ЧБ
Прольется чистыми слезами…
- Мать твою! – с этими словами отец начал заваливаться назад, увлекая за собой новенький телевизор Тошиба на тридцать девять дюймов, и упал бы, не вцепись я в коробку двумя руками и не сядь на ступеньку. Когда отец окончательно выровнялся, я поднялся и мы продолжили подъём на нужный нам седьмой этаж, надо же было кому-то именно в этот день вывести из строя оба лифта. И успели-то подняться только на два этажа, а уже чуть не угробили технику.
Оставшийся путь прошли уже с удвоенной осторожностью и без происшествий, чуть примяли в одном месте коробку перилами, но до телевизора не достало – я сразу посмотрел. Только отдыхали часто, всё-таки отцу уже семьдесят два исполнилось, только-только, в начале сентября, а месяц и за середину не перевалил. Так на каждом пролёте и останавливались, я бы и один его поднял, современные телевизоры лёгкие и удобные для переноски, но отец очень хотел участвовать в этой части процесса и я уважил это его желание.
- Так зачем он в коридоре нужен? – мне это было действительно непонятно, сам я уже пять лет, сразу после рождения младшей, как написал в свою управляющую компанию заявление об отказе от централизованной антенны, и месяца через два провод на щитке отрезали от ввода в квартиру. Телевизор остался, старый, двадцатилетний Панасоник японской сборки, ломаться он категорически отказывался и мы смотрели по нему скачанные из торрентов фильмы.
- Нет, его я в большую комнату поставлю, а уже оттуда телевизор в коридор переставлю, наверное, - в большой комнате стоял Самсунг на тридцать два дюйма, тоже плоский, ему ещё и трёх лет не было с момента покупки.
- Да какая разница какой? Зачем вообще телевизор в коридоре? – в трехкомнатной квартире было четыре телевизора: по одному в каждой комнате и на кухне.
- Не на дачу же его везти, - тут я с ним был полностью согласен, на даче уже было 4 телевизора. Один из них – старенький советский Рубин сорокалетнего, как минимум, возраста - уже давно не работал и использовался как подставка под стоявший на нём Рекорд чуть более свежий и всё ещё показывавший некие картинки с глухим звуком, но не использовавшийся, скорее всего, по причине того, что на втором этаже размещались наши два поколения - добровольно отказавшихся от «ящика» и не приученных к нему.
В гостиной на даче доживал свой век большой Акай, и на улицу в беседку выносился маленький Эленберг, который и нёс на себе основную нагрузку по информированию нас и соседей о последних новостях страны и мира: отец не пропускал ни одного выпуска по основным каналам и остальные передачи смотрелись только в перерывах между самым важным. Утром было самое страшное, что только может происходить в таком графике просмотра – новости выходили каждые пятнадцать минут.
- Вот ты интересный! Мне сколько лет? А тут экран какой! И картинка более чёткая! – отец заводился, он не любит моё вмешательство в его жизнь и совершенно не понимает моей взаимной нелюбви его вмешательства в мою, – Хочешь, забери его себе?
- Зачем он мне?
- Заменишь свою рухлядь на современный телевизор.
- Так мы почти и не включаем его, какая разница, что не включать? – я не люблю обрастание квартиры ненужными вещами, с ними потом заморачиваться надо, взять ту же протирку пыли с новой поверхности, оно мне надо?
Предшественник Самсунга – LG, чуть больше двух лет назад переехал в комнату консьержки, как и его собрат Филипс, перебравшийся пять лет назад к сторожу на стоянку машин. Больше отдавать телевизоры было некуда, впереди был тупик в виде помойки, но выбрасывать нестарый и рабочий телевизор отцу было жалко. Я хотел предложить выбросить Рубин, поставить на его место Рекорд, а сверху водрузить попавший в немилость Самсунг, может дети телевизор с пультом будут хоть иногда включать, но не стал этого делать – сам не могу объяснить, почему. Может, испугался, что действительно дети утонут в этом страшном ящике и все мои годы воспитания пойдут насмарку и я проиграю эту битву в один момент? Но я никогда не признаюсь в этом даже себе, поэтому, будем считать, что я не могу объяснить, почему не стал предлагать тот вариант.
- Давай, вытаскивай его из упаковки, я пока отключу старый от сети.
- Хорошо, - с детства не люблю, когда отец мне указывает, что и когда мне делать, но давно прошли те годы, когда на всякие его слова хотелось сказать: «Нет!»; я вытащил из кармана ключ от своей квартиры и начал им протыкать скотч, которым нам обильно оклеили коробку после проверки работоспособности агрегата в магазине.
- Тебе что, лень сделать два шага? Дойди до кухни и возьми нож, не порти коробку, вдруг, сдавать обратно придётся и без коробки не примут? – нет, это абсолютно невыносимо, всё, что изменится, так это только края у разорванного скотча, сама коробка не пострадает. Но я этого не сказал, пошёл на кухню и взял нож.
Когда мы установили новый телевизор на его место и начали собирать всё то, что само собой раскидалось вокруг, вернулась мама. Собственно, это она занимает большую комнату и телевизор предназначался, в первую очередь, ей.
- Красивый, - и это всё?
- Ты как поднималась? – мне действительно было интересно, я подозревал, что лифт не работал только пока мы тащили наверх телевизор.
- На лифте. Что, снова оба не работали? – не сказать, что часто, но пару раз за месяц такое с лифтами случалось.
- Ну да.
- Лифт не включили? – это уже отец вышел из своей комнаты, куда относил инструменты.
- Вы сговорились? Ты не слышал, я Виталику только что сказала? – пятьдесят лет совместной жизни отзывались накоплением взаимных претензий на всё то, что не сбылось в надеждах каждого из них.
- Я не слышал и не слушал! – пошло уже на высоких тонах с раздражением, - у меня здесь дел полно, тебе сложно ответить?
- Включили! – ещё на полтона выше.
- Ма, а старый телевизор куда? – если я не вмешаюсь в этот разговор, то придётся в тысячный раз выслушивать все их взаимные претензии, а я их давно уже знал наизусть и сам мог их на память продекламировать вслух, но на большой скорости, чтобы не терять время впустую.
- А отец не говорил? В коридоре, ты почему ему ничего не сказал? – да уж, бесполезно всё это, пусть выговорятся.
- Я же тебе говорил, ты что, не можешь запомнить такую простую вещь? - вот это самый нелюбимый поворот подобных разговоров, насколько они могли бросаться друг на друга, настолько же дружно они объединялись против меня и я это просто ненавижу, словно снова я в детстве и что-то не так сделал, как им хотелось бы, - я же тебе говорил – в коридоре! Ты чего мать заводишь?
«Куда уж мне до тебя! Вот ты заводишь, так заводишь, я так, чуть раззадориваю.» - вслух говорить это я не стал, а позволил себе только:
- Я думал, что ты пошутил, в коридоре, так в коридоре, показывай место. – лицо у меня было настолько кислым, насколько это возможно и скрывать его выражение я и не собирался.
А вот с поиском свободной поверхности для телевизора вышла закавыка: вешать его было некуда – одна стена, напротив входа, зеркальная от края до края и от пола до потолка, вторая - шкафы и полки капитальные, третья – вход, а на четвёртой между дверьми в комнаты промежутка для такой диагонали не оставалось. В конце концов, после долгих споров, родители решили повесить телевизор посреди зеркальной стены, по мне, так это смотрелось бы, как рекламная поверхность в каком-нибудь общественном месте, но говорить об этом я не стал.
Тут возникла новая проблема – как сделать в зеркалах дырки и не пустить трещины по стеклу. Дома у родителей таких свёрл не было и ещё два часа ушло на поездку за ними в магазин. К моменту, как мы закончили, за окном уже напрочь стемнело. Провода к телевизору подвели снизу в коробе и это только усиливало сходство с рекламным монитором где-нибудь в аэропорту или на вокзале. Но лица у родителей светились счастьем и я снова промолчал.
- Есть будешь? – этот вопрос мама задавала всегда и я любил у них подзаправиться, эти насыщенные калориями вкусы из детства навевали приятные воспоминания, да и, честно признаться, вкусно и много поесть я люблю, в этом вопросе маме я отказываю редко. А тут сам бог велел, с работой мы сильно задержались и под ложечкой не подсасывало, а тянуло изо всех сил.
- Можно, - я пытался придать своим словам безразличие, но тут же голодно сглотнул.
- Руки помой, полотенце для рук то, что коричневое, правее раковины, - в полотенцах я всегда путался и мама, зная это, всегда напоминала их предназначение.
- Виталий, водку будешь? – отец открыл холодильник и задумался, какую бутылку взять.
- Нет, спасибо, не сегодня, - не то, чтобы не хотелось, но выразился я максимально точно в той ситуации: кроме того, что предстояло ещё за рулём добираться до дома, в последние годы я старательно ограничивал себя в спиртном, всеми внутренними органами чувствовал, пора с этим делом завязывать.
- Ну а я сегодня…
- И вчера, и позавчера, мог бы денёк воздержаться, - мама была права, отцу внутренние органы ничего не подсказывали, редкий день у него обходился без этого дела, вот курить он бросил в один день десять лет назад, перед шунтированием – врач сказал, что, если хочет жить, то надо бросать. А пить врач разрешил, иногда. Отец и пил, иногда воздерживаясь, тут он слегка попутал назначение.
- У нас сегодня повод есть, - это была правда.
- У тебя каждый день повод есть, - и это была правда, у деда, отцовского отца, на стене висел отрывной календарь и дед каждый день знал, за что пьёт, а все эти диалоги с небольшими вариациями я слушал из года в год всё лето в исполнении дедушки и бабушки. Отцу отрывной календарь не был нужен, но сути дело это не меняло.
- Сегодня большой повод, для тебя старались, - убойный аргумент, мама не нашлась, что ответить, а, может, ей и самой надоели эти ежевечерние препирательства на одну и ту же тему, тем более в моём присутствии.
- Суп будешь? – вот чего-чего, а суп я точно не хочу.
- Нет, спасибо.
- Тебе мясо или рыбу? – а вот этот вопрос ввёл меня в ступор, в самолёте я бы взял мясо, но у мамы было вкусным всё, и хотелось и того, и того.
- Я тебе всего положу, а там, в тарелке, сам разберёшься, что есть, - вот за это спасибо, я действительно разберусь сам и, надеюсь, результаты этих разбирательств не слишком затруднят помывку посуды за мной.
- А тебе?
- Мясо, - отец уже налил в рюмку из початой бутылки и, не задерживаясь, опрокинул первую в себя, закусив свежим огурчиком.
Я люблю этот момент, когда на голодный желудок опрокидываешь в себя рюмашку и, почти сразу, животворящее тепло разбегается по всем сосудам, главное, не забивать вслед желудок чем-нибудь калорийным, эффект будет не тот, огурчик – то, что надо. Мне оставалось только завидовать. И ещё: если со второй не задерживать и снова ограничиться огурчиком или помидорчиком, волна повторится точь-в-точь, как первая, вот дальше уже будет не то. Отец поторопился и вслед за первой отправил в путешествие вторую, строго по инструкции, знакомой каждому, кто пробовал это дело, по его лицу разлилось блаженство второй волны.
- Большое дело мы с тобой сделали сегодня, Виталик! – отец начинал диалог, но я по опыту общения с ним знал, что это будет, скорее, монолог с моими немногочисленными вставками, которые, по большому счёту, никакого значения не имели, - половину дня у нас с тобой на это ушло, а, казалось бы, дело нехитрое: вытащи телевизор из коробки да поставь его на место, воткни два провода и готово!
С третьей отец уже не торопился, отрезал ножом кусок мяса и отправил его в рот, следом выцепил из овощного рагу картофелину и добавил её к мясу.
- Нет, ну, если бы не зеркало, то и делов-то было? Всё дело в зеркало упёрлось, да за свёрлами долго ездили, хорошо, тот мужик нам подсказал, как правильно просверлить, могли бы угробить зеркало, а оно на всю стену, разбили бы, денег бы сколько ушло на ремонт, спасибо ему, грамотный оказался, - консультант в магазине долго и подробно разъяснял нам, как правильно просверлить зеркало, не повредив его. Один я ни у кого и спрашивать бы не стал, прочитал бы на упаковке, для чего это сверло и взял бы его, а отец заставил меня найти того самого консультанта, подробно рассказал, какое у него зеркало и чем он его крепил к стене и потом долго слушал, что нужно купить и как правильно просверлить.
Отец налил третью и выпил за «того мужика», пожелав ему всего хорошего. Нет, я не против, пусть у него всё будет хорошо, но пить за консультанта магазина, выполнившего свою работу, это слишком, так можно спиться: много их каждый день встречается по жизни, тех, кто выполняет свою работу, кто лучше, кто хуже, но, если даже пить за тех, кто работает хорошо, то начинать надо с консьержки, поздоровавшейся с утра, когда выходишь из подъезда на работу. А у подъезда дворник, он тоже здоровается и убирает у нас просто отлично, уж не знаю, кто он – таджик, узбек или киргиз, за него нельзя не выпить. Потом водитель маршрутки или автобуса, потом за всех работников метро, за всех тех, кто ехал со мной на работу и не наступал на ноги, не хамил, от кого не пахло неприятно потом и несвежестью. За всех коллег, за начальство, оно априори не может быть плохим, и в обратном порядке с добавлением продавцов, консультантов, кассиров и мерчендайзеров в магазине. Как тут не спиться? Нет, деду с его отрывным календарём было проще.
- За родителей забыл! Третья за покойных родителей! За мать, за отца! – отец как мысли мои прочитал, вспомнил, что по нашим традициям положено третью за усопших выпивать и сразу налил четвёртую, - уж простите меня, за вас, - он посмотрел наверх и туда же направил руку со стопкой, перед тем, как выпить.
- Хорошо, что пожили они вволю, не каждому бог столько даёт, боюсь, я и до отцовских восьмидесяти не дотяну, не то, что до девяноста. – если говорить строго, то дед до восьмидесяти месяц не дотянул, в марте девяносто шестого умер, а бабушка чуть больше девяносто одного прожила.
- Помнишь, как дед тебя за ногу привязывал, чтобы на рыбалку будить? – я кивнул, хотя, на самом деле этого никогда не было. Дед любил шутить на эту тему, но я сам без всякого будильника вставал раньше всех и будил деда, отца и дядьёв, чуть только солнце намечало место своего восхода лёгким мазком просветления. Но это любимое воспоминание отца, он всегда смеётся, говоря про это и я в тысячный раз подтверждаю, что помню это.
- А речку под железной дорогой ты застал?
- Нет, - в тысячный раз я ответил и на этот вопрос, но уже отрицательно. На моей памяти под мостом была дорога, а вместо речки – каскад озёр до самой Волги. И когда с памятью у отца было хорошо, он всё равно часто переспрашивал, помню ли я речку, а в последние годы - чего и говорить? Рыбы мы на тех озёрах выловили и не понять сколько, таскали мешками, потом вёдрами, а в последние годы, как ловили, счёт шёл уже на штуки, утиная фабрика своими отходами добила остатки живого в воде.
- Ох и ловили мы за железной дорогой, тогда две лодки брали, в одной сами сидели, другая до краёв рыбой заполнена была, и в нашей от рыбы дна не было видно. Уходили вечером, а возвращались только к следующему полудню, туда я грёб против течения: две лодки, отец, я, снасти, руки в кровь поначалу стирал, – отец опрокинул очередную рюмку, точно уже и не знаю, какую по счёту.
- Тогда же время какое было? Мы соседям рыбу, они нам молоко, сметану, творог, мы только натуральным хозяйством и жили, какая у отца зарплата? Тогда на железной дороге не так много платили, больше, чем в колхозе, но всё равно мало, нас, детей, трое, мать не работала, на одну отцовскую зарплату и жили. Да рыбу ловили, да что на огороде вырастишь – вот и всё.
- А рыбнадзор у вас был, не ловили вас? – меня всё время дед рыбнадзором стращал и я верил ему. Жаки мы всегда прятали в камышах и сети караулили, как я верил, от рыбнадзора.
- Не было у нас никакого рыбнадзора, какой там рыбнадзор? – ну вот, ни деда мороза, ни рыбнадзора, ещё одно разочарование. Иногда жаки и сети пропадали, но уже тогда было понятно, что воруют их односельчане или заезжие рыбаки из Куйбышева.
- Да ты на удочки ловил, что тебе рыбнадзор? – это точно, не любил я все эти приспособления, на удочку интереснее, но иногда и в установке и проверке снастей участвовал.
- А рыбы с каждым годом всё меньше было, помнишь красного карася? – ещё бы не помнить, тот ловился и на пустой крючок, я кивнул, - а потом он вывелся весь, вытеснил его белый и ловиться перестало. Даже в жаки и сети ничего не шло.
Рыбы действительно с каждым годом было всё меньше, а с появлением в деревне утиной фабрики я сделал для себя открытие: оказывается, в озере водится угорь. Водился: всплыл кверху брюхом вместе с остальной рыбой при сбросе отходов фабрики в озеро. Нет больше той фабрики, разорилась, как нет и рыбы - так и не появилась. Хотя, я себя тешу надеждой, что где-то там, в глубине, живёт рыба угорь, которую не видно и поймать невозможно, но она есть.
- Рыба кончилась, а вскоре и отец умер, вот же как получилось, кормило нас озеро сколько лет, а потом умерло, и следом за ним и дедушка, – отец заплакал, быстро налил и опрокинул рюмку, вытерев рукавами поочерёдно слёзы с глаз, - а ведь он так и не увидел цветной телевизор, это уже после его смерти я в деревню Сони привёз, тот, что мы на ВДНХ покупали, помнишь?
Я снова кивнул: да, из всех родительских телевизоров я поучаствовал в покупке только этих двух. Тогда многие покупали телевизоры на ВДНХ, там был хороший выбор и цены ниже. А вот о том, что этот Сони уехал в деревню, я слышал в первый раз. Дед не отличался любовью к просмотру телевизора и святым для него был только просмотр программы Время в 21.00, а больше я и не помню его у телевизора, совсем не помню, но Время он смотрел от начала и до конца.
Не знаю, оценил бы он цветное изображение или нет? Когда-то давно я имел неосторожность появиться в деревне с золотой цепочкой и получил от деда по полной. Нет, он не кричал, не ругался, не сказал даже ничего, просто подцепил цепочку указательным пальцем правой руки, цыкнул и отвернулся. Немного погодя я понял то дедовское: «Тц!»; а ту цепочку перестал носить. И вообще никаких украшений не ношу, ни колец, ни часов, ни цепочек - ничего.
Когда-то давно деда исключили из партии за то, что он проехал семафор на красный свет и дед был обижен на партию, а тогда она была одна на всю страну. Профессия спасла его от фронта, на железнодорожников была бронь, и после его смерти железная дорога не бросила бабушку, каждый год помогала материально и углём. А вот партию дед не любил, хотя коммунистом был больше, чем генсек, во всяком случае коллекции иномарок у него не было и в одной золотой цепочке на шее внука он углядел большую опасность, чем в своём проезде на красный свет семафора на гружёном железнодорожном составе.
- Так он что, вообще не видел цветной телевизор? – мне было странно, что до 96-го года дед дожил, а цветное телевидение не застал.
- Да нет, он к нам приезжал в Тбилиси, видел, да и в деревне у кого-то цветные телевизоры были, но одно дело чужой цветной телевизор, а другое у себя дома, - отец не знал про цепочку, про реакцию на неё деда, я и сам поначалу не придал значение тому эпизоду, уже потом этот момент всплыл из памяти и стал грызть меня изнутри.
- Когда бабушке стало тяжело одной жить в деревне, она дом продала, помнишь, за копейки, за семьдесят тысяч и переехала к Светлане в Самару? – половина деревни с начала девяностых растворилась во времени, и, кто не смог пробиться в столицу, выбрался в областной центр, родина отца смотрела на мир затянутыми чёрным полиэтиленом окнами, это ещё повезло, что дом удалось продать хоть за какие-то деньги, - так кроме того телевизора и одежды, бабушка с собой ничего и не взяла. Я тогда ещё сказал Светлане, что пусть возьмёт эти деньги себе и Сони, раз мама к ним переезжает. Она так и умерла перед ним, перед этим телевизором.
Слёзы снова покатились по щекам отца, он замахал руками, вытирая их рукавами рубашки со щёк. Я понял, что пора ехать, встал и пошёл в большую комнату. Мама лежала на диване, на экране Малахов что-то громко говорил участникам передачи.
- Спасибо, ма, я поеду!
- Наелся?
- Да, спасибо!
- Спасибо, что помог!
- Да ладно, мне не сложно.
Родители вышли в коридор, мама вслед за мной, отец из кухни с красными глазами и таким же красным носом.
- Ну, пока, до встречи! – я чуть улыбнулся.
- До свидания, сыночек! – мама поцеловала меня в щёку. Отец протянул руку.
- Счастливо!
И в лифте, и в машине, до самого дома у меня перед глазами стоял дом в деревне, я уезжаю после каникул домой, радуюсь скорой встрече с друзьями, а у бани, у завалинки стоят рядышком бабушка и дедушка, машут руками и оба плачут. И так каждый раз, все двадцать с лишним лет, что я туда приезжал. Каждый раз они прощались со мной навсегда.
Свидетельство о публикации №214062001796