Цихлид Селёдкин

Вигадник. Строкулист. «Цихлид Селёдкин» (рассказ)
               
                Посвящается Вячеславу Константиновичу Артамонову.

Одним майским днем в прожаренной и душной от жары комнате перед выключенным монитором компьютера сидел в инвалидной коляске бывший полковник МЧС, а ныне пенсионер и по совместительству инвалид чернобыля первой группы  Цихлид Поликарпович Селёдкин.
Неподвижный взгляд его был сосредоточен на черном экране монитора в одной точке, как будто он хотел этим взглядом «оживить» единственное «окно в мир». Для него весь мир сузился до окошка телевизора или монитора компьютера. Но самостоятельно он его включить не мог.  Он уже много лет был «не выходным и более того не выездным» из этих проклятых четырех стен с побледневшими от старости обоями и постоянно зашторенными окнами. Понимая оставшимся после очередного инсульта мозгом неосуществимость своих действий, он уронил голову на грудь, пытаясь что-то промычать и позвать кого-то на помощь. Но никто его не слышал. Слезы самопроизвольно текли ручьями по его обвисшим щекам на грудь, от чего футболка его промокала постоянно, потом высыхала и, на ней образовались огромные белые соляные разводы.
Так проходил день за днем, год за годом. Он уже почти смирился с этим и ничего нового не ждал.
Однажды вечером в комнату заглянула жена и сказала: - Цихля! Ты помнишь, что у тебя завтра День рождения? Так вот, завтра с утра поедем на дачу. Там и отметим. Тебя ждет приятный сюрприз.
Цихлид  Поликарпович  приметив жену, обрадовался её появлению так, как ликует сумасшедший в дурдоме при редких визитах близких родственников.
Жена тем временем достала из шкафа  слегка помятую, без двух нижних пуговиц, рубашку Цихлида Поликарповича,  повесила на ручку верхней антресоли, затем достала из ящика комода шкатулку и стала к ней прикалывать его награды, выуживая оттуда по одной.  Чего тут только не было! От знака ликвидатора катастрофы на ЧАЭС до ордена «За Личное Мужество». Было много юбилейных медалей МЧС, и даже комсомольский значок и значок ГТО. Рубашка стала как разноцветный панцирь. Приколов последний знак, жена сказала ему, что он герой и чтобы не вздумал мочиться в брюки. - Попробуй только опозорь меня, - строго настрого предупредила  она. - Терпеть надо и проситься. И не дай бог как в тот раз. Жена изобразила замысловатый жест указательным пальцем правой руки.
Потом она принесла кружку воды и, набрав в рот, сбрызнула рубашку несколько раз. - Думаю, что разгладится сама. Под наградами не особо и видно, да и на утюге электричество экономить надо, - задумчиво произнесла она и удалилась из комнаты.

                * * *
На следующее утро к подъезду подкатил микроавтобус «Фольксваген». Водитель и жена с сыном вкатили в салон коляску с Селедкиным  и тронулись в путь. В просторном салоне много места занимали огромные баулы, которые жена загрузила заранее. На вопросительный взгляд Цихлида Поликарповича жена ответила:
 - Это мы стол там накроем для гостей. А вот посуду я не стала брать. Думаю, что ограничимся одноразовой. Что-то мыть потом нет никакого желания. Выкинем и всё.
…По приезде на дачу они  выкатили Селёдкина из микроавтобуса и поставили коляску под куст сирени. - Ты пока  тут посиди и подыши, дорогой,  - ласково проворковала жена. – А я займусь столом.  Стол был накрыт на просторной веранде.
Постепенно стали съезжаться гости. Женщины стали помогать хозяйке накрывать на стол, а двое мужчин собрали переносной мангал и стали разжигать дрова на угли для приготовления шашлыка. Как ни старался присматриваться к ним Цихлид Поликарпович, но   никого из них не узнавал. Зато некоторые подходили к нему и поздравляли с Днем Рождения.
 Одна женщина навалилась на него своей необъятной грудью и поцеловала его в лоб и в висок и, как бы невзначай куснула за  мочку уха. Потом сплюнув на землю, прошептала, грозя пухлым пальчиком в перстнях: -  Ну, ты и шалунишка. Ох, люблю я инвалидов-Чернобыльцев. Селёдкин было открыл рот и хотел что-то сказать, как к нему откуда то сзади пыхтя и отдуваясь подошел неизвестный полный мужчина. Он сказал, что он друг и что очень уважает его жену. Затем достал из кармана одноразовую мокрую салфетку и, протерев ей, темя Селёдкина смачно поцеловал его в проплешину, оставив синий след.  - Спасибо тебе Чернобылец от всех нас. С Днем Рождения, герой! – пробасил он и с тяжелой поступью, отдуваясь, направился в сторону дома.
Отойдя на  несколько шагов он вдруг остановился видимо чего-то вспомнив и, резко развернувшись вернулся назад. - Что-то с памятью плохо стало, – с извиняющимися нотками в голосе произнес он. - Про подарок то чуть совсем не забыл. Вытащив из кармана коробочку с цветными карандашами, он положил их Селёдкину на колени. - Они уже отточены. Ну а если сломаются, то не беда. Для этого вот еще. Он выудил из кармана  обойный  ножик с одним узким  лезвием и засунул его Цихлиду Поликарповичу в карман рубашки. Смотри только не порежься, - предостерег он, и пошел в сторону веранды, странно пританцовывая и виляя  задом при этом  напевая песенку про день рождения из мультфильма про Чебурашку.
Селедкин со счастливым лицом рассматривал картинку, которая была нарисована на коробке с карандашами. За этим занятием его застали две женщины неопределенного возраста, которые подошли к нему, держась друг друга за руки. Они стали гладить Цихлида Поликарповича по голове.  - Ты настоящий Чернобылец, - продолжая гладить по голове, приговаривала  одна, а другая достала из сумочки флакончик с женскими духами и брызнула ему на шею. После этого они по очереди облобызали его своими пухлыми наботоксенными губами, дыша винным перегаром прямо  в лицо. Затем хихикнув и, поцеловав друг друга в губы, продефилировали на веранду, соблазнительно виляя бёдрами.
Не успели они отойти как, откуда ни возьмись, материализовался долговязый моложавый мужичок с козлиной рыжей бородкой и стал трясти Селёдкину обе руки. - От всего сердца. От всего, - тараторил он. - Гордимся. Уважаем. На призывы собравшихся скорее присоединиться к ним, он прокричал петушиным голосом:  - Да иду я, иду! Сейчас, минутку!  Он всунул в руку Цихлида Поликарповича колоду игральных карт с изображением голых женщин. Затем, повернувшись к нему спиной и отклячив свою тощую задницу, сильно испортил воздух. - Хорошо тут. Свежо, - выпрямившись, сказал он, как ни в чем не  бывало. Стайка  пчел, пролетавших мимо, рухнула на землю, и задрыгала в агонии лапками. На смущенный взгляд Селёдкина долговязый ощерился золотыми коронками во все тридцать два зуба и произнес: - Да ладно тебе, Поликарпыч. Не злись. Ну, подумаешь, там, с десяток пчел окочурилось. Не убудет. Зато эффектно как. Зацени. Целый год тренировался.  Он растоптал безразмерным башмаком кучку агонирующих пчел и затрусил в сторону веранды, где  уже шумно двигали стульями и табуретками и позвякивали бутылками.
Остальных приглашенных Цихлид Поликарпович не видел, но по звуку голосов догадывался, что их было не мало. Гости громко обсуждали последние события на Украине.
 Цихлид Поликарпович, было, уже совсем заскучал. К тому же подул ветер в его сторону и дым от  мангала стал разъедать  глаза, от чего  у него потекли слезы.
- Ты что плачешь? -  спросила подошедшая жена, от которой изрядно попахивало спиртным. – Ну, постарел на год. Подумаешь. Стоит ли из-за этого расстраиваться. - Я от дыма, - глотая слезы, проговорил  Циклид Поликарпович. - Дым как дым, - сказала жена. -  Не стоит даже на этом заострять внимания. Ты лучше дыши глубже ртом. Наслаждайся ароматом шашлыка. Только знай, что ничего не получишь. Это очень тяжелая пища для такого как ты. На вот лучше посмакуй. Она на лету ладонью схватила бабочку капустницу и засунула ее ему в рот. - Соси, соси ее, - велела она.-  Это капустница. Тебе понравится. Считай, что ты капусту съел. Сейчас я тебе еще кое-чего вкусненького принесу. Она вытерла ладони о рубашку Цихлида на спине и поспешила в сторону веранды, слегка пошатываясь.
Где-то минут через сорок она появилась снова. В руках она держала полную  тарелку нарезанной кусочками селедки с луком. – Ну, вот, как и обещала. Твоя любимая. Порезанная, но не очищенная. На, кушай.  Он с жадностью стал глотать нарезанные кусочки, так как очень проголодался. Немного насытившись, он попросил дать ему передохнуть, но жена засовывала ему вилкой один кусок за другим. Когда с селедкой было покончено, жена выкатила коляску из-под сирени на солнце. - Ты побудь пока тут, а я сейчас тебе принесу попить холодненького компота, - сказала она и ушла.
На веранде веселье уже шло вовсю. - Да здравствует именинник! -  Кричали гости.   Женщины пили вино, а мужчины  водку, «догоняя» её пивом. – Да здравствует Новороссия! Крым наш навеки!
Когда дело дошло до десерта, то трезвых, там уже не было. Незнакомые мужчины выбегали к кусту сирени, под которым недавно стояла коляска Селедкина, бесцеремонно опорожняли свои желудки винегретом, салатом оливье и мочились под него. Тот долговязый с козлиной бородкой даже снял штаны и сходил по-большому поносом. – Ой,  не могу,-  сидел и кряхтел он. – Ой, не могу.
 Женщины пели песни, а потом все, кто еще крепко стоял на ногах, стали танцевать.

                * * *
Про виновника торжества, казалось, все забыли. Он сидел на солнцепеке с опухшим и шершавым от жажды языком и жалобно просил: - Пить, пить. Дайте мне пить, Воды. Воды. Уберите меня с солнца. Откатите меня в тень, пожалуйста. Мне плохо. Но его никто не слышал и не обращал внимания.
Мимо пробежала женщина, которая куснула его за мочку уха. За ней вдогонку толстый мужик. – Поймаю! Ох, поймаю, - кричал он, выставив руки вперед.  Они забежали в сараюшку и там что-то рухнуло. Потом оттуда донеслись смех и крики.
-  Пить! Пить! – пытался докричаться хоть до кого-нибудь Селёдкин с трудом передвигаясь на своей коляске поближе к сараюшке.  – Сейчас! -  крикнул мужик, выходя из сараюшки почему-то в женских ажурных  трусах, одетых наизнанку. Помимо того, что они были одеты наизнанку, по всему заду тянулся смачный коричневый шлейф. - Сейчас я принесу тебе пить. Он сбегал на веранду, схватил со стола бутылку вина с двумя пластмассовыми  стаканчиками и, вернувшись назад, заскочил опять в сарай, крикнув мимоходом: -  Сейчас, Поликарпыч. Обожди минутку. Но этой минутке не было конца. Из сарая были слышны смех, стоны, охи и ахи.
Некоторые  гости бегали по участку, рвали раннюю клубнику, топча грядки. Кто-то спотыкался и падал, уткнувшись лицом в кустики клубники,  кто-то ползал между грядок. Но ни один на Селедкина внимания не обращал.
Солнце нещадно припекало,  по его лицу струился пот, и текли слезы. - Пить, -  стонал он. - Пить.
Когда солнце перевалило уже далеко за полдень, гости стали потихоньку расходиться. Все смеялись и шутили. Кого-то дружно запихивали в машины, громко хлопая дверцами.
Цихлида Поликарповича стало мутить, тошнотворный ком подступил к горлу. Он  засунул в рот два пальца и срыгнул селедочной массой себе на брюки. Только после этого жена вспомнила про него. Она подскочила к нему и  начала кричать, что он нажрался как свинья  и теперь блюет. - Да не ел и не пил я ничего, кроме твоей селедки, - промямлил он. - Дай мне лучше воды попить.  – Ага! Сейчас, разбежалась! Я и без того с ног валюсь! -  крикнула жена. - Ты мне не указывай, что мне делать!
За забором просигналил «Фольксваген». Жена с сыном вышли за калитку и уселись в него.
- А ты чего там расселся! Ты едешь или нет, - крикнула она мужу. В ответ тишина. Селедкин онемел от такого обращения с ним. Он надул губы и молчал. - Поехали, - сказала тогда она шоферу. - Он видно останется тут. Микроавтобус, фыркнув, уехал.

                * * *
Цихлид Поликарпович не ожидал такого поворота событий, думая, что жена пошутила. Он еще посидел какое-то время, надеясь, что во-вот микроавтобус появится снова, но ничего не менялось. Тогда он  стал кричать: - Помогите! Помогите! Его крики услышал мужик с  соседней дачи. Он пролез в дырку между досок в заборе, разделяющих участки и  подошел к нему. На нем были одни   семейные трусы, видно пошитые дачной сожительницей из старой простыни на  машинке «Зингер», пропускающей  строчки. Трусы висели ниже огромного пивного живота  и доходили до колен. Он был весь в синих наколках.  Почти всю  спину украшал какой-то собор с куполами, на груди с обеих сторон красовались  вожди мирового пролетариата, а на плечах и коленях синие восьмигранные звезды. Видно жизнь его изрядно потрепала и погоняла по местам не столь отдаленным. Пальцы рук с не стрижеными ногтями и забившейся под ними грязью были расплющены,  а на фалангах были выколоты замысловатые  перстни. - Ты чего орешь? -  хрипло спросил он. - Воды, воды. Дайте, пожалуйста, попить,  -  жалобно попросил Селёдкин. - Сейчас, -  глухо произнес мужик. Он принес  ведро с водой, стоящее у летнего крана и поставил ему на колени. -  На, пей.  Селёдкин стал возмущаться, что оно грязное и что там плавают огрызки яблок, отрезанные попки от огурцов и окурки от сигарет. – Ну, знаешь, что, -  с изрядной долей издевки в голосе ответил тот. – Ты просил воды, я тебе принес. Не хочешь – не пей. Мужик осмотрелся вокруг и, остановив свой взгляд на веранде, направился туда, оставив Селёдкина одного с ведром на коленях. Там он обнаружил почти полную бутылку   водки и  остатки  портвейна 777, стоявших  на полу возле табуретки. Он  выпил содержимое бутылок из горла, убедился, что больше ничего нет,  и опять вернулся к Цихдиду Поликарповичу. - Позволь уважаемый, -  он и взял с его колен карты с голыми красавицами в замысловатых позах и стал разглядывать их, при этом криво улыбаясь и вздергивая бровями.  Собрав колоду в кучу, он щелкнул ею по голове Селедкину и с ухмылкой произнес: - Ах ты,  старый развратник. Сидит тут. Девок разглядывает. Вон уже обтрухался весь. Брюки все мокрые. Цихлида Поликарповича от страха стало трясти. - Да не ссы, - сказал, подмаргивая  мужик.- Если что, зови. Ты, видать, мужик неплохой. Вон сколько наград заслужил. Он стал пристально разглядывать многочисленные награды и знаки, приколотые к рубашке. - Ты случайно не вертухаем был? – внезапно спросил  он, пристально вглядываясь в Цихлида Поликарповича своими бесцветными глазами и дыша перегаром.  - Нет. Я инвалид Чернобыля, - ответил тот, тряся губами
 - Ну ладно, верю, - ощерился сосед, обнажив фиксатые зубы. Меня Борисом звать. Можешь просто Борькой. Так, что кричи, если что. Он положил колоду карт под мышку, плюнул в ведро, которое стояло на коленях  Селёдкина,  и ушел к себе через дыру в заборе.
    
                * * *
Цихлиду Поликарповичу ничего не оставалось делать, как попробовать напиться из  ведра. Вода была теплой и мутной. Ничего уже не смущало его. Он приспособился и стал жадно пить, отгоняя мусор, сдувая его на другой край ведра.  Иногда он  прерывался ненадолго, делая передых, и опять прикладывался к ведру. Утолив жажду, он поставил ведро возле кресла - коляски, откинулся на спинку, расслабился  и уснул.
Смеркалось. Из леса, что был неподалеку, доносился крик филина. – У-у! У-у! Селёдкин  проснулся и еще попил воды из ведерка. «Ох, как хочется в туалет», - подумал он. Он уже придумал, как справить естественную нужду, как откуда ни возьмись в калитку, один за другим, просочились бродячие собаки и окружили его кресло. Их было много. Они были голодные и злые. Их огромный, бесстрашный вожак, по-видимому, смесь волка и кавказкой овчарки посмотрел на него злыми глазами и завыл. Остальные  медленно приближались и громко гавкали. От страха горячая струйка полилась по ногам Селёдкина. Моча из-под брюк стекала прямо на траву.
- А ну, кыш! -  закричал он на них, размахивая рукой. - Пошли отсюда! Я просто так вам не дамся! Он вытащил из коробки карандаш и бросил его в собак. Карандаш, не долетев упал на землю. В голове Селёдкина созрел план. Вытащив другой карандаш, он засунул его себе в рот заточенным концом наружу. Набрав побольше воздуха, он сделал губы трубочкой при этом раздув щеки. «Самое главное хорошо прицелиться», -  мелькнуло у него в голове. Затем он хлопнул себя по щекам, резко выдохнув.  П-ф-у-у-у.  Карандаш со свистом вылетел изо рта как пуля и вонзился наполовину вожаку прямо в грудь. Шерсть вокруг окрасилась в багровый цвет. Вожак завизжал и отскочил назад. Цихлид Поликарпович достал другой карандаш и повторил выстрел в другую собаку. Карандаш с огромной силой, выпущенный резким воздушным выхлопом впился ей в бок. Она  взвизгнула и подскочила вверх. Не медля не секунды,  Селёдкин  вставил в рот следующий карандаш и выпустил смертельный дротик в следующего пса с разорванным ухом. – Нате, гады! Получайте! - кричал он,  выпуская  карандаши в собак. Когда карандаши закончились, Цихлид Поликарпович вытащил обойный ножик и, выпустив из него лезвие закричал: - Живым я Вам не сдамся! Вспомнив молодость, он засунул два пальца в рот и лихо засвистел. Собаки, израненные карандашами, испугались и, поджав хвосты  стали убегать сквозь дырку в заборе на соседский участок,  оставляя за собой кровавые следы.
                * * *
 Уже совсем стемнело. Селёдкин сидел одиноко в кресле, устремив взгляд  на небо.  Звезды свысока смотрели на него. Прохлада обволакивала его тело и, он опять уснул.
«С днем Рождения!» - ухнул Филин из леса, но Цихлид Поликарпович его уже не слышал. Со стороны можно было подумать, что он спал мертвым сном, склонив голову на плечи, растопырив ноги и свесив руки вниз с кресла. Ему уже ничего теперь не снилось…
Его душа, покружившись возле кресла-каталки, стала кружить по двору. Затем,  залетев на соседний участок, она посмотрела в окно соседки. Соседка Тамара, когда-то работавшая по его протекции  диспетчером городской пожарной охраны МЧС, дородная и раскрасневшаяся женщина средних лет,  сидела  в расстёгнутом халате на коленях того самого Бориса, который принес Селёдкину ведро воды. Он  целовал ее в шею и в губы, обняв  за полную талию. - Лебедушка моя, - со страстью мычал он.  «Лебедушка» иногда подскакивала и со стоном О-О-О-Й, опять оседала на звездные колени Борьки. Взлететь выше не давало отсутствие крыльев и изрядная полнота. Карты, которые Борис отобрал у Селедкина,  частью были раскиданы по столу и частью валялись на полу.  На столе,  покрытом выцветшей  клеенкой, стояла пластиковая бутылка с пивом и бутылкой водки. Несколько пустых бутылок валялись возле ножек стола. Варено-копченая колбаса, с кусками крупного шпика, была нарезана толстыми кружками и лежала  прямо на разделочной доске. Тут же  лежали куски  разломанного руками хлеба и пучок зеленого лука  вперемежку с укропом и петрушкой. Яркая красная редиска украшала своим видом этот натюрморт.  В блюдце дымили окурки незатушенных сигарет.
 Душа сделала несколько кругов опять над дачей и полетела на зов филина в сторону леса.
Луна слабо пробивалась сквозь набежавшие тучи, но ее свет загадочно манил и притягивал. Несколько белок застыли на ветках и из их глаз капали слезы. Полусонный  дятел упал вниз с сосны и воткнулся клювом в землю, посыпанную желтыми осыпавшимися иголками. По опушке летало несколько душ. - Смотри, смотри. Вот еще одна,- перешептывались они между собой и затем позвали: - Лети к нам.
Необычное  чувство полета захватывало и несло душу Цихлида Поликарповича Селёдкина в неизвестное, оставляя сзади кресло – каталку и израненное  болезнями и обидами тело героя Чернобыля.

Рязань. Подмосковье. 13 июня 2014 г.