Из блокнота В столице

Валентина Лефтерова
                Из блокнота:   «В СТОЛИЦЕ»

Пляжные зарисовки

… Нет ничего занимательнее наблюдений на пляже. Вот и сегодня, как всегда, пристроившись на горячем песке, раскрыв книгу и перечитав несколько страниц, я неожиданно чувствую какую-то усталость, леность мысли. Быть может, от палящего солнца? Но я отрываю глаза от книги, перекидываюсь с живота на спину и, закрыв глаза и лицо панамкой, пытаюсь просто загорать.

Через две-три (может, пять?) минут мне и это надоедает, я опять ложусь на живот и сквозь тёмные очки начинаю внимательно приглядываться к окружающему. Именно здесь, на этом пляже, у меня всегда повторяется такое начало моего времяпрепровождения. Хотя, конечно, такие вот вылазки к реке бывают не так уж часты из-за нехватки времени, но в особенно жаркие дни желание сбежать сюда от множества всяких и разных дел сильнее меня. И, предположив, что здесь всё же удастся что-то прочесть к очередному экзамену сессии, я с книжкой с сумочке каждый раз стремлюсь вырваться на эти популярные в столице пляжи на Воробьёвых горах, куда стекались такие же изнывающие от жары горожане...

Пляжи эти были почти никак не обустроены, но мелкий тёплый песок или полянки с зеленеющей травой-лебедой в такие дни привлекали десятки людей. Иногда здесь появлялись с лоточками продавцы пирожков, водички, мороженого. Нередко, как и в этот день, многие отдыхали семьями, небольшими компаниями, но всё же большинство составляли парочки или одиночки, вроде меня, невольно сбежавшие сюда от безжалостно палящего солнца этого лета…

Итак, ленивым взглядом окидываю окружающее меня пространство, понимаю, что оно меня занимает ныне более принесённой с собой книжки, и невольно берусь за ручку, блокнот, и что-то начинаю в нём набрасывать. Зачем? – да просто, чтобы запечатлеть этот нынешний миг, потому что отлично понимаю, что уже завтра он не повторится.

Уже завтра всё будет иначе. Да, тот же пляж, берег, серо-зелёная река, деревья и их тени, редкие скамеечки вокруг и тёплый песок под ногами… Но люди-то, люди будут другие. Другие лица, ситуации, мои же собственные мысли и ощущения… Восприятия и самого дня, и окружающих обстоятельств, и, может быть, встреченных здесь москвичей…

Словом, разморившая меня жара погружает в новый момент творческого начала – наблюдательно-описательный, и, почему-то в который раз подчиняясь ему, я начинаю фиксировать на бумаге то, что вижу, слышу, как-то по-своему сиюминутно чувствую…  Слова быстро и неровно ложатся в блокнот. Мысли простые, наполовину недодуманные, зачем-то уже завтра станут частичкой моего бесконечного саквояжа памяти, черновиков, набросков.  Зачем и для чего? – я и сегодня не могу объяснить. Так, очередные «узелки на память» из огромного потока реально протекавшей реки жизни. Вот и все объяснения им…

И я смотрю, и пишу, пишу, пишу…

Вот тройка интеллигентов в очках, приятной наружности. Не смотря на возраст, у них приятные лица, хорошо сохранившиеся фигуры. Он – в тёмных очках, внимательный. С добрыми глазами. Она – привлекательна, деятельна, энергична. Третий – друг семьи, «дядя Коля»*… 

Напротив этой компании отдыхает юноша с яркими губами и пушинками-усиками. Голубые глаза его частенько внимательно и призывающее останавливаются на фигурке юной хорошенькой девочки, также сосредоточенно принимавшей солнечные ванны чуть поодаль, с независимым видом выставив свою стройную фигурку под палящие лучи…

Но особое удовольствие на сей раз мне доставило наблюдение за группой ребят-кавказцев, кажется, грузин. Симпатичные, гибкие, бодрые, резвые, как дети, они напоминали молодых бычков своей подвижностью, непосредственностью. Непроизвольно (по обычной моей привычке в любой компании выбирать для себя «симпатию», на которой и сосредотачивалось бы моё внимание) выбираю среди них свою «симпатию», наиболее активный объект для наблюдений, и уже через минуту помираю со смеху.

Вот ему захотелось сыграть в волейбол, и он сагитировал своего товарища встать в круг играющих. Пристроились, стоят в ожидании паса. Уже через минуту второму надоело это пустое ожидание, и он незаметно выбыл из круга. Мой же «объект» более терпелив, пытается играть, ожидая редких подач мяча. Наконец, и ему наскучило понапрасну стоять среди незнакомых ему игроков и он – брык! – приземлился на траву рядом с друзьями. Через минуту снова – брык! – перевернулся на спину, прикрыл от солнца глаза… А через минуту ему опять скучно, он обнимает рядом лежащего приятеля, притягивает его к себе и неожиданно чмокает того в губы. Раздаётся громкое «ха- ха- ха…», им весело, они хохочут и, стараясь привлечь внимание друзей, снова чмокаются.

Вот кто-то из них принёс мороженое, все довольно наминают его. Моя же «симпатия», едва испробовав его, по-девчоночьи как-то скривился: - фи!.. – и опять куда-то помчался. Через минуту – опять здесь, со смехом, резвыми жестами… Неожиданно появился некто в белой футболке-сеточке с фотоаппаратом, вся компания, в обнимку, позирует ему.
Ещё через минуту фотоаппарат в руках объекта моего внимания, вот уж он исчез из поля обозрения, его лица не видно мне, зато слышится команда «Снимаю!» - он присел раз-другой, видимо, щёлкая фотоаппаратом.

Наблюдать их прелюбопытно: молодость, сила, резвость так и плещутся через край у этих парней. Им не сидится спокойно ни минуты. Ведь здесь, на пляже, можно всё то, что под запретом в большом, столичном городе…  А тем временем мой герой опять повис на ком-то из своих товарищей…

Да, на берегу не бывает скучно. Снова смотрю на девчушек и мальчишек, посиневших от купания и теперь съёжено обсыхающих на солнце. Словно бы устав стоять на месте – они вдруг срываются и бегают по кругу, неожиданно затеяв игру в догонялки, со смехом делая зигзаги вокруг отдыхающих.

Славное времяпрепровождение, всё-таки, это пребывание на берегу большой, широкой реки! Смотришь на этих, безымянных для тебя людей, и кажется, как будто ты окунулся в какую-то очень близкую, памятную, хорошо знакомую вечность, где всё – так прекрасно, мило, беззаботно и всепоглощающе…

Удивительный миг в моём восприятии, поистине прекрасный и влекущий, как будто бы даже имеющий тайный, скрытый смысл, которого ты сам не знаешь, но он непременно существует и своим беспредельным теплом словно бы обволакивает тебя, вовлекая в этот мощный поток тёплого воздуха, небесного света, солнечного притяжения, и приятности чувств, необременительности лёгких мыслей…

Прекрасный миг! Но он – скользящий, убегающий, а ты опять остаёшься в среде простых, обычных людей, и снова смотришь по сторонам, и снова зачем-то цепко подмечаешь одно, другое, третье. Из обыденного и повседневного. Но именно здесь и сейчас кажущегося тебе то ли значительным, то ли просто нужным или интересным. И опять рука строчит в блокноте быстрые слова и наблюдения…

Напротив меня сидит красивый, дородный мужчина, время от времени поглядывая в мою сторону. Рядом лежит, загорая,  его жена, что-то долго и тщательно доказывая ему.  Он о чём-то спорит  с ней – старой, спесивой, как я понимаю со стороны  - обременяющей его женщиной. Вот, кажется, заметил он мой наблюдающий взгляд, вдруг добродушно машет рукой в сторону жены: ладно, дескать, не буду бесполезно спорить. Со стороны не трудно понять, что этот бедолага «под каблуком» у жёнушки, хотя и пытается сопротивляться, но… Как известно, «подкаблучники» – это невольники навсегда. Причём, кажется, добровольные…

…Неожиданно по спине моей, ногам скачет волейбольный мяч. Ему-то что – проскакал и покатился мимо, но цепь моих мыслей прервать ему удалось. Снова переключаю взгляд на окружающее. Вижу, как толстый мужчина, с почти бордовой от перезагара спиной, бежит за мячом. А другой какой-то толстяк-чудак, в газетной пилотке, почти негр уже от солнца, встал посреди берега и, расставив в стороны руки, вертится вслед за движущимся на небе солнцем, стараясь ещё более поглотить его жизнетворных лучей. Эта сцена меня тоже потешила:  всё-таки пляжная реальность как-то уравнивает всех нас.  И все мы здесь – и стар, и млад, представляем собой как будто одно общее, большое лицо, очень свободное, не связанное никакими условностями или стеснениями…

Вдруг неожиданно вскрикивает и бранится-сердится старая мороженщица в голубом шерстяном берете, пристроившаяся с ящиком на колёсиках в небольшом тенёчке под деревцом: волейбольный мяч стукнул её прямо по макушке. Все обернулись на её визжания, но причины её брани заметить не успели, конечно. А пляжные порядки допускают и такие проказы: к волейбольному мячу серьёзные претензии не полагались…

Этот жаркий-жаркий июньский день казался бесконечно долгим, длинным, будто бы застывшим в своей недвижимости, и каждый из нас коротал его, как умел…
1972 г., Москва-река, Воробьёвы горы.
____________________________________   
*См. этюд «На Москве-реке», в подборке «В столице»: журнал «Эксперимент», №15.



В сквере
(Передышка)

…Сдавая сессию, иногда между занятиями я выходила передохнуть, отвлечься от книг в прилегающий к МГУ большой сквер или парк. Изредка – с подружками-студентками, чаще – одна. Но когда я была одна – прогулки случались более длительными, я уходила намного дальше, в сторону метро «Ленинские горы» и бродила там среди клумб и скамеек с отдыхающими. Мне нравились эти прогулки, они освежали уставшие от чтения мозги, давали возможность отвлечься от однообразных мыслей, наталкивали на какие-то новые ощущения.

Эти прогулки бывали не частыми, но кроме всего прочего они ещё и давали возможность с пользой коротать время в жаркие дни, когда пребывание в тесных комнатах общежития были обременительны.

В ту пору я была довольно идейной девочкой, настроенной на творческий лад, и частенько мне казалось, что какие-то житейские ситуации случаются лишь однажды, и надо запомнить их, запечатлеть, хотя бы по той причине, что они неповторимы. Именно поэтому при мне всегда были блокнот и ручка, и мне всегда хотелось что-нибудь записать, набросать, чтобы запечатлеть мгновение. Что я и делала…

Значительно позднее, на основе этих набросков, я написала несколько заметок – так, почти ни о чём: о каких-то мимолётных настроениях, мыслях, наблюдениях. Написала их только затем, чтобы не пропали зря прежние записи. Что из этого вышло – вы уже поняли из вышепрочитанного, и поймёте из того, что изложено далее…

Итак, в один из таких летних жарких дней я в компании совсем незнакомых мне людей пережидала полуденное время в одном из скверов на Воробьёвых горах. Здесь было приятно: вокруг зелень, чирикали птички, напротив нас пестрели самыми разными благородными цветами круглые и прямоугольные клумбы. Глаз радовался, уши услаждались. Всё было прекрасно. Вокруг бегали разные детишки, чирикая наравне с многочисленными воробьями.

Неожиданно подъехала поливальная машина, и вмиг всё изменилось в окружающем. Перемены случились такие разительные  и так они оживили происходящее, что я невольно достала блокнот и стала записывать детали и нюансы новых моментов.
Вдруг всё как будто ожило. Под большими струями воды приосанились, подтянулись выше к солнышку прекрасные яркие канны, засверкали в капельках воды новыми оттенками львиные зевчики, как будто стройнее стали разные другие растения на клумбах.

Неожиданно от одной из скамеек отделилась девочка лет десяти, подскочила к поливальной машине, бросилась под натянутые струи воды.
Вероятно, это занятие так ей понравилось, что она стала догонять струи по ходу машины: тянула руки, выплясывала от радостной прохлады, громко смеясь и привлекая к себе внимание всех, сидящих по кругу вокруг центральной клумбы.
Её коротенькое платьице давно промокло, соломенные волосы также мокрыми прядками припадали к головке, а она всё прыгала, кружилась, снова и снова пытаясь догнать перемещающиеся струи воды.

Ну как можно было не любоваться этой девчушкой? Я даже разглядела, что её стройные, крепкие, красивые ножки были не по-детски, а по-девичьи привлекательны, а грация быстрых рук, улыбка счастья в эти мгновения танца под струями делали всю её просто каким-то ребёнком счастья!

Мы все заворожено смотрели на эту картинку, как вдруг она куда-то исчезла, убежала, и, право-дело, сразу стало грустно-скучно сидеть здесь. Но тут же, поддавшись энтузиазму подражательства, её сменил какой-то маленький мальчик, тоже прыгал и хохотал под струями.
Странно, но словно бы понимая изнеможение этих людей, шофёр автомобиля не препятствовал таким вот детским восторгам, медленно продвигал поливалку, направляя струи воды до самого центра клумбы.

Вот опять откуда-то вынырнула живая, подвижная фигурка девчушки; всё также самозабвенно гонялась она за струями, а её непосредственность и увлечённость этим занятием, наконец-то, заразили и других ребятишек – вот уже целая стайка мальчиков оторвалась от скамеек и присоединилась к юной попрыгунье.

Но вскорости, словно бы выдохшись, ослабли, утихли струи водички. Куда-то в сторонку отступили обсыхать ребятишки, а на смену им вдруг объявились птицы – и тоже очень резво прыгали вокруг клумбы галки или вороны, чирикали воробьи, степенно пошагивали голуби, как бы с торжественным достоинством давая нам, людям, любоваться собою.

Мне показалось, что в те минуты люди уходили отсюда с сожалением. Их как будто объединил здесь этот интересный, эмоциональный порыв этой девчонки-попрыгуньи под струями воды, и все мы как будто продолжали ожидать этих новых высоких брызг, которые каскадами хрусталя то поднимались вверх, то опускались на асфальт…

Прежде, чем уйти, я ещё раз оглядела этот уютный скверик. Солнце палило с той же силою, и окружающее по-прежнему искало способы защититься от зноя. Две девчушки застыли под ярким японским зонтиком, словно бы в ожидании окончания этого длинного-длинного, жаркого дня.

А голуби, подобно домашним уткам, высунув из-под крыльев лапки, устало как бы дремали на солнышке. Я отметила про себя, что впервые в жизни вижу голубей в подобных позах, ранее не приходилось.

…У всего есть свои причины.  И все эти окружающие люди, ещё недавно объединенные в каком-то едином отдохновении на фоне резвого смеха, визга и восторга детей, очень быстро превращаются снова в усталых людей – рассерженных мам, неуравновешенных абитуриентов, ворчащих старичков. Подчиняясь то ли обыденности, то ли палящему солнцу…
Июнь-1972, Воробьёвы горы.


Поездка домой

Мне повезло: эта поездка была переполнена  всевозможными впечатлениями. Больной отец, свадьба Вальки, Людкино замужество, Сашкина дерзость – всё вместе оставило впечатление сильнейшей неожиданности.

И всё это – за два дня. N-ск не успел надоесть так быстро, как это случалось ранее. Поэтому на душе была полная неразбериха. И вот в вагоне со мной оказалась весёлая, солидная, хотя и немного странная группка журналистов с гитарой, знающих массу всевозможных песен, которые они тут же, с видом знатоков жизни, и горланили во всю Ивановскую...

Это были мои коллеги-студенты, попутчики.
1973 г.


Встреча с батей

Мы с Дианой посетили отца в больнице, после его аварии. Ожидали, пока он выйдет. Вот на пороге показался он: в первый момент я испугалась – мы встретились глазами,  и столько горечи и боли было в них. Слезами, кровью были налиты они, с пожелтевшими от слабости белками, а небритое лицо казалось одутловатым и несвежим.

Показалось, что он так разволновался от нашего посещения, что сразу даже не решился подойти к нам. Сначала заговорил, пошучивая, с сидящими на большом больничном крыльце знакомыми мужиками, и я поняла, что сделал он это усилием воли, чтобы успокоиться и не показать нам, как он растрогался. Вероятно, он и ждал нас, и одновременно сомневался, придём ли?

Я угостила его привезёнными из столицы бананами, на что он спросил:
- Что это?
- Бананы.
- Никогда не ел. Сладкие?
- Напоминают дыню. Вкусные.

…По правде сказать, накануне его аварии мне был сон, о нём. Связанный с дорогой. Так и оказалось (как снилось). Это был один из моих снов с четверга на пятницу, которые, как правило, сбывались в реальности.
1973 г. (N-ск – Москва).