Джек-пот. 7

Продолжение.
Начало – http://www.proza.ru/2014/06/16/1315


В полях щебетали птицы.
Они шли вдоль речки – Тяу Во и Василий Василич.
Вьетнамка не сводила с него глаз.
Василий Василич спросил:
– Вы всегда так смотрите на мужчин?
И удивился сам себе. Даже приостановился.
– Поцему у Вас такое лицо? – спросила девушка.
– Какое?
– Удивлённое…
– Потому что… потому что никогда раньше я не задавал женщинам, а тем более девушкам, подобный вопрос.
– Вы боитесь нас – зенсин? – спросила Тяу.
Василий Василич промолчал и пошёл вдоль берега дальше.
Тяу догнала его:
– Поцему Вы молците?
Василий Василич хмыкнул:
– Правду говорить не хочется, да и врать тоже.
– Сказите плавду, – девушка дотронулась ладонью до его плеча. – Мне мозно.
– Почему Вам можно? – спросил Василий Василич.
– Потому цто я Вас люблю… узе давно… когда была на плактике в ДОДО… Вы не вспомнили меня?
– Если честно, нет, Тяу, извините меня… Но почему же?
– Цто?
– Почему я не знал этого? Почему не заметил, не почувствовал Вашей любви?
Он снова остановился.
– Потому цто… Вы были в своей сказке, – улыбнулась милая вьетнамка. – Тепель Вы в длугой…
– Да, теперь я в другой… Но за что Вы полюбили меня, Тяу?
– Ни за цто… Плосто так…
– Неужели такое возможно? – воскликнул Василий Василич. – Но я ещё не готов… к такому самопожертвованию!
Девушка покраснела.
– Плостите… Я солгала… Ланьше у меня был палень… но он зенился на длугой… Вы на него похози…
– Он из России?
– Нет, он из Ханоя… вьетнамец… Поцелуйте меня, позалуйста, – попросила вьетнамка с миндалевидными глазами.
Василий Василич не смог ей отказать.
Неожиданно девушка вырвалась из объятий Василия Василича и убежала.

Какули свежевал барашка.
Бстрян колдовал над мангалом, раскладывая аккуратные щепки с таким выражением лица, словно причащался к великому таинству.
Заза  шугал шампуром нахального пса.
Лёлик размашисто, с выдохом, колол дрова.
На завалинке Василий Василич задумчиво листал потрёпанную книжку.
– Салам! – поприветствовали компанию вошедшие через калитку аксакал и этнограф.
– Ассалам! – ответил Лёлик и почтительно пожал мягкую ладонь старого аксакала. – Располагайтесь, отец, отдыхайте.
Искяндер Мамедыч подсел к Василию Василичу, тот ему вежливо кивнул.

Эдип Петрович подошёл к Какули.
– Барашек, – заныл Славянинцев, – ещё молодой, полный сил… Господа, вы не находите, что это варварство, вот так, среди бела дня, тихим весенним вечером…
– Ты что, Петрович, вегетарианец? – усмехнулся Лёлик и поставил перед помрачневшим Какули кастрюлю.
– Я ещё тот тема не закрыл, – пробурчал грузин, – он новый открывает.
– Директор – вегетарианец, а я – армянец, – мирно сострил Бстрян и принялся чистить луковицу длинным кухонным ножом. – Вот ты, СлавянИнцев, скажи, зачем всё время такой умны? Ходишь-бродишь, на своём велисапете туда-сюда едишь, а? Думаишь-думаишь… Голова не болит? На! Лучше помог бы… Кушить будишь ведь, а?
Бстрян кивнул на лук.
Эдип Петрович обиделся, но луковицу из корзины взял, самую мелкую, и стал ощипывать её, как цыплёнка.
Василий Василич отложил книгу, встал, отошёл к калитке, посмотрел на синие облака.
Вечные странники плыли в Африку, к рыжим львам.
– Что-то как-то не так… – сказал Василий Василич.
Подошёл Лёлик:
– Ну как вьетнамка? Чего она от тебя хотела?
– Призналась в любви, – просто ответил Василий Василич.
– Да ну! – изумился Лёлик. – Когда это она успела втюриться?
– Ещё в Ханое, – сказал Василий Василич. – Когда я исполнял интернациональный долг, с заездом в Кабул.
Василий Василич подмигнул Лёлику и, насвистывая, пошёл к дому, за бутылью с чачей.

Искандер Мамедыч раскрыл томик, оставленный Василием Василичем, выудил из недр халата перевязанные бечёвкой очки, приставил их к подслеповатым глазам и с сильным акцентом прочитал на первой странице:
– Шо-лом… Алей… хем!
Удивился.
– Шолом Алейхем – писевданим Шолома Рабиновича… иеврейского писа… теля!
Удивился ещё больше.
– Ассалам Алейкум, – пробормотал старик.
С портрета, сквозь усы, Искяндер Мамедычу улыбался великий еврейский литератор.

Ели шашлык. Пили чачу из хрустальных рогов.
Слушали Искяндер Мамедыча. Акын пел акынскую песню и аккомпанировал себе на балалайке.
Когда он замолк, Эдип Петрович ни к селу ни к городу заметил:
– А в Париже, между прочим, международная выставка открывается. Деревенских художников – «Ле пти занфан де Гоген» – «Внуки Гогена». Зовут всех желающих, тэк сказать.
– Дед, а почему ты на балалайке тренькаешь? – перебил этнографа Лёлик.
– Э-э… дорогой… сгорела моя домбра, – вздохнул Искяндер Мамедыч. – Вот, Эдип Петровиш одолжил… балалайка… хароши инструмент, однако!
– Так, – сказал Василий Василич. – Акскакалу – новую домбру, остальным – в Париж.
– Желающим! – вмешался Эдип Петрович.
– Кто желает? – поинтересовался Лёлик.
Руку подняли этнограф и Заза, выскочивший из-под стола.
Лёлик потянулся к бутыли:
– За это надо выпить. Какули, давай тост!
Затем наполнил рог хозяина, как и полагается, до краёв.

В телеге, на сене, лежали упакованные картины великого Чудищева.
Какули, Быстрян, Искяндер Мамедыч с новой домброй в руке стояли у запряжённого в телегу верблюда.
Вокруг них, на велосипеде системы Славянинцева гонял счастливый Заза.
– Париш далеко, да? – поинтересовался аксакал.
– Как отсюда до Карабаха, – заявил Амазасп Жюльвернович.
– Карабах далеко, да? – снова поинтересовался аксакал.
– Как отсюда до Сухума, – заметил Какули.
– На ишаке два месяца, – уточнил Амазасп Жюльвернович.
– Меньше, – не согласился Какули.
– Верплют – карапль пустыня, ишак – ивсего мира! – мудро разрешил спор Искяндер Мамедыч.
Из избы-музея вышли Василий Василич со Славянинцевым с экспонатом «Иосиф Виссарионович Джугашвили. Сталин».
Они осторожно несли вождя всех времён и народов, выглядывавшего из рамы, как из окна.
Следом за ними появилась Тяу. Она всё так же не сводила глаз с Василия Василича, но тот делал вид, что ничего ужасного не происходит и всё время улыбался. Правда, улыбался он другим, на девушку старался не смотреть.
Рядом суетился Лёлик со скатанным брезентом в руках:
– Бумаги не хватила на отца народов! – объяснил он провожающим. – Ничего укроем, не простудится! Не забудет!
Картину положили поверх других шедевров чудинского гения, и Лёлик тщательно укрыл полотна вышеупомянутым брезентом.
Верёвкой перевязал.
– Господа! – говорил в это время Эдип Петрович собравшимся. – Будьте спокойны и не поддавайтесь излишнему волнению! Мы выбрали лучшие произведения Ивана Чудищева, достойные Лувра и, быть может, Национальной галереи Жё де Пом!
Провожающие понимающе кивали.

Василий Василич улыбался и пожимал им руки.
Лёлик обнимался с Какули. Расстроившись, засопел.
Эдип Петрович, взъерошив и без того кучерявую шевелюру Зазы, протянул пацану гаечный ключ.
– Берегите, юноша, ЭПС-1. Это совершенно новая, оригинальная конструкция легкодорожного велосипеда! – не без гордости заявил Славянинцев и погладил ЭПС-1 по шесту.
Вертушка в ответ слабо шевельнулась.
– Что такое ЭПС-1, дядя? – спросил мальчик.
– Прискорбно… – вздохнул этнограф. – Не знать своих героев по инициалам…
– Это его имя! – объяснил Какули сыну. – ЭПС! Э – Эдип, П –  Петрович, С – Славянинцев. Запомнил?
– Да, папа! Тогда я – ЗеКаЧе! Заза Какулевич Чабуа!
Вертушка завертелась на ветру.

Верблюд послушно лёг на землю и подставил свой мягкий горб Искяндеру Мамедычу.
Аксакал передал домбру Бстряну, уселся, причмокнул, и верблюд вознёс хозяина к пасмурному небу.
– Прокати нас, отец, с ветерком! – попросил Лёлик.
– До станции! – уточнил Эдип Петрович.
В сторонке шевельнулась девушка Тяу.
– Может, возьмём её с собой? – шепнул Лёлик Василию Василичу.
– Я подумаю, – сухо ответил Чижиков.
– Целовал, теперь женись, – не унимался Лёлик.
– Давай, отец! – махнул рукой Василий Василич. – Поехали!
Телега дёрнулась и Василий Василич вдруг крикнул девушке:
– Я тебе напишу! Открытку пришлю!..
– И-и! Какой узбек не любит бистрай есда?! – пропел акын и нежно хлопнул короля пустыни по макушке.

Запряжённая верблюдом телега с тремя седоками и возничим уносилась прочь. Становилась всё меньше и меньше.
Бстрян заорал им вслед:
– Передайте привет господину Миттерану!  От Бстряна из Карабаха!
Какули повернулся и пошёл к своей избе.
Заза помчался на велосипеде новейшей конструкции по неровной деревенской дороге за телегой.
Одна Тяу Во смотрела до тех пор, пока Василий Василич не исчез за поворотом. Всё это время у неё в голове звучала песня. Вьетнамская, поэтому понятная только ей.
Затем Тяу Во повернулась и тоже ушла.

Продолжение следует – http://www.proza.ru/2014/06/21/120