Соблюдение обязательств, спасение Ленинграда. ч. 3

Соблюдение международных обязательств, «спасение Ленинграда».


Наибольший интерес при рассмотрении этих вопросов  вызывает ситуация накануне и в ходе Великой Отечественной войны.
Сейчас стало модным поддерживать современную  финскую версию «вынужденности» участия Финляндии в этой войне.
Пишут что, Маннергейм вовсе не хотел воевать в союзе с Гитлером против СССР и чуть ли не вынужден был это сделать в ответ на советскую бомбардировку Финляндии 25 июня 1941 года.
Частично мы уже разбирали лживость этих утверждений (http://www.proza.ru/2010/06/29/816), но кое-что можно и добавить.

Захват Аландских островов.

Как известно, рано утром  22 июня 1941 года  Германия начала войну против Советского Союза.
Финляндия поначалу не присоединилась к немецкому наступлению, поскольку, как уже говорилось, имела с Германией договоренность о том, что она  должна была сделать это лишь спустя две недели.
Однако это не помешало тогда Финляндии провести несколько локальных операций против СССР.
Утром 22 июня финские войска высадились на демилитаризованных Аландских островах. Причем выдвижение кораблей десанта и прикрытия к островам было начато еще ДНЕМ 21 июня, однако, не доходя до Аландов, финский флот остановился, ожидая начала войны.
Высадившись на островах, финские войска нарушили одновременно Женевскую конвенцию 1921 года и Соглашение СССР и Финляндии об Аландских островах 1940 года, которые предусматривали полную демилитаризацию Аландов. При этом в административном центре архипелага, городе Мариенхамине, финские войска захватили персонал располагавшегося там советского консульства (31 человек), который 24 июня был вывезен в Турку.
Контроль за Аландским архипелагом позволил обеспечить беспрепятственную доставку в Германию высококачественной шведской руды и других стратегически важных материалов.

Еще одной боевой операцией 22 июня 1941 года, к которой имела отношение Финляндия, стало минирование подступов к Кронштадту немецкими самолетами.
«В 00 часов 10 минут 14 Ю-88 из состав KGr 806 взлетели с аэродрома в Восточной Пруссии и, пролетая над побережьем Кронштадта, сбросили 28 магнитных мин, после чего приземлились на финском аэродроме Утти, заправились и затем вернулись в Германию. Но наиболее примечательным в этом событии является даже не тот факт, что немцы для выполнения боевых задач использовали финский аэродром, а то, что штурманом ведущего немецкого бомбардировщика был офицер связи ВВС Финляндии и 1-го Воздушного флота Люфтваффе, финский капитан П. Эрви».

Нечего и говорить, что участие финских военнослужащих и использование финского аэродрома в этой боевой операции германских ВВС являлось грубейшим нарушением финского нейтралитета.

Впрочем, о том, что Финляндия является союзницей Германии еще 22 июня 1941 года ОФИЦИАЛЬНО заявил не кто иной, как А. Гитлер в своем радиообращении к немцам.
Вот что было сказано в радиообращении  РЕЙХСКАНЦЛЕРА А. ГИТЛЕРА К НАЦИИ ПО СЛУЧАЮ ОБЪЯВЛЕНИЯ ВОЙНЫ СОВЕТСКОМУ СОЮЗУ:

«Германский народ! В этот момент идёт наступление - величайшее из тех, что видел мир. В союзе с финскими товарищами, бойцы, победившие в Нарвике, сражаются в Северной Арктике. Германские дивизии, которыми командует завоеватель Норвегии, в содружестве с героями, защищавшими свободу Финляндии, под руководством их маршала, защищают финскую землю».


О том, что Финляндия вступит в войну вместе с Германией 22 июня 1941 года прямо заявил В.М. Молотову германский посол Ф. Шуленбург, при обсуждении способов эвакуации посольств из Берлина и Москвы.
Выдержка из протокольной записи:

БЕСЕДА НАРКОМА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ СССР В. М. МОЛОТОВА С ПОСЛОМ ГЕРМАНИИ В СССР Ф.ШУЛЕНБУРГОМ
…
«Шуленбург говорит, что он ничего не может добавить к имеющимся у него инструкциям. Он, Шуленбург, не имеет инструкций по поводу техники эвакуации сотрудников посольства и представителей различных германских фирм и учреждений. Посол просит разрешить эвакуировать германских граждан из СССР через Иран.
Выезд через западную границу невозможен, так как Румыния и Финляндия совместно с Германией тоже должны выступить».

Как видим, германский посол даже не скрывает того, что Финляндия «должна выступить» совместно с Германией против СССР.


«Другая совместная финско-немецкая операция началась в 22 часа 22 июня, когда с финского озера Оулуярви взлетели два немецких поплавковых Хе-115, на борту которых была финская диверсионная группа «Марттин», состоящая из 16 финнов-добровольцев, набранных из бойцов отряда глубокой разведки финского Главного штаба. Финны были одеты в гражданскую одежду и снабжены немецким вооружением и взрывчаткой. В час ночи 23 июня немецкие самолеты высадили группу на Коньозере, после чего финны начали продвигаться к шлюзам Беломоро-Балтийского канала, которые и попытались подорвать 28 июня, однако, ввиду хорошо организованной охраны, этого им сделать не удалось. В результате отряд вынужден был вернуться в Финляндию. По дороге финны устроили несколько взрывов на Мурманской трассе и потеряли убитыми двух человек. 11 июля отряд вернулся домой».

23 июня 1941 годе в разговоре с Паасикиви  президент Финляндии Р. Рюти поделился дальнейшими финскими планами: «3.07.41 мы вступаем, так как к этому сроку немцы в Северной Финляндии будут готовы.
Мы уточнили будущую границу Финляндии.
Границы будут установлены в зависимости от исхода войны и от того, что станет с Советским Союзом.
Сейчас стоит вопрос о Восточной Карелии» (Геуст К.-Ф. «От войны к миру: СССР и Финляндия 1939–1944 гг»., с.229)
Отметим, что именно такая дата вступления Финляндии в войну (через 14 дней после ее начала) и была ранее оговорена на переговорах в Берлине.
Встреч гитлеровской и финской «верхушки»,  на которых обсуждался  формат участия Финляндии в будущей войне с СССР было несколько.
На одной из последних, 25 мая 1941 года делегацию финского Генерального штаба приняли в Германии военные советники Гитлера генерал-фельдмаршал В.Кейтель и генерал-полковник А.Йодль.
Йодль тогда заявил финнам: «Я не оптимист, не думаю, что война закончится за несколько недель, но и не верю в то, что она продлится несколько месяцев».
История  показала, каким «фантазером», в конечном итоге, оказался Йодль…

Накануне вступления Финляндии в войну, 24 июня 1941 г.  Герман Геринг сообщил финскому посланнику в Берлине  Т.М. Кивимяки, что теперь Финляндия сможет «взять, что хочет», в том числе и «Петербург, который, как и Москву, лучше уничтожить» (Йокипии М. Финляндия на пути к войне. Петрозаводск. 1999, с.225).
Думаю, что становится абсолютно  понятным, ПОЧЕМУ Финляндия после начала советско-германской войны не заявила официально о своем нейтралитете, как она сделала это 1 сентября,  сразу же после нападения Германии на Польшу, а также после вступления в войну Англии и Франции и начала польской кампании РККА, ограничившись лишь рассылкой по посольствам и представительствам инструкций для своих дипломатов, в которых говорилось о том, что целью Финляндии является сохранение нейтралитета (Маннергейм К.Г. Воспоминания. Минск. 2004. с. 345)
 
Когда 23 июня Молотов потребовал от поверенного в делах Финляндии Хюннинена четко сформулировать позицию Финляндии по отношению к начавшейся войне, Хюннинен предпочел уклониться от ответа (Йокипии М. Финляндия на пути к войне. Петрозаводск. 1999, с.273).


Теперь поговорим о том, что финны  планировали сделать с Ленинградом, в случае его захвата.
Большой фактический материал об этом  содержится в работах историка Н. И. Барышникова.
Вот лишь несколько примеров:
«В осенние дни 1941 года в государственно-политических кругах Финляндии вопрос о судьбе Ленинграда стал весьма злободневным.
Об этом писал 3 сентября председатель комиссии парламента по иностранным делам профессор В. Войонмаа: «…самая большая сегодняшняя сенсация — ожидание предстоящего падения Петербурга…
Петербург будет стёрт с лица земли. Об этом мне всерьёз говорил, в частности, Таннер, а Хаккила (председатель парламента.) пребывал даже в восторге от такой перспективы…» (Voionmaa V. Kuriiripostia 1941—1946. Helsinki, 1971. S.58.)

Заметим, что эти деятели находились в близких контактах с Маннергеймом и, беседуя с ним в Ставке, излагали ему, естественно, свои взгляды.
«25 июня 1941 года в Хельсинки поступила секретная телеграмма из Берлина от финского посланника Т.-М. Кивимяки, в которой последний сообщал о том, что Г. Геринг уведомил его о роли Финляндии в блокировании и осаде Ленинграда. Рейхсмаршал заверял финское руководство, что Финляндия получит территориально с лихвой всё то, «что захочет». При этом особо подчёркивалось: Финляндия «может взять и Петербург, который всё-таки, как и Москву, лучше уничтожить… Россию надо разбить на небольшие государства»
Именно в тот же день Маннергейм, располагая уже полученной информацией, издал приказ войскам о начале боевых действий против СССР, в котором говорилось: «Призываю на священную войну с врагом нашей нации… Мы с мощными военными силами Германии, как братья по оружию, с решительностью отправляемся в крестовый поход против врага, чтобы обеспечить Финляндии надёжное будущее».

В письме, обращённом к министру иностранных дел Р. Виттингу (оно оказалось впоследствии в фонде архива Р. Рюти), Кивимяки 26 сентября 1941 года доверительно писал о необходимости «добиться официально от Германии, чтобы Петербург полностью и окончательно уничтожить…» (Kansallisarkisto (KA). R.Rytin kokoelma. Kansio 28. T.M. Kivim;en kirje R. Wittingelle 26.9.1941. По сведениям Национального архива Финляндии, этот документ передан теперь на хранение из его фондов в архив Министерства иностранных дел Финляндии).

Реакция на это со стороны Р. Рюти не известна, но, видимо, он ограничился сказанным лично немецкому посланнику В. Блюхеру ранее, 11 сентября, когда в беседе с ним затрагивался вопрос о будущей границе Финляндии. Тогда Рюти заявил, что наилучшим бы было присоединение к Финляндии территории до Невы. Но Ленинград при этом, считал он, уже не должен был существовать как крупный город…
Подготовкой же к действиям, связанным с предполагавшейся оккупацией Ленинграда, объяснялось появление в Хельсинки со 2 августа специального немецкого воинского формирования, именовавшегося закодировано «Хэла». Ему предписывалось выполнение «хозяйственных задач» при «скором овладении Петербургом», т.е. речь шла о разграблении города, всех его ценностей.
Имелось намерение возглавлявшего это формирование немецкого офицера Бартхольда назначить военачальником в городе (или в части его) с комендантскими функциями. По словам В. Войонмаа, имелись сведения, что Германия могла потребовать от Финляндии 30 тыс. человек для выполнения полицейских функций в Ленинграде, «после того как он будет захвачен» (.Voionmaa V. Kuriiripostia 1941—1946. Helsinki, 1971. S.58).

Думаю, это ОЧЕНЬ полезно прочитать расплодившимся ныне любителям повторять бредни о бароне Маннергейме, который-де «спас» Ленинград, который он «очень любил».


Известный российский историк Николай Иванович  БАРЫШНИКОВ аргументированно разоблачает эти мифы в своей статье  «Намерения К.Г. Маннергейма в отношении Ленинграда».
Кратко прокомментируем  некоторые цитаты из нее.
«Рассмотрим события конца лета 1941 года, когда финские войска наступали навстречу немецкой группе армий «Север», продвигавшейся с юго-запада. Тогда они выходили на ближние подступы к Ленинграду со стороны Карельского перешейка и в обход с востока Ладожского озера.
Перейдя старую границу 1939 года, проходившую по реке Сестре, финские войска в начале сентября захватили Белоостров и целый ряд других населённых пунктов. Приближаясь к Сестрорецку, они всё же были остановлены частями 23-й армии в ходе исключительно тяжёлых боёв на рубеже Карельского укреплённого района. Как писал впоследствии командующий 23-й армией генерал А.И. Черепанов, «противник увидел и почувствовал, что все его попытки на нашем направлении пробиться к Ленинграду будут пресечены решительным образом».
 Подтверждением тому явились непрерывные контратаки советских войск и взятие обратно Белоострова с прилегающей к нему частью захваченной противником территории юго-восточнее реки Сестры…»

Подчеркнем, что вопреки россказням нынешних маннергеймофилов, финские войска тогда  ПЕРЕШЛИ старую государственную границу и даже захватили Белоостров, откуда потом были выбиты нашими войсками.

«Размышляя тогда над перспективой выхода финских войск к Ленинграду, Маннергейм взвешивал, как должна была вести себя Финляндия в этом случае конкретно, зная, что Гитлер не отступал от замысла стереть город с лица земли. На совещании, проведённом 16 июля 1941 года, М. Борман сделал следующую запись: «На область вокруг Ленинграда претендуют финны, фюрер хотел бы Ленинград сровнять с землей, а затем передать финнам».
В этой связи представляет интерес дневниковая запись генерала В.Э. Туомпо, одного из ближайших помощников Маннергейма в ставке. Рассказывая о раздумьях маршала, 27 августа 1941 года он записал: «Главнокомандующий беседовал сегодня со мною о том, не следует ли нам остановиться на Перешейке у старой границы. Ленинград мы всё же не сможем удерживать в мирное время. Если, тем не менее, границу отодвинем к Неве, Ленинград окажется прямо перед нами».
Сама политическая атмосфера в Финляндии характеризовалась ожиданием взятия Ленинграда в результате взаимодействия немецкой и финской армий. В Хельсинки отклонили в августе проявленную с советской стороны (при посредничестве США) готовность достигнуть заключения мира с Финляндией, допуская возможность при этом пойти ей на некоторые территориальные уступки. «Ожидаемое взятие Ленинграда, — ответил президент Р. Рюти, — прояснит положение Финляндии на фронте»...

Иначе говоря, в конце августа 1941 года финское руководство было настолько уверено в скором захвате Ленинграда и грядущей победе Германии, что даже отклонило американское посредничество в заключении мира с СССР. Им казалось, что Советский Союз вот-вот потерпит поражение и развалится, и нужно было успеть к дележу его территории и богатств.

Говоря о том, что Маннергейм, под ударами советских войск, был вынужден 9 сентября 1941 года отдать приказ о переходе к обороне на Карельском перешейке, следует иметь в виду весь комплекс обстоятельств, вынудивших так сделать финское политическое и военное руководство:
«Прежде всего сами финские солдаты стали коллективно отказываться наступать в глубь территории СССР, перейдя рубеж старой границы 1939 года, проходивший по реке Сестре. Ежемесячно потери в финской армии убитыми и пропавшими без вести росли. В июле—сентябре 1941 года они достигли 7000 человек.
На Карельском перешейке в 18-й пехотной дивизии 200 солдат решительно отказались наступать. Показательно, что в расположении этого соединения побывал и Маннергейм, совершивший в сентябре поездку в районы боевых действий. Военно-полевые суды выносили суровые приговоры солдатам, отказывавшимся продвигаться дальше, не исключая даже смертную казнь.
Кроме того, в условиях, когда к 25 сентября 1941 года сорвалось вторжение группы армий «Север» в Ленинград с юга, финское командование не видело уже для себя необходимости пробиваться к городу через Карельский укреплённый район.
В конце августа Маннергейм заявлял германскому руководству, что у него нет для прорыва обороны на перешейке необходимой тяжёлой артиллерии и пикирующих бомбардировщиков.
К тому же в центре внимания как Рюти, так и Маннергейма было то, что правительства западных держав — США и Англии настойчиво требовали от финского политического и военного руководства прекращения агрессии против СССР. Последнее же не хотело окончательно испортить отношения с этими странами и довести дело до разрыва.
При этом оно имело в виду свои стратегические замыслы на будущее. Из Госдепартамента Соединенных Штатов был направлен в Хельсинки ряд весьма резких нот, а премьер-министр Англии У. Черчилль обратился с личным письмом к К.Г. Маннергейму. Это происходило уже после того как финский главнокомандующий под давлением Германии пошёл на то, чтобы развернуть дальше наступление на ленинградском направлении навстречу войскам группы армий «Север» путём прорыва силами VI армейского корпуса восточнее Ладожского озера к реке Свирь. Этому соединению удалось выйти на рубеж Свирьстрой — Подпорожье — Вознесенье 21 сентября, где оно также было остановлено в упорных боях советскими войсками. Характерно, что и там наблюдалось большое дезертирство финских солдат: в сентябре оно составило 210, а в октябре достигло 445 человек.
Маннергейм требовал суровых наказаний за это. В свою очередь командир VI армейского корпуса генерал П. Талвела настаивал на вынесении солдатам смертных приговоров».

Отметим, что к концу 1941 г. в финской армии значительно увеличилось число дезертиров, так называемой «лесной гвардии» (так именовали группы дезертиров, скрывавшиеся от преследования в лесах) и случаев членовредительства. Так, летом 1942 г. в районе деревни Кюрокангле действовал отряд дезертиров силой до роты, на вооружении которого имелось не только стрелковое оружие, но и пулеметы.


«Когда же в финскую ставку поступила информация об отступлении немецких войск из Тихвина, это повергло Маннергейма в уныние и тревогу», - подчеркивает Н.И. Барышников.
 «Он, по словам немецкого генерала В. Эрфурта, находившегося в финской ставке, задавал себе и своему окружению вопрос, как могло случиться, что немецкая Восточная армия оказалась в таком тяжёлом положении».
Именно декабрь 1941 года явился для Маннергейма временем переоценки ситуации и определения направленности своих дальнейших действий. Катастрофа, постигшая немецкую армию под Москвой и её отступление от Ростова-на-Дону настолько повлияли на него, что он оказался охваченным сомнениями относительно реальных возможностей вооружённых сил Германии. Профессор Олли Вехвиляйнен, обобщая наблюдения ряда генералов, констатировал их представления о Маннергейме в это время так: «в декабре 1941 г. [он] окончательно утратил веру в победу Германии на востоке».
Маннергейм впоследствии писал в своих мемуарах:  «Моя вера в способность Германии успешно завершить войну была поколеблена, поскольку выяснилось, как слабо немцы подготовились к зимней кампании, в силу чего я не считал невозможным, что произойдёт на восточном фронте очевидное их поражение».
Отсюда можно предположить, что и замысел Гитлера уничтожить Ленинград не представлялся Маннергейму уже осуществимым.
К тому же, если принять на веру приводимое В. Эрфуртом в дневнике высказанное ему финским маршалом ещё 31 августа 1941 года, можно склониться к этому. Маннергейм сказал якобы так: «Тогда русские опять построят новый Петербург».
Прямых же заявлений Маннергейма об отношении к плану уничтожения Ленинграда в его мемуарах и других источниках нет".

Это произощло потому что, как объясняет Н.И. Барышников,  "Маннергейму в конце войны потребовалось освободиться от документов, относившихся к его позиции при осуществлении дальнейших боевых действий финской армии на ленинградском направлении осенью 1941 года. Тогда VI армейский корпус генерала Талвела, вышедший к реке Свири и частично форсировавший её, должен был соединиться с наступавшей юго-восточнее Ладожского озера немецкой группой армий «Север».
Теперь уже известно, что Маннергейм сжёг осенью 1945 и в феврале 1946 года большую часть своего архива.  А его материалы были бы, вероятно, очень полезны для раскрытия поведения финского военного руководства в момент предусмотренной им встречи там с немецкими войсками…"

"Конечно, о настроениях Маннергейма докладывалось Гитлеру. Поэтому его поездка в Финляндию 4 июня 1942 года, чтобы поздравить там маршала с днём рождения, и ответный визит финского главнокомандующего в Германию резонно рассматривать в плоскости привлечения того к реализации разработанного уже плана нового немецкого наступления на востоке. О том, что Маннергейм явно не хотел, чтобы финская армия участвовала в наступлении, им не скрывалось. В феврале он прямо заявил об этом видному деятелю МИД Германии К. Шнурре: «Я больше не наступаю»…
Гитлер, общаясь с Маннергеймом, стремился так воздействовать на него, чтобы это не выглядело явным давлением с его стороны, но тем не менее могло повлиять на изменение финским маршалом своей позиции. Беседуя с Маннергеймом во время поездки в Финляндию, Гитлер особо останавливался на необходимости уничтожить Ленинград.
В частности, согласно записи Р. Рюти в одной из бесед он сказал: «Петербург будет и в дальнейшем приносить несчастье Финляндии. Усилиями немцев город и его укрепления будут уничтожены… С началом осени нужно будет решить судьбу Петербурга… Может быть следует уничтожить и гражданское население в Петербурге, поскольку русские являются такими ненадёжными и коварными в силу чего нет причины жалеть их. Война между Германией и Советским Союзом является, безусловно, “войной на уничтожение”…».

Думаю, что эти материалы достаточно убедительно развеивают миф о «добром дедушке Маннергейме», который «спас Ленинград», «не переходил старую границу с СССР», «вынужденно вступил в войну» и т.п. бредни.

После того, как было заключено перемирие, и Финляндия признала, что проиграла войну,  многие жители Финляндии, понимая вину  своей страны в блокаде Ленинграда и гибели его жителей, опасались мести или ответных жестких мер со стороны советского руководства.
СССР проявил тогда большое великодушие к Финляндии…

Очень многие финны  пo -достоинству оценили добрую волю Советского Союза к  побежденной Финляндии.
« 8 августа 1945 года начальник Инспекции союзной контрольной комиссии генерал-майор Кожевников докладывал А. А. Жданову о реагировании жителей  Хельсинки  на политику СССР в отношении Финляндии:
жительница  Хельсинки  Картунен: «Мы — финны — до последнего времени представляли русских как зверей, что они, придя сюда, начнут убивать и грабить. Оказалось все по-другому, — наше положение облегчают. 
 Если бы сюда пришли немцы, то они действительно бы ограбили нас, как это было в 1918 году»;
рабочий-металлург завода «Кастор» в Питаянмаяки беспартийный Микко Нярве: «Странны и непонятны представленные нам Советским Союзом льготы. Мы ведь в сущности вполне удовлетворительно не выполняем Соглашения о перемирии. Военные  преступники  гуляют на свободе, целая организация при генеральном штабе вела и была уличена в преступной работе против СССР. Рюти вместо тюрьмы еще получил большую пенсию».
Аналогичные высказывания можно было услышать в то время от многих финнов».

На фото: Маннергейм в ставке Гитлера, за картой.

Продолжение: http://www.proza.ru/2014/06/25/500