет коровы держались, корова у нас хорошая была. А дядя Лёша письмо маме прислал, мол, в Новосибирске ходим по помойкам объедки собираем, а какие там объедки то тогда были? Мама сразу в погреб, насушила картошки, жиру чуток, на санки всё сложила и подалась в город. А мы втроем сидим на печке и ревем: Мама, мамочка ты где??? А потом в ночь стучит:- Мама, вернулась!- какая радость была. Несколько раз так она ходила в город;

— я ведь в школу всего два года ходила, да и то пока можно было босиком ходить, а как снег, так всё-школа кончалась. А нравилось мне учиться, но не сложилось. И оценки у меня были хорошие;

— дед твой Паршик, сват спрашивает меня, когда мы породнились через твою маму Лену: — Что-то ты сваха ко мне плохо относишься?- А как к тебе относиться,- говорю, — когда ты забрал у меня на поле ведерко нашелушенного из колосков зерна: — Не положено на колхозном поле,- а ты видел, какие у меня ноги были все в крови? Ведь по стерне босиком зерно собирала, все ноги в крови были… А ты не пожалел нас с бабушкой восьмидесятилетней, шелушившей собранные мною колоски;

— я была дюже сильно против того чтобы твоя мамка за Паршика замуж выходила. Она не послушалась меня и вышла за Юрку, твоего отца;

— когда я с Васькой сходилась, мне говорили: — Манька, зачем тебе такое ярмо, своих двое, да у Васьки четверо…,- но я не слушала никого, и вырастили мы с ним всех шестерых, в люди вывели. Только забыли меня дети;

— а помнишь, как я тебе условие поставила,- оживилась тётя,- ты есть у нас не хотел садиться, так я тебе сказала, если не будешь есть, то больше не приходи и тогда ты стал, есть.


А потом мы пили чай, и разговаривали, разговаривали, когда же я уходил, тетя Маня сказала:
— Ванечка не забывай меня, когда приезжать будешь….

И я пообещал и пока был в деревне, еще два раза навешал тётю… И потом буду навещать всегда и звонить.

Дай ей Бог здоровья!


А я иду дальше по родному селу а в голове: «Как же наши выстояли в той войне-проклятой войне?».


Пояснение:
— Савелий Лаврентьевич Чхало,- мой прадед.
— Петр Савельевич Чхало — мой дед, пропал без вести в декабре 1942 года под Сталинградом.
— Алексей, Николай — старшие братья тети и моей мамы.
-Ульяна Акимовна Чхало — моя бабушка по маме.
— Дед Паршик (Паршиков Иван Гаврилович),- мой родной дед, на то время, время войны, председатель сельского совета. Сельсовет объединял то ли шесть, то ли семь колхозов…
-Васька (Грициненко Василий Ильич) — второй муж тети Мани.