Связи с общественностью

Близких друзей у меня нет, но разных авантюристов, оставивших нестираемый след в моей жизни, хватало, да и хватает. Этот день рождения я отмечал в одной пивной (она впоследствии сгорела) в компании знакомых. Шампанское, пиво и королева вечера – водка. Мы засиделись и не заметили, как к нам подсел довольно странный парень в кожаной лётчицкой куртке. Он громче всех произносил здравицу в мою честь, хотя ни я его, ни он меня, не знал. Ещё было ясно, что он точно пришёл не за халявой, потому что пуще других заказывал кружку за кружкой, стопку за стопкой. И сигаретами всех угощал.
Мы пили, пили, пили. Курили, курили, курили. Но мой организм отказывался пьянеть. Я вливал в себя пинты жидкостей. Бегал в сортир каждые десять минут. Предела не наступало. Тоска не уходила.

Подошло время закрытия, и нас выперли на улицу. Мои быстро разошлись по домам, кто-то заказал такси. А я домой не собирался. Таким образом, мы остались вдвоём.
-Пойдём ко мне, - предложил новый знакомый. - Будем самогон пить. Меня Диманом звать, если что.
-Захар…
Поручкались. Диман явно старше меня, ему под тридцатник, мне же немного за двадцать.

 И взгляд у него такой… что сам в нём, может, ничего  особенного и не разглядишь, но вот он в то же время выведает о тебе всё, что пожелает, не раскрывая рта. Если ему будет нужно. Взгляд следака или сыщика. А может – снайпера. Впрочем – алкоголь, впрочем – обострённая чувствительность, впрочем – паранойя.

 Мы шли по одной из центральных улиц и встретили рыдающую старушку.
-Что стряслось, мать? - участливо поинтересовался Диман.
-Ды… ироды… кошелёк, кошелёк вынули… с сумкой.
-Мать, а что ты в такое тёмное время делаешь здесь? Дома сидеть надо, ко сну готовиться, чаёк с мятой попивать. Деда журить.
Я стоял в стороне истуканом, вконец растерявшись. Ветер поднялся нешуточный. Занозой в сердце засела досада, что я не отправился домой. Холодно, голова болит, хочется чаю, до бабки мне никакого дела. Дура старая. И самогону совсем не хотелось.
-Бабуль, ээ, что ты делаешь в такое время здесь?

-Я шла домой из поликлиники. Было пять часов дня. С собой было три тысячи. Хотела купить лекарств, да забыла, что аптеку закрыли. Стояла, разинув рот. Два дня назад здесь ещё была аптека, а сегодня уже салон сотовых телефонов. Я стояла, разинув рот, так какой-то охламон сумку-то и выхватил. Ну, думала – одумается – вернёт. У меня и справка по инвалидности там… Нет, нет у людей сердца…

И снова зашлась в беззвучном уже плаче, потому как силы все выплакала.
-Вот, что мать. Людям верить – это ты зря. Тебя жизнь ничему не учит?
-Ну, так раньше по-другому было… Люди были людьми…
-Во-первых это твоё «раньше» двадцать лет назад последний вздох испустило. И быльём поросло. Во-вторых - и раньше паскудства хватало.  Во времена дефицита, когда все с талончиками в очередях стояли, тоже разные «охламоны» грабили бедных старушек, отнимая несчастную порцию хлеба. И жрали друг друга во время голода. Ты это лучше меня знаешь. Во времена разрухи всякая сволочь активизируется. Сейчас – разруха, понятно? В общем, бабуль, я устал с тобой разговаривать – держи деньги. Чем богаты, как говорится.
С этими словами он достал из заднего кармана скомканную пачку денег и сунул ей. Но без всякого там барства. Просто сунул.
И мы пошли дальше.
-Дим, сколько там было?
-Да штуки две. Забей. Я сегодня аванс получил за работу. Общественно-полезную. В переписи населения участвовал. По домам ходил – то да сё. Ох и насмотрелся – итить-колотить…
-Что там?
-Ну, это, я и не знал, что настолько хреново живётся у нас, в провинциальной России. Таджиков штук двадцать в двухкомнатке. В другой квартире – наркоманы. В третьей – алкаши. Дети в школу не ходят. Мочой, дерьмом воняет. Газом. В одной квартире от жлоба пьяного по башке  чуть не получил. Спас газовый перцовый балончик. Потом – цыгане, бабки немощные. Вот подобных этой дуре знаешь сколько? Не счесть. У одной внучок пенсию отнимает, у другой – сынок, да еще и поколачивает в благодарность. А третью вообще никто не навещает… Молодые умирают, а старые жалеют, что не померли раньше.
В одном из ларьков мы купили хлеба, консервов, пива, сигарет и лапши быстрого приготовления. Мы углубились в подворотню. Фонари светили ярко, и тишина стояла необыкновенная, изредка нарушаемая проезжающей вдалеке машиной.

-Вроде, ничего больше не надо. Чай, самогончик, у меня есть. Даже сало есть.
-Отлично.

Что я мог тут ещё сказать?!
Дима жил в  доме годов сороковых постройки.
На железной двери подъезда – допотопный кодовый замок с ручкой. Дима как будто прочитал мои мысли:
-Да, замок давно не спасает. Кому надо – любой заходит. Тут же наркоманский район. С одной стороны – алкаши, с другой – наркоманы. Веселуха. Карусель иногда всю ночь. Мы с женой думаем переезжать.
Только сейчас я обратил внимание на кольцо на его руке.
Ухнула дверь подъезда, и мы погрузились во мрак, пахнущий застаревшей пылью. В подъезде сухо и тепло. На подоконнике - пожелтевшие газеты бесплатных объявлений. В углу - банка «Nescafe» полная окурков. На облупившейся синей стене чьей-то изобретательной рукой нарисована обнажённая девушка, рядом с ней – кот с торчащим членом, размер которого превосходил самого кота. Ну и фантазия у людей! Потолок сплошь в чёрных пятнах. Я знаю, как такие пятна делаются. Берёте спичку, слюнявите её, измазываете в побелке, поджигаете и бросаете вверх. Спичка прилепляется, горит и оставляет после себя черный нагар. Нехитрый способ оставить след после себя, а вернее - наследить.
На втором этаже было не так темно – пробивался свет фонарей.
Диман жил на третьем. Только перед обитой коричневым дерматином дверью я удосужился поинтересоваться насчёт жены, дескать, не потревожит ли её моя персона.

-А она в командировку уехала. Так что всё чики-пуки.
Только я пересёк порог его квартиры, как тут же погрузился в атмосферу быта времен брежневского застоя. Лет сорок назад эти голубые в горошек обои были писком моды. Такие у прабабушки в комнате поклеены были.
Старый телефонный аппарат со спиралью провода и здоровенным наборным диском. Такой я только в музее видел и ещё в фильмах. Какой-нибудь важный товарищ орал в такую трубку: «Москва! Москва!» и дул ещё.
-Ну чё застрял? Дедова квартира. Дед раньше жил. Он учёным, выдающимся биологом был. За заслуги дали жилплощадь. Потолки видишь - высокие. Здесь раньше сплошь светила науки жили. Повымирали, поспились... Ремонт в этой квартире лет сто не делали. А мне нравится. Машина времени будто. Фильм «Стрелец неприкаянный» с Ильиным смотрел?

-Не-а…
-Эх, молодёжь…, - псевдогорестно так протянул. - Ну, давай разувайся и шуруй в комнату, а я пока с закусью соображу.

Комната. Потолки высокие – не допрыгнешь. Люстра с кучей свисающих с неё стекляшек. На стене –  здоровенный портрет Горького. Ницшеанские усы, выделяющиеся, суровый взгляд, предъявляющий непомерные требования к слабому в большинстве своём человечеству.

Портрет начала тридцатых годов, незадолго до смерти классика сделанный. Я его ещё в литературной энциклопедии  встречал.
На полке – разносол книг: от Кастанеды и Шопенгауэра до классиков социалистического реализма. Федин, Фадеев, Леонов.
Алексей Максимович особняком на отдельной полке в виде тридцатитомного собрания сочинений.
Я сел на кровать. Там валялась визитка. Дмитрий Шамаев. Специалист по связям с общественностью
Вскоре он принёс литровую банку самогона.
-Ты понюхай-понюхай!

Запах у жидкости оказался замечательный. Чабрец, зверобой, быть может немного полыни. Когда я был маленький, мы с родителями гнали самогон и приторговывали им. В 90-е каждый выживал как мог. И бутлегерство – отнюдь не худший вариант.
Закуска собралась под стать выпивке: сало, лук, хлеб, килька в томате, тушёнка, солёные огурчики, грибы. Пиршественный стол соорудили из двух табуреток, которые накрыли не газетой, а небольшой скатёрочкой с вышитыми на ней мотивами Тайной Вечери.

-Бабка шила, мастерица у меня была, - промычал Дима, жуя сало. – Ну что, именинник, давай за тебя ещё раз.
-Погнали!

Напиток оказался крепче водки градусов на десять, и мне поначалу показалось, что я горю изнутри. Но вскоре всё улеглось и на душе стало спокойно. Так спокойно, как в надёжном тёплом бункере. Наконец-то пришло то опьянение, которого я так ждал. Которое как дом родной, как крепость, где тебе сам чёрт не страшен.
-Слушай, Дим, а ты чё, реально специалист по связям с общественностью?
Говорить было не так просто. Рот открывался неохотно, норовя растянуться в блаженной улыбке. Зато думалось замечательно – мысли рождались из чистейшей субстанции, вроде эфира.
Он засмеялся. Смешливый какой. И выдержал долгую паузу. Ответил на редкость чётко и связно.
-Да, да всю жизнь связью с общественностью занимаюсь. Ты видел сегодня одного из представителей этой «общественности». Бабку эту. Про перепись рассказывал уже. Я могу общаться как с народом, так и с академиками. Со всеми общий язык нахожу. А на жизнь я совсем другим зарабатываю.

-Чем?
-Антиквариатом торгую.

Мы выпили ещё по одной и ещё. Собеседник оживился, и с него спал этот демонический лоск. Или я к нему привык уже.

-Ты как к оружию относишься?
-Интересная тема. Когда-то давно стрельбой занимался.
-Это хорошо. Щас тебе заценю кое-что.
Он свернул часть ковра, обнажив крашеные доски. Подцепив одну из них ножом, он открыл что-то вроде тайника и достал оттуда обрез.
-На, глянь. Не бойся – не заряжен.
У железа и крови схожие запахи. Я с трепетом погладил стальную твердь. Упилённое ружьё. Таким Данила Багров в известном фильме укладывал братков штабелями.

-Круто! - моему пьяному восхищению не было границ.
-Ещё бы. Дедово ружьё подпилил. Надо его на дачу отвезти. Хотя, знаешь, много всякой мрази тут ходит, и мне так спокойнее, даже когда оно под полом лежит. Согревает.
-Да ладно, чего тут бояться. Центр города. Милиция.
-Центр, говоришь? Милиция? Тут недавно девушку одну чуть не изнасиловали. Хорошо – я крик услышал. Выбежал с этой херовиной – пуганул их, даже выстрелил. Уроды! Грозились мне. Пуганый я, бля! А в конце девяностых в этом самом дворе бизнесмена какого-то грохнули. Из окна видел. К деду тогда в гости приехал. Ага. Охрану подпоили, а важного самого из автомата изрешетили, когда он из подъезда выходил. Но то разборки были, а тут вовсе беспредел… ****и… в стране чёрти что, а у них статистика, статистика… Пойдём покурим-ка.
Мы вышли на балкон. Споткнувшись, я ушиб ногу о что-то чрезвычайно громоздкое и ржавое. При ближайшем рассмотрении препятствие оказалось велосипедом «Салют».

-У меня такой в детстве был, с дамской рамой. Я на нём учился ездить…
-Аа… это брата двоюродного. В армии сейчас он. Всё никак металлолом не сдам этот. Может, поможешь на днях разгрести здесь да вынести железяки?
-Без проблем.
После особо глубокой затяжки меня стошнило прямо на велосипед и всё, что под ним лежало.
-Упс…
-Завтра уберём. Пойдём ещё накатим…
Пока Дима готовил на кухне закуску, я прилёг на пол и моментально заснул. Проснулся от энергичного тормошения. Голова гудела, во рту стоял горьковато-железистый вкус желчи. Хозяин квартиры успел включить музыку.

Неизбежность войны
Предвкушаю крах
Если я говорю –
Значит он прав
Армагеддон – это больше чем страх
Это любовь, это слёзы и кровь
Твоих сыновей
АФРИКА!
…
Мои волосы как прутья,
Мои мысли белый мел
Я однажды не проснулся
Оттого, что я висел…

Услышав эти строчки, я нашёл в себе силы подняться и поинтересоваться, что это за группа.
-«Комитет охраны тепла». Не слышал раньше? А я знал, что тебе понравится. Чувствовал.
Действительно, в моём понимании любимая музыка, книги, фильмы, те, что цепляют, и прочее, создают личное духовное пространство, в котором душа может хоть на время разгладить складки и расправиться. Для того, чтобы понять песню интеллектуально, иногда требуется послушать её несколько раз. Но именно при первом прослушивании получаешь или не получаешь те самые настоящие эмоции. Заряд.
Мы пили с Димой и дальше. Я приналёг на закуску и чувствовал себя более, чем хорошо. Бытие на мгновение приоткрыло завесу тайны.
-Знаешь... Я сразу понял, что ты хороший парень, - лицо Димана расплылось в улыбке. Люстра светила очень ярко.
Мне стало трудно фокусировать взгляд на предметах, и я закрыл глаза. Далее пил вслепую. Из динамиков лилась новая, но знакомая до боли музыка.

Март. 2013