Мистика, тайна и муки рождения великого

                Когда б вы знали, из какого сора
                Растут стихи, не ведая стыда…
                Анна Ахматова

У нас театры вырастали обыкновенно из крепостных трупп. Вначале помещик создавал домашний театр для своего увеселения, где играл в основном крепостной люд и домочадцы. Именно так начиналась Харьковская Опера, с крепостной труппы Григория Фёдоровича Квитки-Основьяненко! Самые талантливые и выдающиеся из артистов блистали впоследствии на сценах больших городов и столиц, оставаясь зачастую крепостными. Так закладывался фундамент будущих прославленных коллективов, театральных традиций и стационарных театров, в отличие от бродячих антреприз, создаваемых на один сезон. Именно эти традиции и культурная среда вызывали неизменный интерес и выдвигали знаменитых меценатов (Н. Демидов, Н. Шереметьев, С. Мамонтов и С. Морозов), породили выдающиеся сценические имена Прасковьи Жемчуговой, Степана Мочалова и Михаила Щепкина  —  основоположника отечественной актёрской школы. В те времена гастролёры большей частью приезжали к нам, чем выезжали за рубеж. Отечественные театральные подмостки в ХІХ веке, как магнитом притягивали к себе мировые звёзды, с одной стороны огромными гонорарами, а с другой –– строгой и взыскательной, но в то же время восприимчивой к высокому искусству и благодарной публикой. Своё триумфальное шествие они начинали с Одессы и Харькова, а в случае удачного приёма завершали гастроли в Москве и Петербурге. Ко времени описываемых событий Харьков занимал прочное 3-е место театральной «столицы». К началу ХХ столетия здесь действовало четыре музыкальных театра, включая оперетту и множество драматических коллективов, имевших стационарное помещение. Некоторые театры могли похвастать богатой историей и сложившимися традициями и смело соперничали со столичной Мельпоменой. Нередко Харьков принимал у себя звезд первой величины. Моя бабушка помнила в одном спектакле, сыгранном в Национальной опере («Демоне» Антона Рубинштейна)  —  Фёдора Шаляпина, Титто Руффо и Энрико Карузо! С тех пор минуло сто лет.

Это были незабываемые дни начала ХХ века! Очередь за билетами простиралась от «Большой оперы» на улице Рымарской вниз до Бурсацкого спуска в центре и не расходилась дотемна! Чтобы попасть на знаменательный спектакль очередь занимали с вечера и дежурили всю ночь. В то время в Харькове функционировали еще два оперных театра как «Музыкальная драма» в самом центре на Николаевской площади, не сохранившееся здание возле нынешнего «Градусника», и «Итальянская опера» на углу Лопанской набережной и Екатеринославской улицы –– также не сохранившееся. Бабушка, которой в ту пору еще не исполнилось 16 лет, попала на упомянутое представление лишь благодаря тому, что ее будущий супруг, мой дед, тогда еще студент, подрабатывал в опере статистом. Раиса уже бывала в этом театре и признавалась, что он буквально  потряс её в первое посещение — скромный снаружи, но наполненный феерическим блеском хрусталя в интерьере с античной величавостью происходящего на сцене музыкального действа. Крепко держась за руки, Раиса с племянником Иосифом, сыном старшей сестры, умолившим взять его с собой, протиснулись сквозь толпу ко входу, где их ждал Анатолий.

Партер, амфитеатр, ложа бенуар, дорогие балконы были заполнены фрачными меломанами и съехавшейся со всей прилежащей к городу ойкумены аристократией. Верхние ярусы буквально кишели разношёрстной публикой: казённые мундиры мешались с торговыми и ремесленными камзолами и более модными щёгольскими сюртуками. Обычно шумная галёрка, набитая студентами и простолюдинами, почти не шевелилась от тесноты, и в предвкушении предстоящего зрелища лишь время от времени охала… Театр ошеломил шестилетнего мальчика: кариатиды, подпирающие балконы, барельефы греческих масок, сирены с золотым оперением на сценическом занавесе... Под плоским, сходящимся к краям куполообразными падугами потолком, обеспечивающим чудесную акустику, на зеркальной поверхности свода выше колонн величественно взирали с портретов корифеи отечественной музыки с одной стороны зала и выдающиеся композиторы зарубежья  —  с противоположной. Прозвучал третий звонок. Взглянув на Анатолия, находившегося справа в недавно встроенной между ложей бенуар и верхними ярусами ложе бельэтаж, Иосиф заметил, что тот делает ему знак посмотреть вверх. Подняв голову, мальчишка замер от восторга: свисавшая гигантскими сосульками люстра начала медленно гаснуть по периметру — от самого большого огненного ожерелья до пирамидального плафона в центре. От быстрой смены обстановки, запаха свежей краски, смешанного с разнородной парфюмерией гостей, у ребёнка закружилась голова. В одно мгновение ему почудилось, что люстра, покачнувшись, начала падать. Зал погрузился в кромешную тьму. Только оркестровая яма от фонариков пюпитров была окутана, как ему показалось, спасительным розовым туманом. Над ней единым белым пятном от освещённой партитуры магически парил дирижёрский пульт. Когда его затмил чёрный силуэт дирижёра и занавес подался в стороны, с первыми звуками музыки во мраке вырисовался горный ландшафт, озаряемый вспышками молнии. Восхищённый Иосиф всем своим естеством перенёсся на сцену. Внезапно в ярких лучах прожекторов возникла фигура Демона, облачённого в белые одеяния, с широко раскрытыми искрящимися глазами и ниспадающими змеевидными локонами. Захваченная происходящим действием Раиса не почувствовала, как малыш крепко прижался к её плечу. Но когда зазвучал голос певца, проникающий в глубины сознания, он от страха залез под сиденье и укрылся оборками тёткиного нового вечернего платья. Девушка попыталась успокоить племянника, но тщетно. Рядом сидевшие степенные зрители тут же выразили ей своё недовольство. С беспокойством думала Раиса, как в антракте публика, а главное Анатолий, станут со смехом обсуждать этот курьёз. Уже засветилась люстра, а Иосиф под впечатлением внушающего ужас Демона продолжал сидеть под креслом, укутавшись подолом платья Раисы, и вытащить его оттуда было просто невозможно. Маленький инцидент, как она и предполагала, вызвал насмешки и колкие замечания меломанов. Наконец, услышав шум в зале и убедившись, что страшное зрелище осталось за кулисами, малыш выбрался из своего убежища, путаясь в уже слегка помятом накрахмаленном кринолине под строгие нарекания юной тётки. Однако с появлением Демона во 2-м акте всё повторилось сначала.

Дома Раиса, сконфуженная поведением племянника, разразилась жалобами на него.
— Нет, ты только подумай, Анна, испугался Демона на сцене! Ничего не слышал и не видел, весь спектакль просидел под креслом, закрыв уши моими гипюрами!.. Позор! Не видеть такую игру, не слышать такие божественные голоса! Мы чудом достали билеты в партер, даже асессоры не гнушались галёрки! Нет, это в первый и последний раз я взяла его в театр, — возмущалась юная    барышня, всерьёз рассерженная на съёжившегося в углу просторной гостиной племянника.
— Неправда! Я всё слышал, —  твёрдо произнёс мальчик в свою защиту.
— Что ты мог слышать под скамейкой, дрожащий от страха, с закрытыми ушами?! —  не унималась Раиса.
  — Это ты ничего не слышала, — явно с обидой в голосе заявил малыш. Ведь всё происходящее на сцене он воспринял, как окно во вполне реальный, ещё неведомый ему мир, и не один звук не пролетел мимо его пытливого внимания.
— Ося, расскажи, пожалуйста, что происходило на сцене, если ты всё слышал,—  вмешалась Анна, никак не ожидавшая от любознательного сына такого конфуза.
— Я всё помню, —  уверенным голосом повторил он.
— Тогда спой нам, —  настаивала мать.
И тут, неожиданно преобразившись, Иосиф запел «Монолог Демона», точно воспроизводя тему. А затем исполнил музыку почти всей оперы, прекрасно интонируя трудные места со словами, которые ему запомнились. Взрослые поглядывали друг на друга буквально в растерянном изумлении…. Так впервые талантливый ребёнок продемонстрировал незаурядные музыкальные способности. Анна, скептически относившаяся к профессии музыканта, тем не менее пригласила в дом учителя фортепиано. Через несколько дней в семью Шиллингер была отрекомендована одна из лучших пианисток Харькова, представительница музыкантской династии Горовиц.

Прошли годы, и подобно Иоганну Себастьяну Баху, выработавшему на базе старой полифонии систему (современная клавиатура) и законы гомофонической музыки (мажорно-минорный лад), Иосиф Шиллингер, будучи запрещённым на Родине композитором вплоть до реформенного времени, создал и установил законы новейшей полифонии XXI столетия, «Систему музыкальной композиции Иосифа Шиллингера», таким образом осуществив очередной виток в спирали развития мировой музыкальной культуры. Подвести логическую черту в фундаментальной музыке за последние 300 лет выпало на долю этих двух личностей. Беспрецедентный подвиг в искусстве был совершен каждым из них сообразно задачам и условиям своего времени. И. С. Бах, – исписавший тонны нотной бумаги и оставивший множество детей своими учениками и последователями. И. М. Шиллингер, – создавший стройную систему и подготовивший целую плеяду выдающихся мастеров на Родине, до эмиграции, и во всем мире, в частности в США. В этой связи надо заметить, что, как и в случае с Бахом, заслуги Шиллингера (1895–1943) человечество начинает осознавать и по достоинству оценивать только через сто лет после его смерти.